Та осень выдалась дождливой. А в конце ноября ударил мороз, и установилась сухая ясная погода. Снега не было. Лужи, пруды и речки сковало льдом. Лед получился чистый и прозрачный, как стекло. В школе мы еще не учились, и все дни пропадали на нашем пруду. Мы катались на деревяшках, елозили на коленях, рассматривали букашек, шевелящихся на дне. Поначалу мы ходили вдвоем с Сережкой, потом с нами увязался Лешка. Он был младше нас на год, и мы его не очень принимали. У Лешки было прозвище « мафына». Он очень любил машины. Когда они проезжали по деревне, он прыгал от радости, хлопал в ладоши и кричал.
– Мафына! Мафына!
Потом он стал выговаривать слово машина, но прозвище так и осталось. Кроме нашего пруда был еще один. Но маленьких туда не пускали: там играли большие ребята. Самой интересной была игра в войну: они делились на две группы и целые вечера на льду шли сражения. На тот пруд приходили с рулетками, которые, по особому выгибая, делали из толстых прутьев. На рулетке можно было, разбежавшись, проехать через весь пруд. А когда играли в войну, то ребят с рулетками зачисляли в танкисты. У нас не было рулеток, друзей среди больших мы тоже не имели, и крутились на нашем прудике.
Однажды мы затеяли игру: кто больше прокрутится волчком. Заигравшись, мы не заметили, как к нам подошли большие: Колька Батон и Компот, тоже Колька. Наша дружная компания им не понравилась.
– Э, вы что тут делаете? – спросил Батон.
Мы поначалу не обратили на них внимания. Это их разозлило, и Компот предложил:
– Шпана! Кто хочет в войну играть с нами?
Мы вскочили и закричали:
– Я! Я! Я!
– Ты! – сказал Батон Сережке.– Врежь ему! – он указал на меня. – Тогда возьмем.
Сережка замялся.
– Рулетку дадим – танкистом будешь.
– Не хошь – он тебе врежет, – уговаривал Компот.
Сережка думал недолго: играть на пруду было соблазнительно. И ткнул меня не больно в подбородок кулаком.
– Молоток!– похвалил его Компот.
Я заплакал, но не от боли, а от обиды.
– А теперь, ты, «Мафына»! – обратился он к Лешке.
Лешка отвернулся и сжал губы.
– Врежешь – тоже с нами играть будешь. А то сам получишь, – угрожали Батон с Компотом.
Маленький Лешка глядел исподлобья и не двигался с места. Ничего не добившись от него, они вынули папиросы и закурили. Похлопав Сережку по плечу, Батон дал ему курнуть и сказал:
– Пошли. Ты – молоток! А вам – вота! – и показал кукиш. Сережка уходил с ними с победным видом.
А Лешка, прижав меня к себе, сказал:
– Не плачь! Он попадется нам!
Домой мы шли вдвоем. Я сказал Лешке, что теперь он будет моим товарищем. Лешка согласился. И мы решили с Сережкой больше не водиться. Еще целую неделю стояла такая погода. Сережку большие прогнали. Он крутился около своего дома, но к нам подходить боялся. Мы не простили его и издалека показывали ему кулаки.
В середине недели потеплело и даже пошли дожди, а под конец недели снова подморозило. Мы с Лешкой до этого сидели дома, а тут побежали к нашему пруду. Лед был уже не такой гладкий. Лешка хотел прокатиться, разбежался и ухнул в воду по пояс - лед оказался совсем тонкий. Пруд был мелкий, я подал Лешке палку и вытащил его на берег. С него текло, сапоги были полны воды. Я схватил Лешку за руку и мы побежали. Мы бежали к его дому, хотя рядом находились другие дома, можно было зайти обогреться и обсушиться, но мы как-то не сообразили. Лешка стучал зубами и все же не плакал. Проводив его до дому, я ушел. На следующий день Лешка гулять не вышел, не пришел он и через неделю. Напрасно я крутился возле его дома.– Лешка болел.
Однажды, проснувшись, я увидел, что выпал снег. Я сидел дома, когда пришла мать и сказала горестно:
– Лешка умер. Завтра пойдем смотреть.
На белом снегу у крыльца Лешкиного дома лежала куча елового лапника. Я уже знал, зачем стелют эти ветки. Раньше мы, дети, такие дома обходили со страхом. А сейчас я шел смотреть на Лешку. Маленький, покрытый крышкой гробик, лежал на столе. В стеклянное окошечко я увидел моего маленького друга в сером полосатом костюмчике и беленькой рубашке. Лицо у Лешки было чужое. Поглядев на него, я тихонько вышел. В доме все было обрызгано чем-то белым. Еще раньше мать предупредила, что трогать у них ничего нельзя, у Лешки была какая-то заразная болезнь.
А на следующий день Лешку схоронили. Потом были поминки. На поминках было много детей: и больших и маленьких. Были тут и Компот, и Батон. А рядом со мной сидел Сережка. Лешкина мать ходила между столов, вытирала слезы и потчевала:
– Ешьте, ешьте, ребятишки, поминайте мово Лешу.
Наевшись щей, кашу ели не охотно. А сладкого густого киселя просили еще. Сережка съел две порции киселя и заглядывал в мою тарелку, ожидая компота. А мой кисель не елся, застревал в горле. И из моих глаз вот-вот должны были брызнуть слезы. Я хотел, чтобы рядом со мной сидел и ел кисель мой маленький и добрый друг Лешка.
1986г