Лесапална

Наталья Ким 3
Из цикла "Родина моя, Автозавод".

- Кого понесли-то?
- Леспалну.
- А, управдомшу… ну, воздух чище будет!

     Налеза (Начало Ленинских Заводов) Павловна, кратко - Лесапална - была учительницей химии на пенсии и вдовой управдома. Я считала, что "управдом" - это фамилия, и один раз сочувственно спросила у бабушки, как его звали. "Николай Иванович Шульга", - ответила бабушка и почему-то поёжилась. "Николай-Управдом Шульга или Николай Иванович Шульга-Управдом?" - пыталась уточнить я и не понимала, почему родители хихикают. Много лет спустя, провожая гроб с Лесапалной, я узнала от её внучки, что покойный Шульга был особистом и познакомился с будущей женой на работе. Управдома я никогда не видела - он умер, когда я была совсем маленькой, но ужас и отвращение, которые рисовались на лицах соседей при поминании его должности, мне запомнились.

    К моим пяти годам Лесапална являлась мне в одном и том же страшном сне - мы с бабушкой стоим у лифта, ЛП выходит из своей квартиры в неизменном зимой и летом зелёном пальто с плюшевым в проплешинах воротником, на руках у нее болонка с гноящимися вечно фиолетово-коричневыми веками (за два десятилетия их сменилось три штуки, и каждую звали на "ч" - Чапа, Чуня и Чара), и пронзительно скрежещет: "Наталья! выпрямись! ты же девочка! будущий пионер! пионеры не горбатые! никому не кланяются! кому ты кланяешься?! может быть, боженьке? Валентиннванна, вы ей про боженьку не рассказывайте! боженька вас от лагеря не спас!!!"
Я боялась, моя святая бабушка тихо советовала не обращать внимания, а лучше пожалеть: "Очень она несчастная, детонька, очень ее жалко, её же все ненавидят, делать нечего, вот она и разоряется. Ты о ней помолись. А что она про боженьку так - потому что ей самой очень хочется ему что-то сказать, а только лай выплёвывается, это ж страшно, так жить".


   С 1978 (когда меня впервые стали выпускать гулять во двор одну) по 91 год (пока замуж не вышла) мне казалось, что Леспална только и делает что следит в дверной глазок и поджидает, когда я выйду на лестничную клетку, чтобы немедленно высунуться и начать орать. Ее интересовало и не устраивало все - колготки гармошкой ("неряха, будущий пионер"), цвет моего портфеля ("говняный"), прическа ("как у монашки", позже - "как у шалавы"), глаза ("жидовские", "вражьи"), выражение лица ("как помоев нажралась", позже - "как отсосала в подворотне"), собака ("ссыт в лифте!", "жидовская", "****ская"), велосипед ("буржуйский"). Отдельных эпитетов заслужил мой "хипповский" прикид - как многие тогда я рядилась (до "системных" настоящих хиппи нам, деткам из интеллигентных семей, было как до Луны, исключение составляет только Борис Мирза, чьи рассказы в фб я очень рекомендую. Мне немножко неловко перед ним, потому что сборник опубликованных Борькиных текстов о детстве в Чертанове называется "Родина", а я, выходит, стащила первую часть названия, просто уточнила район. Потом придумаю, как переделать) в длинные юбки, цепляла на длинные волосы хайратник, сшила себе ксивник и ксиводан из старых папиных джинсов, носила бисерные фенечки и разрисовывала подъезд пацификами. Летом я еще и ходила босиком, а вслед мне неслись "потаскуха", "урловая соска" и почему-то "подзаборная японская наймитка". Я пыталась аргументированно доказать, что наймитки любых стран вряд ли могут считаться подзаборными, раз уж они наёмные и на окладе, но какое там, к словам прибавлялись еще и плевки, так что я спешно убегала этажом ниже.

         Лет с 12 меня начали провожать домой мальчики, лет с 13 я целовалась с ними в подъезде, лет с 14 курила и пила там же портвейн. Лесапална была на страже. Она стучала на меня родителям и вызывала милицию. В одно время я дружила с братьями близнецами, один из них носил усы, а второй за мной ухаживал. Раз возвращаюсь поздно домой, там сидит мрачная мама и по телефону рассказывает своей подруге о визите Лесапалны: "Смотрю - идет! с одним! уссатым! Курит, дрянь! Я ей культурно - она меня ***ми! Вечером смотрю - идет опять! с другим уже!! Как меня увидела - развернулась и пошла! а потом смотрю из окна - она с двумями!! Это ж че делается-то, а? Я тебя, Ира, спрашиваю - ты кого растишь, ты хоть  знаешь?! Да что с вас, жидовни урловой, взять-то, вот погоди, принесет тебе в подоле" - и т.д.
К 15 годам она меня конкретно достала, наступило время решительных действий, требовался повод, который себя ждать не заставил - вхожу в подъезд, а из лифта вылетает белая заплаканная мама - Лесапална прибежала к ней и сказала, что видела из окна, как меня сбила машина. На самом деле меня, понятно, никто не сбивал, но пробежала я перед жигуленком опасно, он мне сильно гудел в спину. Я перекурила это дело и пошла домой, а тут и мама, и хлоп мне по морде! На маму я не обиделась - уж очень она переживала, и решила, что пора. Я набрала в шприц содержимое двух яиц и ночью впрыснула под дермантин, которым была обита входная дверь Лесапалны, местах в 20. Не помню уж, кто меня этому научил, но через неделю подойти к двери было невозможно - яйца стухли и благоухали, жители требовали принять меры и делали это с полным правом и большим наслаждением. Лесапална была уже в годах и долго не могла понять, в чем дело, потом сосед благополучно ободрал дермантин и вынул воняющую труху из каркаса двери. ЛП бесилась, подозревала всех - за свою долгую жизнь она успела нагадить всем вокруг, но почему-то меньше всех меня, а я была довольна.

       Удивительным образом она заткнулась, когда увидела меня с пузом. "Ты что ли брюхатая?.. Надо же!.. и кольцо есть? иди ты… а муж кто? студе-ент? химик? а кто? тьфу ты, ну че от вас, мурла буржуйского, ждать! Ну что ж, значит, замужем - видать, нормальная становисся!" Когда народилась Кс., то самым нежданным подарком были красные гвоздики и старая белесая от времени шоколадка, приподнесенные Лесапалной моему обалдевшему от вида дарительницы (лысина, жесткие усы, бельмо, красный халат протертый до такой степени, что через него можно было бы читать, вонючая болонка на руках) мужу-филологу. С этого момента я перестала её бояться.
Мне было уже 30, а ЛП все звонила мне по телефону чуть не ежедневно. Она просила, чтобы мой муж (уже второй и не филолог) починил ей телевизионную антенну или заклеил окна, чтобы я сходила за валидолом, вызвала ветеринара для издыхающей очередной Чучи. Мы ежедневно бывали в этой чудовищной комнате (квартира коммунальная, но во второй комнате никто не жил годами), смрад грязной старости и старой бедности. Лесапална почти ослепла. Я отмачивала ее ноги в теплой воде и пыталась стричь огромные заскорузлые ногти, смазывала репейным маслом лысину и стирала у себя в машине постельное бельецо. Мы мыли с подругами ей окна и полы, меняли занавески. Я все пыталась выяснить, где внучка - как-то с детства я знала, что детей нет, а внучка где-то живет у другой бабушки. Да нахер я сдалась внучке, говорила ЛП, я ее и не видела-то лет 20. Одна ты у меня и есть, да вот, муж твой, вот же повезло-то тебе, жопе шершавой, не заслужила же! Я вот Колю заслуживала, я его сделала, я его вырастила и человеком обучила казаться, он подо мной всю жизнь прожил, да как прожил - до сих пор люди вспоминают и боятся! Мы дружные были, всякую сволочь ненавидели одинаково…


        О кончине ЛП я догадалась сразу - не было наканунного вечернего звонка с обсуждением "Поля чудес". Вскрыли дверь, вызвали милицию и скорую, мы с соседкой искали документы, нашли. Рожденная в 1904 году она дожила до 99 лет. В коробке из-под монпасье лежали медали и ордена. Во всем доме - ни одной фотографии, только крошечные в военном билете и паспорте, отдельной стопкой - свидетельства о смертях - сестры-близнеца в 38-м году, (плюс свидетельство о реабилитации 1999 года) трех дочерей и одного сына, все Шульги, трое умерли в возрасте 8-10 лет, одна дочь дожила до 20, мужа она пережила на 30 лет. В записной книжке я нашла телефон внучки, Елизаветы. От нее я и узнала, что Налеза Павловна была крещена Елизаветой и в честь того потребовала назвать единственную внучку от единственной выросшей дочери Лизой. Дочь умерла родами, Лизу забрали родные зятя. С орденами лежала бумажная иконка-календарик. Я ее сунула в гроб. На похороны я не поехала, внучка Лиза сказала, что забирать прах не будет - очень уж гадко бабка обошлась с ее отцом, обвинила его в смерти матери, затеяла дело о признании его невменяемым, короче, крови попортила много. И комната, сказала Лиза, мне не нужна эта, пусть государству идет.

       Так и вышло, вскорости в комнате Лесыпалны жила скромная семейная пара. И единственное, что до сих пор напоминает о ней в этом мире - замазанные краской окна полуэтажа - она уверяла, что работники почты очень развратные и ходят летом с голыми сиськами, пугая детей, возвращающихся из детского садика.