Софья Шпедт. Попрыгунья

Фонд Ника
Стрекоза. Попрыгунья
Конкурс Копирайта -К2
Рассказ написан как продолжение произведения А.П.Чехова «Попрыгунья» http://feb-web.ru/feb/chekhov/texts/sp0/sp8/sp8-007-.htm 






 

На другой день после похорон Дымова, Ольга Ивановна проснулась поздно. Солнце светило ярко, пробиваясь сквозь тяжелые шторы. На нижнем этаже часы пробили два раза.
Большую часть ночи Ольга Ивановна провела без сна, а проснувшись, с постели не встала, она лежала, не открывая глаз, прислушиваясь к себе. Вчерашний день наплывал на неё черным удушливым облаком. Ей вспоминались поминки, и казалось, что вокруг одни незнакомцы, только Коростелев был совершенно узнаваем, да ещё несколько лиц, которые Ольга Ивановна запомнила  с тех страшных дней, когда умирал Дымов, и всякий раз, встречаясь с ними глазами, она пыталась улыбнуться.  Надо сказать, что никто из её друзей и добрых знакомых не явился на похороны и не выразил ей своего сочувствия. Ольга Ивановна не знала, кто организовал всё – на какие средства заказали гроб, и кто распоряжался всем, впрочем, она и не стремилась это узнать. Ольга Ивановна пребывала в каком-то параличе, в отрешённом оцепенении находились её душа и тело, всё вокруг происходило как бы само собой, без её участия. Её переодели в черное платье (оно осталось с похорон отца), причесали, на кладбище кто-то держал её под локоть, а когда гроб закрыли и стали опускать в яму, ей сделалось дурно, и Ольгу Ивановну подхватили чьи-то заботливые руки. В день похорон Ольга Ивановна не запомнила погоду, не знала она какое сейчас время дня и ела ли она сегодня хоть что-нибудь. Она потерялась во времени и пространстве, но вместе с тем совершенно отчетливо врезались в её память бледные руки Дымова и свеча в них, а ещё ей всё время чудилось лицо Рябовского с его всегдашней улыбкой и дерзкими голубыми глазами. От этого ей делалось совсем тошно и худо, теперь она ненавидела это лицо и хотела забыть его вовсе.
 
Ольга Ивановна заплакала и открыла глаза. В комнате царил полумрак. Фигура с алебардой у двери как будто сдвинулась со своего места, и Ольга Ивановна услышала тихий вздох. Она села в постели и, не решаясь моргнуть, смотрела, но не на фигуру с алебардой, а на колыхающийся сумрак возле неё. Тут ударили часы внизу, Ольга Ивановна вздрогнула, сдавленно вскрикнула, зажмурилась и закрыла лицо руками. Часы пробили полчаса и замолкли, а Ольга Ивановна ещё какое-то время сидела неподвижно. Но в комнате было тихо, и вскоре она отняла руки от лица и осторожно открыла глаза. Ничего уже не колыхалось и не мерещилось, всё в её комнате было как обычно. За дверью послышались шаги, в дверь постучали, и тут же в спальню заглянула горничная, спросила, не угодно ли чаю. Ольга Ивановна ответила, что скоро выйдет и будет пить чай в гостиной.

В этот самый первый день после похорон находиться у себя дома Ольге Ивановне было совершенно невыносимо, всё напоминало о покойном муже. За окном дождь перемежался со снегом, ветер бросал этот белый суп в окна, выл на чердаке и скрипел ставнями. Она уже несколько часов бродила по дому и всякий раз, когда её взгляд натыкался на его сюртук, оставленный на спинке стула, или расческу, по обыкновению забытую на каминной полке, или она вдруг видела его домашние туфли, стоящие около турецкого дивана, всякий раз она спешила отвернуться, слёзы затуманивали её глаза. Казалось,  всё вокруг кричало, что это она своим бездушием и распущенностью отправила этого великого и прекрасного человека прямо в могилу, что это она убила его.
Не в силах больше терпеть эту пытку, Ольга Ивановна выскочила из дома и поехала к знакомым. Она ехала только затем, чтобы не видеть собственного дома и не чувствовать вины, которая душила и мучила её, терзала и грызла.  У знакомых по обыкновению было шумно и весело. Ольга Ивановна через силу улыбалась, но не решалась заговорить о своей беде. Впрочем, друзья и приятели избегали её взгляда, обходили её стороной. Ольга Ивановна стала вроде как невидимой, как будто у неё на лбу в самом деле появилось клеймо, и горело огненными буквами слово – убийца!
Просидев среди актеров и художников до девяти вечера, Ольга Ивановна, не прощаясь, ушла. Ей пришлось вернуться домой, потому как идти больше было решительно некуда. Говорить на отвлечённые темы она теперь не могла, Ольгу Ивановну занимало только её горе, а говорить с ней об её несчастье никто не желал.
Вернувшись домой, Ольга Ивановна выпила снотворного, этот флакончик вручил ей один из друзей Дымова, когда прощался с ней после похорон.
«Вот кто смог бы помочь, – думала Ольга Ивановна, опускаясь на подушки, – вот кто всё понял бы и пожалел меня. Ведь, в сущности, я ни в чём не виновата, не я заставляла Дымова высасывать из горла мальчика эти проклятые плёнки. Со мной или без меня, он бы всё равно это сделал. И как мне теперь жить? На какие средства существовать?» Она не находила ответов на все эти вопросы. Как бы ни восхищались Ольгой Ивановной её друзья-художники, поэты, актёры и музыканты, и как бы хорошо она ни музицировала и ни писала стихов, но зарабатывать себе на жизнь этим она решительно не могла. И теперь на грани сна и реальности её терзали страшные мысли о будущем, в котором не будет радости, и уже никогда оно не станет таким безоблачным и чудесным, каким было с Дымовым.

***

Где-то к концу весны Ольга Ивановна обзавелась новой привычкой. Проснувшись поутру, она уже не подскакивала с постели, а продолжала лежать и воображать. То представлялось ей, что Дымов каким-то волшебным образом остался жив. Она воображала, как его друзья и коллеги-врачи бывают у них, как они обедают и разговаривают про диафрагмы и невриты, а случалось что и про вскрытия. А Ольга Ивановна слушает их и гордится своим необыкновенным мужем. В другой раз ей грезилось, что эти же люди ужинают у них – и маленький рыжий Шрек с длинным носом, и высокий сутулый господин, и даже Коростелев сидит среди них за столом и уже не смотрит на неё так страшно. И когда ужин кончен, она садится за инструмент, начинает играть и петь, а все слушают её, все говорят Осе какая у него чудесная жена. Теперь она мысленно называет его ласково Осей, а временами, забывшись, произносит имя покойного мужа вслух и тут же начинает горько плакать, и уже не может дальше мечтать, встаёт с постели и начинает одеваться.

Те скудные сбережения, которые оставил после себя Дымов, стремительно уменьшались. О новых платьях Ольга Ивановна уже не мечтала, вечеринок и званых ужинов не устраивала; теперь ей приходилось вникать во все траты, думать о каждой копейке и с ужасом воображать, что ждёт её, когда деньги кончатся, и она останется без средств. Из прислуги с ней осталась только горничная, она по какой-то непонятной причине жалела Ольгу Ивановну и, кроме своей работы, за те же деньги согласилась выполнять работу кухарки. Всякий раз, отправляя её за продуктами, Ольга Ивановна точно отсчитывала сумму, необходимую для этого и потом скрупулёзно пересчитывала сдачу, вдаваясь во все детали – сколько весил этот кусок ветчины, не изменилась ли цена на чай и почему не свежая зелень.
Ольга Ивановна не могла всё время находиться в квартире или в одиночестве гулять по паркам, ей хотелось общества, хотелось веселья, хотелось прежней жизни. Она мечтала вновь окунуться в весёлую беззаботную кутерьму, ей хотелось петь, музицировать, заводить новые знакомства и продолжать старые, хотелось вновь писать картины и готовиться к поездкам на дачу… Но никто из прежних знакомых не звал её, а без приглашения она прийти не могла, ей не позволяла гордость. На холсты и краски у неё теперь не было средств, впрочем, как и на новые наряды.
Ольга Ивановна не могла лишить себя последней радости, хотя её скудный бюджет трещал по швам, за эти два месяца она позволила себе два похода на выставки и одно посещение театра. 
Вот и сегодня Ольга Ивановна вновь собралась в театр. Давали новую пьесу – премьера, новаторская постановка, – всё это вселяло надежду, что спектакль развеет её, что она отвлечётся и забудет про своё ужасное положение. Но Ольга Ивановна не смогла усидеть в зале до конца спектакля. Действо на сцене так живо напоминало её собственную жизнь и её собственные страдания, что ко второму акту это стало совершенно невыносимо, и она выскочила в фойе, стала прохаживаться туда-сюда, пытаясь успокоиться. Слёзы катились по её щекам, она вытирала их ладонью, не замечая ничего и никого вокруг.
– Позвольте предложить вам платок, – услышала Ольга Ивановна приятный мужской голос.
Она обернулась. Перед ней стоял обыкновенный немолодой мужчина, лет пятидесяти. Он был невысок ростом, смугл, с крупным носом, приличным брюшком, в очень дорогом костюме и с тростью в руке.   
– Разрешите представиться – Павел Петрович Васимирский. Купец и промышленник. Могу ли я чем-нибудь помочь вам?
Ольга Ивановна взяла из его рук платок и поднесла его к лицу.
– Ольга Ивановна Дымова,  –  она протянула руку, и Павел Петрович осторожно пожал её. – Два месяца, как я схоронила мужа, – робко ответила она, и слёзы вновь брызнули из глаз. – Нет сил оставаться дома, всё напоминает о нём, но и тут среди людей гадко...
– А позвольте, восхитительная Ольга Ивановна, пригласить вас отужинать со мной в ресторане. Я остановился в гостинице, тут неподалёку, и там недурственно кормят. Не откажите старику. Соглашайтесь.
Хотя и комплимент был неуместен, и настроения говорить с незнакомцем у неё совсем не было, а Павел Петрович производил впечатление человека хоть и состоятельного, но простого, но Ольга Ивановна как-то сразу прониклась к нему симпатией и позволила увезти себя в ресторан.
Павел Петрович оказался приятным собеседником, он развлекал Ольгу Ивановну весь вечер – сыпал шутками, комплиментами, сочно и красочно  рассказывал истории из своей жизни, и к концу вечера даже заслужил её искреннюю улыбку.
«Ах, какой умный и какой интересный человек» – думала Ольга Ивановна, разглядывая немолодое лицо – гладко выбритое, но со следами, которые оставляет на любом лице время. Следами времени были не морщины и не седина в волосах – это потерянная улыбка в уголках рта, это сверкание глаз, которое с возрастом тускнеет, а потом и вовсе пропадает. Все эти признаки прошедшей молодости Ольга Ивановна обнаружила в Павле Петровиче, но её внимательный женский глаз увидел и доброту, и щедрость, и незаурядный ум.
Павел Петрович отвёз Ольгу Ивановну домой, а на другой день она обнаружила в гостиной на столе огромный букет белых роз и записку с невинным комплиментом и с просьбой увидеться с нею вечером.
Ольга Ивановна ответила согласием и стала ждать вечера с необычайным волнением, она догадывалась, какой разговор затеял Павел Петрович и к чему этот разговор может привести. Вчерашним вечером, всякий раз встречаясь с нею глазами, взгляд его становился такой дерзкий и в то же время такой пылкий, что сомнений быть не могло – Павел Петрович увлёкся ею.

***

Он явился ровно в пять, как и обещался. Одетый с иголочки и вновь с огромным букетом цветов, он сиял как орден на груди у ветерана.
Ольга Ивановна весь вечер прибывала в задумчивом настроении. Павел Петрович пытался развлечь её как накануне – рассказами и шутками, но сам сбивался и краснел, да и Ольга Ивановна реагировала скупо – изредка выныривая из своей задумчивости, она рассеянно улыбалась.
– Дорогая Ольга Ивановна, – вдруг произнёс Павел Петрович после длинной мучительной паузы, когда тишина повисла в воздухе, и от этого обоим стало трудно дышать. Они сидели в гостиной, на диване, неподалёку друг от друга. – Дорогая Ольга Ивановна, – повторил он и взял её за руку. – Я человек прямой и открытый, поэтому скажу вам всё как есть, без утайки, а вы уж сами решите, как вам поступить и что ответить мне. Вы мне понравились сразу, можно даже сказать, что я вас полюбил. Человек я немолодой и некрасивый, но весьма состоятельный. Я часто бываю в разъездах – этого требуют дела. К примеру, у меня имеется суконная мануфактура, дело это выгодное, и каждый год доходы только растут, заказов становится всё больше. Через десять дней я еду в Австро-Венгрию, повезу образцы, намечается крупный заказ. Пробуду там недели две, а может и больше – это вместе с дорогой. А летом отправлюсь в Сибирь, скупать шкурки у охотников, так это месяца на два пропаду из дому. Мне необходима жена и хозяйка в моей усадьбе. Город я не люблю, хотя в Петербурге имею особняк, но там не бываю вовсе, не люблю шума и светской суеты. Если вы, обворожительная Ольга Ивановна, согласитесь скрасить мои будни и ответите мне согласием, обещаю, что вы ни в чём не будете нуждаться, я буду доверять вам, и в моё отсутствие вы сможете бывать в городе, посещать театры, салоны и вращаться в обществе, к которому вы привыкли. У вас будут любые наряды, какие вы пожелаете и любые драгоценности, каждое лето мы будем ездить на воды в Баден-Баден, и любая ваша просьба будет для меня закон. Но большую часть жизни вы будете проводить в поместье, оно огромно, и ему нужна хозяйка. Всё будет в ваших руках, вы будете всем безраздельно управлять – конюшни, псарни, подворье. Только прислуги две сотни человек. Вам придется вести счета, планировать всё и вся. Я человек спокойный, выдержанный, но пренебрежения к себе не потерплю, говорю вам это сразу, чтобы вы знали, на что идёте. Понимаю, что, скорее всего, вы не сможете меня полюбить, но этого и не требуется. Будьте верной, послушной женой, исполняйте свои обязанности, и я сделаю вас счастливой.
Павел Петрович замолчал и отпустил руку Ольги Ивановны. Она же осталась сидеть, потупив взор, и было непонятно, какое впечатление на неё произвела эта речь, и что она обо всём этом думает.
– Вижу, вам нужно время, – сказал Павел Петрович и поднялся с дивана. – Прошу вас, не затягивайте с ответом. Хотелось бы до отъезда всё уладить и сыграть свадьбу, чтобы со спокойной душой отправиться в дальнюю дорогу. Гостиницу мою вы знаете, не мучьте меня неведением, сообщите свой ответ, как только решите.
После этих слов Павел Петрович коротко попрощался и ушёл, а Ольга Ивановна сразу отправилась спать. Ей не хотелось прямо сейчас думать над предложением Павла Петровича, она собиралась поразмыслить об этом завтра, когда проснётся. Возможно, утром ей всё представится в ином свете.
Уже засыпая, Ольга Ивановна обнаружила, что в её голове происходит борьба. Одна её часть приводит доводы в пользу Павла Петровича, говорит, что он прекрасная партия и эти доводы никак невозможно назвать слабыми, но другая её часть кричит в ответ, что нельзя жениться без любви, и что она вскоре возненавидит своего мужа, и это сделает их обоих несчастными. Не имея сил выбрать какую-либо сторону, Ольга Ивановна закрыла глаза и стала считать овец, чтобы поскорее уснуть.
Вдруг она услышала громкий резкий звук, как будто кто-то закричал ей в самое ухо. Ольга Ивановна проснулась, но не открыла глаз, от страха она боялась пошевелиться и даже дышать боялась. Какое-то время лежала совершенно неподвижно. Наконец она решилась и открыла глаза.
Возле её кровати стоял Дымов, совершенно такой, какой был при жизни, он смотрел на неё сверху-вниз и улыбался свой кроткой улыбкой.
– Дымов, ты жив! – вскрикнула Ольга Ивановна, протянула руки и хотела обнять мужа, но тот отступил, лицо его помрачнело.
– Нет, мама, я умер. Я пришёл проститься с тобой. Ты не виновата в моей смерти, не казни себя, не мучайся. Это я виноват, что не смог удержать тебя от глупых поступков, что не остановил тебя, не уберёг… Прости меня, Оленька.
Ольга Ивановна обнаружила, что уже не лежит в постели, а стоит на ногах, и Дымов находится буквально в одном шаге от неё.
– Пока я тут, хочу сделать тебе прощальный подарок, – сказал Дымов и вновь улыбнулся. – Павел Петрович замечательный человек и ты с ним будешь счастлива, мама, со временем ты полюбишь его, и вы проживёте вместе долгую жизнь…
Дымов протянул руки, коснулся Ольги Ивановны, по всему её телу как будто пропустили ток, она вскрикнула и… проснулась.
Она лежала в своей постели, через шторы пробивался солнечный свет, на душе её было светло и покойно.
Ольга Ивановна встала, не одеваясь, пошла в кабинет и, сев за стол, написала короткую записку. Горничная была послана с запиской в гостиницу, и когда лакей постучал в номер, Павел Петрович открыл ему дверь – усталый и помятый после бессонной ночи, он дал лакею на чай и развернул записку. Там было всего два слова:
«Я согласна».         


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2014
Свидетельство о публикации №214053000226

Рецензии здесь http://www.proza.ru/comments.html?2014/05/30/226