Из райкома партии в научно-исследовательский институт пришла разнарядка: направить на отделочные работы на строительстве новой школы восемь человек, желательно, мужчин.
– Когда перестанут отрывать нас от основной работы! – бунтовали научные сотрудники. – Не дают заниматься экспериментами, скоро будет полугодовой отчет, за него спросят на учёном совете.
– Говоря словами Эразма Роттердамского нас переводят из коней в ослы, – маскируя своё недовольство беззаботной улыбкой сказал пожилой научный сотрудник Зобов, любитель философских изречений.
– Не зовут вола пить, зовут воду возить, – в тон Зобову, покашливая, махнул рукой Евсеев, узкогрудый паренёк, младший научный сотрудник.
– Словом, кто везёт того и погоняют! – раздалось сразу несколько голосов.
Но под страхом увольнения из института пришлось мужам науки подчиниться распоряжению всесильной власти, тем более, что за ними обещали полностью сохранить их дневной заработок по месту основной работы.
Доктор наук Кавин, моложавый бородатый джентльмен, всегда снисходительно смотревший на жизненные невзгоды, был назначен старшим группы.
На другой день учёные разрозненнной цепочкой подошли к строительной площадке школы на улице Пионерская.
На стройке, как говорили романисты, царствовала мёртвая тишина. Башенный кран, задрав ажурный металлический «хобот» с крюком на тросе, как тот вождь руку, молчаливо приветствовал невольников. Каких–либо рабочих на объекте не было видно.
Некоторые научные сотрудники обрадовались возможности ничего не делать, хотя бы на какое-то время. У других вытянулись лица от досады: не та забота, что много работы, а та забота, как её нет.
– Сколько раз вам говорить, не придут сегодня сюда, ни прораб, ни рабочие–строители, всех бросили на другой объект, более важный! – поперхнулся кашлем располневший сторож-пенсионер, которому невольные посетители мешали дремать на ступеньках закрытого прорабского вагончика
Сторож, несмотря на тёплое апрельское солнышко, был в валенках и коричневой лохматой шубе из синтетической шерсти. Было большое сходство между седыми клочковатыми бровями деда, космами его волос, торчащими из-под облезлой меховой шапки, и полинявшими спутанными волокнами шубы. Из-за своего дикого обличья, а главное, из-за своей лохматой шубы, сторож походил на медведя, только что выползшего из-под корней дерева
– А где находится тот объект, более важный? – глаза у Кевина сузились от смеха, когда он оглядывал фигуру сторожа.
– А почём мне знать! – прошамкал дед, показывая два зуба по сторонам щербатого рта. – Вот через квартал отсюда строится детский сад, напротив его – больница. Пройдёте две улицы – упрётесь в стройку школы для глухонемых. Много в городе строится объектов, одних сторожей я знаю шестьдесят два человека!
Сторож, как медведь лапой, сделал мохнатой рукой отбрасывающее боковое движение, как бы прогоняя незваных посетителей с вверенного ему объекта.
– Ну, вот что, ребята! – распорядился неунывающий Кавин. – Вы пока что посидите здесь. Отдохните, а я побегаю по стройплощадкам. Кого-нибудь из строителей нашего объекта найду и за шиворот приведу сюда!
– Подольше не приходи! Солдат спит, а служба идёт. А у нас – сиди, отдыхай, а стаж научный идёт! – вразумительно сказал кандидат наук Листов и пригласил своих товарищей посидеть на штабеле досок-сороковок, погреться на солнышке.
– Кто бежит, тот может упасть, а кто ползёт, тот уже не упадёт! – резонно добавил седовласый Зобов, доставая из дутого кармана болоньего плаща потрёпанную брошюрку.
Покинувший на время свою бригаду учёных доктор наук Кавин между тем вскоре нашёл ещё один строительный объект – детский сад. Двухэтажный корпус зиял огромными оконными проёмами, окружающая территория была захламлена битым кирпичом и ржавыми кусками арматуры.
Кавин иронически покосился на забрызганный местами отвердевшим бетонным раствором матерчатый плакат, который краснелся над козырьком подъезда:
«На работу с радостью, а с работы с гордостью!»
На строительной площадке детского сада не было ни души, даже сторожа не оказалось. По следам комьев цементного раствора, разбросанным по обеим сторонам асфальтового покрытия, Кавин побежал к следующему объекту – больнице. Здание внешне выглядело почти готовым к сдаче. Но внутри – голые кирпичные стены и лестничные пролёты с одной не струганной доской сбоку вместо перил. И опять на стройке не было ни души, строительный объект тоже не охранялся. На третьем объекте – школы для глухонемых, запыхавшийся Кавин уже встретил работающих. Они выносили мусор с верхнего этажа здания. Но это были, как и бригада Кавина, посланцы от шефов, служащие заготовительной конторы.
– Как живёте, коллеги? – бодро поинтересовался у них Кавин, чтобы сказать что-нибудь.
– Живём хорошо, горе у соседей не занимаем! – так же весело ответила молодая женщина в туфлях на высоких каблуках.
Она, открыв рот, засмотрелась на Кавина, особенно на его чёрную волнистую бородку, и невольно опустила одну ручку носилок. Куски битого кирпича дробно застучали по ступенькам лестницы.
– Был тут утром кто-то из строительно-монтажного управления, – сказал Кавину мужчина в шляпе, при галстуке, но в грязных прорезиненных рукавицах. – Велел нам убирать мусор, а сам уехал к другому объекту, а на какой – не ведаем…
Кавин приветливо помахал рукой женщинам с носилками и продолжил свои поиски.
– Ты не там, мил-человек, ищешь наших строителей! – посочувствовала доктору наук пожилая старожиха, строящегося торгового центра. – Если увидишь, что на объекте возведены стены и есть крыша, вроде как у нас, значит, не пытайся найти строителей. Это мы называем «незавершёнкой», где остались самые невыгодные работы – отделочные, и рабочих бросают на закладку фундамента нового объекта. За фундамент и стены у нас расценки очень приличные!
– Плохой хозяин десять работ начинает, ни одной не кончает! – уже с несвойственной ему досадой проговорил Кавин и спросил
– Ну, а здесь кто же будет всё доделовать?
– А пришлют таких новичков, вроде тебя! – старожиха поправила узел шерстяного платка, отвернулась от Кавина и веником начала подметать ступеньки прорабского вагончика.
Представитель науки оказался, наконец, на стройке, где ещё не было стен. Безостановочно урчал кран на широких гусеницах, поднимая узким прямоугольником стрелы бетонные блоки для фундамента. Вокруг крана и в песчаном котловане, как муравьи сновали рабочие-монтажники в оранжевых касках. К котловану один за другим подъезжали «Камазы» с лениво вращающимися огромными «бидонами» – подвозили жидкую бетонную смесь. Чуть в стороне другой автокран разгружал машины-панелевозы. Он натужно кряхтя дизелем и попыхивая синеватым дымом, поднимал в воздух и складывал про запас готовые комнатные стены с остеклёнными, сверкающими на солнце, окнами. К прорабскому вагончику спешили разудалые водители – подписывать путевые листы.
В тесном и душном вагончике, за обшарпанным столом, с телефонной трубкой в руке, сидел краснолицый, плотно сбитый прораб, руководившей работами и на строящейся школы на Пионерской улице. Прораб торопился ехать по срочному звонку из СМУ, строительно-монтажного управления, к своему руководству.
– Воронихин! – высунувшись из окна вагончика, крикнул прораб одному из рабочих, который отцеплял крюки тросов автокрана от только что уложенного блока фундамента.
– Слетай вот с этим товарищем на Пионерскую, займи гостей из института работой… ну, хотя бы заставь их штукатурить стены в подвале. Да заодно заскочи на больницу, дай там шефам с поликлиники работу…
Рабочий засунул брезентовые рукавицы в карман такой же серой брезентовой куртки с выступающими крылышками на плечах, поправил козырёк оранжевой пластмассовой каски и лихо вскочил на подножку отъезжающего самосвала. Он подал кивком каски знак Кавину, чтобы тот укрепился на другой подножке. Так с ветерком они проехали несколько городских кварталов. У недостроенного здания школы на Пионерской они, едва ли не на ходу, спрыгнули с подножек
Воронихин, по-видимому, торопился вернуться на своё место, укладывать блоки, и поэтому был немногословен.
– Вот здесь, в подвале школы, лежат штукатурные лопатки, тёрки, полутёрки и «соколки», – он заметно смущался глядеть в глаза научным работникам старше его по возрасту, которые тесно, как цыплята наседку, обступили его. – Через полчаса привезут вам цементно-известковый раствор, я попрошу об этом прораба. Будете пока штукатурить стены подвала…
– Да мы не знаем как, хотя ничто человеческое нам не чуждо, – проговорил пожилой, с заметно сгорбленной спиной Зобов, искоса подмаргивая остальным научным сотрудникам. – Впрочем, глаголет истина: не войдя в воду, не научишься плавать.
– Ну да, Иван Петрович, сейчас вы добавите слова Мишеля Монтеня, что надо много учиться, чтобы осознать, что знаешь мало! – покашливая проговорил обычно малоразговорчивый, слабосильный на вид младший научный сотрудник Евсеев.
Он, приоткрыв рот, приготовился слушать рабочего.
Монтажник Воронихин вдруг с непонятным затуманенным взглядом всмотрелся в лица учёных, Зобова, и Евсеева, вероятно подумав о том, что в их рабочей среде такого набора слов вряд ли услышишь.
– Дело, товарищи-граждане, не хитрое! – молодой строитель блеснул дугами зубов. – Поставьте пару широких досок на деревянные козлы, это вам будут подмостки или, говоря по-нашему, леса. Потом набрасывайте раствор на стену в три слоя, первый слой пожиже, второй слой погуще. Подождите минут пятнадцать и накладывайте последний слой. Под конец растирайте всё тёркой, чтобы было ровнее, а тёрку почаще окунайте в воду. В общем, не охота от вас уезжать, но у нас на объекте запарка. Да ещё по пути я должен забежать на стройку больницы, там нас тоже ждут, пришли медсестры и шофера скорой помощи, сидят без дела, скажу, что пусть хоть копают траншею под силовой кабель.
– Не боги горшки обжигают, – понимающе кивнул Кавин и похлопал строителя-монтажника по крылатым плечикам брезентовой куртки. – Не беспокойся, старик, параграфы вашего технического задания нам ясны, а методическую часть работы мы как-нибудь освоим.
Когда рабочий-инструктор, убедительным жестом руки остановил проезжающий поблизости от стройки самосвал, и исчез, как дым, Кавин со своей группой спустились в холодную, освещённую несколькими запыленными лампочками секцию подвала.
– Бедствие – пробный камень доблести, – гнул свою философию Зобов. – Да возникнет из наших костей какой-нибудь мститель, как писал Вергилий в Энеиде
Глаза боятся, а руки делают. Холод подвала заставил учёный народ пошевеливаться. Вчетвером приволокли из верхнего этажа здания скрипучие раскоряченные козлы, потом положили на них широкие доски; кто-то разыскал во дворе пару обитых жестью и заляпанных затвердевшим раствором носилок, другие брали в руки и с интересом рассматривали нехитрую штукатурную амуницию.
Тот деловой парень в оранжевой каске не подвёл с подвозкой цементно-известкового раствора. Самосвал с громким хлюпаньем вылил его в металлический ящик (списанный покореженный кузов того же самосвала) у самого подъезда. Четверо научных сотрудников, не пожелавших пока осваивать азы штукатурного мастерства, вызвались нагружать и таскать носилки с вязкой серой массой по крутой временной лестнице, ведущей в полутёмный подвал.
Кавин как старший в смысле учёной степени, разом схватил суть новой специальности и, словно докладчик в аудитории, терпеливо объяснял не совсем догадливым кандидатам наук и простым научным сотрудникам без учёной степени технологию использования верёвочного отвеса с гирькой и, почему-то называемой «соколом», квадратной доски с ручкой на обратной стороне
Кавин был высок ростом и плечист. Как сказали бы в древности последователи скульптурного канона, это был «Гомо квадратус», то-есть, обтёсанный, хорошо сложенный человек, и если этот человек ляжет навзничь и раздвинет в стороны руки и ноги, возле его фигуры можно очертить квадрат. Сотрудники института всерьёз говорили Кавину, что из него, благодаря пропорциям его тела и правильным чертам лица, вышел бы артист или спортсмен экстра-класса, и зачем его только потянуло в мало оплачиваемую в наше время науку.
На эти слова молодой доктор наук только с прищуром улыбался.
После короткого инструктажа Кавина в подвале начали раздаваться дробные шлепки раствора о кирпичную стену. Трое новоявленных штукатуров взяли себе по участку стены и каждый изучающее косил глазом на соседа, что у того получалось с новой специальностью.
Инструмент работает должным образом только в хороших руках. Кавин вошёл в азарт, ему нравилось, как это можно было судить по выражению его бородатого лица, что стена с выщербленным местами кирпичом и неровными швами кладки, вдруг преображалась на глазах, отсвечивая влажным серым глянцем твердеющего раствора, пахнущего извёсткой.
Вскоре почти у всех троих научных работников дела со штукатуркой наладились
– Нынче в поле тракторист, завтра в армии танкист! – с неожиданным апломбом сказал малорослый болезненного вида Евсеев, широко расставив ноги на скрипучих самодельных мостках.
– Не всё нам мусор выносить, да землю копать! – Работа с увлечением – лучшее лечение! – в тон ему высказался Зобов и, вдруг морщась, сбросив рукавицу, стал потирать поясницу.
Однако, он посмотрел на Кавина, который, как говорится, с головой ушел в работу, и снова начал круговыми движениями полутёрка равнять на стене податливый слой штукатурки.
Ну и деловой этот Кавин, доктор наук. В институте он, и слесарь, и монтёр, а также лектор и ведущий экспериментатор. Если человек парочку профессий освоил, то и пяток других работ, шутя через плечо кинет. Это, как иностранные языки изучать. Один осилишь с натугой, второй пойдёт вдвое легче, третий – сам в тебя вбирается мимоходом. Освоение идёт в геометрической прогрессии.
Как хороший хирург при полостной операции делает большой разрез (не жалей кожи во имя быстроты и радикальности манипуляций), так и Кавин, не мастерком, а уже полным «соколом» прижимал раствор к стене. Он быстро заляпал всю верхнюю часть стены на всю длину своей части мостков и принялся большой тёркой размашистыми движениями разглаживать и выравнивать густеющий раствор.
Но вот кончился штукатурный раствор в носилках у ног Кавина. Следующие носилки задерживались. Четверо подносчиков раствора, известные в институте любители физкультуры, стояли, опершись подбородками о черенки совковых лопат, щурились от солнечного света, которого было вдоволь снаружи здания, и мирно рассуждали о недостатках специальной теории относительности Альберта Эйнштейна.
Доктор наук живо спрыгнул с мостков, в два прыжка одолел марш подвального спуска, начал сам совковой лопатой нагружать носилки. Кавин не имел привычки понукать научных сотрудников и лаборантов к делу, будь-то в лаборатории у вытяжных шкафов или на подшефных работах. Профессиональная этика учёного, не администратора от науки, не позволяла Кавину делать своим коллегам упрёки. Пусть, если хотят, берут с него пример. А в данном варианте несвойственного им всем занятия, тем более. Урочной работы пока им строители не задали, и до окончания рабочего дня они ещё успеют наработаться.
Кавину жарко. Он сбросил свою кожаную куртку на фанерный лист, валявшийся у козлов. А у слабосильного Евсеева на лбу выступили прозрачные бисеринки пота. Но видно было, что младший научный сотрудник ещё не согрелся в холодном подвале, если судить по тому, как он кашлял и как подрагивали его плечи, когда он водил тёркой по влажной штукатурке.
Справа от Кавина работал Зобов. Время от времени между взмахами изогнутого мастерка он, как бы себе под нос, изрекал очередную цитату. Наклоняясь к носилкам с раствором, он снимал намокшую рукавицу и разглаживал поясницу. Но работал он споро, разве что самую малость отставал от своего бригадира.
– Посмотри, Игорь Васильевич, - обращался он к своему соседу, Кавину, у которого от старания высовывался кончик языка над бородкой. – Посмотри сбоку на мой отвес: не слишком завалил я стену?
А сам беспрерывно шлёп-шлёп по голым кирпичам сероватой массой.
– У тебя образовалась маленькая провалина. Но, в общем, отлично, ну, там можно малость подбросить раствору вон в тот уголок! – указывал штукатурной лопаткой Иван Васильевич.
– Если ныне у меня плохо, то не всегда так будет и впредь! – надувал щёки Зобов. – Труд уже сам по себе наслаждение, если верить астрономике Манилия.
Но вот и Евсеев, работавший слева от Кавина, перестал кашлять, раскраснелся лицом. Увлёкся делом: короткими руками быстро-быстро распределял раствор по стене. Синий берет у Евсеева, забрызганный цементной смесью съехал на затылок, клоки спутанных волос болтались у глаз.
– Игаша, давай ещё раз переставим козлы!
Это он, уважаемого в институте, и, в сущности, не будучи его приятелем, доктора наук Кавина, так назвал в пылу работы. А тот, заметно моргнул: мол, всё правильно.
Две пары спортивного вида мужей науки, не желающих практиковаться в штукатурном мастерстве, пока с удовольствием занимались неквалифицированным трудом: тяжело ступали с нагруженными носилками по узкой подвальной, пока ещё не огороженной лестнице.
Из научных сотрудников только один Листов, недавний лауреат престижной премии правительства, не поддался общему энтузиазму отделочных работ Он, думая о чём-то своём, скептически поглядывал на активные движения своих коллег на длинных подмостках.
«Я мыслю, следовательно, я существую», как бы говорил его вид.
Он расхаживал по подвалу, что-то соображая. Занятая делом учёная когорта невольно косилась на него. Но, как и Кавин, все замечаний ему не делали: среди собратьев науки в наше время нет особого рвения критиковать друг друга даже по научным вопросам, не говоря уже о работе, требующей только мускульных усилий.
Мол, думай, изобретатель, может быть, твои думки принесут пользу.
Листов, сосредоточенно сопя, размешивал известково-цементный раствор в помятом жестяном ведре. Он мастерком с гнутой рукояткой наложил на стене подвала узкую полосу штукатурного покрытия, потом добавил в ведро с полстакана воды, с колдовским видом размешал смесь и рядом с первой полосой положил вторую. Потом еще добавил воды в ведро, размешал и сделал третью полосу, Всё это он проделывал с кротким старательным видом.
– Великую радость сейчас возвестит миру, – торжественно помахал Зобов мастерком. – Нашим Листовым, как всегда овладела магия исследований
– Думаете, Иван Григорьевич, испытать образцы раствора на адгезию, на прилипаемость к стене? – обращаясь к Листову округлил щёки над бородкой Кавин.
Все научные сотрудники на мостках на какое-то время даже перестали работать.
– А что, ведь адгезия суспензий и эмульсий к различным поверхностям была тема его кандидатской диссертации, проговорил тщедушный Евсеев.
Кавин сдержанно улыбался на чудачества Листова. Временами бросал на сотрудника заинтересованный взгляд: вдруг что-нибудь выйдет путное у неугомонного экспериментатора!
– Как же, тут в наличии имеется огромное поле для экспериментов. Чистая доска, на которой ещё ничего не написано и можно писать всё, что угодно, – с подковыркой сказал Зобов и, поморщившись, опять схватился измазанной в цементном растворе рукавицей за свою поясницу
– Пусть каждый упражняется в том искусстве, которое он знает!
Помолчав немного Зобов покосился на Листова и добавил: с оттенком недовольства в голосе:
– Давайте установим норму выработки для всех. На каждого, допустим, придётся по столько-то квадратных метров стены. Здесь не институтский отдел, чтобы прохлаждаться, изобретая нечто…
– Нельзя ли поживее, там с носилками! – пожурил подносчиков раствора болезненный Евсеев, чем вызвал хохот у остальных сотрудников.
Всегда осторожный в движениях, Евсеев на этот раз в пылу непривычной для него работы ещё больше раскраснелся, глаза его посверкивали.
Подносчики раствора и так чуть ли не бегом спускались с полными носилками по узким ступенькам в подвал и натужно дыша смахивали пот со лба испачканными в растворе рукавицами. Чего добивались кандидаты наук, спортсмены Горохов и Ванин в смысле тренировки сердца и мышц на выносливость, они получили этого сполна.
– Так дело, учёная братва, не пойдёт! – наконец гулко раздался в подвале уверенный голос Листова. – Прежде всего, где бы тут раздобыть мне хотя бы завалящий молоток и пару гвоздей.
Обшарпанный вагончик строителей был закрыт на висячий замок. Листов нашёл поблизости кусок тонкой проволоки, изогнул её кончик. С полминуты он поколдовал с замком, и дужка замка разверзлась.
– Жулик, вор в законе! – раздалось несколько испуганных, а больше, восхищённых голосов.
Наблюдателей у вагончика собралось много: по команде Кавина был объявлен «перекур» на весеннем солнышке.
– Учёным и поэтам всё дозволено! – высказал очередной афоризм Зобов.
В вагончике был холостяцкий мужской беспорядок. На колченогом столике валялся засохший кусок хлеба, и белели несколько пластмассовых стаканчиков.
«В обычаях человеческих много несообразного, неразумного» – покосился Зобов на этот натюрморт.
– Есть, братва, что искал.
Под топчаном Листов нашёл рассохшийся плотницкий ящик, где лежали молоток со сломанной рукояткой, горстка гвоздей и ножовка с выщербленными во многих местах зубчиками. Всё это было покрыто застарелой ржавчиной.
Хороший плотник никогда не бросит свой, пригнанный к руке, инструмент, всегда берёт его с собой, когда переходит на другой объект. По-видимому, найденный плотницкий ящик давно был оставлен на всякий случай или просто лень его было выкидывать.
– Мы не так трудимся, дети! – Листов сбил из двух досок жёлоб, просунул его в проём узенького подвального окошка, находившегося в паре метров от подъезда.
– Пустые носилки отнести вниз! – распорядился Листов. – Вы, атлёты, Горохов и Лобутев, бросайте раствор в жёлоб, масса сама поплывёт в подвал, в подставленные носилки, не надо теперь спускаться по лестнице…
– Так, - удовлетворенно потёр руки Листов. Уже освободили пару человек. Айда ко мне в бригаду!
– Что быстро делается, то быстро и погибает, – вздохнул Зобов, опять принимаясь разглаживать полутёрком свой участок стены.
Тем временем Листов прикладывал к каждой из своих полосок штукатурного раствора деревянную рейку. Таким образом он наблюдал степень сползания раствора в зависимости от наличия в нём воды.
– Влажность второго образца смеси – самая оптимальная! – торжественно провозгласил Листов.
Он прибил к концам широкой доски треугольные куски дерева и скомандовал, приложив доску наискосок к стене, предварительно обрызгав её водопроводной водой из шланга:
– Накладывайте, хлопцы, в этот проём раствор.
Быстро замелькали лопаты, почти вся масса известково-цементной смеси в носилках ушла в пространство между кирпичами стены и наклоненным к ней дощатым приспособлением Листова.
– Теперь вчетвером поднимаем доску, только плотнее прижимаем её к стене.
Два человека с концов доски, а два в середине, начали подъём придуманного сооружения. Доска медленно поднималась вверх, оставляя за собой ровную глянцевую поверхность стены. Три метра длины почти начисто оштукатуренной стены на высоту полтора метра! За какие-нибудь три минуты! Правда, кое-где остались маленькие каверны в штукатурке, но это пустяки, заделать их можно было вручную, полутёрком. К стене передвинули леса – спустя десять минут и верхняя половина стены была также покрыта штукатурным раствором.
– Вот зрелище, достойное того, чтобы на него оглянулся бог,– раздался голос Зобова.
Кавин, Евсеев, Зобов – все три «мастера» рутинной методики штукатурных работ с некоторым сожалением влились в бригаду Листова, подвинув свои подмостки в ту часть секции подвала, где был задействован штукатурный агрегат.
Даже в хорошем деле всегда найдутся противники. Так и на этот раз, почти освоившие специальность штукатура, Кавин, Евсеев, Зобов, с грустью оглядывались на те участки стены, каждый квадратный дециметр которой был оглажен их руками.
И прежние подносчики цементно-известкового раствора здоровяки Ванин и Петрушин выражали сожаление о том, что в какой-то мере прекратились, и тренировка их ног при частом хождении по скрипучей лестнице, и желаемая панорама освещённого солнцем двора, когда они в очередной раз выходили из полутёмного подвала наружу.
Мастера исправляли огрехи в черновом штукатурном покрытии, латали немногочисленные вздутия и провалины на стене, оставленные агрегатом Листова.
– Чтобы ты не делал, делай разумно и предусматривай результат! – сказал Зобов. – Царица доказательств – практика.
Невиданное событие: к концу дня на строительном объекте, где трудились учёные, появились прораб с нормировщиком. Они приехали по своему делу, составить смету расходов на некоторые отделочные работы и вовсе не ожидали найти кого-либо на давно законсервированном объекте. Услышав шум передвигаемых мостков, доносившихся из подвальной «амбразуры», плотный краснолицый прораб удивлённо подёргал нормировщика за рукав:
– Помнится, я распорядился послать сюда самосвал с цементно-известковым раствором, чтобы загрузить персонал какого-то института работой.
Строительное руководство спустилось в подвал.
– Подвезут ли нам ещё раствору? – Уже минут двадцать сидим без дела! – хрипло высказался ещё не остывший от усиленных движений Евсеев.
Прораб удивлённо приподнял редкие брови, рот его на обветренном красном лице округлился.
– Вот это ученые! – присвистнул прораб. – Работали как-то у нас солдаты. Всем взводом за день оштукатурили только одну секцию, а вы заканчиваете уже вторую. Надо бы в таком случае выписать им премиальные, как думаешь, Денисенко?
Сухой, как жердь, нормировщик только скептически пожал плечами, но всё же открыл свою чёрную папку и сделал в ней пометку.
– Чего нет на бумаге, того вообще не существует! – глубокомысленно вставил своё Зобов.
У него прошла боль в пояснице. «Врачующая сила природы» – хотел сказать он, но промолчал.
– Я думал, что вы зря натираете себе мозоли на одном месте, сидя в институте за столами, – грубовато проговорил нормировщик и провёл бескровной ладонью по затвердевающей на стене штукатурке. – Вы понимаете, господа, сколько бы каждый из вас выработал за смену по нашим расценкам?
Нормировщик достал носовой платок и вытер им сначала руку, потом узкое, вытянутое лицо.
– Не у каждого строителя-монтажника на установке стеновых панелей был бы такой заработок, – тихо, как бы самому себе, сказал нормировщик.
Между тем прораб искоса осмотрел дощатый наклонный жёлоб, сконструированный Листовым, а потом, поощрительно улыбаясь, осторожно прикоснулся ногой к примитивному штукатурному устройству.
– А не сделаться ли нам мастерами каменных, штукатурных или там, плотничьих работ? Поработаем с полгодика над не завершенными темами, тьфу, строительными объектами! – с необычным для него восторгом воскликнул, освежённый физической нагрузкой Евсеев.
Здоровяк Кавин, улыбаясь в бороду, погрозил младшему научному сотруднику поднятыми кулаками в рабочих рукавицах, он всё ещё не торопился снять их, даже тогда, когда вся бригада «учёных-штукатуров» вместе с руководством стройучастка выбралась из подвала не завершённого строительства школы.