Ты задаешь вопросы, не думая быть добрей.
Знаешь, я видела сотни - тысячи фонарей.
Но вот таких, как ты, молчаливо-честных
Мне не хватало. Как тебе на земле не хватило места...
Мы познакомились случайно. Я всегда обращала внимание на боль и муку таких как ты. Просто не могла пройти молча, чувствуя мысли твои всеми фибрами своей раненой души.
Была ночь. Дождь выбивал свою мелодию по останкам того, что был светочем многим. Они этого не замечали, а ты был рад просто светить. Я люблю дождь - теплый, летний - и ночь. Моя ладонь почти нежно скользит по твоему основанию и я чувствую, как под пальцами проступают знаки. Наверно так читают слепые. В ночной тьме, когда небо укутали тучи, а монотонный дождь падает не переставая из них и из глаз - чувствуешь себя почти слепой.
Это был наш первый разговор и последний, но я запомнила все твои слова. Пальцами и душой. Они искрились нескончаемой надеждой и теплом. Я закрываю глаза и вижу самую твою суть: ты представляешься мне щуплым молодым человеком. В черном пиджаке, с подогнутыми рукавами, в черных же брюках и туфлях. На тебе стального цвета рубашка. И очки. О, это что-то особенное! Двойные линзы потемневшие, частью разбитые, а частью - хранящие призраки масляной гари. Когда-то они сверкали чистотой и пропускали теплый луч света, а теперь... Теперь я никак не могу разглядеть за ними цвета твоих глаз. Ты печален, высок, худ. Губы тонки. Нос прям, но заметно, что толстая оправа очков готова изломать его гордые линии и глубоко врезалась в плоть. Это делает твой вид страдающим. Почти невидимая нитка губ разлепляется.
- А фонарный бог есть? - твой голос ранит меня и я не могу ответить сразу. Ты ждешь терпеливо.
- Не знаю. Наверно есть, если ты в него веришь...
- Раньше очень верил и ждал каждый вечер. А теперь и сам не знаю. За то я знаю твое имя. Ты не бог?
- Нет. Я просто человек. Женщина, которой грустно и одиноко.
- Ах, теперь я вижу: на твоих глазах слезы. Я думал, что это проделки небесного негодника. Он часто заставляет и меня всплакнуть, но я рад, рад. Тогда я лучше вижу и мой наряд, - он проводит длинными темными пальцами по пиджаку, будто стряхивая пылинки с пуговиц - становится глянцево-блестящим. Как в былые времена. О, это было! было. Прости, что не предлагаю платок, он несколько пришел в негодность. А по ком ты плачешь?
- Наверно по себе. Ведь это мои надежды и мечты не сбылись.
- Да-а-а. Ты не стесняйся, слезы - это не слабость. Это очищение. Или капельки моря в тебе. Моря, которого ты никогда не видела и не чувствовала, но оно есть в тебе самой. А я вот давно не мечтаю и не надеюсь. Понимаешь? Прошло слишком много времени, а никто не приходит. Масло в плошке с фитилем давно высохло и даже тоненькой пленки налета нет. Фитиль и тот утащили птицы. Но я не зол на них: их жизнь идет и торопится. А плошка на днях рассыпалась в пыль. Или давно... Все смешалось: вроде, трех дней не прошло, как это было; а вроде — много листьев унеслось с тех пор. Я помню, все помню. И того юношу, с дрожащими длинными ресницами, что мурлыкая себе под нос мотивчик, последний раз приставлял к моему плечу лестницу. Он тогда торопился и оставил глубокую борозду гвоздем и незакрытую дверцу. Замочек обломился и он, чертыхнувшись, быстро ушел. В тот вечер мои глаза светились последний раз. Может он и был богом?
- Для тебя — возможно. Для меня — просто человек. Фонарщик. Я такой профессии не застала. Сейчас и фонари другие. Внутри у них провода и лампы, питаемые электричеством. Я удивилась, увидев тебя. Как это не грустно, но внешне ты — пережиток не одной эпохи. А я — внутренне, кажется. - Горькая усмешка скользит по моим губам. - Это нас и породнило, дало возможность мне понимать твои слова без слов.
- Да, точно. Фонарщик! И он приходил каждый вечер. А тогда он спешил... На свидание к курносой девушке. Молодой, влюбленный, пылкий... Были и старики. Они с оханьем забирались по лестнице, но были не в пример аккуратнее. Руки у одного так трепетали от усталости, что масло частенько плескало на стекла и фитиль не хотел разгораться. Но все прошло. А сколько было картин, запечатленных моим лучом...
Дождь кончился, ветер холодит плечи и голову, по онемевшим пальцам скользит руна «Помни» и кажется — проникает под кожу — прямо в кровь.
- Ты, пожалуйста, помни меня и приходи, хотя бы поплакать. Или помолчать. Пока ты помнишь — я буду светиться маленькой лампадкой в твоей душе. И кто знает: что еще тебе пригодится...
Странно. Ночь. Город с многими миллионами людей, а моим собеседником стал всеми забытый фонарь в темном закоулке двора. И он, давно угасший для всех, смог разжечь огонек теплоты и участия во мне. Стрелки часов показывают без четверти четыре. Давно пора в постель и под горячий душ, если нет желания заболеть. Мои пальцы еле заметным поглаживанием прощаются с неожиданно обретенным другом, а после, насквозь промокшие ноги несут меня к тому месту, которое временно называется «мой дом».
Душ, чашка кофе, сухая одежда и ласковый плед. И сон, наполненный образами памяти, чужой, но не чуждой. Памяти чуткого, одинокого существа, которое ждет и верит в своего фонарного бога.
Назавтра, выспавшись и выполнив все запланированное на день я, размышляя о ночном рандеву и снах, неспешно дошла до вчерашнего пристанища. На месте фонаря белела куча щебня и колышек с разметкой под новую автомобильную стоянку. Волна грусти и надежды внезапной волной затопили душу: может он все-таки дождался фонарного бога и он унес его в свой рай? В рай с чистыми и целыми стеклами очков, глянцевой одеждой и светом в желтых, кошачьих глазах? Может и я чего-то дождусь, кто знает? В листве мелькнул огонек, а по пальцам забегали знаки — его руна. «Помни!» - прозвучал прощальный шепот. И я помню.
©Саша Разная