Не Мурка, а Мариша. Или, если угодно, Мария. По отчеству – Александровна. А по фамилии – Спиридонова. Родилась в 84 году XIX века в Тамбове, в семье коллежского асессора…
– Ты Чехова читал? - ехидно спросил Денис Васильевич, утрамбовывая в трубке табак. – У него есть рассказ про коллежского асессора. Так вот, это про отца Марии Александровны, она мне сама рассказывала. Антон Павлович был с их семьёй очень дружен.
Генерал-полковник государственной безопасности в отставке (да-да, чекистов бывших не бывает, но он не «бывший», он – в отставке) Д.В.Драгунский начинал чекистскую карьеру ещё под началом легендарного Арбузова. Того самого, который вместе с товарищем Неджинским создавал разведку молодой Советской республики, руководил операцией «Трест» по выманиванию из эмиграции Бориса Савинкова, был арестован в 37-м и погиб в тюрьме, предварительно вывесив из окна камеры длинное письмо товарищу Сталину, которое написал собственной кровью на простыне («ха-ха» два раза). Арбузов был настолько важной в кругах специалистов фигурой, что даже фамилия его была предана анафеме, и по сию пору упоминается в искажённых вариантах – и в солидных исторических публикациях, и в кино или книгах, посвящённых тому времени.
Упоминание про Арбузова в нашем случае было необходимо, чтобы дать читателю представление о том, что за человек – Денис Васильевич Драгунский, чья работа специалистом началась под началом (простите тавтологию) такого специалиста. Как и почему выжил в лихие годины сам Драгунский – и не просто выжил, а дослужился до генерал-полковника на пенсии, – этот вопрос оставим до другого разговора. Сейчас тема – Мурка. Точнее – Мария Александровна. Точнее, враньё про Мурку, которая на самом деле – Мария Александровна.
– Вот сам посуди, - неторопливо объяснил Драгунский, раскуривая трубку. – Во всех вариантах этой глупой песенки поётся, мол, пошли на дело – выпить захотелось, зашли в ресторан. Ведь, это бред! Даже шкет, если идёт на дело, не будет отвлекаться, чтобы выпить. Тем более, в ресторан. Это, ведь, только кинозрители думают, что людное место – алиби. На самом деле, ты появился в людном месте это – улика. Остальное арифметикой можно сосчитать, за сколько времени ты мог до места преступления добраться.
– Ога? - я сделал круглые глаза под моими круглыми очками. – Так песенка про это? То есть, про неё?
– Конечно, - Драгунский выпустил облачко дыма в мою сторону. – А ты разве сам не понял? Уже к семнадцатому году Мариша была самым авторитетным человеком во всей России. Среди народа – точно, а среди нелегальных и прочих криминальных элементов – абсолютно. Ну, ты сам понимаешь, что криминал и политические нелегалы одними дорожками ходят. Конкуренцию Марише мог составить только Гриша, но он был молдаван, а к ним и тогда уже было отношение…
– Гриша - это Котовский?
– Ты других знаешь? - отставной генерал опять пыхнул трубкой, помолчав, продолжил. – Так что, когда в песенке поётся, мол, даже злые урки и те боялись Мурки – это факт. Весь уголовный элемент, а особенно те, кто пришёл сразу после революции в наши доблестные органы правопорядка, больше всего боялись именно Мур… Марию Александровну. Нет, я-то, конечно, не боялся, и Арбузов её уважал, и Неджинский, а вот все остальные… Ну, может, и не все, но многие. По этой причине, собственно, наша контора и начала её прессовать. В восемнадцатом взяли, в девятнадцатом взяли, в двадцать втором взяли…
– Погодите, Денис Васильевич, - возмутился я, – а как же это: «Там сидела Мурка в кожаной тужурке, а из-под полы торчал наган»?
– Тут двойной смысл, - засмеялся Драгунский. – Первый – для таких, как я… ну или тех, кто ещё что-то помнит. Мария Александровна работала в первом советском правительстве и, между прочим, на должность председателя Учредительного собрания её выдвинула большевистская фракция.
– А…. Речь держала баба, звали её Мурка? – догадался я. – А второй смысл?
– Сам угадаешь? – ответил вопросом генерал. – Ты же, вроде журналист, должен понимать метод дискредитации.
– А… То есть, типа того, что она, хоть и в авторитете, но всё равно на легавых работает? – снова догадался я и, сообразив, уточнил. – Извините про «легавых», это я так, не подумав.
– Не извиняйся, не за что, - генерал был сегодня вполне добродушен (хотя я знал, что он может из наградного пистолета садануть, а может и того хуже – вызвать наряд госбезопасности и аля-улю). – Мы, ведь, и в самом деле, легавые, борзые и ищейки. Мы на страже. Поэтому и песенку такую попросили. Только там, опять же, заказать – заказали, а вот убирать Мурку всё равно самим пришлось, в сорок первом. Урки боялись просто. Просто, понимаешь, боялись.
– То есть, вы сперва заказали песню, а потом, когда оказалось, что не получается…
– Да-да, именно так. Я лично Косте говорил, чтобы он изменил текст. Мол, чтобы там в песенке другой финал был. Ну, чтобы, например, умерла в лагере или что-то другое. Но, сам понимаешь, бюрократия – пока мы указывали, а он исправлял и с нами снова согласовывал, другой отдел песенку уже в тираж запустил.
– Косте? – уточнил я.
– Ну да. Из-за всех этих ошибок песенку забраковали и только в семидесятые годы начали под видом шансона выпускать. Но Костя, шельмец, эту же песенку ещё раз запустил, но это уже когда война была, нам не до него было. Контора, конечно, предъявлять не стала, но ребята обиделись и Костю сильно плющили.
– Это «Песенка фронтового репортёра»?
– Я тебе ничего не говорил.