Отец Бине бросил быстрый взгляд на дверь – он ждал отца Лазара с утренним докладом. Под рукой, на столе, лежали приготовленные для работы бумаги: письма, ожидавшие прочтения, записка казначея с недельным отчетом, дополнительные тексты, подготовленные преподавателями для учеников и требующие одобрения ректора, список книг, которые планировалось приобрести для библиотеки…
Дел было невпроворот, впрочем, как обычно, но вместо этого Этьен Бине слушал Переса, ни словом, ни взглядом не давая тому понять, как испанец некстати.
- …и они сидели там, сеньор ректор, и жгли свечу, и читали вот это… – Перес протянул неряшливо оборванный листок, и с горячностью продолжил повествование о проделках негодных «ninos».
В коллеже знали, что Перес все и всегда рассказывает ректору. Сам отец Бине не видел в этом ничего дурного. Это не было доносом, потому что ни для кого не было тайной, а многих мальчишек от проказ удерживала именно уверенность, что их шалости обязательно станут известны ректору.
Мысли отца Бине были заняты текущими делами; несмотря на внимательный вид, он слушал Переса вполуха, но этого было достаточно, чтоб он уловил главное – кто-то стащил ключ от «ректорской библиотеки», мальчишек было четверо или пятеро, Перес никого не успел разглядеть, осталась улика – листок.
- Ваша бдительность, господин Перес, заслуживает нашей искренней благодарности, – ректор слегка склонил голову.
Улыбка превратила щеки Переса в подобие печеных яблок и испанец довольно заворчал:
- Кому, как не мне…
Отец Бине с легким вздохом перекрестил Переса – он знал, что без этого испанец не уйдет – и сосредоточился на том, что было написано на потерянном мальчишками листке. Уже после первых строк глаза ректора широко раскрылись и он выразительно кашлянул: «Или я очень ошибаюсь, или это де Круа!».
Де Круа давно был его головной болью. Отец Бине уже не единожды заговаривал с сиром де Круа о том, что его отпрыску не место в Клермоне. Мальчик сообразителен и обладает прекрасной памятью, но он совершенно не склонен к систематическим и педантичным занятиям. Он мечтает о битвах, любовных приключениях и славе и, насколько мог судить ректор, весьма преуспевает в фехтовании и любых упражнениях, где требуется показать свою ловкость и силу. Из него выйдет великолепный воин и, со временем, он украсит любое светское общество. Лучшее, что можно для него сделать, это отдать в одну из академий, где будут преподавать милые его сердцу предметы.
Единственной причиной, по которой отец Бине не настаивал на своем мнении, были финансы. Он знал положение семьи де Круа, и понимал, что академия, даже самая скромная, им не по карману. Но дальше так продолжаться не могло. Мальчику уже исполнилось четырнадцать, и, чем дальше, тем более дерзкими становились его выходки; он всей душой рвался на волю, видя в иезуитском коллеже свою тюрьму.
Отец Бине набросал тезисы письма к сиру де Круа и отложил их для секретаря.
Дверь тихо отворилась, и в кабинете появился отец Лазар. Стараясь не побеспокоить ректора, он скользнул к столу и стал неслышно перебирать предназначенные ему бумаги.
- Сначала прочтите вот это, – отец Бине постучал пальцем по листку, – а потом объясните мне, каким образом сие попало к ученикам.
Отец Лазар начал читать, и его глаза, точно так же, как раньше глаза ректора, округлились. Он вчитывался в слова, и его голова дергалась туда-сюда, делая его похожим на принюхивающуюся собаку.
….Ночь была и в небесах блистала луна озаренных,
Между мельчайших огней,
Как великих богов оскорблять ты готовая силу,
Вторила клятве моей;
Жалась тесней ты руками ко мне, чем к высокому дубу
Ластится плющ молодой…
- Это невозможно!
…Теперь Ликиска я люблю надменного:
Девушек может он всех затмить своею нежностью.
Бессильно все из этих пут извлечь меня:
Друга ль сердечный совет, насмешки ли суровые.
Лишь страсть другая разве; или к девушке,
К стройному ль станом юнцу....
- Как же это?
…То бог, то бог мне не дает
Ямбы начатые — песнь, что давно уж тебе обещал я —
Закончить, свиток скрутив.
Страстью такой, говорят, к Бафиллу-самосцу теосский
Поэт Анакр;онт пылал.
Часто оплакивал он любви своей муки на лире
В стихах необработанных…
- Да что же это такое?
- Гораций, «Эподы», – не удержался от саркастичной реплики ректор.
- Я знаю, но…
Отец Лазар перекрестился.
- Но как…
- Вот Вы мне и объясните – «как»?
- Тексты Горация даются ученикам строго выверенными отрывками из его «Од»… – отец Лазар снова посмотрел на листок, – …де Круа, его почерк! Вот шельмец, изловчился все-таки!
Ректор предупреждающе кашлянул, и секретарь виновато понурил голову:
- Прошу прощения, но ведь сорванец же! Я следил!
Ректор нахмурился:
- Вам нужно быть внимательнее. Вы знаете, что вчера случилось?
- Перес рассказал мне в нескольких словах.
- Тогда скажите, откуда мальчики взяли ключ?
Отец Лазар поспешно сунул руку с карман и расплылся в улыбке:
- На месте! У них нет ключа, тут Перес ошибся.
Ректор с сожалением посмотрел на отца Лазара:
- Как же они попали ночью в «ректорс… в учебную комнату?
Секретарь растерялся:
- Как?
- Где Вы храните запасной ключ?
- О, тут будьте спокойны! – самодовольно заявил отец Лазар. – Место надежное.
- Где же?
- А… Э…
- От меня можете не скрывать, – иронично улыбнулся ректор.
Секретарь смущенно пожал плечами:
- Ну, я спрятал его… за камнем. Там возле учебной комнаты, у входа, один камень в стене некрепко держится, раствор выкрошился и образовалась небольшая ниша. Вот я и… Об этом никто не знает!
Во взгляде ректора отразилась добродушная насмешка к которой примешивалась жалость:
- Никто не знает? Вы забыли, кто находится на Вашем попечении? Это же мальчишки! Мальчишки! Кто из вас у кого учится?
Физиономия отца Лазара забавно вытянулась:
- Вы думаете, они догадались?
Ректор хмыкнул:
- Полагаю, вчерашний раз не был единственным. Сейчас без толку проверять, ключ наверняка уже положили на место. Меня больше беспокоит другое. Они, как я понимаю, собирались остаться в коллеже, но Перес спугнул их. Куда они пошли?
Отец Лазар заволновался:
- Одни, ночью, в этом квартале! Лучше бы до утра читали Горация!
Ректор кивнул:
- Я бы тоже предпочел знать, что с ними все хорошо. Пройдите по классам и узнайте, все ли ученики сегодня пришли, нет ли отсутствующих по неизвестным причинам. Может, кто-то хвастался похождениями или, напротив, есть избитые, раненые, не желающие объяснять причин своего состояния. Меня очень тревожит мысль, что мы, пусть невольно, могли толкнуть мальчиков на дурной путь – искать приключений в ночи.
- И что кому-то это могло прийтись по вкусу, – задумчиво добавил отец Лазар.
- Идите, и если что-то узнаете, немедленно сообщите. Если де Круа на месте, поговорите с ним.
- О, он не отопрется! Расскажет, где они болтались всю ночь!
- Вы недооцениваете его благородство, – мягко упрекнул отца Лазара ректор. – Он не выдаст товарищей.
- Но, – возразил секретарь, – если ему показать забытый листок и сказать, что нам все известно, он не станет лгать.
- Согласен. По крайней мере, объясните ему, что его поступок мог привести к серьезным последствиям для других. Он может не называть имен, но пусть сам проверит все ли в порядке с теми, кто был с ним ночью.
Отец Лазар воспользовался первым же перерывом в занятиях, чтоб провести «инспекцию». Ученикам позволялось ненадолго выйти во двор, размяться и подышать воздухом. Радуясь свободным минутам, мальчики не обращали внимания на отца Лазара, неприметной тенью скользившего по галерее. На память секретарь никогда не жаловался. Он помнил всех учеников (как нынешних, так и тех, кто уже прошел через его руки), так что ему не понадобилось много времени, чтоб убедиться, что все, кому положено присутствовать – на месте, целые и невредимые, во всяком случае, внешне. Мало кто обратил внимание на то, как отец Лазар отозвал в сторону де Круа. Секретарь выглядел настолько обыденно, что даже сам мальчишка, хоть и был настороже, ничего не заподозрил. С самым безмятежным видом отец Лазар сообщил, что имеет поручение ректора обсудить некоторые пункты учебного плана де Круа, нуждающегося в поправках, и увел мальчика.
- Куда это Лазар его поволок? – задумчиво пробормотал де Тардье. У него были серьезные причины интересоваться делами де Круа, так что маневры секретаря встревожили его. – Ла Фер! Слышите? Хватит витать в облаках! Куда повели де Круа?
- Что?
- Говорю, странно, что нас еще не взяли за шкирку и не встряхнули, как следует!
- Может, Перес не успел нас разглядеть?
- Тогда как они узнали про де Круа?
- Почему Вы думаете, что это из-за вчерашнего? Скорее, просто учебные дела. Вы же видели, до этого отец Лазар беседовал с другими, кого с нами не было. Да он по сто раз на дню решает всякие проблемы с учениками! Если бы про нас узнали, то увели бы вместе с де Круа.
- Поглядим, что будет, когда он вернется.
Но де Круа не вернулся. К концу занятий среди учеников прошел слух, что отец Бине сумел выхлопотать благотворительную стипендию, и теперь мечта де Круа сбудется – он пойдет учиться в академию.
Де Тардье и юный Ла Фер успокоились.
- Вот видите, его ждали хорошие новости!
- Да, – согласно кивнул де Тардье. – На этот раз всем повезло.
- Нам уж точно. Невероятная глупость ходить безоружным!
- Вы опять за свое! Пойдете просить ректора?
- Сегодня счастливый день, – засмеялся шевалье, – желания исполняются. Стоит воспользоваться.
Де Тардье усмехнулся:
- Как у Вас все легко!
Он подмигнул товарищу и с легкой издевкой добавил:
- Sprezzatura?
Смеясь и досадуя одновременно, де Ла Фер отмахнулся:
- Оставьте итальянцев в покое! Посмотрим, что Вы скажете, если я завтра явлюсь сюда со шпагой.
- Как бы вместо этого ректор Вам уши не надрал – за дерзость, – проворчал де Тардье. – Помолиться за Вас, что ли?
Он поспешно отскочил в сторону, чтоб избежать дружеского тумака и, смеясь, пожелал товарищу удачи.
Шевалье де Ла Фер действительно чувствовал себя в ударе. Ему казалось, что все очень просто – надо пойти к ректору и объяснить, что он не девчонка, шпага ему крайне необходима, и, конечно же, ректор с ним согласится.
После занятий, с сияющей физиономией, весь исполненный надежд, он явился к отцу Бине, предварительно испросив и получив разрешение на беседу.
Выслушав просьбу, ректор удивленно поднял брови:
- Могу я узнать, чем вызвано Ваше желание? Вы намерены защищаться или нападать?
- Я бы хотел чувствовать себя… – Ла Фер запнулся.
- Мужчиной, – закончил за него отец Бине. – Мужчиной и настоящим дворянином, не так ли?
Мальчик кивнул. Он был несколько смущен откровенностью формулировки, но не собирался отступать.
- И что же побудило Вас именно сейчас обратиться с просьбой? Вы почувствовали себя неуверенно?
- В некоторых новых обстоятельствах. Дело в том, что… иногда возникают ситуации, когда быть безоружным – неразумно. Вы сами не раз призывали нас к осторожности.
- Да, к сожалению, на улицах небезопасно. Например, ночью. – Ректор посмотрел в глаза шевалье. – Не так ли? Особенно ночью.
Де Ла Фер вздрогнул. Не спуская глаз с мальчика, отец Бине протянул ему листок:
- Сделайте одолжение, прочтите мне эти строки. Любопытно услышать Ваше мнение.
- Ночь была и в небесах блистала луна… жалась тесней ты руками ко мне…
- Дальше.
- …лишь страсть другая разве; или к девушке, к стройному ль станом юнцу…
- Читайте, читайте.
- …страстью такой… поэт Анакреонт пылал, часто оплакивал он любви своей муки на лире…в стихах…
- …в стихах необработанных. Как Вы их находите? Действительно «необработанные»?
- Последующие его работы отличает большая точность рифм и строгий выбор размера, – пробормотал покрасневший шевалье.
- Вы узнали автора? – ректор не скрывал иронии.
- Гораций, – совсем тихо сказал де Ла Фер.
- Значит, «строгий выбор размера»? А что Вы думаете о предмете? Какой из трех эподов Вам ближе?
Шевалье стал пунцовым и потупился.
- Думаю, нам нет смысла притворяться. Скажите, это после чтения Горация Вас потянуло на ночные подвиги?
- Нет. Но мне некуда было деваться.
Отец Бине улыбнулся:
- «Мне»? Разве Вы были один?
- Да, – твердо ответил шевалье де Ла Фер.
- Удивительное совпадение. Вчера ночью шевалье де Круа тоже читал Горация, и тоже, представьте, совершенно один!
Шевалье закусил губу, чтоб сдержать смешок. Ректор все еще улыбался, но глаза его стали серьезны:
- Где вы были?
Поколебавшись мгновение, де Ла Фер ответил:
- Сначала постучались к канонику Сент-Этьен-де Гре, но он не открыл. Потом пошли в «Сосновую Шишку». Там нас хотел ограбить бродяга, но нас спас случай.
- Где вы ночевали?
- В предместье Сен-Жермен, у моего знакомого.
- Вы понимаете, что первое, вроде бы незначительное ослушание, повлекло за собой неприятности, которые грозили превратиться в беду, и могли закончиться несчастьем? Вы думали, что ничего не случится – маленький шаг в сторону, крохотная уступка, разве это страшно? Потом последует еще один шаг, еще один… Вы даже не заметите, когда перейдете грань, за которой уже не будет возврата, ведь шажки такие маленькие, кажется, что всегда можно повернуть назад. Но пройденный путь окажется слишком длинным! Иным не хватает всей жизни, чтоб вернуться туда, где свернул в сторону. На новую дорогу уже не будет времени и, угасая, останется только горько сожалеть о бездарно потраченной жизни. Вы можете счесть, что я преувеличиваю, но посмотрите, к чему привело Вас желание вкусить запретный плод. От Горация Вы дошли до грязного кабака, где общались со сбродом, а теперь явились требовать то, на что пока не имеете права. Еще одна уступка себе? Для чего? Чтоб следующей ночью быть не просто наблюдателем, но действующим лицом? Кабак так Вас прельстил?
Разгорячившийся отец Бине умолк. Он ругал себя, что так разошелся: «Что я напустился на него? Он еще ребенок! Да он думать не думал ни о чем подобном! Но де Круа! Ведь с ними был де Круа! Один Бог знает, на что он толкал мальчишек, на какие безумства! А этот, не желая спасовать перед старшим, мог…». Ректор исподтишка быстро глянул на шевалье. Мальчик хмурил брови, стараясь понять, к чему клонит отец Бине.
- Я только хотел иметь возможность защитить себя. Этот бродяга был вооружен ножом, а мы были совершенно беспомощны.
- Что вы делали в кабаке? – спросил ректор, ожидая услышать худшее.
- Ничего, – пожал плечами шевалье. – Мы зашли погреться и просто сидели. Еще очень хотелось есть, - невольно добавил он и ректор улыбнулся.
- Значит, просто сидели?
- Да, а что там еще делать?
«O, sancta simplicitas! * – с облегчением вздохнул про себя ректор. – Как это де Круа не подбил их играть, ввязаться в драку или еще чего похуже. «Зашли погреться!». Я бы расцеловал его за эти слова, да простит меня Господь».
- Шевалье, я не могу принять Вашу просьбу. Правила установлены для всех – и для тех, кто способен отвечать за свои действия, и для тех, кто пока не осознал этой необходимости. Вы собираетесь продолжить свой вчерашний опыт?
- Нет, – помрачнел шевалье.
- Тогда шпага Вам ни к чему. Впрочем, Вы имеете возможность носить ее вне стен нашего коллежа. А здесь Вам ничто не грозит – тут нет бродяг и кабаков.
Ректору не понравилось, как упрямо сжались губы юного де Ла Фера и он назидательно добавил:
- Вам, шевалье, Господь дал пытливый и острый ум. Чтобы не исполниться самоуверенностью и не впасть в грех гордыни, Вам нужно почаще вспоминать о смирении. Идите с Богом!
«Ох уж эти мне «военные доблести» и их носители! – выпроводив мальчика, вздохнул отец Бине. – Господи, почему ты направил меня этой стезей? Я всегда мечтал воспитывать клириков…»
*О, святая простота! (лат.)