Матерям и женщинам-тыловикам
посвящается.
Однажды, погожим летним днем, мать соседской девочки Танюшки, подоив Буренку, возвращалась с пастбища домой. В руках она несла прикрытое сверху в два слоя марлей, наполненное теплым парным молоком ведерко.
Пройдя пастбищные луга, мать вышла на дорогу, вдоль которой, насколько хватает глаз, тянулось льняное поле. Густые светло-зеленые стебли льна дружно поднимались вверх, к солнцу. Будто споря с небом, весело выглядывали из-под пушистых льняных листочков-ресниц яркие синие цветки. Так хорошо и чисто цвел в то лето лен.
Где-то в безбрежной небесной лазури затерялся и разливал над полем свою нескончаемую, трепетно-волнующую песню неуемный жаворонок.
Шел пятый год, как окончилась война. Но она все еще напоминала о себе.
В самом начале льняного поля дорогу пересекали сохранившиеся глубокие оборонительные траншеи, которые за несколько лет успели порасти густою травой и редким мелким кустарником. Там и теперь можно было найти, как свидетельство ожесточенных боев, полусгнившие солдатские сапоги, ботинки, шапку, пилотку или же пробитую пулей каску, а кое-где и оставшиеся неубранными человеческие кости.
Все это ворошило в памяти матери горькие воспоминания, когда вместе с другими женщинами она копала траншеи своими, покрытыми мозолями и истертыми в кровь руками, чтобы остановить, не пропустить фашистов к родной деревне. А поздним вечером, едва добравшись до постели, мгновенно отключалась, засыпая тяжелым сном.
Здесь шли жестокие бои, после которых траншеи были усыпаны множеством трупов погибших с обеих сторон солдат, а рядом чернело, словно траурный плат, сожженное поле.
Но освобожденная от врага земля, как и люди, продолжала излечиваться от военных ран, хотя то там, то здесь время от времени еще гремели взрывы от оставшихся в ней снарядов и мин.
Чтобы не подрывались на минах люди и скот, саперы разыскивали и планомерно обезвреживали их в безопасных местах.
Израненная, изборожденная окопами и воронками от бомб и снарядов земля, недостаток в полноценной одежде и еде воспринимались как вынужденная данность не только для военных, но и для первых послевоенных лет.
Однако главным теперь был мир. Люди могли спокойно заново строить и восстанавливать разрушенные и сожженные гитлеровцами дома, заводы, фабрики, пахать, сеять, выращивать хлеб, растить и воспитывать детей.
Родную деревню восстанавливали и строили с большим трудом несколько лет. Мужских рук не хватало. Многие женщины брали в свои бабьи руки топор и рубанок, ходили в лес заготавливать бревна для строительства домов.
На минуту мать остановилась, чтобы поправить развязавшийся на голове простенький, ситцевый, с голубыми каемочками по краям платок, поставила ведерко на землю и залюбовалась цветущим полем.
-Вот как нынче поднялся и дружно цветет лен, - подумалось ей. - Прибудет в этом году льняных тканей и полотенец. Хоть бы рожь уродилась, зерна бы вдоволь намолотить. Война всю жизнь перевернула людям. Наголодались. Сколько горя пришлось пережить. Сколько народа погибло. Вот и муженек мой и два брата родных не вернулись с фронта домой.
Мать тяжко вздохнула и нагнулась, чтобы взять в руки ведерко. Прямо возле него что-то неожиданно сверкнуло под лучами яркого солнца Это были часики, маленькие, кругленькие наручные женские часики, с тоненьким серебристым браслетиком.
-Ой, откуда могли взяться здесь часики? Кто их обронил? В родной деревне ни у кого таких не видела, - удивилась она. Ведь всякие аксессуары и украшения в нашей полуразрушенной войной стране были в то время роскошью.
Подняв с земли находку, мать стерла с часиков руками дорожную пыль.
-Какие красивые! Вот бы моей Танюшке такие! Совсем большая выросла, почти невестой стала, - размышляла она и тут же представила себе, как хорошо будут выглядеть миниатюрные часики с браслетиком на запястье заметно повзрослевшей тринадцатилетней дочери.
Мать бережно завернула находку в носовой платочек и положила в карман передника, который почему-то забыла снять после дойки Буренки.
Придя домой, она засуетилась и, поставив на стол перед дочерью полную кружку парного молока, присела напротив нее.
-Пей, доченька, молочко, пока тепленькое. Оно полезное. Вон у тебя под глазами темные круги, витаминов не хватает. В парном-то молочке их много.
А сама то и дело совала руку в карман передника, словно опасаясь, что часики исчезнут. Ей очень хотелось тут же показать их дочери. Но она почему-то медлила и стала расспрашивать, что слышно нового на деревне.
-Да ничего, мам. Вот только Витек из Москвы со стройки за своей женой Катюшкой приехал. Он каменщиком на строительстве завода работает. Ему обещали семейное общежитие дать, а Катюшке помочь новую профессию получить. Она сама маляром хочет стать. Как дети появятся, квартиру выделят от стройки. Витек ей подарок вез, да потерял по дороге.
-А подарок-то дорогой?
-Говорят, часики наручные с браслетиком купил. На колечко золотое у него денег не хватило.
-Значит, потерял Витек часики. А где, не знает?
-Нет. Расстроился он очень.
Тут мать вынула из кармана платочек, развернула его и положила на стол перед дочерью часики.
-Ой, какие красивые! - восторженно сказала Танюшка и тут же примерила их на свою руку. - Смотри, мам, как мне хорошо, и браслетик почти как раз.
- Может, это вовсе и не Витек часы обронил на дороге, может, их у него в поезде вытащили? Мало ли какие воры и карманники по поездам шастают, ведь люди берут с собой в дорогу и деньги на обратный путь, и подарки везут своим близким, - подумала про себя мать, глядя, как дочь, подставив к уху часики, слушала их тиканье, а вслух сказала:
- Я тебе, доченька, на свои трудодни вряд ли смогу скоро купить такие. Был бы отец живой, он тебе заработал бы на все, и даже на золотое колечко к свадьбе. Но ежели это потеря Витька, как ты будешь чужие часы носить? Они ведь для Катюшки предназначаются. Снимай, пойдем Витьку покажем. Скорее всего, это он их на дороге обронил, когда пешком со станции возвращался домой в деревню. До нас оттуда никакой транспорт пока еще не ходит. Только если на лошади можно доехать.
- Нет, ты иди одна, а я не пойду. Ты нашла, ты и отдавай, - сказала погрустневшая Танюшка, снимая с руки часики.
- Не горюй, доченька. Чужое оно и есть чужое. Проку не будет. Сломаются, перестанут ходить, или тоже, как Витек, потеряешь, - успокаивала Танюшку мать, заворачивая часики обратно в платочек.
- Ну, иди скорей, отдавай. Зачем они мне? – согласилась просиявшая примиряющейся улыбкой Танюшка.
- Ну, я пошла, а ты посуду со стола прибери, - уже в дверях сказала обрадованная мать.