гл. 23. Несчастная любовь

   
см.ФОТО:Потсдамская гарнизонная комендатура.


            После сытного обеда по закону Архимеда... Иду в воскресенье в общагу передохнуть от отдыха. На проходной КПП дежурный сержант. Как всегда испортит выходное настроение:
-Товарищ прапорщик, разрешите обратиться?- смотрю, держит в руках всем знакомый журнал доведения нарядов.
-Да, разрешаю, - недовольно скорчив рожу, цежу я сквозь зубы.
-Прочтите и распишитесь, - четко произносит сержант.Читаю. Завтра, после обеда заступаю в патруль по городу.Расписываюсь.
               

           До обеда тяну службу в пмп. После обеда готовлюсь в не очень любимый наряд. Даже по молодости, за сутки беспрерывного брожения по городу, ноги к вечеру аж гудят. Да ничего не поделаешь. Чего хотел, того достиг. Сам напросился на службу длинную.Форма одежды - повседневная, в сапоги.

    Выбираю рубашку с воротником почище.Чищу одежной щеткой китель и брюки от видимых и невидимых пылинок. Надраиваю хромовые сапоги до зеркального блеска. Все, что надо глажу, утюгом. И к семнадцати часам выгляжу, как на уставной картинке. Готов, хоть на прием к министру обороны, а не только на глаза какого - то там коменданта гарнизона.


              Все заступающие в наряд по гарнизону кучкуются возле штаба полка в назначенное время. Звучит команда заступающего дежурным по комендатуре:
- По машинам!
  Запрыгиваем в кузов ГАЗ-66-го, и движемся по улицам города известным всем нам  маршрутом. Здание комендатуры находится на одной улице с ГДО и другими нашими заведениями. Типа ЗАГС, фотоателье и т.п. Все в центре, все рядом.

        Построение. Проверка прибывших. Осмотр внешнего вида. Распределение маршрутов. Ожидание ужина, который должны доставить нам прямо сюда из полковой солдатской столовой. Сидим в подвале комендатуры, в импровизированной комнате отдыха. Она обставлена замызганными кушетками, парой столов и табуретами. Кто лежит, кто сидит. Многие смалят вонючие, наши солдатские, и не менее смердящие, дешевые немецкие сигареты. Дым коромыслом. Галдежь, как на вокзале. Окна мухами засиженные, тусклые, на улице сумерки. В помещении-полумрак, но вижу, в полуподвальное окошко, что подъехала наша "шишига". Солдаты деловито начали выгружать термоса с пищей.


          Открывается дверь и в нашу коптильню протискивается здоровенная туша старшины 9-й батареи, прапорщика Чеснокова.
-Здорово мужики! - громоподобным басом обращает он на себя всеобщее внимание.- Слушайте, что я вам сейчас скажу!
      Все невольно посмотрели на этого брюхана, еле просматриваемого сквозь сигаретный дым в дверном проеме.
-Мужики, полчаса назад в нашей общаге застрелился прапорщик Давлятшин, - уже на полтона тише произнес он.

   В течении минуты - немая сцена. И снова всеобщий галдежь.
-Как?
-Почему?
- Кто видел?- неслись к Чеснокову вопросы со всех сторон нашей богодельни.
-Ну, я еще всех подробностей не знаю. Но вроде как из-за своей девушки...

     Присутствующие в шоке. Я более всех, так как Давлятшин жил со мною в одной комнате. Мы уже успели достаточно близко познакомиться, и вроде подружиться в какой - то степени. Он был моего возраста. Кряжистый, татарский крепыш. С лицом постоянно красным, как помидор. Никогда ни на что не жаловался. Был жизнерадостным. И вот такое учудил. Но размышлять на эту тему пока что некогда. Звучит команда строиться во дворе комендатуры. Развод по маршрутам.


         Помощник дежурного по комендатуре попросил меня и моих патрульных солдат занести какой-то стол в комнату дежурного по гарнизону. Здесь я стал невольным свидетелем одной сценки. Перед дежурным стоял какой то старлей. Он прибыл из дальнего гарнизона, с запиской об аресте на пять суток.
- Будешь сидеть или как? -спросил его дежурный.
-Да желательно или как, -ответил претендент на нары.
-Таксу, надеюсь, знаешь? - уточняя, снова задал ему вопрос капитан.
-А то как же! - радостно согласился наступивший кому - то на больной мозоль (может и не в первый раз), в своей части, старшой. И тут же, не суетясь, достал из стоявшей на полу у него перед ногами сумки, четыре бутылки по 750 миллилитров "Луникофф". Все это он передал дежурному. Тот, в свою очередь, плотоядно улыбаясь, спрятал их в ящик своего стола.

-Давай бамагу. Буду ставить штемпель.
   Злостный нарушитель дисциплины из далекого гарнизона отдал ему в руки "Записку об аресте", и командировочное предписание. Капитан достал из другого ящика стола пару маленьких штампиков. И оттиснул на обратной стороне его командировочного предписания "Прибыл" и "Убыл".
-Даты сам проставишь. Понял? Надеюсь не маленький. Найдешь где схорониться на эти дни?
-А то!
-Смотри не засветись!- и офицер исчез со своею пустою торбой за дверью.

 

         Мое патрулирование в тот раз прошло без каких - либо происшествий. А подробности о смерти соратника по полку, и соседа по койке я узнал только когда сменился с наряда. В тот роковой для него день он тоже сменился с наряда в патруле. Сдавать ПМ не торопился. Пошел с ним в общагу. Возможно, что задумал самоубийство давно. По дороге до части вместе со своими корефанами усугубил. По какому- то количеству "Гроссов"* прихватили с собой. Погода в тот день была мерзопакостной.

    Выпал первый снег. Слякоть. По какой - то причине в общежитии отсутствовал свет. По этой же, видимо, причине не подавался пар из котельной. В комнатах было сыро и прохладно. Заторопились согреться. По быстрому накрыли стол, чем Бог послал. Сидели в потемках, в шинелях и бушлатах. Выпили, добавили. Согрелись. Развезло. Всякие вели разговоры . Как всегда, и о бабах. Кто - то из кампании спросил у Давлятшина, как у него дела на любовном фронте. И, видимо, задел больную струну.

         Он не долго думая, достал Макарова из кобуры, и со словами :
- Сейчас я вам все расскажу!- начал шмалять куда ни попадя. Народишко струхнул. Все попадали на пол. Кто то полез под кровать, кто за шкафы. Потом, на второй день нарочно пытались пролезть в те щели, но ничего не получилось... Дело происходило, слава Богу, не в моей комнате, а в торцевой. В конце коридора.
          

          -Ну, чьто казлы, каму ище интересно, как обстоят дела с моей бабой?!
Все стали заверять стрелка, что абсолютно, никаким боком не интересуются его личными проблемами. Прапорщик Груздев долго уговаривал разбушевавшегося отдать пистолет. Все вместе заверяли, что никому не расскажут о стрельбе. И в конце концов уговорили. Он разрядил ПМ и отдал в руки Груздеву. Все
 повыползали из своих "сверх надежных" схронов.

           И снова что? Правильно, уселись за стол. Допивать. После очередной стопки Равиль Давлятшин уговорил Диму Груздева вернуть ему "левольверт". Типа пойду сдавать его в ружкомнату.
- А че, пжалста. Забирай,- и тот вернул. Чего для друга не сделаешь.-
Ты же больше не будешь шмалять?
-Не а, не б-б-уду...
Вскоре гости начали покидать гостеприимную обитель, так как ни выпивки, ни закуси уже не осталось. Равиль с Димой остались одни. Света по прежнему не включали. Темень.
-Дима, посвети мне спичками.
-З-заччем?
-Б-будду заввещщанние пписсать...
-Ддавай...


               И Дима добросовестно, ломая периодически спички, светит и помогает другу писать завещание. Суть завещания в том,  что, оказывается, татарин Равильчик влюбился в русскую девушку, которая его намного старше. И возжелал на ней жениться, но заранее поставленные в известность его родители были категорически против такого брака. Вот и решил Равиль одним махом отомстить за такую "несправедливость" всему свету. В это время кто- то попытался зайти в комнату. Давлятшин еще пару раз стрельнул в сторону двери. Попытки прекратились. Завещание усилиями двух друганов было благополучно  дописано. Груздев дополз до кровати. В это время и прозвучал заключительный выстрел. В область сердца Давлятшина.


           Потом говорили, что патрон был последним, из двух обойм. Равиль уехал в свой Татарстан в цинковом бушлате. Груздева досрочно уволили. А нам строго- настрого ( в очередной раз), приказали пистолеты сдавать  в сейф дежурного по части. Сразу же после окончания несения службы с оружием. Через три дня разговоры о происшествии сошли на нет. Все потекло по своему руслу. Через месяц пистолеты снова неделями валялись в прикроватных тумбочках. С полными обоймами. Может кто - то спросит, как такое могло случиться. Да элементарно. По моим недостоверным данным, ГСВГ ежегодно отправляла на Родину от шестисот до семисот гробов. Причины смерти, как и в обыденной нашей жизни были самые разнообразные. В том числе и такие, вышеописанные.

            
*гроссов-(нем.)-больших.