Корова Мишки Серого не вернулась из стада к вечерней дойке. До самой темноты бродил Мишка по оврагам и лощинам, все звал свою Зореньку. Нетель, недавно покрытая знаменитым на всю округу бычком, была залогом семейного счастья молодого мужичка. И года не прошло, как обвенчался он со своей Лукерьюшкой, да только замечать стал, что любую его словно сглазили - без радости ложится с ним в постель, без радости встает. Уж он и с расспросами, и с лаской, а женка как каменная. Не ладит она с матушкой Феклой Ивановной, часто прячет взор после науки родительской. А и то, сноха она меньшая, в дом недавно вошла. Старшие Катерина да Матрена по углам шушукаются, а Луша как чужая.
Решил Мишка отделяться, благо дом на окраине после бабки остался пустой. Подошел он к батьке, говорит, так, мол, и так, хочу отдельно жить, хозяйство вести. Спиридон Кузьмич сразу ответа не дал, решил посоветоваться с другими сынами, чтобы промеж братьев обиды не чинить. Порешили обождать до весны, как Зоренька отелится, дать еще лошадку сивую, да птицы на обзавод. А надел еще год вместе обрабатывать, посмотреть, как молодые сами заживут. Обрадовалась Луша, как про дом свой узнала, загорелись глаза темным пламенем, затрепетало сердечко под рукой Мишкиной. С той ночи и понесла первенца.
Поутру отправились всей семьей Зорьку разыскивать. Братья Микишка да Алешка запрягли кобылку, да по соседним селам уехали. Луша по пролеску бегает, от слез тропинки путает, чуть сама не потерялась. Мишка пошел к деду Федоту, он все деревенские вести знал.
«Я тебе вот что скажу. Зорьку твою не иначе Лесовик свел, - старый Федот усадил гостя на завалинке, - ну сам посуди, чужих в селе не было, зверь сейчас не слыхать, чтобы проказил. Да и что за зверь такой – цельную корову без следа умыкнуть? Лесовик, не иначе. Чай прогневали чем? Слыхал, что коровку тебе батька отдал, знать не хочет Лесовой семью вашу рушить».
«Да чем же рушить-то? Лушеньке моей вольно будет. Не все одним домом живут», - Мишка даже подскочил.
«Садись, садись, уж больно горяч. Ты слухай, не перебивай. Я подоле тебя пожил-то, да и видал поболе. Тайну тебе открою. По молодости мою Марусеньку лесной хозяин к себе уводил. Веришь ли? Три денечка гостила, а как вернул ее – ничего не помнит. Эх, красавица она у меня в молодости-то была, два аршина с локотком росту, весу – восемь пудов, статная. Ногами переставляет, будто утица плывет. А уж в работе справная, не угонишься. Мы косили тогда, она разбивала. Оглянулся, нет моей Марусеньки. Я решил, что по нужде в лесок отправилась. Только нет ее и нет. Докосил полоску, пошел искать. Веришь ли, до вечера плутал, все звал», - старик прищурился и замолчал.
Молчал и Мишка. Об этой истории до сих пор ходили по деревне слухи. Поговаривали, что у Марусечки был дружок в той деревне, откуда она родом. И будто бы этого дружка в солдаты отправляли, вот бабонька и сбежала. А через три дня вернулась, как ни в чем не бывало, мол, Лесовик кружил, не помню ничего.
«Затосковал я дюже, - очнулся Федот от воспоминаний, - хоть в петлю. Не мил мне без Марусеньки белый свет. Добро надоумили. В двадцати верстах от нас, в Малой Сосновке жил тогда старичок знающий. Не колдун, не думай, знахарь добрый. Так вот, взял я у батьки лошаденку, да на всех парах к нему отправился. Обсказал все, честь по чести. Он мне грамоту и выправил. Сделал я все, как он указал. А наутро явилась моя Марусенька, грустная, глаза заплаканы. Не помнит ничего. Долго от своего путешествия отходила, да образумилось. И ты езжай в Малую Сосновку. Старик тот помер давно, но сказывают, передал он знания внучку своему. Так и скажи, мне, мол, внучка Сеньки Хлыстова, тебе всяк укажет».
«Федот, Федот, старый пень, куда запропастился?» - послышалось из сеней. Старик живо подскочил и стал прощаться.
«Иди, иди, моя Марусенька ленивых не жалует. А в Малую Сосновку езжай, дело тебе говорю. Кабы не грамота та, может мне век бобылем бы куковать».
«А что за грамота?" – переспросил гость.
«Особая, тайная. Ну да сам увидишь», - проговорил дед на бегу.
Еле дождался Мишка, когда братья вернутся. Лошадку распрягать не стал, погнал к внуку знахаря. Дом ему указали сразу. Постучался, вошел в сенцы, а дальше идти робко. Огляделся, кругом пучки с травами, и дух от них, как летом от скошенной травы после дождя. В сени вышел молодой паренек, пытливо посмотрел на приезжего, да рукой махнул, заходи, мол. Зашел наш проситель, лоб на образа перекрестил, а паренек его за стол зовет.
Присели, рассказал ему Мишка о своей беде, посулился знахарь помощь оказать. Вынул откуда-то листы бересты, стерженек тонкий, да начал водить. А Мишка смотрит - дивится, пишет знахарь справа-налево. Написал, прочел:
«Пишу царю лесному, царице лесной с малыми дитями; царю водяному, царице водяной с малыми дитями. Уведомляю я вас, что у раба Божия Михаила пропала корова холмогорской породы по кличке Зорька. Если найдется у вас, то пошлите, не мешкая ни часу, ни единой минуты, ни единой секунды. А как по-моему не сделаете, буду молиться на вас Святому Великомученику Божию Егорию».
Три грамоты таких справил знахарь, велел одну к дереву привязать, вторую в землю зарыть, а в третью камень завернуть и в речку бросить. Научил и прочим премудростям, коли не поможет, а потом назад отправил.
Поскрипывает телега, думы невеселые нагоняет: а как не удастся коровку вернуть, батюшка и передумать может. А Мишка с холодами хотел извозом промышлять, на утварь разную зарабатывать. Курами да прочей домашней птицей обещали родители снабдить, но в своем двору мало ли нужды всякой будет. И Лукерьюшка с лица спала, кабы ребеночка не сбросила от дум тягостных. Темнеть стало, лишь редкие ветки, тронутые первым осенним золотом, загорелись пуще в лучах закатного солнышка.
«Это я так затемно вернусь, когда знахарские советы-то справлять? Надо по дороге все сделать», - подумал Мишка, сворачивая кобылку к мелкой речке. Достал грамоту из-за пазухи, нашел маленький камушек, да завернул туго. Для надежности еще и веревкой связал, оторвав от мотка, который с собой возил. Размахнулся, да как бросит. Чуть не перестарался, камушек с берестой о другой берег ударился, да в речку скатился. Хорошо на речке, тихо. «Знать и правда, на Успенье у лягушек рот зарастает», - вспомнил он примету, выезжая на дорогу. Ехал, головой крутил, высматривал место посхороннее для второй грамотки. Приглянулась одинокая березка на обочине, под ней и закопал.
Осталось в лес свезти, а небо все темнее и темнее, уж и дорога еле видна. За три версты от дому повернул он телегу к Васильевскому оврагу, что перед Грибным лесом. На опушке лошадка неожиданно стала, зафыркала, будто испугалась. Делать нечего, привязал к кустику, да пешком отправился. Решил далеко не заходить, в лесу совсем уже стемнело. Постоял, присмотрелся, шагов десять сделал, да полез за пазуху, ищет грамотку, а ее и нет. Обшарил все, карманы вывернул, будто и не было, видно у березки обронил. Аж сердце заледенело, да делать нечего, надо домой возвращаться. Пошел Мишка из леса, а лес, будто в игру какую с ним играет, вроде и отошел-то недалеко, а теперь вот и края не видно, заплутал.
Стемнело, а Спиридон Кузьмич и вечерять не идет, все высматривает, не едет ли Мишка. «Вот надоумил, старый бес, - ругал он деда Федотку, - и в молодости-то непутевый был, а к старости совсем язык развязался. Только бы на завалинке сидеть, да сказки сказывать. А бабка Машка одна со всем хозяйством управляется. Кабы не сгинул, молодец. Слыхал, что шалить опять стали. Уж как переживает-то из-за Зореньки. Оно, конечно, беда, да только Лушенька вон, тяжелая, а не бережет себя. Не найдется коровка, справим новую, живем мы ладно, крепко». Услышал, будто подъехал кто. Отворил ворота, а за ними кобылка с пустой телегой.
Брел Мишка по ночному лесу, в голове думы одна другой мрачнее. «Как Лушеньке на глаза-то показаться, чай мужик, а не малец. Мало того, что Зорька пропала, так и грамоту потерял, а может и кобылку свели. Беда». Над головой, в черноте крикнула ночная птица. Услыхал Мишка, будто идет кто за его спиной. Обернулся – никого не видно. Нащупал топор, за пояс заткнутый, да дальше пошел, а по спине холод растекается. Ветка хрустнула, другая, слева, справа, загудело в вышине. Присмотрелся, будто белеет что-то в кустах. Подошел, батюшки, сидит дед с бородой длинной, в рубахе белой, сидит, в бороду усмехается.
«Это как же ты, дедушка, сюда забрел-то? Плутаешь?» Дед в ответ лишь рассмеялся. А смех у него словно птичий гомон, по всему лесу разливается.
«Не это ли ты ищешь», - протягивает старик Мишке берестяную грамоту.
«Где же ты нашел-то?»
«Да грамотка-то для меня писана. Аль не понял, кто я? Ты на следок мой наступил, вот я и шутил с тобой», - дед молодо поднялся. Оказалось, что росту он всего с аршин.
«Лесной Хозяин, батюшка», - склонился Мишка в поклоне.
«Вижу, что паренек ты почтительный, работящий, женку свою любишь, родителей почитаешь. Вот тебе подарочек», - Зоренька вышла из кустов, да прямиком к хозяину.
«Зоренька, Зоренька, милая. Спасибо, Лесной Хозяин».
«Коровка-то твоя теперь непростая, по два теленочка приносить будет, молодой семье прибыток. Не всем я подарки дарю, только тем, у кого душа светлая, любить умеет. И домишко ваш будет справным, добрым, полным ребятишек».
Склонился Мишка, а как спину выпрямил - нет старика, исчез. Да и сам он не в лесу, а у околицы, а рядом Зоренька идет, сытыми боками покачивает.
***
Текст грамоты-обращения процитирован из этнографического сборника "Живая старина".