СОН ОТ ДИНЫ
Нам не дано предугадать...
Ф. Тютчев
Врачиха стянула резиновые перчатки и брезгливо бросила их в корзину.
— Вставайте, — коротко кинула Регине и села за стол. Регина юркнула за ширму, натянула одежки, поправила прическу, села возле стола и выжидающе глядела. Врачиха, усатая, толстая тетка с пучком седых волос и черной бородавкой возле уха, с руками как у мясника, что-то записывала в карточку. Регина смотрела на эти толстые пальцы, которые несколько минут назад больно шевелились в ее влагалище. Ее передернуло от омерзения.
— Четыре недели, — подняла врач словно коровьи, усталые глаза, — что будем делать?
— Аборт! — не задумываясь, выпалила Регина.
— Деточка, вы хорошо подумали? — равнодушно, видимо для проформы, процедила врачиха.
— Да и думать не о чем! — быстро отозвалась Регина. Врачиха выписала направление и так же брезгливо, как недавно кинула резиновые перчатки, протянула его Регине. Та пулей вылетела из кабинета, даже не попрощавшись.
— Сучка. — бросила ей вслед врачиха и принялась дописывать карточку.
Продолжая негромко материться, сложила истории болезней стопочкой и подошла к окну. По аллее торопливо шла недавняя пациентка. На суку она явно не походила. Ее строгая красота, деловой вид и недешевая, модная одежда вызывали волну неуправляемого раздражения, только та вошла в кабинет. Сама врачиха была бездетна. С мужем развелась через пару месяцев после свадьбы и замуж больше не вышла. Еще глянув в окно на уходящую девицу, она вдруг пожалела ее. «Надо же, красивым тоже не везет», — подумала грустно и за¬собиралась домой.
Регина неслась по улице, никого не замечая, наталкиваясь на прохожих, и, не извиняясь, летела дальше. Дома, прихватив легкий халатик, скользнула в ванную. Ей хотелось поскорее смыть прикосновение толстых, как разваренные сосиски, пальцев. Долго стояла под струей теплой воды. Потом, скинув полотенце, встала перед зеркалом, придирчиво себя рассматривая. Безупречная фигура скоро начнет менять¬ся, живот вырастет, лицо опухнет, и черт знает, какой будешь после родов. Нет, надо обязательно сделать аборт. Ребенок никак не вписывается в планы. Регина накинула халатик, достала из холодильника начатую бутылку «Квинта», плесну¬ла в стакан, залпом выпила, заела шоколадкой и плюхнулась на диван. Включила телевизор. Несколько минут тоскливо смотрела идиотский сериал, выключила телевизор, с силой швырнула пульт управления на пол. Пульт шлепнулся на ковер, перевернулся и лег, словно кот, лапками-кнопками вверх.
Регина зло моталась по комнате, в сотый раз вспоминая кратковременный командировочный роман. «Блин, — выругалась Регина, — надо же было потерять бдительность, блин!.. Дать волю желанию!» Устав крутить в голове одни и те же картинки, легла на диван и открыла толстую книжку Дины. Через минуту, забыв обо всем, погрузилась в чтение.
Она бежала за строкой, как бежит собака, которой коротко бросили: след! Текст завораживал, погружал в иное время, окутывал иным пространством, увлекал не столько поворотами сюжета, сколько властью слов. Регина уже давно «подсела», как улыбались подруги, на Дину. Собрала все ее книжки. И вот теперь, прочитав несколько страниц «Воскресной мессы в Толедо», она наткнулась на описание сна. Ее бросило в жар. Нет, у нее не было такого навязчивого «бессюжетного, одинокого, безлюдного» сна. Но однажды.
Точнее, это был не сон.
Два года назад, приехав заключать договор в какой-то офис, она увидела стайку возбужденных сотрудниц, с жаром обсуждавших психологический тренинг. Увидев ее, Сима, ми¬лая девчуха со светлыми волосенками, бледной кожей и мелкими прыщиками на лице, тут же поведала о необычайных возможностях этого самого тренинга. Якобы можно увидеть свою прошлую жизнь и понять, как надо жить сейчас, в этой жизни. Краем уха Регина слушала восторженный лепет глупо¬ватой, в сущности, Симы и мысленно проигрывала предстоящие переговоры. Она уже совсем хотела отделаться от бредо¬вого рассказа Симы, но в этот момент та сказала, что в их роду повторяется одна и та же ситуация: все женщины — одинокие матери. Регина напряглась, чтобы выслушать эту историю, но тут появился директор фирмы, и она поспешила к нему в кабинет. Вечером, по привычке анализируя минувший день, прошедшие переговоры, вдруг вспомнила и Симину болтовню.
Прабабушка, бабушка и мать Регины тоже воспитывали своих детей в одиночку. Они выходили замуж, рожали детей. А потом мужья покидали их, напрочь позабыв и бывших жен, и детей. Никогда не интересовались ими, никогда не помогали. Наверное, поэтому Регина и не торопилась замуж. Во-первых, ей не хотелось повторять историю своих прародительниц.
Во-вторых, если она и выйдет замуж, то только после того, как откроет свою фирму и купит квартиру. Конечно, как все нормальные женщины, она хотела иметь семью, детей. А если выйдешь замуж, то как же до рождения ребенка узнаешь, что муж будет заботливым и любящим отцом? Окончив несколь¬ко лет назад факультет экономики и менеджмента, она работа¬ла исполнительным директором компании. Мать с братом уже давно уехали в Израиль. Регина уезжать отказалась наотрез. Когда родственники поняли бесполезность своих уговоров, они продали квартиру, поровну поделив этот единственный семейный капитал, и отбыли на священную землю предков.
Так Регина оказалась в коммуналке. Вначале было невыносимо дико. Газовая плита стояла в прихожей. Кухни в квартире не было. В комплексе зданий, построенных в первые десятилетия советской власти, не предполагалась роскошь лич¬ного пространства, а следовательно, и потребности у жильцов в приготовлении еды. «Общие» места — страшно войти!
В одной из комнат то ли квартиранты, то ли хозяева менялись едва ли не каждые три месяца. Кого только Регина не повидала здесь, на что только не насмотрелась: и пьяные дебоши, и сомнительные девушки. Во второй комнате соседка Мария Михайловна прожила тридцать лет. Она чувствовала себя хозяйкой. Пыталась устанавливать порядок, строго следила, чтобы не ходили в сапогах по общему коридору, тщетно требовала тишины после одиннадцати вечера, вызывала милицию. У Марии Михайловны частенько ночевал взрослый сын, уже успевший побывать в местах не столь отдаленных, шизофреник и буян. Сама Мария Михайловна, болезненно реагируя на новых жильцов, обижалась на каждое безобидное вроде бы слово, и Регина, слушая ее визгливые, нелепые обвинения в неуважении, думала, что шизофрения, возможно, наследственная. Одним словом, Регина невольно окунулась в быт коммуналки, на который не повлияла отмена советской власти. Коммуналка, вероятно, находилась в зоне невидимости.
Сын Марии Михайловны через пару лет после пьяной драки отбыл в бессознанке на небеса. В квартире стало спокойнее. В соседнюю комнату въехала молодая спокойная семейная пара. Жизнь как будто бы налаживалась... Но Регина во сне часто видела, как она покидает этот «коммунальный рай». Зарабатывая хорошие деньги, она уже готова была купить квартиру и подыскивала через риелтора подходящую.
Наверное, даже подумав о судьбе своих бабок и матери, она бы и не пошла тогда на этот тренинг, но три года назад мать с братом погибли в Иерусалиме: кафе, которое они благопо¬лучно открыли, взорвал террорист-смертник. Без единой сле¬зинки Регина похоронила мать и брата и вернулась, оставшись совсем одна. Правда, где-то в соседнем городе жил отец. При¬ехав из Израиля, она позвонила ему. Тот, безучастно выслушав рассказ о трагедии, сообщил, что помочь ей ничем не может. Но ей и не нужна была его помощь. Ее поразило его равнодушие. Не выплаканные на похоронах слезы вдруг неудержимо хлынули, и Регина долго рыдала, скрючившись на ковре, катаясь и ползая, до крови кусая губы. Она вспоминала, как мать по утрам ласково говорила: «Доча, пора вставать!» А брат, вернувшись с работы, спрашивал весело: «Как дела, Дульсиней-ка?» Одна, одна, ни единой родной души во всем белом свете, таком огромном белом свете. В тот момент, правда, свет совсем не казался белым.
И теперь вспомнив о поразившем ее — до глубины души, до судорожных истерических рыданий — равнодушии отца, она неожиданно для себя решила пойти на этот тренинг: вдруг поймет, почему так происходит. Почему при живом отце она сирота?
С иронией Регина слушала объяснения тренера, выполняла несложные медитативные упражнения. И когда настало время погрузиться в транс, она, все так же про себя ухмыляясь, последовала инструкции. Как ни странно, погружение получилось почти сразу. И она действительно увидела какие-то разрозненные картинки. Возможно, из прошлых жизней. Сначала Регина услышала топот коней в битве с крестоносцами. Там она (но в той, прошлой, жизни почему-то была мужчиной!), смертельно раненная, слетела с коня и, истекая кровью на поле битвы среди ревущей толпы, безучастно смотрела на лошадей, стремительно и страшно проносящихся в пыли над головой. Последнее, что Регина увидела — эти стремительно мчащиеся на нее (то есть на него) копыта. Еще она видела, как выходит из индийского храма под руку с че¬ловеком в белой одежде, а потом какие-то хоромы из сказок Шахерезады.
Регина никому не рассказывала об этих видениях. Она не любила рассказы о прошлых жизнях, где простые люди, самые обычные, ничем не примечательные, ничего особенно, как, впрочем, и она, не достигшие в этой жизни, видели себя королями, придворными, любовниками или любовницами, великими деятелями и так далее. Почему же никто не видел себя нищими, разбойниками, шахтерами, служанками?! А она видела себя растрепанной, оборванной, босой, бегущей по мо¬щеной кривой улочке. Как это у Дины? По «крупной гальке, выложенной ребром». Она бежала, держа в руках запеленато¬го младенца. Завернув за угол, увидела старую женщину, сморщенную, как сухой гриб, с коричневым, обветренным лицом. Старуха стояла, опершись спиной на стену ветхого домишка, и, казалось, ждала именно ее. Регина, словно за ней гнались (во сне она этого не поняла), рванулась к этой старухе и, бормоча невнятно на языке, которого не знала, сунула ей в руки младенца. Старуха взяла младенца и скрылась в маленькой калитке.
«Я вернусь, вернусь!» — крикнув, Регина услышала музыку, сначала тихую, потом громче. Так участников тренинга возвращали к реальной жизни. Но и об этом видении она тоже никому не рассказывала. Кому расскажешь о младенце, может быть собственном ребенке, которого ты почему-то отдала незнакомой старухе. На следующем занятии Регина видела металлическую, черную витую решетку католического кладбища, могилу, заросшую травой, и чувствовала, как слезы катятся по лицу, соленой влагой, стекающей к губам. Ей показалось, что она слышит шаги.
Ее опять мягко разбудили и вернули в обычное состояние.
Регина видела разрозненные картинки, которые то исчезали, то обрывками всплывали, и, продираясь сквозь морок сна, пыталась понять их значения. Не зная, как трактовать эти, возможно прошлые «жизни», не понимая, для чего они были показаны ей, что она должна понять и изменить в себе, Регина продолжала жить обычной жизнью молодой деловой женщины.
* * *
Читая сейчас Дину, наткнулась на строчки: «.гороховая россыпь на оборках, воланах, подоле платья и сухое потрескивание деревянных кастаньет.»— и вдруг вспомнила еще одну картинку. Она танцует с кастаньетами на столе, среди тарелок со снедью и бутылок с вином, в платье с этой самой россыпью горошка на подоле. Эту картинку после тренинга Регина вспоминала часто. Потому что ощущение порочности того, что она делала в этом видении, стало ее преследовать. Поговорила об этом уже с другим тренером. Тот все объяснил довольно внятно, и видения перестали ее преследовать. Она за повседневными заботами как-то забыла об этом.
Продолжая читать, вспомнила и другие «картинки». Как она бежит по какой-то площади в незнакомом городе, скатывается с холма, выбегает на пирс, видит поднятые паруса и рвется им навстречу из последних сил, ощущая кровожадный запах погони. Взлетает на трап. Тотчас же слышит команду: отдать швартовые. Через мгновенье корабль медленно отплывает.
На пирсе в бессильном бешенстве толпится несколько вооруженных солдат. Собака, высунув язык, тяжело дышит, с языка свешивается пена.
Регина отложила книгу и оглянулась. В комнате стало сумеречно, и только свет от уличного фонаря мягко освещает комнату желтовато-зеленоватым светом. В прихожей-кухне-коридоре шаркает в старых тапках Мария Михайловна. Вероятно, готовит ужин. Регина в смятении посмотрела на неясные очертания мебели в комнате, не понимая, где находится. Испания жила здесь, в этой комнате. Испания, которая будоражила ее воображение с детских лет. Нет, в детстве она не думала об Испании как о прошлой своей родине (господи, разве могло это прийти в голову девчонке!). Просто она была, эта Испания! Странно родная, знакомая и незнакомая. Волновала ее своей музыкой, танцами, корридой. Гарсия Лорка, Эль Греко, Вела-скес, Гойя. И, конечно, француз Равель с его испанским болеро в 169 барабанных тактов!
Она сидела, не шевелясь, не включая свет. Шарканье та¬почек в прихожей-кухне-коридоре прекратилось. Видимо, Ма¬рия Михайловна ушла в свою комнату. Во всей квартире за-стыла фиолетовая тишина позднего вечера.
Регина встала, включила DVD-плеер, поставила «Болеро» Равеля, сделала звук потише, снова уселась на диван, поджала под себя ноги. Музыка зазвучала негромко. Регина вспомнила тот самый злополучный банкет, где начался ее скоротечный роман. Она приехала в Москву в командировку и случайно встретила школьного приятеля. Тот давно обосновался в столице, имел свою юридическую фирму, слыл модным и весьма преуспевающим адвокатом. Он как раз собирался отметить успешное окончание очередного дела, и приятель пригласил ее, обещая веселый интересный вечер и встречу с известны¬ми людьми. Регина неохотно согласилась. Выросшая в провинции, она не любила столичных тусовок. Возможно, сказывалось строгое материнское воспитание, возможно, чувствовала себя не в своей тарелке. Вечером, проклиная себя за слабохарактерность, она совсем уже собралась улизнуть по-английски, не попрощавшись, как вдруг услышала Раве¬ля. На пятачке сцены несколько ребят в испанских костюмах танцевали болеро. Танцевали слаженно и красиво. Все в ней отзывалось на эту музыку. Все в ней трепетало — возвышенно и тревожно. Между столиком, за которым она сидела, и сце¬ной, где танцевали ребята, мельтешили кое-кто их известных актеров, писательниц и телеведущих, зеленые юнцы и деви¬цы. Чтобы не видеть этого броуновского движения, Регина прикрыла глаза. Вдруг кто-то осторожно и мягко коснулся ее плеча. Она неприязненно взглянула. Перед ней стоял одетый с иголочки молодой невысокий темнобровый человек.
— Простите, — негромко произнес он, — можно к вам присоединиться?
Регина небрежно махнула рукой, мол, валяй, только не мешай, и снова закрыла глаза. Однако присутствие этого незнакомца необъяснимым образом усилило восприятие музыки. Она почувствовала, как кровь стала пульсировать, убыстряя темп вместе с темпом и звучанием мелодии. Музыка оборвалась, и Регина некоторое время еще сидела с закрытыми глазами. Открыв их, к великой досаде обнаружила подле себя незнакомца, смиренно и восхищенно смотревшего на нее.
— Кажется, вы хотели только послушать музыку? Что вам угодно? — раздраженно и почему-то зло спросила она.
—
— Простите, — негромко произнес этот молодой, невысокий, темнобровый, с иголочки одетый незнакомец, — вы же собирались уходить, позвольте вас проводить.
— Однако. — неожиданно для себя улыбнулась Регина.
В гостинице, едва войдя в ее комнату, он обнял ее, поцеловал, и дальше болеро, убыстряя темп, зазвучало в ее теле томлением, желанием, и, уже ничего не соображая, они оказа-лись в объятиях друг друга. Ночь сладкая, божественная! Так они провели пять восхитительных ночей! Оба с нетерпением ждали вечера. А вечером не могли насытиться друг другом. На шестой день он позвонил, сказал, что срочно вызывают домой. Он не оставил ей ни телефона, ни адреса. Не в ее правилах было спрашивать.
Дома она несколько дней ходила как во сне. Потом взяла себя в руки. «Спокойно! — сказала себе Регина. — Это было прекрасно. Забудь!»
Забыть эти восхитительные ночи! Впервые в жизни она, осторожная в интимных связях, не подумала о последствиях. Надо было вернуться в реальность. Регина собиралась от-крывать собственную фирму, покупать квартиру. Забот было невпроворот. Настало время, а менструации не было, и она пошла к гинекологу. «Четыре недели», — шамкнула сегодня эта старая грымза и дала ей направление.
Регина слушала музыку, незаметно впадая в транс. Она чувствовала прикосновение его жарких губ, его руки нежно скользили по телу, огонь желания рвался из неведомых ей глубин. Вдруг услышала громкие шаги, звон шпаг и крики: «Беги, беги через окно, там, за беседкой, потайная калитка!» Она бросилась к окну и через пару минут, перемахнув через аккуратно подстриженный газон, оказалась у калитки. Преследования не было. Она быстрым шагом спустилась кривой улочкой к реке. Села в лодку и, налегая на весла, исчезла в ночной мгле.
Телефонный звонок вернул ее к действительности.
— Регина, привет! Я тебя потеряла. Ты так рано ушла с работы. Что-нибудь случилось? — Василиса, лучшая подруга, всегда чувствовала состояние Регины, обмануть ее было труд-новато.
— У меня все в порядке. — Регина на ходу настраивала свой голос на «до мажор».
— Будет врать-то, что я, не слышу, что ли?— не отставала Василиса.
— Да столкнулась с каким-то козлом, подъезжая к дому. Он, идиот, делал поворот и зацепил мой бампер. Придется завтра ехать в мастерскую.
Они потрепались еще минут десять. Не зажигая света, Регина снова включила Равеля. «Четыре недели» не давали покоя. Конечно, она уверена: ребенок помешает открыть фирму, купить квартиру. И потом, у ребенка не будет отца. Нет, сейчас она не готова стать матерью!
«Блин, сволочь! — выругала себя Регина. — Надо же было так вляпаться!»
У ее прапра хотя бы вначале были мужья. Отцы, правда, никакие, мягко говоря. Она опять вспомнила реакцию отца на смерть брата и матери. И вдруг поймала себя на мысли, что уже не злится на него. Почему, ну почему такие странные отцы достаются их женскому роду? Что, кто, когда сделал такое, что легло проклятием на последующие поколения? И почему этот вопрос вдруг занозой вонзился в душу? Музыка закончилась. Регина, чтобы уйти от жужжащих, словно мухи, вопросов, сно¬ва открыла Дину. Испания. Испания вновь закружила ее, поволокла из города в город.
И опять этот сон. Сон Дины — «бессюжетный, одинокий, и безлюдный, странный, чужой, неприкаянный». Регина не заметила, как уснула. Во сне разрозненные картинки из ее про¬шлых видений складывались и распадались, и, проснувшись, она не могла вспомнить ничего, кроме того, что уже знала. Но отчетливо понимала, что во сне появились новые детали. И она в этом сне продвинулась дальше в осознании того, что нужно было обязательно узнать раньше назначенной даты.
Дни проносились, стремительно набирая скорость, как сорвавшийся с крутояра камень. Риелтор, предлагавший квартиры, исчез, как объяснили в агентстве, по семейным обстоятельствам. Оформление фирмы задерживалось из-за пары подписей. На работе не клеилось. Новых договоров пока тоже не было.
Жара выматывала душу. Есть не хотелось, по утрам тошнило, весь день клонило ко сну. Безразличие наваливалось плотной липкой массой. Бесконечная ругань с электриками, сантехниками, плиточниками и другими бригадами по доводке офисов сводили Регину с ума. Она срывалась и орала.
Медленно продвигаясь в пробках на старенькой «тойоте» с недавно выправленным бампером, в сотый раз молила Бога, чтобы он дал ей возможность закончить наконец оформление бумаг на свою фирму. Чтобы больше не заниматься разборками между работягами и прорабом. Не видеть эти опухшие лица, не слышать их мата. Семьдесят человек рабочих. Многие старше ее вдвое. Ее как руководителя уважали, она это чув-ствовала. Дар организатора Бог подарил ей просто так, потому что дело было в воскресенье, и Он был добр. Уважение не ме¬шало им бастовать, требовать то зарплату, то работу. Они же должны кормить свои семьи.
Надоело. Надоело до чертиков. Ей хотелось только одного: лежать на диване, слушать Равеля и читать Дину. Мало-помалу картинки из транса и снов постепенно начали складывать¬ся в целое. Увидела себя в таверне, танцующей на столе. Так, значит, она была девицей легкого поведения? В следующий раз Регина увидела, как пьяный моряк стаскивает ее со стола и, хватая ее за грудь и ягодицы, пытается утащить в темную ка-морку, где ночует бездомный шут. Вскоре возникла следующая «серия». Она так увлеклась разгадыванием снов, что утром легко их вспоминала. В новой «серии» ее спас кабальеро. Одиночная картинка: роскошно убранная спальня, громкий топот, звон шпаг и возмущенные крики — стала частью этого целого. Итак, навязчивая идея обернулась пазлом.
Стоя в пробках, Регина, сдерживая тошноту, смотрела на улицы, старые дома, прохожих, торопящихся на работу, на мужиков, стоящих в тех же пробках и с нахальным любо-пытством поглядывающих на нее из-за стекол машин. Случайные жесты и слова, никак не относящиеся к тому, что мучило ее последние дни, вдруг погружали ее в прошлое. Ей казалось, что она находится не здесь и сейчас, как учили на тренинге, а на ребристой Дининой мостовой. Дома, измотанная работой и своими видениями, Регина наскоро принимала душ, валилась на диван и открывала книгу. В который раз читала и читала эту «Воскресную мессу» не в силах оторваться. Точно ждала, что в книге найдет нечто важное — до назначенного срока.
До назначенного срока оставалось два дня. Решение делать аборт не подвергалось сомнению. Она читала до поздней ночи, засыпала с книгой в руках, не выключив свет и не пе¬реодевшись в ночную сорочку. Не хватало главного: что-то ускользало, никак не желая обнаруживать себя.
В последнюю ночь Регина, едва провалившись в омут тревожного сна, опять увидела кладбище. На сей раз не заросшую могилу, а надгробную плиту с надписью: «Здесь покоится...». Она легко читала незнакомый язык. «Здесь покоится мой отец», — услышала тихий голос и оглянулась. Невысокий чернобровый молодой человек с густыми волосами стоял перед нею. «Меня зовут Антонио. А вы, синьора, моя мать». Регина рванулась к нему, хотела встать, но ноги предательски подкосились, она боком завалилась на траву, теряя сознание. Очнулась от осторожного прикосновения. Открыла глаза. Стоя перед ней на коленях, Антонио с тревогой и надеждой всматривался в постаревшее — она как будто видела это со стороны — ее лицо: «Вам уже лучше?» Осторожно усадил ее на скамейку и сел рядом. Они молчали, боясь нарушить упругую тишину.
— Расскажите о себе. Почему вы не вернулись к отцу? Он искал вас до конца своих дней. Меня он нашел у старой колдуньи Марии, Мириам.
— Я схоронилась в маленькой деревушке у старой и больной женщины. Она пожалела меня. Там родился ты. А потом опять появились солдаты. Они нашли меня, как — не знаю. Их послала жена Альберто, твоего отца. Он происходил из старинного знатного рода, а я была простая танцовщица. Бежала в Барселону. Но они и там настигли меня. Скрываясь от погони, петляя по улочкам, прижимая тебя, маленького, завернутого в старые тряпки, я увидела старуху, отдала ей тебя, чтобы сохранить тебе жизнь. Не помню, как я оказалась на пирсе, не помню, как взлетела на первый попавшийся корабль. Корабль сразу же отчалил, и тогда я увидела своих преследователей. Корабль отплывал в Индию. Я прожила там долгие годы в доме брахмана. Он любил меня, содержал строго и грозился убить, если я попытаюсь бежать. И вот он умер, а я вернулась домой.
Они долго молчали. Слышно было, как звенели цикады, лениво шелестели на ветру листья деревьев, невдалеке тяжело, мерно звонил колокол.
— Когда Мириам умирала, — нарушил молчание Анто-нио, — она прокляла тебя за то, что ты не вернулась за мной. Отец оправдывал тебя, предполагал, что, вероятно, ты не можешь вернуться, потому что с тобой что-то случилось или ты погибла. Но Мириам упрямо твердила, что ты жива, что она видит тебя в цветной дорогой одежде. Мне было пятнадцать, когда умер отец. Тогда я тоже проклял тебя. Но сейчас я прощаю тебя, я снимаю проклятие Мириам с твоего рода. Я снимаю и свое проклятие. Ведь ты снова носишь меня под сердцем. И я наконец навсегда остаюсь с тобой.
Регина открыла глаза. Тоненькая линейка света, пробившаяся между шторами, делила комнату по диагонали. Она машинально посмотрела на часы. Пять часов. Она села и снова посмотрела на тоненькую полоску света, в которой медленно плавали пылинки. Испания. Кладбище. Антонио. Холо¬дильник. Книжный шкаф. Шифоньер. Регина, плохо соображая, вдруг вслух произнесла: «Ты снова носишь меня под сердцем». Слова, как ударная волна, опрокинули ее на диван. Всё наконец-то! Сложилось! Все сложилось!
Она полежала еще немного. Последние сцены рапидом возникали одна за другой. Регина встала, достала из-под подушки книгу, повернула последней сторонкой обложки и бла¬годарно поцеловала улыбающуюся Дину: «Спасибо. Спасибо!» Аккуратно поставила книжку к другим ее книгам и решительно сказала себе: «Так, покупать квартиру не буду, открывать фирму не буду. Надо срочно сделать ремонт. Денег на жизнь у меня пока хватит. А там посмотрим. Бог не выдаст — свинья не съест!».
Регина позвонила на работу, сказала Василисе, чтобы не теряла ее, и попросила вечером заехать. Василиса по голосу поняла, что с Региной все в порядке, и с нетерпением стала ждать вечера.
* * *
Прием закончился, но в дверь постучали, и появилась девица, которой две недели назад она выписала направление на аборт.
Девица сияла.
— Я решила оставить ребенка, — решительно заявила с порога.
— Отец ребенка знает о вашем решении? — пытаясь придать голосу необходимую строгость, спросила врачиха.
— Нет, он не знает, — беспечно отозвалась Регина.
— Собираетесь воспитывать одна?
Регина загадочно улыбнулась и промолчала.
— Ну что ж, будем сдавать анализы. Наблюдаться будете у меня, не возражаете?
— Не возражаю. — Регина улыбнулась. Старая врачиха показалась ей теперь доброй и вполне симпатичной.
Вечером явилась Василиса. С бутылкой вина и тортом. Нетерпеливо устроилась на диване.
—
— Давай выкладывай! Квартиру нашла? Фирму оформила?
— Нет! Квартиру покупать не буду, фирму открывать тоже.
— Да ты что?! — округлила и без того круглые глаза Василиса.
— Я скоро буду мамой!
— Ты, ты что, с ума сошла?
— Нет, все в порядке!
— Ну ты даешь! А кто отец ребенка? Он-то хоть об этом знает?
— Даже не догадывается!
— Ты же говорила.
— Говорила, и что? Передумала!
Они еще часа два вели столь же содержательный диалог. Возбужденная Василиса никак не могла успокоиться, то восхищаясь решением Регины, то вскипая страхами за судьбу подруги.
Прошла тошнота. Все месяцы до родов она чувствовала себя прекрасно. Беременность придала ее строгой красоте женственность и мягкость. Регина стала спокойнее, больше не орала на рабочих. Те же, заметив округлость ее живота, стали относиться к ней ласково, словно она была их дочерью. Да, собственно, и с работой, и с зарплатой у них все налади-лось.
Молодые из соседней комнаты съехали — купили квартиру. Нового хозяина она ни разу не видела. Там шел ремонт, когда Регина была на работе. У себя она тоже сделала ремонт. Теперь эркер украшал комнату, светился новыми пластиковыми окнами. Три огромных роскошных окна! Сейчас такие окна встретишь редко. Обои золотистые, новые легкие шторы соз¬давали праздничное настроение даже в плохую погоду. Новая дверь прекрасно гармонировала с новой мебелью.
Тут случилась командировка в Питер. Хозяин фирмы, мужик придирчивый, жестко относившийся к подчиненным, неожиданно разрешил Регине отдохнуть несколько дней. Может, заметил ее состояние, а может, решил таким образом поощрить ее служебное рвение. Дал адрес бывшего одноклассника Макса. Она позвонила ему. Тот оказался милым, приветливым малым. Работал в Питере и после работы забрал ее к себе. Так Реги-на оказалась в Комарово. Уютный дом совершенно очарова¬тельный, с круглой башенкой наверху. Впервые она оказалась в большой дружной семье. Глава семейства, пожилой красавец Илья Львович назвал ее дочкой. Никто никогда не называл ее дочкой — Регина чуть не расплакалась. Ида, его жена, в пер¬вую же минуту разглядела Регинино положение. В семье было четверо или пятеро детей. Сначала она даже не поняла: четверо или пятеро? Пятый, его тоже звали Илья, как две капли воды похожий на отца, появился только раз, пока она гостила.
Целых десять дней Регина купалась в атмосфере тепла и любви. Погода стояла чудесная, солнечная, Макс возил ее по окрестностям. Щучье озеро, райский уголок! Регина столько узнала, столько увидела, столько перечувствовала, словно переродилась, с удивлением обнаруживая в себе новые качества. Ей стало казаться, что она стала более чуткой к другим, способной относиться с большим юмором к себе.
* * *
Дома ее ждал приятный сюрприз: прихожая-кухня-коридор сияли после ремонта. Светлые обои в едва видную полосочку с меленькими цветочками напоминали лужайку на Щучьем озере. Еще больше удивилась она, увидев отремонтированные туалет, сверкающий чистотой с новым унитазом, и ванную комнату с новой ванной. Теперь квартира походила на нормальное жилье нормальной семьи. О коммуналке напоминали лишь отдельные счета за квартплату и отсутствие хозяина в третьей комнате. По вечерам Регина иногда пила чай с Марией Михайловной. Та, расслабившись и выиграв много-летнюю борьбу за чистоту и порядок, рассказывала Регине историю своей жизни, грустную, полную лишений, обманутых надежд и предательства. Вспоминала своего нелепо погибшего сына, мужа, который пьяным изнасиловал ее, беременную уже на седьмом месяце, запер в комнате, а ее престарелую мать выгнал из дома, и та, в легком халатике и тапочках, простудилась по дороге к своей сестре и вскоре умерла. И какой же ребенок родился после этого?
Регина другими глазами смотрела на Марию Михайловну. А та проронила, что, мол, наконец-то ей повезло с соседями, и горестно вздохнула: надолго ли? Регина пропустила замечание мимо ушей. Когда же она спросила, сколько должна за ремонт, Мария Михайловна объяснила, что новый жилец все сделал за свой счет. Регине не терпелось встретиться с ним и отдать свою часть денег за ремонт — она не любила быть в долгу, но он не появлялся.
* * *
Регина с удвоенной энергией тщательно готовилась к роли матери. Ходила на курсы будущих матерей, читала книжки о воспитании ребенка. Купила все необходимое: кроватку, коляску, ванночку. Василиса была рядом и словно сама собиралась стать матерью.
Когда начались схватки, Регина вызвала такси. Спустя несколько часов на свет появился маленький Антон.
Из роддома ее встречали друзья с цветами и подарками.
Дома Мария Михайловна принесла смешные ползунки.
— Может, и я наконец-то стану бабушкой.
— Конечно, — заверила ее Регина — непременно станете для Антона бабушкой!
Вечером, оставшись одна, Регина долго смотрела на спящего сына, всю ее заливало блаженное счастье, оно пело в душе и катилось слезами по лицу.
И тут за стеной негромко зазвучал Равель. Она тихонько выглянула из комнаты.
Соседская дверь тотчас же распахнулась, и веселый яркий свет выплеснулся в прихожую-кухню-коридор.
— Я хочу познакомиться с нашим сыном, — тихо произнес невысокий темнобровый молодой человек, одетый с иголочки.