Как ни рано проснулись мальчишки, а Феру уже был на ногах. Он давно позавтракал и работал у себя в кабинете. Об этом гостям сообщила вчерашняя служанка-ворчунья. Она принесла воды, чтоб умыться, решительно заявила, что никому не будет помогать одеваться (хотя ее и не просили) и напомнила, что завтрак их ждет там, где вчера был подан ужин.
Мальчики заканчивали трапезу, когда в столовую вошел Феру.
- Доброе утро, молодые люди. Судя по отменному аппетиту, отдохнули вы хорошо.
- Доброе утро, господин Феру. Позвольте поблагодарить Вас за предоставленный кров и возможность провести ночь, как подобает христианам, а также…
Феру с подобающей важностью выслушал маленькую, но изысканную речь шевалье де Ла Фера к которой грубоватый де Тардье добавил своё: «Благодарю за еду, постель, и вообще…», и поклонился в ответ.
Отправляя их в коллеж, Феру настоял, чтоб они взяли провожатого. Посмеиваясь про себя, но сохраняя серьезный вид, Этьен заявил недовольным мальчишкам:
- Вам, молодым дворянам, положено быть храбрыми. Но я – человек привыкший к осторожности, и вы должны быть снисходительны к моим страхам. Я просто изведусь от мысли, не случилось ли чего. Если Жиру проводит вас, я буду спокоен.
Феру щелкнул пальцами, и в комнате потемнело – слуга, ожидавший у порога знака хозяина, шагнул вперед, и его огромная тень накрыла всех троих.
- Ох… – сглотнул Тардье, не найдя слов.
Юный Ла Фер промолчал, но его глаза выразительно округлились.
- Да, – самодовольно улыбнулся Феру, – Жиру хороший малый, сын кузнеца.
- Представляю себе его папашу, – пробормотал Тардье.
- Папаша посолиднее будет, – добродушно пробасил Жиру. – Я еще молодой.
Феру закашлялся, тщетно пытаясь скрыть смех.
- Итак, господа, доброй дороги. Не обижайте Жиру, он парень простой, необразованный, но добрый и богобоязненный. Да, забыл сказать, бегает он тоже быстро, не смотрите, что он такой большой.
Мальчишки обменялись мрачными взглядами, а Жиру ухмыльнулся.
- Спасибо за заботу, – сумел выдавить из себя шевалье де Ла Фер. – Вы очень любезны.
Феру проводил их до калитки, и, продолжая посмеиваться, вернулся к своим делам.
Жиру действительно оказался довольно шустрым, в чем мальчишки скоро убедились. Желая утомить великана, они почти бежали, но Жиру поспевал за ними без видимых усилий, за один шаг покрывая расстояние, на которое мальчишкам требовалось три. Впрочем, присутствие Жиру оказалось не лишним. Если в предместье было совершенно тихо, и никто не тревожил туман, лежавший на полях и виноградниках, то за воротами Сен-Мишель, через которые маленький отряд проник в город, была уже другая жизнь. Вместе с утренним светом на улицы стали выползать нищие, бродяги и всякий сброд. Они покидали свои норы, куда их загонял ночной холод, и вновь начинали отчаянную борьбу со своей незавидной судьбой в которой не было места снисхождению к юным и слабым. Кое-где за мальчишками увязывались подозрительные личности, но, видя Жиру, не рисковали приближаться и, пройдя десяток-другой шагов, с недовольным ворчанием отставали.
Чем ближе была Сорбонна, тем чаще стали попадаться на пути группки молодых людей, по внешнему виду которых не всегда можно было с уверенностью сказать, кто перед вами – студент или бродяга. У многих были помятые, опухшие лица, нередко со следами былых драк и недавних попоек. Всклокоченный, в разорванном плаще, едва стоящий на ногах юноша, неожиданно разражался звонким латинским стихом, а его товарищ сладко спал прямо на земле, прижав к груди толстую книгу. И тут же попадался приличный на вид толстяк, шипевший в их адрес грязные ругательства.
Жиру с удивлением поглядывал вокруг и бормотал себе под нос:
- Ну и порядки! Это что же, все ученые? Упаси Бог!
- Ученые, – хмыкнул Тардье, услышав слова Жиру. – Отребье. Вчерашний англичанин – вот тот был хорош! А, Ла Фер? Он сказал, что из Королевского коллежа? Это там учат держаться эдаким манером?
- Обходительность, куртуазность, правила приличия, пристойность, вежливость, изящество и sprezzatura.
- Вы это сами выдумали?
- Нет, конечно. Это идеал дворянина, согласно Кастильоне.
- Кто этот Кастильоне?
- Автор трактата «О придворном».
- Что-то я не припоминаю такого, это Вам ректор давал читать?
Ла Фер фыркнул:
- Ректор! Он такие книги в руки не возьмет, побрезгует. Слишком мирское.
- А что это последнее – sprezzatura?
- Это по-итальянски. Что-то вроде «небрежность», «непринужденность», в общем, умение с легкостью делать все так, будто вы родились с этим умением, и оно вам ничего не стоит, понимаете? Все! От фехтования и верховой езды, до красивого почерка и сочинения сонетов. Без видимых усилий.
- Он, значит, итальянец?
- Да.
- Тогда понятно, – пренебрежительно скривил губы Тардье. – Таких лентяев как они еще поискать. Это чтобы ничего не делать, а оно само получалось? Пусть это коню расскажет, что его не нужно объезжать, а он сам должен всему научиться, чтоб такой лентяй-итальяшка мог потом эту свою sprezzatura показывать.
Ла Фер засмеялся:
- Не совсем так, понимаете…
- Да все я понимаю, что я, итальянцев не видел, что ли? Даже англичанин и тот, мучается, а учит французский, а этим надо, чтоб само на голову упало.
- Тардье! – смеясь, пытался урезонить товарища Ла Фер.
- Не хочу слушать! И Вы бы поменьше читали эти глупости, еще нахватаетесь. Барон де Тардье совершенно не одобряет эти новомодные штучки. Ему понарассказывали про академию Плювинеля, где все это в ходу, так он сразу заявил, что ноги моей там не будет. Мне тоже не по душе все эти кривляния. Нет, фехтование и верховая езда там поставлены отлично, это все говорят. Но остальное! Танцы, рисование, игра на лютне! Вы можете это вообразить? Математика! Зачем это?
- Математика и умение рисовать помогают постичь искусство фортификации.
- Не знаю, может быть. А танцы?
- Учитель танцев научит не только разным па и поворотам, он покажет как правильно ходить, сидеть, стоять, как и кому отдать поклон, как и кого приветствовать, чтоб вас не приняли за невежу.
- Пусть кто-то примет меня за невежу! Пожалеет.
Ла Фер улыбнулся:
- А если это будет дама?
- Ну, даму я прощу. А вообще, если бы дамы давали уроки, я бы, пожалуй, не стал противиться такой учебе. Почему учителя танцев всегда только кривоногие хлыщи? Если бы у Плювинеля в учителях были дамы…
Тардье мечтательно вздохнул.
Ла Фер с улыбкой покачал головой:
- Нет, там только мужчины. Но зато раз в месяц дают бал, чтоб ученики могли показать себя.
- Хоть что-то. Иначе кто оценит все эти поклоны и приседания? Плювинель?
- Он скорее оценит другое. Мне рассказывали, что с недавнего времени у него стали проводить настоящие военные занятия. Ученики в полном вооружении, пешими или конными, выполняют различные упражнения, будто в настоящей битве.
Мальчишки разом вздохнули.
- Да, – печально заключил Тардье, – нам такого не видать.
Ла Фер неопределенно пожал плечами, и его товарищ сразу насторожился:
- Вы надеетесь когда-нибудь попасть в академию Плювинеля?
- Нет, но господин Бенджамин де Анник его последователь, и, может, он тоже заведет у себя что-то подобное.
- Кто этот Бенджамин?
- Я не говорил? У него академия на улице Добрых Детей, в отеле д’Эльбеф. Я по возрасту еще не могу проходить весь курс и пока беру только частные уроки.
- Так вот где Вы пропадаете все свободное время! И что, тоже учат танцам?
- Да, – с легкой досадой сказал Ла Фер.
- И Вы учитесь?
- Приходится.
Тардье засмеялся:
- «Ходить, сидеть и кланяться»?
- Да, – мрачно буркнул шевалье.
- А на лютне?
- Нет! У меня только танцы, математика и литература.
- Литература? Неужели иезуиты мало забивают Вам голову книгами?
- По словам моего учителя господина Деко, он учит не только изящной словесности, но и «всем нравственным добродетелям». На примерах из античной и современной истории он обучает политике, как высокой, так и практической: как служить королю послом или в другом качестве, в мирное и военное время, как держать себя в битве, будь ты командиром или простым солдатом, как управлять провинциями, городами и крепостями…
Шевалье де Ла Фер осекся на полуслове, потому что Жиру смотрел на него во все глаза с нескрываемым страхом.
Шевалье насупился:
- Он твердит мне это, чтоб я считал его важной персоной, только и всего.
Тардье тоже озадаченно хмыкнул:
- Ничего себе. А как же фехтование?
- Ну конечно! – чуть не с возмущением воскликнул Ла Фер. – Стал бы я все это терпеть, если бы не фехтование и верховая езда! Это – главное!
- Тогда я не понимаю, почему не пойти в академию, где не морочат голову? У Красного Креста есть одна. Она не такая большая, как у Плювинеля, но там есть все, что надо. Держит ее Жан Шерадам. Он, – Тардье засмеялся, – бывший профессор греческого из Сорбонны, но давно бросил это дело. Съездил в Италию, набрался ума и открыл академию. У нас только верховая езда, но зато не берут плату и принимают всех. Старик, конечно, тот еще чудак, но учителей привез толковых.
- Вы говорили, что все итальянцы – лентяи, – усмехнулся шевалье де Ла Фер.
- Эти – старые вояки, – захохотал Тардье. – Они даже спят в конюшнях. И никаких танцев! Я бы хоть сейчас бросил иезуитов, но барон де Тардье хочет, чтоб я закончил курс, так что пока тоже – только частные уроки. Эх…
Шевалье де Ла Фер тоже вздохнул.
Они уже обогнули квартал Сорбонны, и до улицы Сен-Жак оставалось совсем немного. Мальчишки замедлили шаг.
- Жиру, мы уже пришли, ты можешь возвращаться, – небрежно заявил Тардье.
- Мне велено до коллежа, – невозмутимо ответил Жиру.
- Да над нами смеяться будут! Что мы, маленькие, чтоб нас за руку водить!
- Велено – до коллежа, – упрямо повторил Жиру.
- Если бы на тебе хоть ливрея была, сошел бы за слугу, а так… на нас пальцем будут показывать! Как ты не понимаешь! Ничего с нами не случится, до коллежа рукой подать.
Жиру отрицательно помотал головой.
- Мы очень благодарны господину Феру за заботу, но ведь у него самого достаточно дел, и тебе наверняка есть чем ему помочь. Зачем же заставлять его ждать? Ты прекрасно исполнил его поручение и можешь передать ему нашу признательность, – шевалье де Ла Фер говорил со всей убежденностью, на какую был способен, и Жиру заколебался.
- Говорю же – мы пришли! Два шага осталось! – Тардье неопределенно махнул рукой в сторону улицы Сен-Жак.
- Так давайте пройдем эти два шага, мы больше шли, – резонно возразил Жиру.
Тардье сплюнул, но, оглядев Жиру с ног до головы, промолчал.
Выйдя на Сен-Жак, мальчишки не сговариваясь опустили головы и довольно резво проскочили вдоль ограды Клермона мимо открытых ворот, и не останавливались, пока не дошли до коллежа дю Плесси, вплотную примыкавшего к правому крылу Клермона.
- Все, – решительно заявил шевалье де Ла Фер. – Вот коллеж.
Жиру внимательно осмотрелся. В ворота Клермона, оставшиеся позади, то и дело входили молодые люди и подростки, вполне похожие на учеников. Те, кто шел в коллеж дю Плесси, заворачивали за угол и Жиру усиленно шевелил бровями и морщил лоб, стараясь заставить работать свой неповоротливый ум.
- А почему некоторые идут туда?
- Там тоже есть вход, – пояснил Тардье, умолчав, что это вход в другой коллеж.
- Тогда мы тоже должны войти.
- Хорошо, – раздраженно согласился Тардье. – Туда можно войти, – и он решительно двинулся вперед.
Напротив коллежа дю Плесси был Королевский коллеж. Их разделяла очень узкая улица, и в это время по ней было трудно пройти, чтоб не задеть локтем очередного студента. Особенно плотная толпа собралась между раскрытыми воротами. Мальчики заметили среди зевак немало знакомых лиц и не только из родного Клермона. Центром общего внимания оказался еще один знакомец – вчерашний англичанин. Он был в другом платье, еще более изысканном, чем накануне, и имел на удивление свежий вид, будто и не шатался полночи по трактирам. Уперев одну руку в бок, другую он картинно положил на эфес шпаги. Изящная осанка, длинные ноги, красивая форма которых подчеркивалась удачно подобранными чулками, горделиво повернутая голова – он резко выделялся среди студентов по большей части лохматых, сутулых и небрежно одетых. Он не суетился, не смеялся и со спокойствием статуи смотрел на стоявшего напротив юношу, который сунув руки за пояс, словно какой-нибудь плотник или бочар, пытался насмешками вывести его из себя. На одну особо язвительную шутку англичанин улыбнулся краешком рта, ровно настолько, чтоб это выглядело вежливо, но без тени любезности, но опять ничего не сказал.
- Да он, видно, язык проглотил, заедая нашим сыром наше вино! Бедняга! В Англии, поди, с голоду пух – там кроме гнилых яблок ничего не сыщешь!
Юноша хлопнул себя по коленям, довольный собственным остроумием, и захохотал. В толпе некоторые засмеялись, но большая часть студентов с интересом ждала ответа англичанина. Тот, не меняясь в лице, пожал плечами. В этом жесте было столько презрительной снисходительности, что теперь смех раздался уже в адрес юноши, который покраснел и схватился за шпагу.
Англичанин мгновенно ожил. Его движения напоминали иллюстрацию из трактата по фехтованию – четкие, красивые, эффектные. Юноша был обезоружен раньше, чем успел понять, что произошло.
- Я извиняю Вас, – высокомерно заявил англичанин, – до следующего раза, который – я могу обещать – будет последним в Вашей жизни.
Юноша с растерянным видом подобрал свою шпагу и поспешил скрыться в толпе.
Среди студентов воцарилась тишина. Похоже, не только неудачливый остроумец понял, что англичанин совсем не шутит.
Англичанин же, словно ничего не случилось, убрал оружие в ножны и снова принял прежнюю картинную позу. Спустя несколько минут появились те, кого он ждал, и кого он приветствовал сердечно и с улыбкой. Тардье и Ла Фер узнали вчерашнюю компанию.
Не обращая ни на кого внимания, словно они были тут одни, англичане, оживленно переговариваясь, скрылись за воротами Королевского коллежа.
- Это что ли Ваша sprezzatura? – с демонстративным пренебрежением, но с явной завистью в глазах, поинтересовался Тардье.
- Какой… – восхищенно выдохнул Жиру. – Даже веселее, чем на ярмарке в Сен-Жермен. Я там видел в балагане…
Шевалье де Ла Фер бросил на Жиру рассерженный взгляд:
- Не суди о том, в чем не разбираешься!
Жиру обиженно умолк и выпятил губу.
- Ты можешь вернуться к господину Феру, мы больше не нуждаемся в твоих услугах, – твердо заявил шевалье. – Иди.
Жиру колебался долю секунды, но потом поклонился и побрел прочь.
Тардье лукаво блеснул глазами:
- Вы, как я погляжу, тоже не зря трактаты читали. Идемте, а то иезуиты нас заждались. Перес наверняка нажаловался, так что будет нам головомойка со всей «непринужденностью» и «без всяких усилий»!
Ла Фер вздохнул и невесело улыбнулся:
- Идемте, смелых удача целует. «Святой Перес»!