В конце 1950х годов начал создаваться Центральный узел связи (ЦУС) Ракетных войск стратегического назначения во Власихе Московской области.
В его составе было запроектирован комплекс многоэтажных подземных сооружений (ориентировочно из 12 зданий).
После предательства Пеньковского, было решено оставить только три уже начатых строительством сооружения.
Именно в них я проходил бОльшую часть 39 месяцев срочной службы.
Лучше всего я знаю центральное сооружение того времени, с основными вычислительными машинами - М-20 и Весна.
Самый нижний, третий сверху этаж был целиком занят кондиционерами, и значительная часть нашего батальона обслуживала эти гудящие, залитые веретенным маслом машины.
Хладоогрегат каждого из двух кондиционеров был основан на турбокомпрессоре диаметром около метра, мощностью 1,200,000 килокалорий холода в час. Охлаждаемый, очищаемый и увлажняемый воздух проходил через стальной многометровый коридор, а затем распределялся по верхним этажам.
Как известно, первый в мире холодильный турбокомпрессор был изобретен в СССР, в 1943 году. Тогда, да и потом значительное время «в Советском Союзе кондиционер долгое время считался непозволительной роскошью, отвлекающей пролетариат от классовой борьбы. Так, в 1940 году за публикацию ряда материалов о кондиционировании воздуха был разгромлен журнал "Отопление и вентиляция". Эти статьи были восприняты как "пропаганда буржуазных взглядов в технике", и вплоть до 1955 года, когда выяснилось, что советские корабли абсолютно не приспособлены к плаванию в тропиках, эта тема оставалась под негласным запретом».
Позже, после окончания войны, холодильный турбокомпрессор был вторично и независимо сконструирован в Великобритании. Через несколько лет было налажено их производство, в том числе, лицензионное – в Чехословакии. Именно оттуда два турбоагрегата были в 1964 году приобретены через СЭВ и охлаждали весьма энергоемкие в то время ЭВМ ЦУСа.
Кстати, «Основным потребителем оборудования для кондиционирования в те годы было Министерство обороны СССР. Оно же стало и одним из инициаторов их производства. Этим было положено начало заводскому кондиционеростроению в нашей стране.»
Второй сверху этаж занимали ЭВМ и часть связного оборудования; первый – комнаты офицеров связи и связисток-телефонисток. С этими девушками мы танцевали на «дискотеках», в том числе, с продолжением ... но здесь тема другая.
Для контроля температуры и влажности в верхних рабочих этажах, существовала специальная служба контроля: ежечасный обход всех помещений. Я и составлял со своим помощником эту службу. Работали посменно, но во время тревог смены затягивались на сутки и более.
ЭВМ М-20 на втором этаже (скорость их работы была – 20,000 операций в секунду), при малейшем подъеме температуры (да и без этого) сбоили нещадно. Примерно раз в 30 минут (отзыв приятеля-капитана, работавшего на ней), «вылетали» одна за другой сменные ячейки машины, каждая размером с современную материнскую плату. Целая группа техников ремонтировала их в соседнем зале.
Конечно, работу ЦУСа я знаю с уровня нижнего этажа – во всех смыслах этого слова.
Но думаю, что несколько картинок этого уровня и того времени будут интересны современному читателю.
Поступление наружного воздуха в подземные сооружения осуществлялось по трубопроводам диаметром чуть менее метра, которые выходили на поверхность в нескольких местах, на расстоянии около 50 метров поодаль от основных сооружений.
Воздуховод , в месте его входа в стену здания, имел стальную заслонку толщиной около полуметра. В случае ядерного взрыва, по задумке инженеров, многочисленные фотоэлементы, разбросанные на периферии объекта, должны были среагировать на яркую вспышку. Фотоэлементы должны были дать сигнал, заслонки после этого мгновенно захлопнуться силой мощного соленоида. Весь объект при этом переходил на автономное воздухообеспечение. А пока, заслонки захлопывались по ручному сигналу в случае тревог.
Однажды, во время чистки оборудования одной из заслонок, она внезапно сама захлопнулась, и нашего парнишку, который эту чистку проводил, сплющило «в бумагу».
Расследование показало, что замыкание питания соленоида произошло из-за того, что изоляцию какого-то кабеля … перегрызла крыса. После этого система управления заслонками была улучшена, а крысам объявили войну.
Если при превышении температуры воздуха ЭВМ начинали «барахлить», то тётки-связистки при этом вынужденно избавлялись от лишних предметов одежды. А чего ещё желать нам, 20-летним солдатам? Установив эту взаимосвязь (температуры и девичьей одежды), те из нас, которые имели доступ в помещения связисток, иногда просили кондиционерщиков чуть-чуть повернуть регуляторы холодного воздуха. Когда начинались телефонные звонки с верхних этажей (мальчики, ну жара же опять!) – бросались наверх проверить температуру воздуха.
Одним из тех, кто имел допуск во все помещения, был я. В мои обязанности входило:
- обойти по определенному графику все помещения поочередно,
- в каждом помещении повесить на специальный гвоздик прибор-психрометр (два термометра, один из которых обернут мокрой тряпочкой, с заводным, как древний будильник, вентилятором внизу),
- подождать 5 минут, пока термометры примут температуру воздуха в помещении (влажный показывает температуру меньше);
- по таблице определить влажность воздуха в помещении;
- записать температуру и влажность в «журнал» (это листок бумаги, типа тех, что сейчас каждый час заполняют уборщики туалетов в «Макдональдсе»).
На практике, через месяц я уже научился на одном вдохе через нос чувствовать и температуру, и влажность в помещении, и вместо 3 часов по нормативу, успевал обойти все помещения минут за 40. Остальное время уходило на чтение, болтовню с телефонистками и здоровый сон.
Но это всё при спокойной обстановке. То есть, раз-два в месяц. Практически каждую неделю-две, объявлялись многосуточные тревоги: учебные, или связанные с международной обстановкой (шла война во Вьетнаме), или с испытательными пусками ракет.
В это время в помещениях с ЭВМ стояла нервозность, суета, капитаны с генералами бегали, как мальчишки (в здании работало до 30 генералов), мат висел в воздухе и давил на уши. Нам, солдатам-специалистам, приходилось постоянно регулировать работу огромных несовершенных кондиционеров и вентиляторов. У большинства за три года крепко подсел слух.
Второй, и особенно, третий этажи отделывали уже при работающем оборудовании. Пыль попадала и в кондиционеры, и в ЭВМ. На кривых бетонных ступенях при беготне вывихивали ноги, я однажды в спешке, неся огромный шкив, приземлился коленом на бетон. В другой раз осколок штукатурки как-то попал мне в роговицу, а я с ним - в гарнизонный госпиталь. Один подполковник с непривычки упал мордой в пол, сломал нос.
Охранялся весь комплекс сооружений другой войсковой частью, мы их называли «чекистами». Такие же молодые ребята, но обученные совсем другому: подозрительности, злобности, упрямству, физической силе. Большинство были ростом с меня, или выше. Мы с ними соприкасались по минуте утром, предъявляя пропуска, и вечером, выходя на поверхность. Разговаривать им было запрещено, а нам, бывшим студентам, или с высшим образованием – и не о чем, и не хотелось с ними говорить.
Помимо наружных, входных, были и внутренние посты: на этажах, и перед отдельными, наиболее секретными помещениями. И вот однажды, спустившись на второй этаж, свернув за очередной поворот, я услышал ... выстрел! Он раздался со стороны ближайшего, в 20 метрах по коридору, поста. Часовой у тумбочки не стоял, а лежал, и вытянув руку с пистолетом, стрелял раз за разом – не в меня, но в мою сторону. И я, дурак, вместо того, что бы скрыться за углом, побежал к нему. Видно, почувствовав несуразность ситуации и стрельбы в пустом коридоре. Очередная пуля чиркнула в бетон неоштукатуренной стены рядом с моей головой.
Тормознувшись, крикнув: «Не стреляй!» - я всё же добежал и увидел лужу крови под телом часового. Вынул из его вытянутой руки пистолет, забыв поставить его на предохранитель, сунул его себе в карман галифе. Перевернул часового. На животе увидел огромное пятно крови. Спросил:
- Что случилось?
Он едва слышно прошептал:
- Верить надо….
Я снял трубку телефона без диска, услышал голос начальника караула:
- Начкар Соловьев!
- Товарищ начальник к-к-караула, тут часовой ранен!
- (пауза) Кто у телефона?
- Рядовой Васильев, в/ч 34143.
- А что случилось?
- Не знаю, тут никого больше нет.
- Никуда не уходи, сейчас будет смена.
Через пару минут прибежали бледный начкар Соловьев, красный какой-то майор. Отобрали у меня пистолет, обозвав идиотом за его свободный взвод. Приложили к животу раненого перевязочный пакет, вызвали скорую. Проверили мои документы, отпустили, попросили заодно встретить на КПП и привести врачей.
Потом меня вызывали к военному прокурору. Выяснилось: самострел. Парень получил письмо из своей деревни (все «чекисты» набирались из крохотных, обычно украинских деревень). Писали ему, что его девушка «гуляет с другим». Он просил отпуск, поехать, разобраться. Начальство, зная на практике, к чему приводят такие разборки, отпуск не дало. Да и не особенно давали в то время отпуска.
Врачи в гарнизонном госпитале были замечательные, именно они сберегли мне глаз и колено. Там я позже вновь встретил "чекиста". Он прогуливался, заканчивая лечение. Спасли его, при этом вырезав полтора метра кишок. По его словам, в госпитале осталось 17 килограмм веса. Казалось, что и ростом он стал меньше, чем я его запомнил за полгода у тумбочки поста. Поблагодарил меня за быстрый звонок начкару, за приехавшую скорую, за мои показания на следствии.
Его бессознательная фраза «верить надо», которую я воспроизвел прокурору (тот, въедливый, на всякие лады переспрашивал меня, уточняя), стоила звездочек нескольким его командирам. Понятно, что юристы вцепились и в письма парня, и в его рапорт больше, чем в моё свидетельство. Шла даже речь об уголовной статье «доведение до самоубийства», но дело спустили на тормозах.
Парня просто комиссовали по здоровью и отпустили домой.
1965-2014г.