Затаянувшаяся беседа шла к концу, и он сказал:
– Когда я только подумаю, как часто мы с вами здесь встречались!.. Сколько вечеров, проведенных здесь, в этой гостиной, но в разных углах! Я чуждался вас, малодушно поддаваясь враждебным влияниям. Я видел в вас только холодную, неприступную красавицу, готов был гордиться, что не подчиняюсь общему здешнему культу, и только накануне отъезда надо было мне разглядеть под этой оболочкой женщину, постигнуть её обаяние искренности, которое не разбираешь, а признаёшь, чтобы унести с собою вечный упрёк в близорукости, бесплодное сожаление о даром потраченных часах! Но когда я вернусь, я сумею заслужить прощение и, если не слишком самонадеянная мечта, стать вам когда-нибудь другом. Никто не может помешать мне, посвятить вам ту беззаветную преданность, на которую я чувствую себя способным.
– Прощать мне вам нечего, – ответила она, – но если вам жаль уехать с изменившимся мнением обо мне, то, поверьте, что мне отраднее оставаться при этом убеждении.
Этот разговор состоялся в конце февраля 1841 года между Михаилом Юрьевичем Лермонтовым и Натальей Николаевной Пушкиной, накануне отъезда Лермонтова после отпуска на Кавказ.
Разговор записан со слов Александры Петровны Араповой (урожденной Ланской) – старшей дочери Натальи Николаевны и Петра Петровича Ланского – второго её мужа.
Наталья Николаевна рассказывала:
«Слишком хорошо воспитанный, чтобы чем-нибудь выдать чувства, оскорбительные для женщины, он всегда избегал всякую беседу с ней, ограничиваясь обменом пустых, условных фраз». Наталье Николаевне это было тем более чувствительно, что многое в его поэзии меланхолической струёй подходило к настроению её души, будило в ней сочувственное эхо.
Накануне отъезда Лермонтова в действующую армию, на Кавказ, верный привычке, он приехал провести последний вечер к Карамзиным, сказать грустное прости собравшимся друзьям.
До этого разговора Лермонтов, видимо, находясь под влиянием сплетен и толков в великосветском обществе, враждебно относившемся к вдове поэта, чуждался её и избегал говорить с нею.
На вечере поэт занял освободившееся около неё место, с первых слов завёл разговор, поразивший её своей необычайностью. Он точно стремился заглянуть в тайник её души и, чтобы вызвать её доверие, сам начал посвящать её в мысли и чувства, так мучительно отравлявшие его жизнь, каялся в резкости мнений, в беспощадности осуждений, так часто отталкивавших от него ни в чём перед ним не повинных людей.
Пушкина почувствовала, что эта исповедь должна была служить в некотором роде объяснением его неудовлетворенности жизнью. Она уловила отзвук мощного другого отлетевшего духа, в ней мгновенно пробудилось живое участие, и, дав ему волю, прочувственными словами она пыталась ободрить, утешить его, подбирая подходящие примеры из собственной тяжелой доли. По мере того, как слова потоком текли из её уст, она могла следить, как ледяной покров, сковывавший доселе их отношения, таял с быстротою вешнего снега, как некрасивое, но выразительное лицо Лермонтова точно преображалось под влиянием внутреннего просветления.
Неожиданно разговорившийся с Натальей Николаевной, Лермонтов почувствовал всё обаяние этой женщины, всю мягкость и нежность её натуры и говорил с ней так искренне и откровенно, что мгновенно нашел отклик в её душе.
Прощание было самое задушевное. Лермонтову не суждено было вернуться в Петербург, и когда весть о его трагической смерти дошла до Натальи Николаевны, сердце её болезненно сжалось. Прощальный вечер так живо воскрес в её памяти, что ей показалось, что она потеряла кого-то близкого.
Александра Петровна Арапова писала, что когда она в шестнадцать лет с восторгом юности зачитывалась лермонтовским «Героем нашего времени», она расспрашивала мать о нём, о подробностях его жизни и дуэли. Наталья Николаевна сказала, что ей радостно подумать, что Лермонтов не дурное мнение о ней унёс с собой в могилу.
* * *
Ещё в школьные годы, когда в советский период на уроках литературы основательно изучали творчество Пушкина и Лермонтова меня, как, наверное, многих, любящих русскую поэзию, интересовал вопрос, встречались ли Лермонтов и Пушкин.
Казалось, что, несмотря на значительную разность в возрасте, и тот и другой жили в одном городе, принадлежали к одному и тому же социальному слою, могли приглашаться на одни и те же балы, в одни и те же литературные салоны.
На одном из уроков, я задал этот вопрос нашему учителю по литературе Михаилу Кузьмичу Фатееву – замечательному учителю и выдающемуся литературоведу. Михаил Кузьмич, будучи знатоком творчества и биографий Пушкина и Лермонтова, рассказал, что они никогда не встречались. Мемуаристами было замечено, что Лермонтов стоял в толпе около дома, на Мойке 12, в те горестные часы, когда Пушкин прощался с жизнью.
А вот с Натальей Николаевной Пушкиной он познакомился уже после смерти Александра Сергеевича Пушкина и дорожил этим знакомством.
Михаил Юрьевич Лермонтов, ставший великим русским поэтом, принял эстафету от нашего национального гения, это он написал выдающееся стихотворение на смерть поэта, воздав врагам Пушкина и поэзии и заплатив за него кавказской ссылкой, из которой он не вернулся.