Глава седьмая
ПЕЩЕРА
Он не стал бить меня по щеке – вместо этого он вдруг негромко запел. У моего друга был не сильный, но очень приятный баритон, глуховатого бархатистого оттенка, и в ноты он – слава богу – попадал почти безупречно. Я нечасто удостаивался чести слышать в его исполнении совершенно особенные, нигде больше не слышанные песни – странные, я бы даже сказал, чудаковатые. Однажды я спросил его, откуда эти произведения, и он, смущённо улыбнувшись, назвал их «студенческой камерной музыкой». Без сомнения, то, что я слышал теперь, тоже было из таковых.
«Смерть нас развести не должна, не должна, - пел Уотсон на мотив, отдалённо напоминающий любимую мной «песню Сольвейг» Грига. – Смерть нас не сводила – не ей разлучать. Я – тебе не муж, как ты мне – не жена. Просто лик виденья в закатных лучах. Золотой закат. Листопад. Листопад. Не вернуть назад ни минуты, ни дня. Ты прости меня, если был виноват. Если неповинен, помилуй меня…».
И мотив, и слова показались мне поразительно созвучными моему душевному состоянию, словно специально написанными к случаю. Я притих, вслушиваясь в негромкий голос, и долгожданные слёзы наконец-то свободно потекли по моим щекам, даже не сбивая дыхания.
«Всё что не сказал, что не должен сказать, ветер за меня донесёт до вершин. Если Бог хотел меня так наказать, передай ему, дьявол всё совершил. Скоро мир укроют снега белизной. Целая страница невидимых строк. Осень завершит то, что начал весной. Прежде чем сорвать календарный листок».
Странно, но мне, действительно, стало легче – много легче, словно я снова обрёл почву под ногами.
«Но снега сойдут, пополняя моря. Солнце возвратится. Наступит весна. Ты ко мне вернёшься, родная моя. Смерть нас развести не должна, не должна…».
Песня смолкла. Звякнуло стекло о стекло, полилась вода.
- Хотите попить, Холмс? Вам следует пить побольше жидкости – не отказывайтесь, - и он поднёс к моим губам кромку бокала.
Холодная вода показалась мне сладковатой и удивительно приятной на вкус. Я пил с наслаждением, а он придерживал бокал у моих губ удивительно ловко, наклоняя как раз настолько, насколько надо – так, что мне самому и не понадобилось придерживать его.
Напившись и отдышавшись немного, я сказал:
- Вы очень душевно умеете петь, милый доктор. Я раньше не говорил вам этого, и напрасно.
- Такое случилось настроение, - пожал плечами он.
Мы помолчали несколько хороших мгновений, пока я вдруг не почувствовал, что глаза у меня слипаются, голова отяжелела, а в подъязычье копится безудержная зевота.
- Похоже, вы добавили что-то в воду, дорогой мой доктор?
- Это ненадолго, - мягко сказал он. – А поспать вам сейчас просто необходимо, поверьте. Вы всё ещё слабы. Ночь была скомканной, а утром вас разбудили насильно. Отдохните часок – вам станет намного лучше, обещаю.
Я молча закрыл глаза.
Уотсон не лгал – под действием его снадобья проспал я, действительно, не слишком долго, но хорошо отдохнул и немного привёл в порядок растрёпанные эмоции. Теперь все совпадения больше не казались мне полумистическими дурными знаками, я, казалось, уцепил конец нити. То, что казалось мне паутиной, затягивающейся вокруг меня, больше не пугало своей абсолютной непонятностью. Просто потому, что я вдруг допустил её реальное существование. Болезнь Мэри, конечно, следовало вынести за скобки, но всё остальное – а почему бы это, действительно, не реальная паутина, затягивающаяся вокруг меня? У меня сформировалась определённая репутация. И я отлично знал, что очень мешаю кое-кому, привыкшему совершать криминальные афёры с размахом и большой выгодой. С чего я решил, что приехав в «Тышланд» снова оказался в гуще событий по мановению волшебной палочки? Что, если всё было предопределено заранее? Я просто упустил существенное звено, а ведь как раз его-то упускать и не следовало.
Сам Уотсон сидел почти спиной ко мне у стола и что-то писал в блокнот. У него был мелкий, но для врача довольно понятный почерк, и он писал обыкновенно очень быстро.
- Проснулись? – спросил он, не оборачиваясь.
- Откуда знаете? Я перестал храпеть?
Морщинки у угла его глаза, видимые мне, словно стали глубже – он улыбнулся.
- Вы, Холмс, очень редко храпите, только если пьяны или одурманены чем-то и при этом спите на спине, запрокинув голову. Не сейчас. Но ритм дыхания у вас изменился, это верно. Как вы себя чувствуете?
- Даже лучше, чем я мог ожидать.
- Приятно слышать, – он, наконец, оставил блокнот и, крутнувшись на стуле, повернулся ко мне лицом.
- Я хотел вас спросить, - сказал я.
- Хорошо, спрашивайте.
- Почему именно «Тышланд»? Что подвигло вас выбрать для Мэри из всех возможных именно этот санаторий?
Уотсон пожал плечами:
- Случайность… Вообще-то мы собирались в Женеву, но уже в поезде, в вагоне-ресторане ко мне подсел человек, который рассказал о том, что он – мой коллега, врач, и что он работает в швейцарском санатории для англичан. Это был, собственно, как раз лечащий врач Мэри – доктор Морхэрти. Он держал себя непринуждённо и любезно – в общем, он мне понравился, и я засомневался в правильности своего выбора – вы же знаете, Холмс, мне не слишком хорошо даются языки, и попасть в санаторий, где принят, как основной, английский, мне показалось заманчивым.
- И вы вот так просто взяли – и изменили ваши планы?
- Ну, нет… - мой друг рассмеялся своим воспоминаниям. – Вы же знаете, я не стал бы менять решение так скоропалительно под влиянием одного разговора и минутного порыва. Просто иногда совпадения наслаиваются одно на другое, приводя к определённому результату своим сочетанием. Когда мы сошли на пересадочной станции, оказалось, что произошла путаница, и наш багаж нечаянно отправили в Мейринген. Служитель очень извинялся, обещал, что ошибку исправят в ближайшие несколько часов, но я счёл это за перст божий – и мы оставили мысли о Женеве и отправились сюда. И пока я не пожалел, знаете. разве что сам дотор Морхэрти вызывает подозрения своей любовью к прогулкам по горам во внеурочное время.
- Так я и думал, - с облегчением сказал я. – Мы, Уотсон, склонны придавать совпадениям куда меньше значения, чем они заслуживают. Теперь и внеурочные прогулки Морхэрти выглядят по-иному.
Уотсон подозрительно посмотрел на меня:
- Вы только что о чём-то догадались, Холмс. Но о чём, вы ведь не скажете?
- Ничего определённого. Уотсон. Просто я подумал, что ваш доктор Морхэрти – интересный тип. Вы знаете что-нибудь о нём? Вы ведь здесь довольно давно. Он одинок? У него есть семья?
Мне показалось, что Уотсон слегка смутился:
- Ведь это всего лишь сплетни и слухи, Холмс…
- Ничего. В любой сплетне можно найти крупицу истины, если искать вдумчиво.
- Но я сам слышал только краем уха… Будто он работал прежде в Америке, но у него произошла нехорошая история со своим братом – что-то по медицинской части. Не то он лечил своего брата и передозировал какой-то препарат, не то нарушил какие-то правила. В общем, брат от этого умер, вышел скандал, и Морхэрти вынужден был покинуть континент и уехать в Европу. Его очень поддерживает сестра Мур. Между нами, Холмс, мне кажется, она имеет на него виды – он ведь холост. Вы видели эту женщину. Холмс. Боюсь, что лучше ей здесь всё равно ничего не найти, так что я склонен верить легенде о её притязаниях.