Обида

Всякое доброе дело наказуемо
Старая истина


Лика возвращалась домой. Так уж повелось, что каждый раз, поднимаясь к себе на шестой этаж и проходя мимо родительской квартиры, она заглядывала к ним, чтобы перекинуться парой слов, спросить, не нужно ли что, да просто чтобы взглянуть на дорогих ей людей. Папа и мама давно умерли, и сейчас в их квартире жила сестра со своей семьей. Родителей нет, но привычка осталась. Тем более, что после смерти мужа у Лики, кроме сестры и ее семьи, нет близких родственников. Да и никаких родственников нет. Есть где-то в России двоюродные сестры и братья, но связь с ними давно утеряна, так что найти их не представляется никакой возможности, разве что через передачу "Жди меня", а при врожденной лени это вообще нереально.
Официально Лику звали Лукерья Валентиновна. Так папа назвал ее в честь своей горячо любимой бабушки, но женщина это имя не любила и хотя уже, разменяв пятый десяток, попривыкла к нему и даже находила в нем какое-то очарование из-за его необычности и незатертости в современном мире Наташ, Кристин и Анжелик, предпочитала, чтобы ее называли Ликой. Был еще один вариант из  далекого детства – Ликуня, но она давно отмела, посчитав его не совсем пристойным для женщины ее возраста и не хрупкой комплекции. Звать ее Ликуней дозволялось только сестре Ирине, имя которой мать при рождении отстояла у мужа, порывавшегося и вторую дочь назвать редким именем еще одной родственницы.   
Лика открыла дверь своим ключом и вошла. Старая квартира, которая всегда была наполнена разными звуками – заразительным смехом, звоном посуды, скрипом дверей, топотом детских ножек, сейчас непривычно молчала. Со стороны кухни доносилось шуршание, и она поспешила туда. Сонечка, старшая дочка сестры, разгружала принесенные из магазина пакеты.
- А где все? – спросила тетка, целуя племянницу.
- Понятия не имею, куда-то все испарились, - ответила Соня, машинально продолжая свое дело. – Представляешь, нигде поблизости не было минералки в стеклянных бутылках. Везде только в пластиковых, а твоя сестра такую не пьет. Обегала несколько магазинов вокруг, но так и не нашла. Вечером получу от твоей сестры по полной программе. Как будто я виновата, что поставщики плохо работают.
Вот так всегда, когда все хорошо, так "мамочка и мамочка", а когда что-то не ладится, то сразу "твоя сестра".
Ирина совершенно непритязательный в своих привычках и компромиссный человек. Прошла хорошую школу девяностых годов, из которой вышла закаленным бойцом, способным преодолеть любые невзгоды, может приготовить в прямом смысле слова "кашу из топора", но у нее была пара пунктиков – утром она пила одну маленькую чашечку кофе по-турецки, над приготовлением которого колдовала исключительно сама, не доверяя эту процедуру никому из близких. Она покупала кофейные зерна двух  сортов – арабики и колумбийского, смешивала их в известной только ей пропорции, сама жарила до нужной консистенции, молола и варила в турке. Пила она этот божественный напиток, аромат от которого доходил до Ликиной квартиры, из малюсенькой чашечки из тончайшего фарфора, в которой, если сквозь нее посмотреть на свет, просвечивала фигура дракона. Чашечку эту она еще в детстве выклянчила у материнской тетки и тряслась над ней с тех пор не меньше, чем над собственными детьми.
Второй пунктик у Ирины был такой же ритуальный - стакан минералки на ночь. Причем не какой-нибудь подвернувшейся минеральной воды, а только "Боржоми" и только в стеклянной бутылке. Родные подсмеивались над этой ее прихотью, уверяя, что все минеральные воды, продающиеся в Тбилиси, имеют одно происхождение – вода из крана с добавлением для "карбонизации" пищевой соды, а тара не имеет никакого значения в этом "технологическом" процессе. Но Ира родилась под знаком Овна и обладала присущим всем баранам упрямством, помноженным на хохлацкое происхождение одной из бабушек, поэтому переспорить ее порой было весьма и весьма трудно. Она коротко пресекала все "инсинуации" родственников железобетонным аргументом из "Двенадцати месяцев", только в данной ситуации фраза "не будет подснежников, не будет Нового года" звучала примерно так: "не будет "Боржоми" - я не смогу заснуть, а если я не засну, то никто не заснет". Вот так. Коротко и ясно. И никакого самодурства.
- Садись, кофе попьем, - предложила девушка.
Они попили кофе, поболтали о том о сем, короче ни о чем, а потом Лика поплелась к себе на шестой. Лифт, конечно, не работал.
Впереди был обычный пустой вечер. Вариантов его заполнения было два – тупо глядеть в телевизор или шарить по мировой паутине в поисках все той же информации, которую среднестатистическим гражданам скармливают по телику.
Порой женщине казалось, что реального мира нет, есть только картинка, которую показывают зрителям, убеждая в ее реальности.
Душа не лежала ни к одному варианту. Все эти землетрясения, наводнения, цунами, военные конфликты в дальних и ближних странах, все эти цветные революции, митинги, стояния и противостояния, долженствующие вызвать в душе обывателя чувство удовлетворения, что все это происходит не с ним, а ему живется спокойно, а значит, хорошо, своим обилием и постоянством вызывали обратный эффект – невозможности принятия такого количества отрицательной информации. Хотелось чего-то светлого и спокойного. Закон диалектики – отрицание отрицания. Но этот закон, по-видимому, подзабыт владельцами СМИ – дирижерами сознания и подсознания миллионов телезрителей, пытавшимися с маниакальным упорством доказать, что тем лучше оставаться у своих телевизоров и ни в коем случае не пытаться выходить на улицы, заполненные террористами-сепаратистами, сутенерами-проститутками и полицейскими-оборотнями.
Лика решила совершить подвиг – пройтись по магазинам в поисках требуемой минералки, доставить удовольствие сестре и отвести гром и молнии от головы Сонечки.
Минералку в стеклянной таре как будто ветром сдуло с прилавков. В больших супермаркетах продавщицы, мило улыбаясь, предлагали купить что-либо другое или зайти завтра. В небольших магазинчиках, таких маленьких, в которых мог находиться только один покупатель, а второму просто ногу поставить некуда, объясняли, что завоз будет только в понедельник.
Лика удалялась все дальше и дальше от дома, методично заглядывая во все продуктовые магазины. Но, как говорится, Бог вознаграждает упорных. В конце концов, посчастливилось и Лике. В одном очень небольшом магазинчике, скорее даже в лавочке, или, как их сейчас называют, будке она увидела желаемую бутылку "Боржоми" со знаменитыми, тисненными возле горлышка оленями.
- Дайте мне, пожалуйста, две бутылки, - попросила женщина.
- С вас два лари, - сказала продавщица и поставила на прилавок вожделенный напиток.
 Лика протянула деньги и взяла покупку.
- А тара? – спросила продавщица.
- Какая тара? – удивилась женщина. Современный сервис не предполагал такой сложности.
- Мы торгуем в розлив, поэтому должны сдавать тару, - объяснила продавщица.
- Что же мне делать? У меня нет бутылок, и живу я далеко отсюда, - обескураженно произнесла Лика. Вожделенная вода опять уплывала от нее.
- Ничем не могу помочь, - непроницаемо ответила продавщица. На Лику дохнуло знакомым, но уже подзабытым "ненавязчивым советским сервисом".
Лика машинально оглянулась вокруг. И вдруг поняла, что она, переходя от магазина к магазину, добралась до места, где неподалеку живет Лиана, подруга ее сестры. У нее точно найдутся две пустые бутылки из-под "Боржоми".
- Я сейчас принесу вам бутылки, - сказала она продавщице.
Та согласно кивнула головой и, наконец, улыбнулась, сразу превратившись в милую девушку.
Лианин дом находился недалеко, но к нему вела такая крутая улица, что каждое посещение подруги, требующее прямо-таки альпинистских навыков, можно было приравнять к покорению Эвереста. Даже тбилисские таксисты, виртуозы своего дела по преодолению горбатых улочек грузинской столицы, соглашались подниматься в этот район только за тройную плату. И то не до конца. Последний и самый крутой участок все же приходилось преодолевать пешком. Он был такой узкий, что машине негде было развернуться, чтобы выехать из тупика, в который жители своими стараниями превратили эту некогда двухрядную улицу.
С грехом пополам, проклиная неприспособленную для скалолазания обувь, а также с ужасом представляя предстоящий спуск в этих самых новомодных туфлях, Лика добралась до цели.
Выбежавшая на ее трезвон Лиана после положенных объятий и поцелуев с некоторым сарказмом спросила:
- Вам, девушка, телефон для чего нужен – для утяжеления сумки или еще для каких-либо целей?
- А в чем дело? – удивилась Лика, достала из недр необъятной сумки мобильник. – Бог ты мой, да здесь более десяти вызовов, да еще и СМС есть. Чума на мою голову, - повторила она любимую присказку Лианы.
- Вот-вот, битый час до тебя дозвониться не можем.
- Сама не могу понять, в чем дело, - сказала Лика. – Слух пока отличный, слышу даже то, что мне не следовало бы слышать, чужие телефоны слышу раньше их хозяев, а на свой собственный никакой реакции. Просто в упор не слышу. Особенно когда он в сумке.
- Ну, повесь к себе на шею, как это некоторые делают – в специальном чехольчике на тесемочках, - посоветовала подруга.
- Вот только среди моих цепочек и ожерелий чехольчика и не хватало, - усмехнулась Лика – большая любительница всяческих украшений. – Кроме того, боюсь, что я его и в этом случае не услышу. По-видимому, мобильный телефон не вошел в мою жизнь и не принят моим организмом, вот мозг и не воспринимает его звук, отметая, как ненужный фон.
- Пора вводить, очень нужная вещь, скажу вам, - посоветовала подруга.
- Да я никогда не была особенно любительницей телефонных бесед. Все-таки предпочитаю разговор с глазу на глаз с собеседником. Кстати, а в чем дело? Из-за чего весь сыр-бор? – перевела она разговор.
- Вон, слышишь, гудят родимые, только тебя не хватало.
- А по какому случаю банкет? – удивилась женщина. – Как будто ни семейных, ни престольных праздников не предвиделось. Или я что-то путаю?
- Просто экспромт, а как знаешь, экспромт всегда более удачен, чем заранее подготовленное мероприятие. Приехала подруга из Ростова, с которой лет десять не виделись, и с тремя нашими общими подругами внезапно нагрянули. А тут еще твои, проезжая мимо, заехали. Полный сбор, только тебя не хватало. Вот мы и стали к тебе звонить. А ты игнорируешь наши вопли к тебе, -  с наигранной укоризной сказала Лиана и тут же сама рассмеялась. – Но Бог есть на свете, он услышал наши мольбы и привел тебя к нам.
Лика по привычке сразу же прошла вместе с Лианой на кухню, очень уютную и за это служившую постоянным местом частых посиделок семейных друзей. Но сегодня гости ввиду своей многочисленности находились в гостиной. По дороге она увидела племянника и издалека махнула ему рукой.
Через несколько минут, проходя с несколькими тарелками из кухни в комнату, она опять увидела племянника, который вместе с Ириной курил. Лика направилась к ним и хотела уже окликнуть сестру, которая сидела спиной и не могла ее видеть, но в этот момент услышала:
- Опять она здесь. Прямо никуда нельзя пойти, чтобы Лика тут же не оказалась в этом месте.
Кровь прилила к голове от этих слов. В ушах сразу же зашумело, в глазах все поплыло. Лика не слышала, что ответила сестра. Да если бы и услышала, все равно ничего не поняла. В голове набатом звучали слова племянника. Скорее всего, в другой момент и в другом месте она на них даже и не обратила бы внимания, но сегодня они почему-то прозвучали очень обидно. Она сама не смогла бы объяснить, что на нее нашло – то ли долгая дорога вывела из привычного доброжелательного состояния, то ли проснулась двоюродная бабка с материнской стороны, очень крутая женщина, требовательно относившаяся к окружающим, не допуская никакого панибратства и пренебрежения к своей персоне, на корню пресекая все случайные поползновения. В общем, вожжа попала под хвост.
Значит, она лишняя, выходит, она слишком много времени проводит в семье сестры, и это напрягает ее членов, вызывает их неудобство и, соответственно, недовольство ее присутствием, а в глаза они стесняются ей сказать. Господи, какая же она толстокожая, если до сих пор это не почувствовала.
Лика развернулась, на негнущихся ногах вернулась на кухню, осторожно положила тарелки и схватила сумку. Она старалась все действия производить очень аккуратно, чтобы никто не заметил ее состояния и не остановил расспросами. Слезы застилали глаза, и она почти ничего не видела, когда спустилась по лестнице и вышла из дома.
Ей хотелось бежать прочь, подальше от этого места, но слова все звучали и звучали в голове. Она уже не могла понять - слова это звучат или кровь в ушах звенит:
- Опять она здесь!
За что они так с ней. Она так любила их всех – и сестру, и ее мужа, а детей просто обожала. У Лики не было своих детей, и племянники в ее сознании были ее детьми. Особенно она любила племянника, считая, что именно он, а не девочки, похож характером на нее, находила в нем свои черты и радовалась, что ее продолжение останется в мире. Самое обидное, что эти слова сказал именно он.
Обида. Она как жаба сидела в груди у Лики, перекрывая доступ воздуху, мешая дышать, застилая сознание, не давая трезво мыслить, напрочь отметая всякую логику и подсовывая в память всякие мелкие неурядицы – как ее забыли о чем-то предупредить, а в другой раз, наоборот, предупредили, но неправильно, а еще раз… Случаев было много, и у каждого было свое объяснение, но сейчас эти объективные причины забылись, как забылось все доброе, хорошее, что было между ними. В этот момент она не помнила, как долго лежала в больнице, и сестра, каждый день навещая, была единственным связующим звеном между ней и остальным миром; не помнила, как после гибели мужа вся семья Ирины полгода отхаживала ее, как племянницы по очереди ночевали с ней, боявшейся одной оставаться в большой квартире; как она бедствовала, оставшись без работы, а сестра, сама будучи в тяжелом положении, помогала, пока Лика не встала на ноги. Все это обида засунула куда-то глубоко в подсознание, заслонила собой, выпятив себя на первый план.
Голова раскалывалась, в ушах звенело, громыхало, гудело, в глазах от навернувшихся слез ничего не было видно. Куда она двигалась, куда ставила ноги, Лика не понимала, да и ни о чем не могла думать. В какой-то момент она поняла, что к ней стремительно приближается земля.
Перед глазами были камни брусчатки. Неровные камни, местами выбившиеся и унесенные дождевым потоком, с проплешинами, кое-где залитые бетоном, а где-то покрытые островками асфальта. Грязная пыльная улица, которую давно не мыл дождь, в кляксах туты и собачьих экскрементах.
Лика не сразу поняла, что лежит, потом, поняв, захотела подняться, но не смогла. Она попробовала позвать на помощь, но звука голоса не услышала. Она закричала еще громче, но опять звука не было. Начали собираться прохожие. Лика поняла, что слышит чужие голоса, но своего голоса не слышит. Она раздирала рот в крике, что вон там, в соседнем доме, живет ее подруга, что там находится ее сестра, но ни одно слово не вырвалось из ее пересохшего горла.
Издалека раздался звук приближающейся неотложки. Из правого глаза Лики скатилась одинокая слеза и смешалась с дорожной пылью.   


Коллаж Ирины Амбокадзе