Привычный тусклый свет подъездного фонаря придал мне уверенности. Обстановка, что была такой родной, позабылась за каких-то шесть дней. Я не стала вызывать лифт и по старой привычке поднялась по лестнице. Достигнув нужного, седьмого, этажа, я подошла к знакомой до боли двери. Ключей у меня при себе не было, видимо я потеряла их, когда Слендер нес меня в особняк. Я хаотически позвонила в звонок. Не дождавшись никакого ответа, стала постукивать в дверь. Время было позднее, к тому же выходного дня. Дома должен был хоть кто-то быть.
Когда мой стук в дверь стал более грубым, я заметила, что она с легкостью пошатывалась под моей рукой. В мою голову пришла «гениальная» мысль дернуть ручку двери. Она, к моему удивлению, оказалась не запертой. Это странно, ведь родители всегда закрывали дверь даже тогда, когда находились дома.
Я толкнула дверь и она распахнулась. В коридоре было темно. Свет не горел, да и за окном темень уже была. Нащупав и щелкнув переключатель, я немного опешила – он не работал.
- Мааам! Паап! – я попыталась привлечь к себе внимание, но отзыва не последовало.
Стянув ботинки, я проследовала к гостиной комнате, в которой проводили вечера мои родители. Дверь была прикрыта. Когда я подошла к ней, то мне почудилась, будто я ступила на что-то мокрое и вязкое. Из-за темени было не ясно на что. Толкнув дверь в гостиную, я на мгновение подумала, что все же никого нет. Не переходя порог, я попыталась нащупать переключатель, что был на стене. Пока я бродила рукой по шершавой поверхности, вновь почувствовала маслянистые пятна чего-то влажного, но достаточно густого. Наконец, нащупав переключатель, моя рука уверенно стукнула по нему.
Моим глаза предстала картина, что стерла чувство восприятия, стерла прошлое и будущее, уничтожила меня. Обдав кислотой мою душу, выпотрошила и ее. В виски ударяло звонкой дробью, так шумно, так резко. Холодный пот засочился по спине, а руки дрожали так, словно их прислонили к гигантским, визжащим на всю мощь колонкам. Ноги подкосились, и чтобы не упасть я облокотилась о дверной косяк.
Их тела. Нет, остатки от их тел в неестественных позах лежали на ковре, что когда-то был светло бежевый. Его цвет приобрел оттенок сочащейся раны, разорванной, кровоточащей плоти. Стены, диван и прочая мебель частыми пятнами и длинными брызгами были покрыты массивным количеством крови.
На лицах тех кусков мяса, что я, когда-то называла «мама» и «папа» застыли обезображенные выражения. Они источали обреченность, страх, дикую боль. На женском теле виднелись глубокие раны, из которых до сих пор сочилась кровь, они были покрыты по бокам чем то белым, как будто их посыпали солью или мукой. По бокам от других ран зияла пена, словно их поливали уксусом или, может даже кислотой. Ее грудная клетка была раздроблена, несколько ребер торчали в разные стороны, с них свисали массивные куски мяса. Лицо было сильно разбито. Зубов, в распахнутом в немом крике боли рту, я не увидела вовсе. А волосы, ее пышные светлые волосы, клоками валялись вокруг нее.
Отцовского лица, будто не было вовсе. Ни глаз, ни носа, ни губ, ни его красивых, серых глаз – сплошное месиво, кровоточащая дыра. Руки были неестественно выгнуты назад, а из локтей торчали, покрытые багровым мясом кости. Вспоротый живот извергал густую массу, видимо, бывшую когда-то внутренними органами. Его поза была еще куда неестественнее положения рук. Обнаженные ноги были залиты кровью, словно из кувшина. Ногти почти отсутствовали, а некоторых пальцев не было вовсе.
Я отшатнулась и свалилась на пол. Глаза нервно дергало, брызнули слезы. Мне с трудом удавалось их сдерживать. Грудную клетку сдавило режущее чувство, практически физически болезненное. Сердце билось о ребра с таким стуком, что он оглушительно отзывался в барабанных перепонках. Я попятилась к выходу вдоль коридора, не отрывая дрожащих глаз от картины, что простиралась за дверью гостиной комнаты. Горьковатая жижа подступала к горлу, я чувствовала, как срабатывает рвотный рефлекс. Всячески сдерживая позывы, мои ноги кое-как подняли меня, и я тут же рванула за дверь. Пока я спускалась по лестнице, ноги дрожали так, будто подо мной бушевало землетрясение. Руки лихорадочно придерживали обмякшее тело о стену, стоило их чуть расслабить, и я тут же падала. Мне большого труда стоило добраться до двери, что выходила из подъезда. Когда мне таки это удалось, пересекая ее порог, я споткнулась и шмякнулась на четвереньки перед дверью. Организм больше был не в состоянии сдерживаться. Все, что я так старательно сдерживала в себе, с характерным звуком изверглось из моего рта. Рвота густой массой обрушилась на асфальт. Я судорожно откашлялась и обтерла тыльной стороной ладони рот. Проходящие мимо люди с отвращением глазели, на происходящие со мной судорожные движения, но подойти никто так и не осмелился. Я кое-как отползла от тошнотворной массы и села на колени. Горло ссохлось до болезненного состояния, а привкус рвоты доводил до исступления. Трясущееся в судорогах тело надрывисто всхлипывало, из глаз потоком лилась горьковато-соленая жидкость. Я задыхалась в пепельно-черном чувстве горечи, отчаяния, боли.
Я одна, совсем одна. Все, что у меня было, все, чем я, когда либо дорожила, было размазано по полу моего собственного дома. Неподвижность их тел вопила моему сознанию о дальнейшей бессмысленности моего существования, хотелось умереть, распластаться на асфальте и испустить дух. Их нет, нет и меня, я умерла вместе с ними, моя душа была теперь изуродована не меньше их тел.
В следующее мгновение на мое плече опустилась горячая, слишком горячая, немного волосатая мужская рука. Обернувшись, я увидела лишь крупный силуэт, лицо которого было спрятано бод капюшоном, только улыбка, злорадная, звериная ухмылка, с длинными острыми клыками, виднелась под ним. Приблизившись ею к моему уху, он прошептал грубым, хриплым голосом мою будущую новую порцию боли.
- Живописное зрелище, не правда ли? – я чувствовала, как он произносит это сквозь растянутые в улыбке губы.
Вторая его рука грубо сдавила мое другое плече, и он резко поднял меня на ноги. Я неслабо пошатнулась от такого движения, к горлу снова подкатила отвратная жижа, которою я с большим усилием сдержала.
- Тварь, ты… - мой рот был грубо зажат какой-то тканью, от которой резко пахло спиртовым раствором. От него рвотный позыв лишь увеличился, но прежде чем я не успела его сдержать, в глазах помутнело, и мое сознание покинуло меня.