Чужие огороды
* * *
Человек хотел есть.
И – не ел.
Не то чтобы у него не было еды. Напротив, холодильник был забит пусть и не самыми изысканными продуктами, но съедобностями, вполне достойными взыскательного желудка гурмана.
Было чем эти продукты и запить. Но бар и коллекция рюмок напрасно томились в ожидании своего хозяина.
Депрессия?
Да нет, пожалуй, так – просто фантастически мерзотное настроение.
В таком настроении ему, несмотря на богатую комплекцию, было противно даже думать о еде, а вы говорите...
Ах, это не вы говорите? А, радио… Ну да…
Там много чего говорят смешного, не имеющего ничего общего с действительностью…
Например, нашего голодающего по воле своего взбалмошного характера знакомца уже неоднократно по радио принародно (даже точнее – привсенародно, ибо радио это федерального значения, а не местечковая FM-трепалка) называли гением XXI века.
Нет, ну, сам-то он только гыгыкал, когда это слышал, но остальные-то «россияне», все еще имеющие нелепую привычку принимать на веру все звуки из любого репродуктора, транзистора и ретранслятора, наивно полагали, что это так и есть.
По радио же сказали, что ты…
Нашего персонажа звали Марс. Так прямо в паспорте и написано: «Марс». Хотя он не был представителем ни Уфы, ни Казани, а вот поди ж ты… И, кстати, в паспорте его неказанско-неуфимское происхождение тоже было отражено: «Белкин». А не как-нибудь иначе. Марс Белкин.
Ну что делать, если его угораздило родиться в год покорения космоса. Тогда все только-только забредили межпланетными полетами, и офанатевшие родители нарекли своего первенца Марсом. Спасибо, хоть не Юпитером…
Директор Марса переименовал.
«Нет, ты сам-то подумай! – пыхтя и отдуваясь, утирал свою лысину директор. – Конечно, если ты жаждешь всю жизнь фотографировать детишек в садиках и прыщавых подростков для выпускных альбомов, то ничего, сойдет и так! Какая им разница? Хоть «Марс», хоть «Сникерс»! Но если ты хочешь делать блестящую карьеру (а я тебе ее организую в полгода!), то никакой этой кондитерщины! Забудь!»
«Ага. Мне и паспорт переписать? Иван Айвазовский, типа?» - попытался взбрыкнуть будущий гений и светило отечественной художественной фотографии.
«Айвазовский – это перебор, – поморщился директор и пощелкал пальцами, словно вызывая из небытия новые конструктивные идеи. – Сильно отличаться не должно… Не должно… Нет… не надо этого… Айвазовский? Нет. Нет-нет… Марс… Марс… О! Марк! Да! Марк! Отлично! Годится! Да-да-да! Что? Заткнись! Тебя никто не спрашивает! Как там тебя – Белкин? Да! Нет! Не Белкин, а Беклин! Вот! Всего две буковки в фамилии меняем местами, одну заменяем в имени – всё! Другой человек! С этим уже можно работать! А то «Марсик-Барсик», тьфу! Самому-то не противно?»
Да нет, не было ему противно, потому как привык.
Хотя…
* * *
Мистер Дастин Ретфорд был вне себя.
До открытия ежегодного Голдстоунского фестиваля в Ворлд Галери оставалось меньше месяца, а претендента на высшую награду фестиваля – нет.
Это неловкое чувство, как если бы тебя пригласили на вечеринку по случаю помолвки твоего племянника, где все собрались, включая родителей и друзей, и тут вдруг выясняется, что нет ни виновников торжества, ни шампанского, из закусок – только какой-то вздор из итальянского ресторана, а у тебя вдобавок разошлась молния на ширинке.
Отсутствие минимум двух претендентов на статуэтку «Голд стоун» означало провал фестиваля.
Провал фестиваля означал падение с лестницы, которую Ретфорд выстраивал больше четверти века.
Падение означало катастрофу, после которой почти невозможно оправиться.
Это нокаут.
Всё.
С тобой перестают здороваться.
Первыми – те, кто еще на днях мечтал видеть себя в списке спонсоров, а последними – те, кто еще вчера умолял дать автограф…
Главной изюминкой фестиваля все эти годы был скандал. Обязательный, всенепременнейший скандал! Когда публика, глядя на работы высших номинантов замирает в шоке, а потом взвизгивает: «Оу! Это совершенно невыносимо!». И еще год после этого главные редакторы рвут друг другу глотки за право тиражировать работы, вошедшие в шорт-лист…
Да, в этот раз работ второго эшелона было более чем достаточно.
Но что касается гвоздя, большого ржавого гвоздя в пятую точку общественного мнения – вот этого не было и в помине.
И вы считаете, что в подобной ситуации были бы спокойны? Бросьте! Не поверю!
Агенты Ретфорда спали уже часа по три, пытаясь в остальное время суток выцепить хоть что-нибудь мало-мальски подходящее.
И вдруг…
Нет…
Не может быть!
Пол Карпински, двадцатидвухлетний поляк, родившийся в Оклахоме, на которого смотрели как на необходимое недоразумение и неизбежность, подобную пока еще не вырезанному аппендициту, ворвался в кабинет мистера Ретфорда, минуя секретаршу.
Такой фортель означал либо грядущее повышение Пола по службе, либо его скорое самоубийство. Но вечно неунывающий поляк вместо приветствия протянул Дастину Ретфорду свежий номер журнала «Прайм».
- Что? Что?! Ну… - только и воскликнул в первые секунды мистер Ретфорд, бросив взгляд на обложку журнала.
- Да? А? Не так ли? – уморительно сморщив конопатый нос, пробурчал Пол.
- Да так! Так! Разорви тебя бегемот! Найди мне автора! Живо! А потом сможешь обналичить свою вечно пустую карту… Давай-давай-давай!
Пол выскочил из кабинета, лихорадочно прикидывая, на что потратит обещанную премию…
* * *
Прореченная директором метаморфоза, действительно, произошла. Имя «Марк Беклин» лет пятнадцать назад открыло те двери, которые были закрыты для «Марса Белкина». Конечно, не только имя. Но и те хрустящие бумажки, которые во все века лучше любой отмычки вскрывают какие угодно двери, ведущие на Олимп. Бумажки эти принадлежали директору. И они позволяли говорить ему то, что он на днях высказал Марсу… или как там его теперь?
«Я в тебя столько бабла вбухал, а ты в меня теперь свои ерепеньки кидать? – бушевал директор, с трудом переводя дух в столичном, пахнущем горящими торфяниками, воздухе. – Дурачок! Проект «Марк Беклин» создан не для того, чтобы ты что-то там о себе думал! Ты кто? Ты – какой-то там Марс Сникерсович, вот ты кто сам по себе! А всё то, чего ты достиг – это результат нашего совместного труда! Чего лыбишься? Ты пока кнопочки на своем фотике давишь, я в это время пороги обиваю в кабинетах всякой гламурной сволочи! Чтобы Марк Беклин не слезал с их страниц! И что в ответ?»
«Да ладно! Я же отрабатываю! Как говорится, «всё в дом, всё в семью!» - вяло попытался протестовать Марс.
«Молодец. Еще бы ты не отрабатывал! Уже щелкал бы лица передовиков на своей фабрике! Или где там? В колхозе?» - раскалялся директор.
Марс уже давно понял, что лучше отмалчиваться, потому что директор изо всех сил старался вывести Марса из равновесия, чтобы потом насладиться своим положением директора, спонсора и хозяина Марсовой судьбы в одном лице. Поэтому – «спокойствие, только спокойствие!», как говорил великий Карлсон…
«Что это? А? Я тебя спрашиваю! Что это?» - директор размахивал только что отпечатанным постером.
«Да что просили, то и это!» - отмахнулся Марс.
«Что ты, милый! Ты приболел? Нет? Я просил символ новой России! Я просил взорвать креативом устои посттоталитарного общества, а ты мне что суешь? Рекламку «Аэрофлота» из 70-х? А?»
«Чего надо-то? Девок просили? Нате вам девок! С элементами эротики? Нате вам с элементами! Символ России? Нате вам символ! И Россия, и демократия по цене мавзолея – чего еще-то?» - не выдержал-таки оскорбленный художник.
«Тьфу ты-й… – выругался в сердцах директор. – Для дебилов поясняю. То что ты намалякал – эти девки в тюлевых занавесках на фоне Кремля – это прошлый век. Нет! Это даже прошлое тысячелетие! В таком ключе реально делали рекламу для интуристов в начале 70-х. Я тебе завтра календарик принесу из своей коллекции, плагиатчик хренов…»
«Кто?!»
«Заткнись и слушаю дяденьку директора. Сейчас мы делаем не для интуристов. Сейчас мы сами – интуристы на этом празднике жизни. Мы должны сделать что-то дерзкое, яркое и незабываемое! Чтобы минимум полгода светиться на первых местах по всем нужным рейтингам! Ты пойми… Да, то, что ты сделал – это хорошо. Это красиво. Но это не нужно…»
«Красиво – не нужно?»
«Нет. Не нужно. Тебе это нужно, а им это не нужно. А нам должно быть нужно то, что нужно им, потому что они от нас этого ждут!»
«Сам-то понял, что сказал? Без стакана не всосать…»
«Вот поэтому я – твой директор, а не наоборот. Не перебивай. Ты думаешь, фильм «Возвращение» Звягинцева получил международный приз потому, что это гениальное произведение? Чушь! Просто жюри увидело в нем ту Россию, которую они ожидают и – главное, хотят! – хотят видеть: мрачную, странную, темную, непонятную и потому страшную… А почему Мамонову после «Острова» в Италии руки целовали – знаешь? Ни хрена ты не знаешь!.. Чего сидишь? Наливай, раз обещал!.. Так вот Мамонову руки целовали потому, что увидели в фильме «Остров» в лице Мамоновского персонажа бунт против официальной РПЦ, а это любому католику как тебе двенадцатилетний «Джонни Йокер»… Понял, остолоп?»
«Ни хрена не понял. Будем!»
«Будем! Всё ты понял, гад. Все эти конкурсы и фестивали задают общемировой дискурс, тенденцию в моде, вектор креатива, по которому в ближайшее время будет развиваться то или иное течение. Хочешь быть в струе – следуй».
«В струе? Не, не хочу. Хочу поперек струи».
«Валяй. Только сам. Без меня. Много ты напоперек-то сделаешь, умник? Хренушки, заюшки. У тебя пара дней. И всё. Хорош халтурить и бухать. Работай! Нам еще долги добивать за твою студию и за новую машину…»
* * *
Тюлька и Парафин не были мужем и женой. Даже сожителями их можно было назвать с изрядной долей иронии.
Парафин жил в пятикомнатной коммуналке на первом этаже. И жил как король.
Король в коммуналке? – удивляетесь вы.
Элементарно, джентльмены!
Ибо три комнаты из пяти пустовали и находились под замком (муниципальная собственность, понимаешь!), в четвертой с незапамятных времен жил Парафин, а в пятой – дверь была выбита еще в начале горбачевского «сухого закона», потому пятая комната постепенно «опарафинилась». Ну, в смысле, Парафин ее тихой сапой подмял под себя.
Вообще про Парафина ходили мутные слухи. Поговаривали, что он из «сидельцев». Хотя характерных синих перстней на пальцах не носил. Однако любил метать в дверь своей комнаты заточку, сработанную из где-то раздобытого штыка трехлинейки. Потому лишний раз открывать дверь к нему в комнату никто из здравомыслящих алконавтов не желал, да Парафин и сам никого не приглашал в свои «апартаменты»: шумные компании собирались на «нейтральной земле» - на как бы приватизированной Парафином второй комнате.
Когда-то среди регулярных компаний, празднующих удачную сдачу посуды (а позже – металлолома разного цвета), в «гостиной» Парафина появилась Тюлька. Тихая забулдыжка, давно сбившаяся со счету своих «бой-френдов», квартир, комнат, гаражей и помоек, где она ютилась в ожидании своей Птицы-Удачи.
И Удача, похоже, повернулась к ней своей пропитой рожей. У каждого ведь своя Удача, не так ли?
Парафин гонял Тюльку за водкой и закусью; гонял за деньгами по соседям; иногда и просто гонял из удовольствия – «штоб, значить, знала, где хозяин в доме кто!».
Деньги жлобливые соседи Тюльке давать перестали уже давно. Да задолбала, потому что! Шляется с этажа на этаж, канючит с вечно виноватой мордой и понятно же, что никто никогда эти взятые «до получки» не вернет, потому как это и есть «получка», успешно пропиваемая очередным «трудовым коллективом», собравшимся у Парафина за столом.
Ну нравится вам такой образ жизни – ну и живите! Соседи-то причем? С какой лиловой радости они должны спонсировать чье-то сомнительное удовольствие, результаты которого потом еще долго воняют по углам подъезда, мыть который перестали сразу после путча ГКЧП?
Была только одна квартира, где Тюльке еще оказывали материальное удовольствие, но туда попрошайка заглядывала только в крайнем случае.
Это была квартира на пятом этаже, в которой находилась переделанная из двух трехкомнатных квартир фотостудия Марка Беклина.
* * *
Ретфорд блаженно расположил свои ноги на столе и закурил. Нет, обычно он в кабинете этого не делал. Но сейчас был необычный момент, право слово…
Глотая дым дорогой сигариллы, он снова и снова рассматривал пахнущую краской обложку журнала, который выйдет только завтра.
- Да… - бормотал Дастин. – Взорвем старушку Америку… Рановато вы списали нас в секонд-хэнд, джентльмены! Рановато… С этой девочкой мы выживем… Да! Осталось найти тебе кого-то в пару, крошка…
- Мистер Ретфорд, к вам мистер Свенсон…
- Да-да! Конечно! Да, Мэри, и два кофе, пожалуйста…
В кабинет вплыл нескладный двухметровый господин в костюме, который больше говорил о наличии в машине мистера Свенсона отличного кондиционера, чем о плохой погоде за бортом…
- Как дела, бойскаут?
Цепкий взгляд вошедшего молниеносно оценил ситуацию.
- Что, коршун Дасти уже вырвал свой кусок? – усмехнулся гость, кивнув на «Прайм». – Кто эта красавица?
- Это, дружище, жена какого-то талибанца. Пыталась бежать от любимого мужа, ее отловили и по закону шариата отрезали нос. На память.
- Фантастика…
- Да, Сэмми, это просто подарок судьбы!
- Ну да, ну да… Не забудь про благодарственную мессу. Ты ведь, кажется, все еще католик?
- Эх, дружище…
Секретарша внесла подносик с двумя крошечными чашечками кофе.
- А вот кофе, судя по запаху, у тебя по-прежнему прекрасен…
Друзья помолчали, смакуя напиток, который опрокидывал представление об американцах, пьющих исключительно растворимую дрянь без кофеина.
- Значит, говоришь, сыпнем пороху под хвост?
- Сыпнем, Сэмми, сыпнем… Эта дикарка принесет нам удачу, но… Ты же знаешь, по условиям - номинантов должно быть минимум два. Лучше больше. Но всё остальное…
- Трэш?
- Полный. Калька с предыдущих победителей. Пустота…
- А ты все-таки вернись к теме Восточной Европы. Там после коммунизма может что-нибудь появиться стоящее. Посмотри, Дасти. Ты же знаешь, что самое неожиданное живет там, где рассчитываешь увидеть ожидаемое.
- Да ребята ищут и там. Но пока кроме нескольких репортажей от «Фэмен-экшн» ничего нет.
- «Фэмен»… Это что?
- Да движение какое-то там артхаузное в Киеве… Ну это часть России, отделившаяся в 91-м.
- Что ж, на худой конец сгодятся и эти. Для компании. Но надо усилить. С Москвой свяжись. Там же были у тебя знакомые?
- Были, дружище, были… Трясем, но пока… Ты же знаешь, с каждым годом с русскими всё сложнее. Аппетиты у них растут быстрее, чем наши прибыли.
- Ладно, Дасти. Мне пора. Не останавливайся. Ты же знаешь, что значит для нас это дело.
- Да уж, дружище…
* * *
Марк-Марс нехотя подбрел к входной двери.
Щелкнул замком.
Тюлька сразу забубнила хнычущим голосом свою старую песню.
В нос Марку рубанул непривычный аромат: смесь алкогольно-табачного перегара с застарелым запахом мочи и невесть чем еще, не менее вдохновляющим на побег.
Он отшатнулся.
«Тьфу, собака!» Никак не мог привыкнуть к недавно переделанному порожку, постоянно с него соскальзывал, чуть не подвернув ногу.
Тюлька, расценившая отступление хозяина квартиры-студии как приглашение войти, тут же прошмыгнула в прихожую.
«Денег тебе? А мне кто даст денег? Я их, между прочим, не рисую и не ворую! Я их, между прочим, зарабатываю!»
«Я верну…»
«Ага! С прошлого года возвращаешь!»
«Не, честно… Просто щас ваще пусто…»
«А ты работать не пробовала? С корешками со своими? А? Двор там мести, подъезды мыть? Или вы только их засирать умеете? А?»
«Да ладно, чо… Дай, я отдам…»
«Заработай!»
«Гы… А чо… Я могу…»
Тюлька расстегнула молнию на засаленной ветровке.
В голове у Марса стрельнуло. Уж виновата в этом столичная жара с торфяными пожарами или «Джонни Йокер», но наш фотогений прищурился:
«А заработай! Давай! Пошли!»
Они прошли в его павильончик, расположенный вместо одной из бывших трехкомнатных квартир. Мастер включил студийный свет.
«Чего стоишь? Вот стул – скидавай на него свои манатки и садись вот сюда…»
Он подвинул к старинному стулу с витыми ножками и изящной спинкой столик из той же эпохи раннего Саши Черного.
«Всё скидавать?» - несколько смущенно спросила Тюлька.
«Ага. Давай поживей. Время – деньги».
«Не. Всё – не могу. Меня Парафин убьет…»
«А ты ему не рассказывай. Сто баксов. Вот они. Видишь? Не в долг. Насовсем».
Тюлька застопорилась. Таких денег она отродясь в руках не держала, потому ее уставший от алкоголя мозг дал сбой.
«Мало? Ладно. Двести! Но ни копейки больше! Или двести, или – пошла вон отсюда!»
Тюлька стащила с себя трико с оттянутыми коленками.
Идеи замелькали в голове фотомастера: «Скандал вам нужен? Ща! Момент… Будет вам скандал-мангал… Ур-р-роды…»
Марс сбегал в свои жилые апартаменты, притащил бутылку водки и стакан. Плеснул в стакан, и поставил бутылку на столик рядом со стаканом.
«Садись, давай…»
Обнаженная Тюлька вызывала смешанные чувства: от омерзения, до дикого желания расхохотаться.
«Ма-а-адель, блин…» - подумал Марс.
Давно не мытое тело с пятнами кровоподтеков, морщинистые отвисшие груди, дряблая кожа… Про аромат, сопровождающий сию натуру повествовать не будем, вдруг кто-то из читателей собирается потрапезничать…
Наконец Тюлька уселась на стул.
«Так. Руку на стол положи. Да правую, чудо! Вот так… Плечи разверни… Левое! Ну, где-то так…»
Защелкал затвор дорогой зеркалки.
«Ноги! Так, спокойно… Ну-ка…»
«Слу-у-ушай… А можно?» - Тюлька моляще кивнула на стакан.
«Ага… Валяй…» - не отрываясь от фотокамеры, ответил Марс.
Тюлька, оттопырив мизинец, опрокинула жидкость в рот.
Лицо ее исказила гримаса обиды.
Уронив руки, пьянчужка взглянула на Марса с таким укором, в котором почувствовалась вселенская скорбь обманутого коммунизмом народа, когда тот узнал после ХХ съезда, что Отец народа – не Отец, а…
По дряблым щекам Тюльки побежали слезы.
«А что? Ты думала я тебе водки налью, что ли? Это реквизит, а не пойло! Самая натуральная родниковая вода! А водяры сама себе потом купишь», - бубнил Марс щелкая камерой.
«Фу… Ну всё… Хватит. Одевайся, давай…»
Азарт вдохновения сыто икнул и растворился в торфяном мареве июля. На смену вдохновению вернулось обоняние.
Марс поморщился и швырнул на столик две купюры по сто долларов.
«Забирай. Заработала…»
«Может… Еще чего надо?» – шмыгнула носом новоявленная Чиччолина.
Марс представил прикосновение ее растопыренных ляжек, и его буйное воображение сыграло злую шутку: фотохудожника чуть не вывернуло наизнанку.
С великим трудом подавив комок, подкативший к горлу, он просипел, махнув рукой: «Иди уже!.. И дверь захлопни!»
Тюлька, не спеша, облачилась в свое вонючее тряпье и с поистине королевским достоинством смахнула деньги в карман.
«Обращайтесь!» – гордо вскинув голову, Тюлька направилась к дверям.
Марс только и смог, что потрясенно развести руками в ответ.
…Хлебнув своего любимого «Йокера» гений фотоэксцентрики просмотрел результаты последней фотосессии.
И оскалился.
«А вот вам… Сейчас… Минуточку… Распечатаем…»
Несколько щелчков по компьютерной клавиатуре и печатная машина запустилась.
Плеснув в стакан, Марс направился к своему дивану.
«Красоты вам надо? Получайте свою красоту… Козлы... Уроды…» - бухтел он в пространство, причмокивая «Йокером»…
«…Эй, гений рекламы удобрений, ты дверь закрывать научишься, нет?» - рявкнул где-то поблизости до омерзения знакомый голос директора.
Марс поморщился.
«Здесь столица, а не колхоз памяти Ильича! И вообще, я же сказал, хорош бухать!..»
Тирада директора оборвалась на самой высокой ноте.
Марс привстал, было, с дивана, но выпитый час назад «Йокер» заставил плюхнуться обратно.
В комнату вплыл директор. Его физиономия светилась радостью педофила, только что назначенного воспитателем в детский сад. В руках его был постер с Тюлькой.
«Ты… Ты знаешь, что это?»
Марс зевнул:
«Знаю. Соседка-алкоголичка».
Директор всплеснул руками:
«Нет… Ты все-таки беспросветный тупица… Идиот… Впрочем, таким и должен быть настоящий художник… Умница! Ты – гений, придурок!»
«Что ж ты так орешь-то… Башка трещит… И вообще – определись уже: гений или тупица, придурок или умница… Дай пива – вон, в холодильнике…»
«Перебьешься. Это же то, что нужно! Вот стоит мне основательно тебе навтыкать, как сразу результат! Как в армии: одна торцевая звездюлина заменяет тридцать три «пожалуйста»! Да?»
«Ага! Ты в армии-то был, белобилетчик писихический?»
«Цыц! Ладно, на тебе пиво твое! А теперь слушай сюда: немедленно отправишь превьюшку этого кадра по адресу… Хотя… А, хрен с тобой, сам всё сделаю. Интернет-то хоть не забыл оплатить?»
«Не забыл, кровосос...»
Марс жадно глотал пиво, а директор лихорадочно молотил по клавиатуре компьютера, словно хотел азбукой Морзе заявить всему миру о только что доказанной теореме Ферма…
* * *
- Твоя дикарка с отрезанным носом умерла.
- Что?
- Я говорю – русские убили твою афганку. Всё. Ее нет больше. Растерли в пепел и посыпали пеплом голову всем остальным…
Дастин Ретфорд самодовольно забросил ноги на стол.
Свенсон не понимающе уставился на своего визави.
Хозяин кабинета, насладившись произведенным эффектом, развернул к только что усевшемуся в кресло Сэмми свой ноутбук:
- Смотри. Смотри и запоминай: это наша новая звезда. Мега-звезда.
Свенсон потянул себя за узел галстука.
- Это что?
- Это? Это бомба. Атомная бомба. Я связался с Москвой и через день – результат. Вот он.
- Пока я не вижу результата. В чем он?
- Ха! А что ты видишь?
- Я вижу черно-белый снимок какой-то мерзкой голой старухи со стаканом. А что я должен увидеть еще?
- Ты должен сопоставить название и то, что видишь. И тогда…
- И как у них называется этот натюрморт?
- Да плевать, как он называется у них. Важно, как мы его назовем, и под каким названием это войдет в каталог… Да, у них это называется «Голая правда».
- «Голая правда?»
- «Голая правда». Но я уже переговорил с продюсером автора. Мы договорились о корректировке названия.
- И что ты предлагаешь?
- Я предлагаю… Хм… Действительно… Что же я предлагаю?
Картинно забросив голову к потолку, Дастин выпустил несколько колец дыма.
- Довольно, Дасти, не ломай комедию!
- Я предлагаю назвать это – «Россия Путина». Как тебе? А?
Свенсон задумчиво почесал подбородок.
Голая старуха-алкоголичка смотрела на него с монитора ноутбука. Одна рука ее безжизненно соскользнула на колено, в другой – судорожно зажат пустой стакан. На морщинистых щеках блестят слезы, а в глазах застыла смертная тоска…
- Дасти, ты прав. Твое название в сочетании с этим содержанием… Русские все-таки еще кое-что могут. Их только нужно грамотно преподнести. Кто автор?
- Какой-то Марк Беклин. Говорят, в Москве его хорошо знают.
- Марк Беклин? Я почему-то думал, что у русских другие имена. Переговори с продюсером, нужно поменять имя.
- Уверен?
- Абсолютно. Пусть будет какой-нибудь Иван Сидоров.
- Сэмми! Это пошлость!
- Ну, хорошо. Придумай сам что-нибудь. У тебя это получается лучше.
- Ладно-ладно… Ну…
- Федор Шаляпин.
- Что? А кто это?
- Не знаю. Видел русскую книгу с таким названием.
- Федор – это хорошо… Ну, пусть Федор Медведев.
- Почему Медведев?
- Россия… Медведи…
- Нет, скажут, что мы копаем под действующего президента России.
- А… Ладно. Федор Москвин подойдет?
- Ну… Пусть так. Все-таки лучше, чем Марк Беклин. Совсем уж не по-русски звучит. Так, согласовывай все эти изменения, пусть высылают оригинал снимка в электронном виде и – всё. Фестиваль спасен.
- Мы спасены.
- Да, Дасти, мы спасены. Но напомни русским о сроках и о наших условиях: они должны присутствовать на фестивале. Иначе гран-при уйдет второму по рейтингу претенденту.
- Не беспокойся. Я уже понял этого продюсера. Доллар для него – бог. Все будет о' кей…
* * *
Парафин с Барабаном вернулись с очередного промысла злые и голодные. Их кинули. Они притащили килограммов десять чистой меди, а им не только не заплатили, а тупо отобрали «товар», да еще и наваляли по полной. Нет, Барабану-то что: Барабан и есть Барабан, сопли красные утрет и опять жизни радуется. Что возьмешь с идиотика… А вот Парафину руку правую перешибли крепко.
- Тюлька! Тюлька, зараза, ты где?
«Жутильмены удачи» протопали в «Парафинову» «гостиную», где узрели восседающую за столом Тюльку.
- Ты смотри, Барабан… Мы, значит, кровь свою пролетарскую проливаем, а она – пьянь подзаборная – тут уже сама с собой хороводы водит?
На столе на относительно свежих газетах лежал полиэтиленовый пакет с селедками, покусанная буханка «Бородинского», стояла банка с огурцами и две бутылки водки.
- За вас, мужчины! – изрекла Тюлька и опрокинула в свое нутро явно не первую порцию водки.
Барабан, человек далекий от длительных логических умозаключений и тонких эмоциональных порывов, ухмыльнулся, плеснул в стакан, вытащил за хвост селедку и уселся за стол.
Парафин угрюмо хмыкнул и плюхнулся рядом.
…Ближе к последней трети второй бутылки, когда по традиции шло время песен, начиная от «Ой, мороз-мороз…» и «Напилася я пьяна» до «Только для тебя» и «Ах, какая женщина», лик предводителя песенно-басенного коллектива озарился светом глубокого интеллектуального воспарения:
- Тюлька… Зараза… А ты где деньги взяла? А?
Барабан повернул свое лицо, напоминающее инструмент, в честь которого обрел кличку, сначала к Парафину, потом к Тюльке и глубокомысленно изрек:
- Действительно…
- А для приличной женщины – деньги не проблема! Главное – чтобы оказался плибли… побла… тьфу… по-бли-зости настоящий мужчина. Вот. И всё.
- Я говорю, у кого заняла? От кого бегать теперь?
Недовыпущенный в разборках пар требовал применения. Парафин медленно разогревался.
- Сколько? А?
- А вот! Видал?!
Тюлька швырнула на стол стодолларовую купюру.
- Во как…
- Понял? А то: скока, скока… Сто баксов!
- Угу. А поляну на скамейке нашла?
- Поче… Чо?
- Поляну, на какие лавы накрыла, говорю?
- Дык, на… А… Ой, да чо причапилси-то…
- От-ку-да?!
- Откуда-откуда… Оттуда! Заработала! Вот! Пока вы шлялися с понедельника…
- Слышь, Барабан! Она заработала… Понял?! Мы – не заработали, а она, бляха-муха, заработала… Где ты заработать могла? Чем?!
Тюлька кокетливо повела плечом:
- А чем надо, тем и заработала!
Парфин по привычке грохнул кулаком по столу и выматерился от боли: нет, похоже, все-таки треснула кость в последних разборках...
- Падла… Отвечай по-хорошему!
- Ну чо ты на горло-то опять… Буржуй наш с пятого этажа дал.
- Фотограф?
- Ну…
- Ты ему пол, что ли, мыла? А? Или чо?
- А вот или чо! Чтоб ты знал! Меня еще видные мужчины ценят! Понял!
- Чо в тебе ценить-то, вешалка!
- Женщину!
- Ё-моё…
Парафин вдруг недоуменно посмотрел на Тюльку, как будто протрезвевшими глазами:
- Ах, ты, тварь…
Барабан почуял, что назревает что-то криминальное и разлил остатки водки по стаканам:
- Люди! Выпьем!
Молча выпили.
Парафин вышел и вернулся через пару минут. В левой руке у него была свернутая в трубку газета.
- Барабан, подъем. А ты, зараза, метнулась живо на угол. Еще водки возьми.
Тюлька оскалилась.
- Обижаете, гражданин Парафин… Я деушка запасливая…
Она выудила из-под стола еще три бутылки.
- Ну, допустим… Барабан, пошли.
«Компаньоны», пошатываясь, двинулись на пятый этаж.
- Дави, - скомандовал Парафин Барабану и кивнул на кнопку звонка.
Барабан послушно уронил кулак на клавишу и замер.
Наконец, громыхнул замок, и массивная стальная дверь отворилась.
На пороге возник взлохмаченный Марс:
- Вы чего, соседи, обалдели, что ли? Третий час ночи!
- А ты чо, спишь, что ли? – с вызовом изрек Парафин.
- Представляешь? Уже – да! Точнее – уже нет!
- Так да или нет?
- Чего надо-то? Денег? У Тюльки вашей займите, она нынче барышня состоятельная…
- Во! За Тюльку-то базар и будет! Ты чо, падла, лапы распускаешь? А? Тебе чо, шалав с Тверской мало, а? Чо, деньги есть, дык решил, что купить всех можешь? А? Совсем рамсы попутал, баклан, а? - наступал тщедушной грудной клеткой Парафин на Марса, удивленно слушающего пьяный бред.
- Так, ну-ка, вали отсюда! Проспись! Потом говорить будем!
Марс оттолкнул Парафина и взялся за ручку двери, явно намереваясь ее захлопнуть.
- От, сука!
Парафин взмахнул левой рукой и ткнул Марса газетой в бок.
Фотограф охнул, отшатнулся назад и, захлопывая дверь, саданул ею по правой руке Парафина.
Парафин взвыл и несколько раз пнул по двери, хищно щелкнувшей автоматическим замком.
- Паскуда…
- Да ладно, чо ты, – Барабан с трудом вникающий в происходящее, дернул Парафина за рукав. – Пошли, накатим. Потом его накажем. Пошли.
И выпивохи потопали по лестнице к своей «поляне», где их ждала теплая, но такая вожделенная продукция непонятного происхождения…
* * *
- Слушай, сколько еще можно ковыряться? Дышать нечем! И так всё ясно!
- Да? И чего тебе ясно? Мне не ясно, а ему, вишь ли, ясно…
- Ну проведешь ты потом свое вскрытие, сейчас-то что тянуть?
- Свое вскрытие я проводить не буду. Это уж без меня как-нибудь. Сами.
- Да ладно, Петрович, не заводись. Ты же понял о чем я.
- Я-то понял… И о чем ты, и зачем ты… Да не топчись уже! Сходи вон бутерброд себе сделай, тут холодильник жратвой забит…
- Ошалел что ли?! И так блевать тянет, ты еще тут…
- У ти, какие мы нежные – королевы снежные…
- Петрович, не валяй дурака! Все же очевидно: оступился клиент, упал, неудачно ударился головой… Чего тебе еще-то?
- Песенка такая есть старая…
Много дорожек прошел этот ежик,
А что подарил он дружку –
Сереже и Тане насвистывал в бане
Дырочкой в правом боку…
- И чо?
- Гриб сморчок, вот «чо»… Видишь отметинку на боку у нашего жмурика? А? Да вот! Куда ты… Вот. Да. Ничего не напоминает?
- Напоминает. Очередной глухарь напоминает. А мне это надо?
- Угу. Такую дырочку аккурат оставляет заточка. Например, из трехгранного напильника. Классика жанра… Мнится мне такая картинка. Позвонил в дверку злодей. Видимо, злодей – знакомый. Потому хозяин открыл, не задумываясь… Так, тихо! Не перебивай… Они поговорили, повздорили, злодей сунул терпиле заточкой в печень, тот дернулся и упал...
- Врешь!
- Обоснуй!
- Почему в печень? Удар пришелся бы в левый бок, а?
- Да? А злодей – левша был! Завистливый конкурент-художник! Они многие – леворукие, а часть – еще и заднеприводные! Съел? Едем дальше. Наш клиент, падая, схватился за дверную ручку. Дверь захлопнулась. Всё. Больше к нему в эти дни никто не приходил, ключей ни у кого не было. Так он и пролежал, пока его директор не озаботился.
- Спасибо, дорогой мнительный товарищ. Спасибо, родной. Вот это именно то, что мне нужно. Вот именно это. Сейчас изложу письменно. Руководству… Оперный фершампенуаз! Чтоб я своими руками сейчас глухаря на отдел повесил? Ты спятил? Жмуру почти неделя!
- Неделя… Кстати, забавно… Да… Определенно – плохой подъезд. Несчастливый. Не покупай тут квартиру, Витёк. Ни в коем случае. Никогда.
- Чего это ты?
- А на той неделе мы здесь с Федотовым были уже. Да. На первом этаже три жмура. Палёнки перепили. Не то бомжи местные, не то так – синяки… А какой вывод?
- Какой?
- Простой, Витенька: напитки бери только у проверенных товарищей. Ага. Так что объясни происхождение этой дырочки у нашего тяжело пострадавшего, и я пошел курить.
- А… Зацепили при транспортировке в морг. Вот. Случайно. Об гвоздик.
- Об гвоздик.
- Да. В двери. Петрович, не пей кровь.
- А я кровь не пью. Я пью выдержанный в дубовых бочках виноградный сок.
- Да? Ерша тебе диетического!
- Как это?
- А пива с водой!
- Хорошо. Твой глухарь – не мой…
- А… Уболтал, говорливый. С меня пузырь твоего сока!
- Не моего, а виноградного. И не пузырь, а два.
- Чего?
- Ничего. Дырочка, видишь, какая криминальная? Вот…
- Это не дырочка криминальная, это ты – рожа криминальная и вымогатель.
- Вот чудило! Тебе же навстречу иду, репутацией рискую… Две. Точка.
- Да подавись. Две так две. С получки.
- А вот уж хрен, начальник. С получки ты уже и не вспомнишь. Сегодня.
- Да ты обалдел, Петрович!!!
- Как говорил генералиссимус Суворов: «Продай штаны, а за Россию выпей!» Впрочем, может быть, это говорил и не он. И ты лично за Россию можешь не пить. Хотя в целом совет – дельный. Дай спичку… А чего там директор убиенного-то звонил… Как его…
- Гарбин? В истерике. У них там какая-то поездка накрылась. А сам он как попал в Вену, теперь выбраться не может: нелетная погода.
- Хм… Многие из попавших в вену выбраться потом не могут… Потому – сок. Только сок. Виноградный.
- Да помню я! Вот привязался! Бамажки свои правильно заполняй. А я пойду за твоим соком схожу.
- Вот это правильно, гражданин начальник. Ибо человек человеку – что?
- Ларёк.
- Тьфу…
* * *
Спустя полтора года
Дверь офиса с табличкой «Эхо Мегаполиса» мягко и бесшумно распахнулась.
Вошедший огляделся по сторонам. Сопровождавший его кудлатый персонаж известный всему российскому медиапространству щербато улыбнулся:
- А? Что я говорил? Всё переделали! Ремонтище забабахали – мама не горюй!
- Да… Честно скажу – не ожидал.
- Что ты! Великая сила грантов! Так бы нам еще лет двадцать бомжевать! А тут…
- Правда, не привычно… Нет, правда… Как-то не с руки, что ли…
- Да брось! Тут, правда, шеф наш всё по фэн-шую сделал. Как там в Штатах? Тоже, говорят, всё по фен-шую?
Вошедший расхохотался:
- Чего? Это в России всё и всем давно по фэн-шую. Офэншуели снизу доверху по всей вертикали… В Штатах думать уже забыли про эту китайскую лабудень. Там это как Рерихи для Индии. Пустой звук с привкусом экзотики… Ладно, давай ближе к телу.
- Давай…
Коллеги-приятели прошли в студию, где кипела работа.
- Располагайся… Да! Ты текст пробежал?
- Пробежал пока летел.
- И как?
- Знаешь… Притянуть за уши этого несчастного баболяпа… По-моему хрень полная.
Кудлатый хозяин офиса оскалился прокуренной улыбкой:
- А это неважно… Лешенька, дорогой! Наша задача проста, как те два пальца. Нам надо сделать всё, чтобы к концу февраля рейтинг нашего кандидата упал. И мы это сделаем. А уж каким образом… Хрень или не хрень… Давай, садись поближе к микрофону, через минуту начинаем.
Секунды просвистели, как те мгновения из песни, что как пули у виска, и в эфир полился очередной выпуск весьма популярной у плебса программы.
- Добрый день, дорогие радиослушатели! Вновь с вами я, Алексей Бенциантов, а рядом со мной… Вы не поверите, рядом со мной мой тезка, прибывший только что с самолета – Алексей Завальный! Алексей, я знаю, что ты в Штатах был не с гостевым визитом, не на экскурсии. Что больше всего интересует наших коллег за океаном?
- Добрый день… Да, действительно, я только что с самолета, с корабля на бал, так сказать… Кстати, спасибо за кофе, я еще не успел ни дома побывать, ни позавтракать… Наших коллег интересует многое. И проблема с инвестициями, и постоянные наши газовые скандалы с партнерами, и, безусловно, проблема прав человека в нашей стране.
- Ты хочешь сказать - проблема с нарушением прав человека в нашей стране…
- Да-да, именно с нарушением. И в первую очередь это касается прессы.
- Пресса у нас, как известно, под прессом…
- Совершенно верно. Большое видится на расстоянии, потому, конечно, я думаю, многие вопросы наших коллег, их критика, и понимание происходящего – вполне справедливы.
- А вот какие-то конкретные случаи, какие-то примеры приводились на этих встречах?
- Конечно, чаще всего звучала нашумевшая в свое время история с гибелью известного в России и за рубежом фотохудожника Марка Беклина.
- Почему это их так интересует? Я прекрасно знал Беклина. Марк, вроде бы не принимал никакого участия в политической жизни страны, и вдруг… Чем обусловлено такое внимание?
- А ты сам посуди. Да и вы, дорогие радиослушатели, – тоже. Кстати, я встречался в Штатах с Евгением Гарбиным, директором Марка. Он тоже рассказал много любопытного… Простая хронология. Марк создает очередной шедевр, с которым собирается участвовать в ежегодном международном фестивале в Соединенных Штатах. Его работа называлась «Голая правда». Менеджеры фестиваля предложили Марку переименовать работу. В названии должно было звучать слово «Россия» и… Как бы это…
- Что такое?
- Ну, мы же не должны сейчас называть имена кандидатов в президенты…
- А! Да-да! Конечно!
- Ну вот… В общем, «Россия» и имя того, кого мы не имеем права сейчас упомянуть. Буквально за неделю до окончания сбора работ на фестиваль Марк погибает при загадочных обстоятельствах.
- Чем же они загадочны? Неудачно упал в собственной квартире, разбил голову…
- Ты сам-то в это веришь? Причем в этот же день гибнет еще три человека в этом же подъезде: неприметные тихие алкоголики с первого этажа…
- То есть… Ты намекаешь, что…
- Я просто сообщаю факты. Намекать – не моя профессия.
- Иначе говоря, выстраивается версия, которую никто не отрабатывал?
- Да, мне об этом и говорили наши коллеги в Штатах. Гибнет Марк, чья фоторабота могла вызвать фурор на международном уровне и всплеск негативного отношения в России к кандидату, чье имя там упоминалось в названии.
- Ты уже сказал, что намеки – не твоя профессия, но все-таки... Уж очень хочется знать, чье имя там было…
- Ну, я скажу так, что это имя самого рейтингового на сегодня кандидата.
- А что ты думаешь про тех трех алкоголиков?
- Они вполне возможно были свидетелями так называемого несчастного случая с Марком.
- Или исполнителями…
- Да? А что, вполне возможно и так. В любом случае, мне прозрачно намекнули… Да, вот здесь, как раз намекнули, что эти смерти взаимосвязаны. Но следствие закончено.
- Четыре тела и нету дела…
- Да. И вот пока у нас в стране будут происходить подобные странные смерти, мы никак не выберемся из тупика тоталитаризма. Из того самого тупика, куда нас затащила и продолжает затаскивать «партия мошенников и мародеров».
- Алексей, мы сейчас прервемся на короткую рекламу, а потом поговорим более подробно о твоей поездке.
- Да, конечно…
* * *
Лет сорок назад.
- Деда! Дедуль! Смотри…
Парнишка лет десяти-одиннадцати маячил в окно какой-то коробкой.
Старик подошел к окну. Улыбаясь в прокуренные усы, с напускной суровостью буркнул:
- А что внучок, здороваться-то теперь не надо?
- Ой… Привет! Смотри! Смотри!
- Ну, чего у тебя тут?
Мальчишка, восторженно глядя на деда, протянул коробку.
- Ишь ты… «Зенит»… «Зенит-Е»… Так-так… До дня рождения вроде далековато. Это за какие же такие заслуги родители так разорились?
Внук в ответ подал деду картонную папку. Развязав тесемки, старик заглянул внутрь.
- Вон что… «Почетная грамота». Ну-ну… «За первое место в областном конкурсе «…И юный Октябрь впереди» награждается ученик IV класса школы №204 Марс Белкин»… Да… Ну что ж, если ты «Сменой» научился снимать, значит, и с этим аппаратом разберешься. Молоток… Не зря, видать тебя в фотокружок отдали, а?
- Наверно… Дедуль, а бабушка где?
- На огороде, где ж еще. Что не терпится? Ну, давай… Шуруй, похвастайся.
- Ага!
Мальчишка вприпрыжку поскакал в сторону дачной окраины.
Дед вдогонку шутливо погрозил:
- Смотри только по чужим огородам опять не шастай! Шалопай…