огромная благодарность Эдди Реверс за чудесное соавторство
и конечно же, за возможность прожить этот день именно так
ГЛАВА 4
…Ниночка Тихомирова в тот момент находилась в очень затруднительной семейной ситуации: отсутствие взаимопонимания с мужем изматывало её. Когда из «третьих рук», от подруги, она узнала о чудесном психологе, то незамедлительно записалась на приём, и уже через пару дней вместе с супругом явилась на консультацию. Звали психолога Фёдор Михайлович, но Ниночку это мало интересовало, она ждала чуда; а вот глава семьи подсознательно настроился на нечто массивное и тяжеловесное. И промахнулся: Фёдор Михайлович оказался немногим старше самого Тихомирова, роста был среднего, как и сам Виталик, и телосложение имел, скорее, изящное.
Принял доктор супругов очень учтиво: заботливо и внимательно, даже чересчур - будто точно знал, что в голове у женщины и на душе мужчины. Виталию даже показалось, что тот сходу поставил им диагноз - сумасшедшие. Но к концу приема мнение о психологе у него изменилось: тот уже не выглядел сухим специалистом в строгом кабинете с двумя по-домашнему мягкими креслами и лаконичной кушеткой у стены. Фёдор Михайлович казался давним приятелем, с понимающими глазами, чуть склоненной к плечу головой и подпирающей подбородок кистью руки с зажатой между пальцами ручкой. Он с интересом слушал и его, и жену, причем Виталию казалось, что даже в момент общения с его супругой доктор не утрачивал с ним самим зрительного контакта. Когда последовало предложение провести несколько индивидуальных сеансов с мужем и женой по отдельности, Тихомиров задумался лишь на минуту. Затормозить его заставил довольно нелепый страх, что у него в голове будут копаться. Однако, глянув на милейшего Фёдора Михайловича и подумав, что наедине можно будет говорить, как есть, а не выбирать обтекаемые фразы, чтобы не провоцировать Ниночку, Виталий Львович согласно кивнул головой, решив, что это именно то, что надо.
Второго сеанса Виталий ждал, как панацеи от своего семейного кошмара. И шёл на него решительно, как к зубному, с намерением выдернуть разболевшийся зуб. А влетев в кабинет, вдруг почувствовал, что неожиданно успокаивается. Сама возможность высказаться и этот волевой человек с мягкими, дружелюбными манерами дарили ему неведомое ранее спокойствие, рационального основания которому Тихомиров найти не мог. Оно просто было. От психолога исходила уверенность, что всё будет в порядке, просто не может быть иначе – и Тихомиров почему-то верил. А потому расслабленно вытянулся в кресле и выложил то, что его мучило чуть ли не с самого начала брака не заранее заготовленными чёткими формулировками, а так, как само излилось - с лирическими отступлениями, философскими экзерсисами, даже позволил себе пару любимых исторических анекдотов припомнить - благо, слушатель из Фёдора Михайловича был потрясающий, настолько, что клиент забыл, что он клиент и находится на приёме.
Поначалу, когда проходила первая встреча с этой семьей, сам Фёдор Михайлович воспринимал их как очередных обычных среднестатистических клиентов, и разговор происходил довольно стандартно. Он даже успел сделать умозрительный вывод, что перед ним классический союз - апокалиптически настроенная женщина и медитативно спокойный мужчина. Но к концу их первого сеанса, когда супружеская пара дала волю эмоциям в допустимо приличных пределах, Фёдор вдруг понял, что первое впечатление о мужчине как о подкаблучнике обманчиво! Он намного глубже эмоционально и выше духовно, он просто сглаживает свою энергию, не давая повода супруге ещё больше «вампирить» его. Это было приятное открытие, и психолог стал постоянно держать в поле зрения именно своего клиента, даже в те долгие минуты, когда звучали пространные монологи жены. Тихомиров стал интересен ему. Наверно, как… как… Да просто интересен.
Именно поэтому на втором сеансе он старался помочь тому раскрыться, дать почувствовать свободу изъяснения и уверенность, что здесь его никто не осудит. К концу сеанса Виталик, как тот попросил себя называть, уже не стеснялся и рассказывал, казалось, просто, что в голову приходило. И это радовало Фёдора безгранично! Он очень трепетно относился к своим профессиональным обязанностям, но тут, как ни странно, была примесь ещё чего-то. Психолог чувствовал, что проникает в клиента быстрее, чем следовало. Причем порою забывая делать пометки в своем блокноте и задавать наводящие вопросы. Он просто кивал головой, склонял её на бок, часто улыбался, растерянно вертел шариковой ручкой в пальцах и слушал, слушал, слушал…
Третьего сеанса он уже откровенно побаивался, но все же назначил его через день, встретившись накануне со второй половинкой Тихомирова. Для более рабочего настроя Фёдор Михайлович решил, что предложит клиенту кушетку, потому как сидеть напротив него в кресле и смотреть в глаза было не очень комфортно. Пусть это и смешно звучит, но психолог искал для себя менее уязвимое положение. Большинство людей предпочитали удобную кушетку и сидящего где-то за головой вне поля зрения психолога - складывалось впечатление, что разговариваешь с самим собой.
Виталик предложение принял без восторга, но послушно растянулся на кушетке; попытался найти комфортную позу, поёрзав, закинул согнутую в локте правую руку вверх и прикрыл тыльной стороной кисти глаза. Немного помолчав, вдруг издал смешок:
- Простите. Не могу избавиться от чувства, что сейчас мне вскроют череп. Знаете, мне важна реакция собеседника на мои слова… Хотя я понимаю, что разговор с психотерапевтом – это не дружеская беседа, - Тихомиров замолчал и неожиданно глубоко вздохнул, поймав себя на странной, нелогичной горечи. Прошлый разговор произвёл на него именно такое впечатление - дружеской тёплой беседы, словно ему впервые за бог знает сколько лет удалось вдруг распахнуть окна своего дома-крепости навстречу свежему ветру. И расставаться с этой иллюзией оказалось на редкость тяжело.
Психолог же сдавленно и практически беззвучно выдохнул и возрадовался тому, что сел всё же вне поля зрения, как и подобает профессиональному аналитику. Он улыбался как мальчишка, и это было бы нелогичным ввиду последних слов клиента. Поэтому Фёдор Михайлович довольно сдержанно, но мягко успокоил Тихомирова, сказав, что он - вегетарианец и не ест мозг своих пациентов, на что тот расслабленно хохотнул и закинул вверх и вторую руку, устроив её согнутой над головой. Виталий получил-таки нужную долю поддержки, по крайней мере, это было четко видно по его позе. Фёдор довольно хорошо знал язык тела и с лёгкостью мог определить степень напряженности или дискомфорта клиента.
Тихомиров медленно оттаивал. Когда же психолог вкрадчиво добавил, что приложит все усилия, чтобы на ближайший час стать самым лучшим для Виталика другом, тот долго молчал, продолжая лежать неподвижно. Минуты через две психолог тихонько откашлялся.
- Знаете, Виталик, эта беседа действительно имеет для меня сакральный смысл, - сделав паузу, он уточнил: - Я же ваш личный психолог. Поэтому не волнуйтесь, можете быть откровенны, и мою реакцию вы, естественно, увидите. Я понимаю, что для вас это важно.
- Будете мне родной матерью, пока не закончится этот кошмар с разводом? – уточнил Тихомиров и ухмыльнулся, дёрнув вниз левым углом рта. Как ни странно, но в настоящий момент его совершенно не волновала предстоящая битва за свою личную свободу. В душе клубилось туманом нечто новое, захватывающее территорию вкрадчиво, но быстро; и в неопределённости этого нового Виталик ощущал и угрозу, и притягательность. И связано это новое было явно с отличным специалистом, мастером своего дела Фёдором Михайловичем. Интуитивно Виталик чувствовал, что нагружать этим своим туманом Фёдора – рисковое занятие. Для обоих. Поэтому и молчал, пытаясь нащупать рациональную линию поведения, которая, как назло, ни в какую не нащупывалась. Зато, в конце концов, вылетела эта дурацкая шутка, подозрительно смахивающая на завуалированный упрёк бог знает в чём. Тихомирову тут же стало дико неловко, и он порадовался, что заранее прикрыл себе лицо.
- Если для вашего душевного комфорта и полной гармонии будет необходимо моё присутствие, то я, конечно же, вас поддержу, - витиевато ответил психолог и закрыл свой рабочий блокнот. В данный момент ему не нужны были никакие заметки, фазы и степени состояния пациента, он, казалось, читал того, как книгу, даже сейчас, рассматривая спокойно лежащего Виталия с закинутыми вверх руками и открывшего своё солнечное сплетение, Фёдор представлял, какие смятения распирают молодого мужчину. Он снова немного склонился к Тихомирову и, проговорив несколько обычных, но очень точных и нужных в данную секунду слов, открыл его для вербального контакта.
Виталик шумно выдохнул, пошевелил пальцами руки, кистью которой он прикрывал свои глаза, и расслабил наконец-то ноги, перестав их скрещивать и спокойно раскинув их на кушетке. Последующие минут двадцать психолог лишь слушал и смотрел. Не было надобности в поддакивании или в банальных переспрашиваниях. Речь пациента текла как горная речка, то тихо и немного вкрадчиво, то бурно и отчаянно. Было видно, что ему просто необходимо выговориться: о себе, о браке, об отношениях с женой и отношении к жене, об окружающих и о внутренних метаниях, о глобальной несправедливости и о банальном желании быть выслушанным и, возможно, понятым.
Последние слова он проговорил с такой мольбой и отчаянием в голосе, что Фёдор Михайлович позволил себе совершить непростительную оплошность – он дотронулся до пациента. Да, просто так. Не думая, зачем и что после этого будет. Он даже на секунду не задумался о том, как будет объяснять свои действия. Просто протянул руку, опустил ладонь на плечо Виталика и несмело сжал пальцы. В голове не было никаких мыслей, только дробь пульсации в висках.
Тихомиров испытал нечто вроде ядерного взрыва в голове – слепящий свет, в котором потонуло всё. И только через вечность в секунду осознал собственное одеревеневшее от внезапно сковавшего напряжения тело. Правая рука, так и лежавшая на лице, соскользнула на длинные, крепкие пальцы, сжавшие плечо таким непосредственным и в этой непосредственности необходимым, даже желанным жестом. Виталик накрыл их на мгновение ладонью – и тут вдруг словно увидел себя со стороны. «Что я делаю?!» - ладонь тут же отдёрнулась от пальцев доктора, и Тихомиров распахнул глаза с немым вопросом «что это было?».
- Простите, Виталий Львович, - хрипловато извинился психолог. - Я не должен был…
- Нет-нет, это вы меня, Фёдор Михайлович…
- Ну что вы, - начал глупый пиетет Фёдор, но что ещё сказать, он впервые не знал.
- Я просто расслабился…
- Да, эффект неожиданности, - сиплым голосом констатировал доктор.
- Это как бы…
- Ну да, вы правы…
- Просто я…
- Просто мне…
- А? - вдруг вопросительно среагировал Виталий и поднял глаза, чуть запрокинув голову назад. Над ним перевернутым лицом нависал Фёдор Михайлович. Почему-то стало смешно, и Тихомиров улыбнулся. Психолог отзеркалил улыбку и тоже растянул губы. Тут же обстановка разрядилась, оба вслух хохотнули.
- Ну вот, теперь вы не скажете, что я плохой специалист, и не потребуете вернуть плату за сеансы, - Фёдор пожал плечами и его брови вспорхнули вверх. - Как вы себя чувствуете, Виталий Львович?
- Спасибо, - продолжая смотреть психологу в глаза, отвечал Тихомиров. - Намного лучше, чем в начале.
Фёдор Михайлович кивнул и встал с кресла. Он сделал несколько шагов и остановился у края кушетки. Виталий внимательно следил взглядом за его перемещением, и когда тот тихо и очень медленно присел на край возле его ног, неожиданно шумно сглотнул.
«Не может быть!» - недоверчиво ахнула добропорядочность в голове Тихомирова.
Маленький Тихомиров-прагматик невозмутимо пожал плечами: «Почему же не может?»
Добропорядочный ехидно констатировал: «Дожили! Виталь, ты, кажись, влюбился! В МУЖИКА!!! Ты – педик?»
Большой Тихомиров нахмурился, испытав желание наподдать собственной на редкость пошлой добропорядочности.
«Может, это совсем не то, что кажется? Просто… случайная реакция организма? На фоне эмоциональных перегрузок? Само пройдёт?» - загундосило сомнение.
«Заткнитесь все!» - мысленно приказал Виталик, внезапно разозлившись. Потому что чётко понял, что не хочет, чтобы проходило. И в то же время накатил страх, оттого что с ним, Тихомировым, происходит что-то непонятное. Тело пробило нервной дрожью. Виталик сел и зябко обхватил себя за плечи. Стало тревожно, словно свежий ветер звякнул стеклом в створках распахнутых окон, грозя перерасти в ураган и смести сам дом.
«Господи, а он? А он-то что?!» - Тихомиров вскинул глаза и пытливо глянул в лицо Фёдору Михайловичу.
А тот был само спокойствие, словно буддийский монах. Глаза внимательно и очень по-доброму смотрели на Виталия, губы чуточку приоткрыты, руки спокойно лежат на коленях, грудь еле заметно поднимается от спокойного дыхания и только голова немного склонена на бок. Создавалось впечатление, что он прислушивается к безумным мыслям своего пациента и делает это безо всякого труда. Когда же в голове у Тихомирова пронесся последний вопрос «А он-то что?!», у психолога дрогнули уголки рта, и он опустил глаза. В следующий момент Виталий почувствовал, как на его колено снова опустилась теплая ладонь. Нет, просто обжигающая. Даже через ткань джинсов. Опустилась очень несмело и почти невесомо. Но сам молодой человек боялся опустить взгляд, чтобы удостовериться в этом или развеять фантазию. Его ноги, всё еще бесполезными столбиками лежащие на кушетке, занемели, потом начали покалывать и под конец просто исчезли.
- А знаете что, Виталий Львович, - психолог резко встал с кушетки и отошел к окну. Стоя вполоборота и глядя на улицу, он вдруг констатировал: - Вы очень хорошо потрудились за эти дни, и, думаю, вам больше не нужна моя помощь. Сегодняшний наш сеанс - последний.
Виталий наконец-то выдохнул, спустил занемевшие ноги с кушетки, опёрся на колени локтями и потёр ладонями подозрительно горячее лицо. Голова гудела, и он не сразу понял смысл услышанной фразы. А когда дошло, то у него растерянно вырвалось:
- Значит, больше не увидимся?
- А разве у вас есть ко мне… - психолог сделал паузу и повернулся спиной к окну. Сделав несколько шагов, Фёдор Михайлович подошел к своему стулу, что стоял напротив кресел и сел. Он закинул ногу на ногу, а руки спокойно положил на поручни, но сделал это так грациозно, будто пианист перед исполнением увертюры. - Мне казалось, что у вас нет ко мне… вопросов. Или я вам нужен?
Психолог снова склонил голову немного набок и приподнял одну бровь. Он как будто знал не только ответ, но и весь калейдоскоп размышлений, которые хаотично метались в голове Виталия.
Последний вопрос формально давал повод проявить инициативу и продолжить общение в другом формате, но… просить о дружбе Тихомиров не умел. Да и стоит ли, если участие и заинтересованность Фёдора не простираются дальше профессиональных рамок? Ведь если бы простирались дальше – просить бы не пришлось…
Тихомирову показалось, что он опять слышит тревожное звяканье оконных стёкол под напором шального ветра. Изнутри тоскливо выстудило. Как жаль, подумалось ему, но чего именно жаль – он так и не сформулировал. Вопросы? Какие тут могут быть вопросы? Надо идти домой, по пути зайти в ЗАГС - подать заявление. А потом в квартире, когда-то бывшей ему домом, собирать вещи. Потом перевезти их в комнату в институтской общаге, о которой он договорился ещё вчера, и начинать всё заново. Теперь уже в полном одиночестве. В конце концов, одиночество – не так уж и плохо, легко будет успокоиться и как-то переварить свои противоречивые эмоции: болезненное чувство, словно оступился на полном ходу, шок от собственной горячей заинтересованности мужчиной и пустоту от утраты пригрезившихся близких отношений.
Психолог очень внимательно следил за выражением лица Тихомирова, за его вмиг образовавшимися вертикальными складками на лбу, опущенными уголками рта, плотно сжатыми губами и блуждающим взглядом. Сам он продолжал чинно сидеть на стуле и наблюдать за своим клиентом. Но если бы тот все же поднял взгляд и посмотрел на своего психолога, то мог бы заметить побелевшие костяшки напряженных пальцев, сжимающих поручни, и немного суетливое дыхание.
- Благодарю вас, - тихо выдохнул мужчина, поднимаясь с кушетки. - Вы мне действительно очень помогли.
На всё ещё не до конца послушных ногах Виталий подошёл к психологу, протянул руку для прощания и в знак благодарности пристально заглянул мужчине в глаза. Хотелось запомнить… как это бывает.
Фёдор хоть и снизу вверх, но цепко держался глазами за взгляд стоящего напротив Тихомирова, а потом опустил глаза на протянутую ладонь молодого человека. Тот пошел довольно близко, и если бы психолог захотел подняться со своего стула, то они бы непременно столкнулись. Долю секунды Фёдор размышлял, и у него в голове мгновенно нарисовались схемы, варианты развития событий, возможные риски и даже план «Б», именуемый капитуляционным. Всё просчитанное ему понравилось, и он сам себе поставил твёрдую четвёрку. Если он окажется прав, тогда добавит ещё один заслуженный бал. Поэтому, обезоруживающе лучезарно улыбнувшись, он вложил свою руку в ладонь Виталика и тут же рывком поднялся на ноги. Когда его лицо оказалось на расстоянии сантиметров двадцати от внезапно вспотевшего виска Тихомирова, а их немного покачивающееся рукопожатие терлось о ткань одежды друг друга, психолог очень любезно ответил:
- Было приятно с вами познакомиться и очень рад, если смог действительно помочь.
Виталик цепко вбирал взглядом внезапно оказавшееся так близко лицо и, казалось, пропустил мимо ушей последнюю фразу. По крайней мере, он ничего не ответил, только внезапно крепко сжал ладонь Фёдора, губы дрогнули в открытой и в то же время слегка болезненной улыбке, а через секунду он отступил назад, выпустив ладонь и поворачиваясь к дверям.
Ему дали сделать этих восемь безумно трудных шагов до двери кабинета и даже положить руку на потертый завиток латунной ручки, вот только нажать на неё он не успел.
- Ах да… - раздался голос Фёдора, и Виталий замер. - Забыл вам сказать...
Замерев от неожиданности, Тихомиров медленно снял ладонь с дверной ручки, не спеша развернулся лицом к кабинету и посмотрел на своего недавнего психолога. Теперь уже – не своего.
- Может, это не столь важно, - начал Фёдор Михайлович и скрестил руки на груди. Потом он опустил голову и пожал плечами, как бы извиняясь: - Просто хотел вам сказать, что теперь мы с вами не психоаналитик и пациент.
Виталий не сводил глаз с мужчины, еле заметно переминающегося с ноги на ногу, изредка касающегося своей шеи, будто потирая её, и ничего не понимал. Вернее - понимал, что они уже не… Да это и дураку понятно, ведь сеансов больше не будет, а значит… Додумать он не успел, поскольку услышал то, что не сразу воспринялось реальностью.
- Виталик, раз профессиональная субординация меня теперь не сдерживает, то… не могли бы вы со мной сегодня поужинать? - после паузы, которая длилась вечность, он добавил: - Нет, я не настаиваю именно сегодня… Ну и не обязательно ужин… И вообще, я не настаиваю… Если нет - я пойму, - он расставил руки в стороны и снова пожал плечами, после чего безвольно опустил их вниз и еле слышно закончил: - Извините, если что.
К концу речи Тихомиров почувствовал себя воздушным шариком и обнаружил на собственном лице неприлично широкую улыбку, согнать которую всё равно не удалось, получилось только закусить губы. Впрочем, от бесполезных попыток взять свою мимику под контроль Виталик достаточно быстро отказался. Были дела и поважнее.
- А я, пожалуй, настаиваю, - поймав взгляд своего визави, молодой мужчина кивнул, продолжая сиять благодарной улыбкой. - Правда, сегодня не получится, слишком много дел – развод, переезд… - он махнул рукой, словно отгоняя от лица надоедливых комаров. - Но завтра я хотел бы пригласить вас к себе на новоселье. Придёте?
И солнце вновь светило вовсю! И ветер через распахнутые настежь окна шевелил отросшие за зиму волосы и холодил щёки…