Каждый раз, когда я попадаю в этот маленький подмосковный городок (назовем его по старинке Н.), мне вспоминается довольно далекая история из своей молодости. Стоит немного отойти от реки, подняться по дороге, которая вела на существовавший здесь когда-то мост, пройти мимо очень старой, с давно растрескавшимся стволом липы - и будто открываются ворота в город, а вместе с ними и в ту судьбу.
Я непременно остановлюсь возле обветшавшей дачи за глухим темно-зеленым забором. Летом там всегда кто-нибудь живет, потому что четко видно, как на огороде весело поднимаются укроп и салат и как клубника вот-вот прыснет алым жаром. Да и хозяйственные заботы налицо: вон поставили на солнышко сушить таз после стирки, а рядом и бельишко поразвешено - «ловит» хорошую погоду. Только людей не видно. Не припомню ни единого раза, чтобы кого-то заметила. Но коль скоро есть следы их пребывания, то вполне возможно, что по сей день здесь обитает та самая Зоя. Интересно бы взглянуть на нее сейчас - мы, кажется, одного года рождения; на сверстников, особенно если давно их не видел, смотришь так, словно они - твое собственное зеркало.
Познакомились мы случайно. Моему сынишке исполнилось полтора месяца, и дома он вполне умещался на подушке. Я вышла с коляской. Хотелось подышать воздухом, подвигаться. Да и подумать кое о чем: жизнь моя складывалась трудно. Едва мы выбрались за калитку своей съемной дачи, как малыш, только что капризничавший, вытянулся и спокойно засопел. Не знаю, что чувствуют крохотные человечки, но мне почему-то казалось: наш ребенок всё видит и слышит и не очень одобряет то, что происходит в его семье. Просто не может встать, накричать на нас как следует, раз и навсегда запретить маме с папой «собачиться», вечно выяснять отношения и непрестанно повторять надоевшую ему дурацкую фразу: «Мы слишком разные». Ему так не нравились родительские свары, что он часто беспричинно кричал, протестуя против того, что взрослые в своих схватках почти забыли о нем, о его настоящем и будущем. Конечно, не забыли! Именно он был причиной домашних войн; без него мы с мужем разошлись бы довольно скоро после свадьбы, поняв, что жить вместе не сможем.
Правда... Может быть, я кривлю душой. На всё есть свои причины. Ссориться мы стали не просто так. Едва возникли первые сложности, как супруг неожиданно предъявил ультиматум: «Не хочешь делать по-моему - можешь подавать на развод!» Слово звучало очень обидно. Ведь у нас была любовь! Как же можно, думала я, одним плевком растоптать ее? Даже не истек медовый месяц! А вскоре выяснилось, что я забеременела...
За давностью прошедших лет иногда кажется: всё прежнее отличалось легкостью; только сейчас жизнь такая сложная, а раньше она была игривой и прекрасной, а печаль светлой, и проходила она легко. Но едва настроишься всерьез на волну воспоминаний - и жизнь предстает именно такой, какой мы ее делали сами.
Хорошо помню свое настроение на той прогулке: хотелось сбежать от всех на свете! Кроме малыша, конечно. Взяла бы его на руки, прижала к груди и... куда-то испарилась, так надоели мне домашние конфликты. Успокаивали только прогулки и воздух. Мальчонка сразу засыпал и, наверное, видел в своих снах очень хорошую и счастливую жизнь, в которой папа и мама никогда не ссорятся, а обе бабушки и дедушка довольны всем на свете. Кто это сказал, что во сне человек реализует свои мечты?
Неожиданно я увидела молоденькую женщину с крошечной девочкой. Они гуляли неподалеку, утонув в высоких луговых травах и цветах. Показались мне двумя веселыми бабочками. Не яркими - светленькими. То и дело либо маленькая, либо большая как бы взлетала вверх, а потом снова парила в траву, будто там увидела крохотного жучка-паучка себе на пропитание. «Бабочки» так неброско, так мило резвились в лугах, что я на минуту остановилась и залюбовалась ими. И душа подернулась слезой... Бывают же люди счастливы! Эта неизвестная мне женщина - у нее наверняка всё в жизни спокойно. Муж сейчас, скорее всего, в Москве на работе, а она - здесь, на даче, с дочкой.
Я стояла чуть в стороне со своей коляской, думая под аккомпанемент чужого счастья о собственных проблемах. Отчетливо помню, как вздыбилась в душе горечь. На фоне симпатичной стройной женщины - руки, ноги, фигурка, лицо так ладно «пригнаны» - я с горечью сетовала на то, что сама после родов расползлась и как будет плохо, если к осени не вернусь в прежнюю форму. Почему-то эту женщину не обезобразили ни беременность, ни роды. Какая несправедливость! Чем я хуже? Да что там говорить - миллионы людей на земле живут спокойно, умеют решать свои проблемы, а у меня одна нервозность и куча неразрешимых вопросов...
Сыночек пискнул в коляске - скорее всего, неожиданная «остановка в пути» прервала его сладкие сновидения. «Ну-ну, миленький...» - я погладила его по головке и, преодолевая очередную «кочку» неровной луговой дорожки, пошла вперед. И как-то невольно получилось, что через минуту-другую я поравнялась с «бабочками».
Естественно, мы разговорились - кто не видел молодых мам, гуляющих с ребятишками во дворе дома, на улице, на лужайке за городом? Достаточно иметь схожие обстоятельства жизни, чтобы без труда войти в контакт. Незнакомка первой заговорила со мной. Сначала загляделась на спящего малыша, а увидев, что он приоткрыл глазки, поагукала с ним, но тот недовольно засопел и скорчил обиженную рожицу, давая понять, что разговоры с посторонними дамами его не интересуют. «Ну-ну, милый», - снова пожурила я его и пошла дальше.
- Там Ляля! - пискнула сзади младшая «бабочка».
- Да, правильно, - ласково откликнулась старшая.
- Пойдем к Ляле! - попросила маленькая.
- Нельзя, Лялечка спит.
И все-таки они пошли за нами. Успокоенный ровной дорогой, мой малыш снова засопел в коляске. Поравнявшись с нами, девочка пошла на цыпочках, стараясь не шуметь, и у меня на душе вдруг стало так хорошо, что захотелось рассмеяться на весь луг и «полететь» с «бабочками» ловить мошек в лугах...
- Мальчик? - спросила между тем девочкина мама.
Я кивнула.
- Сладко спит, - продолжала она чуть слышно. - Ну, конечно, в этих местах такой воздух, что кого угодно убаюкает.
Уже в первую нашу прогулку я много чего узнала о Зое и ее дочке Анечке. Недаром от обеих веяло таким покоем - их жизнь отличалась несуетной тишиной. Всё я верно разгадала: они жили здесь на даче. Анечке еще не исполнилось двух лет, но она уже вовсю бегала и балакала на своем «наречии», с любопытством разглядывая окружающий мир круглыми глазками сиреневого цвета, про которые так и хотелось сказать: живые Анютины глазки. Зоя не работала: муж и свекровь, у которых она жила, настояли на том, чтобы после декретного отпуска и трех месяцев отпуска без содержания, но с сохранением рабочего места (единственная льгота для матерей в шестидесятые годы) она осталась дома сидеть с малышкой. Свекровь помнила, как тяжело достался ей сын: отдала его в ясли крохотным, и он потом не переставая болел. «Но то было другое время, послевоенное, голодное, и мне приходилось работать в две смены, - пояснила она. - Иначе я вообще не подняла бы его. А тебе что - живешь на всем готовом!»
Зоя поневоле ёжилась. Она трудилась в обувном магазине с шестнадцати лет и свое царство «Золушкиных туфелек» любила так, будто на всех полках и в коробках стояли-лежали туфли и тапочки, которым суждено идти только по счастливым дорогам. В Москве она жила неподалеку от места работы и нет-нет да заглядывала туда. Зайдет, девочки-коллеги окружат ее, и разговорам нет конца. Завидовали: замуж вышла очень удачно; муж инженер, квартира отличная, зарплата у него что надо - «на всем готовом Зойка живет!» Ах, как она не любила это выражение! Разные знакомые люди повторяли его, словно сговорившись! И одел ее муж как куколку. И родила легко. Ну что еще надо девчонке?
Было чему позавидовать. Правда, этот же «Зойкин случай» и других обнадеживал: ведь она познакомилась «со своим» именно в родном магазине, куда он зашел купить элегантные дамские туфельки... Потом над ней подтрунивали: кому приобрел их? Мамаше? Вряд ли женщина в годах может ходить на высоком каблуке! Залётке? Но тогда Зойка при чем? Нет, ты, мол, скажи, небось он раскрыл тебе свою тайну... Зоя отваживала подружек с их назойливыми вопросами! А одна особенно въедливая товарка, Катерина из отдела мужской обуви, и такое предположение высказала: «Уж не на свадьбу ли невесте своей купил он такой ценный подарок?» Потом это, конечно, забылось; отчетливо помнилось главное: кому бы инженер ни покупал роскошные туфельки, женился-то он на их Зойке из отдела модельной женской обуви...
Разговор у нас шел неторопливый, неназойливый. Зоя рассказывала, как они с Анюткой проводят время: если погода ясная, стараются как можно больше находиться на свежем воздухе, так ей наказывают и свекровь с мужем. Сами они сидели в Москве, оба работали; при каждой возможности спешили на дачу. Обычно это получалось в субботу и воскресенье, и тогда у Зои бывало дел невпроворот. Сходить на рынок за овощами и зеленью, а это в городе Н. путь неблизкий (тем более с ребенком); мяса достать (в те годы - проблема, не каждый день его «выбрасывали» на прилавок); обед на два дня сготовить, чтобы уж в выходные отдыхать. Муж и свекровь наслаждались дачей в полную меру. Забавлялись с Анюткой - скучали по ней в течение недели. Ходили в лес по ягоды. Любили пройтись в сосновый бор, где под густой хвойной сенью скрывался целебный источник, прозванный местными жителями Родником молодости. Муж уверял, что чай из его водички куда вкуснее, чем из колодезной. Днем обедали, отдыхали, вечером иногда ходили в кино. Бывало, свекровь предложит: «Давайте я посижу с Анюткой, а вы завтра отправляйтесь-ка на долгую прогулку - что всё дома сидите?» Зоя встрепенется, кинется за рюкзаком. Но муж отказывается: ему больше нравится просто на даче сидеть. «Устал за неделю!» - вздохнет его мать и согласится: раз так, оставайтесь дома, отдыхайте.
К концу нашей первой прогулки мне было не то что скучновато с Зоей, но как-то не вдохновляло ее размеренное житье. Может быть, я немножко позавидовала ее благополучию и покою. Но, вместе с тем, всё это казалось мне слишком постным. И когда она предложила снова встретиться и опять вечером погулять вместе, я лишь пожала плечами: мол, не знаю, народу у нас много, могут одолеть домашние заботы. «Мы придем к вашему дому и будем играть неподалеку на лужайке, - уточнила Зоя. - Сможете - выйдите. Ладно?»
Новая приятельница показала мне, где живет сама. Едва мы пересекли реку по деревянному мосту, миновали старую липу, как подошли к высокому, глухому забору, выкрашенному в темно-зеленый цвет. Сквозь его щели и немного сверху проглядывал добротный, ухоженный дом. Таких в городке Н. всегда было немало, от них веяло местным аристократизмом: здесь жили городские старожилы и знать. Люди, как бы приобщенные к самой истории Н. Они неважно относились к дачникам, снимавшим помещение на лето, потому что - кто такие дачники? Потребители. Чуть ли не хищники. Мол, постройте здесь что-нибудь своими руками, заложите хотя бы один камешек в основание города, тогда и относитесь к нему как к своему. Я всегда испытывала робость перед Н-ской аристократией, а сейчас - вдвойне, потому что дверь дома могла вдруг отвориться и пригласили бы зайти, а что я тогда стала бы говорить этим людям «в свое дачное оправдание»? Миновав каждый из подобных домов, я всегда испытывала облегчение: больше не давило чужое благополучие и не мучили собственные комплексы.
Знакомые действительно пришли в тот вечер к нашей калитке. Идти гулять мне не хотелось, но пошла. Потом это повторялось каждый день: они заходили за нами; Анюта, не смея открыть калитку, с лукавым любопытством заглядывала в щели нашего нечастого забора - мы опасались, что всю головушку свою просунет, - и спрашивала: «А сьто деляет Ляля?» Вопрос звучал крайне серьезно, и я отвечала столь же основательно: «Спит!» или «Кушает!» Анечка терпеливо ждала. Если же слышала: «Собирается гулять», поднимала радостный визг на весь луг, и я спешила скорее выйти, чтобы не томить ее.
Мы с Зоей невольно стали ближе и интереснее друг другу. Я лишь кое-что рассказала ей о себе, но Зоя оказалась чуткой слушательницей и быстро всё поняла. Советов не давала, и, пожалуй, это мне нравилось. Странно, но под влиянием ее внимательного и молчаливого слушания я, рассказывая о себе (разумеется, с чувством полной своей правоты), вдруг начинала сомневаться, так ли уж права и... не лучше ли сглаживать конфликты, чем раздувать. Потом довольно скоро сворачивала подобные беседы, потому что становилось неловко от собственных открытий.
В день знакомства я не сомневалась: Зоя будет говорить о себе непрестанно. Однако на прогулках она была не очень речистой. Скажет два-три слова и умолкнет. По-видимому, жизнь ее шла слишком спокойно, скучно - о чем рассказывать? Мы всё меньше говорили о своих личных делах и больше - о детях, о городе, о том, как вкуснее сделать салат, что вообще приготовить - в обычный день, в воскресенье, когда собираются родные. Время на прогулках тянулось небыстро, но домой возвращаться не хотелось. И, тем не менее, когда этот момент наступал, мы шли к себе отдохнувшими. Правда, моей обновленности хватало ненадолго: дома ждал очередной виток нервотрепки. Но Зое и Анютке, похоже, всё нравилось. Я еще больше убеждалась в том, что живет Зоя слишком неинтересно и однообразно. К тому же, ее супруг представлялся мне неуловимой, почти мифической фигурой. Даже по выходным он не гулял с женой и дочкой, а когда я ее спрашивала, в чем причина, она говорила разное: он слишком устает за неделю и предпочитает посидеть дома; воздух тот же, дачный. И вообще не любит гулять, по натуре домосед. Или неожиданно сообщала: супруг решил повозиться в огороде, ибо считает эту деятельность лучшим отдыхом. Ответы мало разнились. Я переходила на другую тему, и вскоре мы погружались в свои привычные гуляльные проблемы. Анютка скакала рядом, собирала цветочки в маленькие букетики, дарила их - сначала маме, потом спящему в коляске мальчонке, а уж самый последний мне. Иногда она просила маму сплести ей веночек - из одуванчиков, крупных и густо-желтых, а когда они отошли, то из любых цветов под ногами. Мы усаживались на пригорке, ставили коляску в зеленую сень. Зоя плела дочке венок, я перебирала травинки. Эти часы летнего покоя и благодати казались мне очень счастливыми.
А как-то Зоя пришла на прогулку взволнованная. Обычно, хотя муж сидел дома, она оставалась на прогулках оживленной и нет-нет поглядывала на часы: не пора ли домой? Но сейчас совершенно явно была расстроена. Лицо бледное, под глазами синяки, будто не спала ночь.
- А нась папа не плиехал, - сообщила, взгрустнув, Анютка. - Мы его зьдали, зьдали, плям всю ноть не спали, а он не плиехал.
- Ума не приложу, что могло случиться? - взволнованно сказала Зоя. - Обычно в семь он уже здесь, лишь однажды прибыл в девять. Но чтобы совсем не появиться, да еще в субботу?
- Позвонила бы, - посоветовала я.
Однако телефона у них дома не было. Связаться с соседкой? Неудобно... Зоя вздохнула:
- Если и сегодня до вечера не объявится, тогда, конечно, позвоню.
Всю прогулку Зоя настойчиво искала причину, задержавшую супруга в Москве. Заболел? Но тут неподалеку живут их приятели, он бы через них что-то передал. Может быть, в институте «черная суббота», отработка недоданных за месяц часов? Да, наверное. Но как он мог не предупредить? Такие вещи известны заранее. И где свекровь? Впрочем, это как раз ясно: осталась ухаживать за сыном - как же бросить его дома одного?
Зоя перебирала вслух разные варианты, явно желая себя успокоить, но от меня не ускользнуло: она подозревает иные причины и самоутешения нужны, чтобы скрыть что-то более достоверное.
Неожиданно разразилась гроза. Зоя с Анюткой поспешили к себе, а я понеслась с коляской через мост. Малыш испугался грохота, проснулся, расплакался. Идти через реку в грозу опасно, но что мне было делать? Укрыться от нее негде.
- Слушай, пойдем ко мне, переждешь там!
Я не очень боялась грозы, но опасалась за сынишку. И потому, развернув коляску, поспешила вслед за «бабочками». Несмотря на дождь, Анюта прыгала от радости: к ней идут гости! Вскоре мы уже стояли у глухого забора. Перетащили коляску в дом. А гроза, словно мы ее до сих пор сдерживали, теперь разразилась вовсю, да такая сильная, что, будь я верующей, встала бы на колени и молилась. Приятельница буквально спасла нас.
Наверное, и для Зои было лучше, что мы зашли. Она сразу повеселела. Чувствовалось, что грустные мысли сами собой почти испарились. Поставила чайник. Мой малыш успокоился и лежал в коляске с широко открытыми глазками, явно изучая новую обстановку. Анюта пристроилась играть в своем уголке и вслух рассуждала о том, что бы подарить мальчику.
Постепенно гроза стихла. Зоя хотела, чтобы мы остались подольше, но я заторопилась: мои ведь не знали, где мы спрятались от бури, и наверняка беспокоились. Договорились о завтрашней встрече - ну, конечно, на обычном месте, и время то же. А если погода не наладится, тогда - до первого солнышка. Зоя грустно махала нам рукой: чувствовалось, что ей очень не хочется оставаться дома одной; что тревожные мысли, недоумение, даже подозрения сейчас снова насядут на нее, а разобраться в них одной, да еще на привязи, с маленькой дочкой, когда никуда не выйдешь всерьез, совсем не просто.
- Позвони вечером в Москву, - напомнила я с улицы.
- Да, да, - откликнулась Зоя.
Я шла по мосту через реку, потом к себе домой, и на душе скребли кошки, словно предчувствовала чужую беду. Честно говоря, так устала от своих переживаний, что добавить к ним еще чьи-то было бы уже через край. Только сейчас осознала: а ведь все эти дни, даже недели с Зоей я отдыхала, и именно ее покой, безмятежность, неторопливость и даже скучноватость оказывали на меня самое благотворное действие.
Что мне так не понравилось в Зоином доме? Удивительная бесстрастность. Даже... безжизненность. Будто сюда никто не приезжал. Не считая Зои и Анечки: их присутствие, конечно, ощущалось, но так, словно они тут гости. В остальном же и дом, и двор, и даже забор будто давно погрузились в вечную спячку, чуть ли не стали частицей истории городка Н. И это - полноценная семейная жизнь? В моей неполноценной, с постоянными ссорами и конфликтами, и то было гораздо больше тепла и чувств. И даже не уходила надежда, что все-таки мы найдем варианты примирения и решим свои проблемы. Непонятная тишина Зоиной дачи удручала.
После грозы природа вздохнула. Светило солнышко, торопливо просушивая мокрую траву. Сосны благоухали больше обычного. Я снова вышла с коляской на берег реки и стала ждать Зою с Анечкой на нашем обычном месте.
Прошло полчаса, час. Начинало вечереть. Вдоль берега реки поползли тени, опустился туман. Я развернула коляску и направилась к дому. Мелькнула мысль: может, зайти к Зое, узнать, что у нее и как? Но идея отошла сама собой. Если ее муж не приехал, то Зоя, видимо, отправилась звонить, выяснять причину. А если он здесь, то мне к ним заходить вряд ли стоит. Невольно подумалось: а вдруг что-то произошло, они поссорились, выясняют отношения, и тут я на голову им свалюсь... Нет, нет, это совершенно не нужно.
Зоя с Анютой не пришли на наше место и назавтра утром, и даже вечером. Тут уж я заволновалась, подошла к их даче. Ткнулась в калитку, но она не поддалась. Вскарабкавшись на карниз забора, я увидела, что на доме висит замок, огромный, неподвижный. Значит, Зоя уехала в Москву? Может быть, что-то случилось? Неясное предчувствие чужой беды или хотя бы неприятностей становилось сильнее.
Всю последующую неделю я приходила на наше место каждый день, но мои знакомые не появлялись. Заглядывала за зеленый забор - замок висел настолько неподвижно, будто его оставили тут навсегда. Жизнь в доме замерла. А, между тем, погода исправилась: стало солнечно, тепло. Зелень на грядках печально поникла и подсыхала - ее давно не поливали, не пропалывали, и растения грустили совсем по-человечески.
Почти до самого конца лета я больше не видела Зою. Телефон своих московских соседей она мне, конечно, не оставила, да и как звонить чужим людям? Что могло с ней приключиться? Как она решилась оставить дочку без загородного отдыха?
Но однажды, возвращаясь в полдень с рынка, я шла мимо дачи за глухим забором и увидела Зою. Она тоже заметила меня, однако не кинулась навстречу, не распахнула приветливо калитку. Только кивнула, давая понять, что не особенно расположена беседовать со мной. Однако я не уходила, и Зое ничего не оставалось, как выйти. В дом она меня не пригласила. Смотрела так невесело, что я поневоле примолкла. Весь ее облик говорил о том, что либо она перенесла тяжелое заболевание, либо в ее жизни стряслась беда. И без того тоненькая, она похудела еще вдвое, а синяки под глазами, которые я заметила в последний день наших прогулок, будто прописались на ее лице на постоянно.
- Вы куда исчезли? - спросила я, стараясь говорить беззаботным голосом. - Мы тут без вас соскучились.
- Да вот... в Москве засиделись, - уклончиво сказала Зоя.
- Что так? Лето горит. Ну ладно - ты, а Анютка?
- Ее я устроила в детский садик, у них там зеленая территория.
Мне помнилось, что Зоя живет где-то в Центре - она сама не раз называла свой район «каменными джунглями» и всегда восторгалась городком Н.: «Здесь для дочки просто спасение».
- Перебрались к маме в Новые Черемушки, - уточнила она. - У них там лес рядом. Воздух - отличный.
- Неужто лучше, чем здесь?
- Нет, конечно, но тоже ничего,- сказала Зоя, опустив глаза.
- А... ты как же? Дача пустует, никто на ней не отдыхает...
- Да, никто, - согласилась она.
- Мы триста рублей платим за комнатку с террасой, а у вас такое добро пропадает.
- Их добро, пусть они и думают, - недобро буркнула Зоя.
- Что значит - их? И твое, ты ведь жена, мать ребенка.
Зоя посмотрела на меня долгим-долгим, измученным взглядом. Помолчала. Я чувствовала себя неловко - зачем лезу в чужие дела?
- Бывшая жена, - сказала она наконец, - а раз так, то дача не имеет ко мне никакого отношения.
- К тебе, может, и нет, но Анечка... Она же его дочка!
Почему я произнесла эту фразу столь спокойно? Будто «не женой» своему мужу Зоя была давным-давно... Но ведь это не так! И... что у них случилось? До меня только тут дошел смысл ее слов.
- Он даже готов сам воспитывать ее, вот что особенно любопытно, - горько усмехнулась Зоя. - Предлагает: пусть Анечка поживет на даче - если хочешь, с тобой, а нет, так с бабушкой. Представляешь себе, какая наглость!
Почему мы обсуждали эти вещи так «закономерно»? Ведь еще месяц назад Зоина жизнь отличалась полнейшим - до скуки - благополучием!
- Что произошло? - неожиданно почти выкрикнула я. - Ты мне ничего не рассказывала. Какой развод? Какой детский сад? У тебя же всё было в порядке!
- Было да сплыло, - горько сказала она.
- Но почему? Вы ведь хорошо жили! Это я вечно воюю, но не ты...
- Я! - угрюмо ответила она.
- Но вдруг... так...
- Ничего не случилось, - тяжко вздохнула она. Снова помолчала. Потом внезапно выкрикнула: - Если бы случилось, я бы хоть что-то поняла, а так - гадай на кофейной гуще. Сама ничего не разберу!
- Он ушел от тебя? Изменил? Появилась другая женщина?
- Нет. То есть да. В общем-то - я ушла от него. Но это только внешне. Да и что мне теперь делать? Не оставаться же! Не унижаться перед ним!
- Но почему ушла? Ты же любишь его. И никуда уходить не собиралась.
- В том-то и дело... Но что прикажете, если вы больше не нужны? Если вас просто не хотят? Что, скажи!
- Как это - не нужны?
- А вот так - не нужна, и всё.
- Должны быть какие-то причины и события!
- Не было событий, - вздохнула Зоя. - Ничего не было. Просто - помнишь? - он в субботу не приехал на дачу. И в воскресенье не появился. Мы с Анюткой рванули в Москву, я очень беспокоилась. Приезжаем: он дома. Представляешь себе? И свекровь на месте. Я к ним бросилась: «Объясните, в чем дело?» А свекровь так странно-странно на меня посмотрела...
Это был тяжелый день в Зоиной жизни, очень тяжелый, как она говорила. Не сразу, но постепенно, только к вечеру открылась тайна, странная, непонятная. Однако свекровь давно была в нее посвящена, но не хотела вмешиваться. Надеялась - обойдется. Не обошлось. Потому что тайна существовала давно, и называлась она совсем просто: муж не любил Зою. Как понял он вскоре после женитьбы, не любил никогда, лишь увлекся. Она ему очень приглянулась - такая изящная, очаровательная в царстве магазина. Хрупкая и нежная по сравнению с ним, высоким, сильным, даже грубоватым мужчиной. Скорее всего, именно эта разница больше всего и прельстила его. В первые месяцы брака он непрестанно восторженно повторял жене: «Ты прелестна! Ты просто девочка! Луговая ромашка!» Ему показалось, что влюбился, - иначе разве женился бы? Тем более, что у него была «прочная девушка», как он потом объяснил Зое. Точнее - женщина. Не год и не два встречались, отношения между ними давно определились. Именно ей покупал он модные туфельки у Зои в отделе. И что же теперь - вернулся к прежней возлюбленной? Если бы... Тогда бы всё можно было понять, считала Зоя. Он просто ушел. В никуда. Не приехал на дачу, и это символично. А когда жена вернулась домой, он встретил ее так, что уж лучше бы она и не приезжала. Поначалу разговор не клеился, муж не желал отвечать ни на какие вопросы супруги. Тем более что-то объяснять. Она потребовала объяснения, и оно получилось коротким: «Ничего не могу с собой поделать. Я тебя больше не люблю. А раз так, наш брак не имеет смысла». И - всё. Только повторил: «Я ни в чем не виноват, любовь ушла».
- Ну что за ерунда! - возмутилась я. - Любовь ушла, любовь пришла... Если бы вы просто встречались и не появилась Анютка, я еще понимаю. Но так...
- Знаешь, когда он мне это сказал, у меня возникло еще более легкое чувство, - горько ухмыльнулась Зоя. - Подумала, он шутит. У него... как бы это назвать... игривое настроение. Я еще хотела пожурить его: мол, такими словами не балуются. Тем более если не приехал на дачу. Но дело в том, что он и не собирался шутить. Мы потом поговорили...
Потом они говорили несколько часов. Муж пытался объяснить, что человек вообще не властен над своими чувствами, а уж над любовью - тем более. Ибо не ум и воля правят нами, а дремучее подсознание. Исподволь, настойчиво. Никакая воля не в силах с этим справиться. Любовь - она или есть, или ее нет.
- Вспоминал великого мудреца древности, представляешь себе? - рассказывала Зоя. - Царя Соломона... А тот, оказывается, признавался: «Я всё в жизни постиг и понял, кроме трех вещей: как находит корабль дорогу в океане; как находит свой путь сокол в поднебесье; и как находит дорогу мужчина к женщине».
Я слушала Зою, и меня не отпускало ощущение несерьезности, странного заскока у Зоиного супруга. Пройдет время, и всё образуется. Но она лишь качала головой на мои доводы: дело гораздо серьезнее. Один раз позволила себе сказать мужу: «Твоя любовь к другой тоже уйдет!» «Не знаю, - спокойно ответил он. - Думаю, что нет. А если уйдет, значит - опять не судьба». С толком, чувством и расстановкой, будто объяснял бездарной ученице простенькую задачку...
- Да что теперь говорить! - вздохнула Зоя. - Он подал на развод, я переехала к маме. Анютка сначала обрадовалась, потому что очень любит ту бабушку, но потом несколько вечеров плакала. Знаешь, дети такие чувствительные! Как жучки и паучки, любое изменение семейной «погоды» остро чувствуют. А теперь она каждый день спрашивает: «Когда папа плиедет?»
- А он не видится с ней?
- Пока нет. Ума не приложу, как эти встречи организовать. Сама видеть его не могу. Да и к нам ему путь закрыт - мама на порог не пустит. На улице встречаться?
- Неужели это окончательно?
- Да.
Вскоре я заторопилась домой, пора было кормить сынишку, молоко распирало грудь. Зоя сказала, что приехала на дачу только забрать вещи. Пообещала: может быть, зайдет ко мне. Я взяла с нее слово, что не «может быть», а обязательно зайдет. И отправилась восвояси.
Что-то тяжелое, давящее пригибало меня к земле. Вот так семейное благополучие! Сверхнадежное... Оказывается, удача может быть очень обманчивой. Выходит, даже моя трудная, измученная нервотрепкой и выяснением отношений жизнь куда счастливее, чем Зоина! У нас-то была любовь... Не очень умно, но и муж, и я, и родные боролись за сохранение моей маленькой семьи и счастье ребенка, хотя методы борьбы очень разнились, оттого и не прекращались скандалы. И всё же каждый старался помочь. А здесь... Как переживет свою драму Зоя? Она показалась мне теперь абсолютно незащищенной, слишком хрупкой - тронь и упадет. Не сломается ли? Правда, есть мама. Но... не на нее ли похожа Зоя своей слабостью?
В тот вечер она не пришла. И на следующий - тем более. Больше я ее никогда не видела. Но до конца лета не забывала и ждала. Наезжая в дальнейшем в городок Н., который очень люблю по сей день, я всегда вспоминаю двух «светленьких бабочек», Зою и ее дочурку Анюту. Двух солнечных зайчиков, легко, беззаботно, неторопливо порхавших летним днем над Н-скими лугами. Иногда я прохожу мимо глухого зеленого забора, откровенно заглядывая в щели. Кажется, что много лет дом оставался необитаемым. Может быть, московские хозяева иногда и наезжали, но огород давно захирел, деревья в саду посохли, а дом год от году всё больше сморщивается и пригибается к земле. Очевидно, и новая любовь у бывшего Зоиного супруга оказалась недолговечной. Возможно, и дальнейшие. Потому что, будь это иначе и хоть какое-то чувство «привейся» в его сердце, процветала бы и дача. Если бы ее продали, это тоже означало бы движение жизни - уже новых хозяев. Захирение и запустение в этой обители год от году становилось заметнее.
Мне и по сей день кажется, что когда-нибудь я все-таки встречу здесь Зою. Приду в сосновый бор, а она - там... Постаревшая, изменившаяся, сама давно бабушка. Анютке сейчас значительно больше лет, чем было тем летом Зое. Скорее всего, выросшая Нюся, как ее иногда называла мама, стала такой же, как сама Зоя. Тогда, на наших прогулках, скромных и непритязательных, мы жили какой-то своей, особой, полной надежд жизнью. Постигали законы семейного бытия... И пусть многому не удалось сбыться, а самые главные мечты разбились, что-то ведь остается. Даже в облике совсем старого человека прочитываются главные, извечно присущие ему черты.
Если бы мы встретились с Зоей, если бы могли поговорить о том далеком лете, я бы, наверное, спросила ее, как... она тогда выжила. Как справилась с бедой? Как сумела не уронить Анютку? Как смогла пережить величайшее из несчастий, посылаемых человеку, - вот это самое: «Просто ушла любовь» и тебя вышвырнули из своей жизни вон? Теперь, отшагав по земле десятки лет, познав много сложностей, не однажды отведав яд предательства, я хорошо знаю: мало что есть на свете столь же горькое, как если тебя «просто разлюбили»...