На этой фотографии женщины собирают щитовые дома, разработанные в Архитектурном бюро Нижнего Тагила, где я работала. Сталинград, 1943 г.
ШКОЛА
В нашем классе постоянно менялись ученики. Он так и не сформировался, не было цельной картины, но некоторые ученики были выдающиеся. Они открыто выказывали свое презрение к наукам. Нона Паперный, высокий красивый парень, ни за что не хотел ни на метр оторваться от своего места, и его ответы были своеобразные, особенно по математике:
«По…По…Пердикуляр». В переводе «Перпендикуляр».
Ольга Дюльдя отвечать на вопросы учителей считала пустым делом – она была видной девушкой и еще хорошо пела. Мать Ноны Паперного сама приходила в школу:
«Ида, помогите мне, я об этого оболтуса оббила все руки».
Приближались холода, из-за стройки все дороги покрылись топкой грязью. Сменной обуви у нас не было. Перед школой была большая лужа с черной водой. Школьный сторож заставлял мыть нашу обувь в этой луже. Сторож маленький и хромой, и у него было ружье. Как показало дальнейшее, ружье пригодилось.
ЗИМА
Начались сильные морозы. Всю землю сковал лед, снега не было. Папе нужно было в Свердловск. Чтобы посетить все объекты, нужна была машина. Мы выехали очень рано, дорога превратилась в сплошной каток. Машину все время заносило. Стемнело, а мы не проехали и половины пути. Машину развернуло на 180 градусов – благополучно. Не успели порадоваться, как занесло в кювет. Руль заклинило, сломалась рулевая тяга. У меня не было валенок, и папа, спасая меня, решил ехать до кержацкой деревни. Машину вытащили из кювета, рулевую тягу привязали веревкой. Шофер отказался садиться за руль. Папа вел машину со скоростью в 20 км. В деревне ни огонька. Колотили в ворота. Высокий забор, к окнам не подойти, двор перекрыт крышей. Нам открыли. Без слов взяли только меня, мужчин не пустили, где они провели ночь, я так и не узнала. Спрашивать было не принято. В доме меня поместили на полати рядом с печью, и хотя очень хотелось есть, я сразу уснула мертвым сном. Когда рассвело, я рассмотрела избу. Она была знатно срублена из мощных деревьев, стены были стесаны, а углы оставлены в полном дереве и закруглены. Окна маленькие. Уральская земля полна умельцев. Утром за мной приехали на машине.
АППЕНДИЦИТ
В нашем подъезде все были хорошо знакомы между собой. Вместе ехали, вместе приехали, вместе работали. Некоторые из Ленинграда ехали большими семьями. А к некоторым приехали бывшие родственники и бывшие знакомые – бывшие жены, тещи, свекрови, невестки, золовки. Всех гостей надо было содержать, они были «бедными родственниками». Несмотря на все трудности жизни, друг друга приглашали в гости. Во время одного из праздников у меня обострился аппендицит, образовался инфильтрат. В нашем подъезде жила Елена Николаевна Песочинская, в прошлом земский врач, она никому не отказывала в медицинской помощи. Все больницы на «Вагонке» были переоборудованы в госпитали, в каждом было небольшое хирургическое отделение для местных жителей. Это было мое первое посещение госпиталя, как пациентки, потом мы посещали госпитали целым классом. Хирург подтвердил диагноз Елены Николаевны, но операцию мне не делали, само все прошло.
ПОРТОС
Наш Портос оказался прекрасным охотником, хотя никто его не обучал, и спасателем. За два охотничьих сезона папа с Портосом добыли двух козлов, и мы угощали всех соседей. В одну из поездок в Нижнию Салду, возвращаясь с охоты по незнакомой местности, папа попал в болото, и его быстро стало засасывать. Портос бегал туда и обратно по твердой земле, лаял и скулил. Все безрезультатно. Тогда он кинулся в болото и пополз, тщательно выбирая места, к папе и придвинулся к нему вплотную. Папа боялся сломать хребет собаке. Но потом решился на него опереться у хвоста и у шеи. Так постепенно он смог освободить ноги и распластаться рядом с собакой, и так они доползли до твердой почвы. Мы об этом узнали не сразу и нескоро.
НАШИ
Началась блокада Ленинграда. Наши ближайшие родственники остались в городе. Находились люди, которых направляли в Ленинград. Мы посылали посылки. Упаковка посылки обнадеживала, но не одна из посылок не дошла до адресата. Последняя открытка от бабушки пришла 28 августа, в городе оставались все мои подруги, и она жалела, что мы уехали. Леня, папин брат, занимался проектом маскировки города. Это был грандиозный проект маскировки Невы, церквей и памятников. Проект не пригодился. Фронт приблизился вплотную городу. Город был взят в кольцо. Город бомбили с самолетов и обстреливали из орудий. Несколько дней, в самом начале осады горели Бадаевские склады. Склады продуктовые, где был основной запас продуктов. Леня писал часто, короткие открытки. Он дежурил на крыше нашего дома, тушил «зажигалки». Видел как горели «Американские горы» на Петроградской стороне», они были деревянные, сухие, огонь продвигался по всему контуру. Потом все рухнуло, еще светилось и погасло. Леня написал об этом, как о нашей общей утрате. Зоопарк, «Американские горы» были рядом, и мы любили туда ходить. Снаряд попал в библиотеку, расположенную недалеко от нашего дома, он помогал собирать уникальные книги женщинам-библиотекарям, тогда еще были силы у него и у них. Пока были силы, все жильцы участвовали в работе по сохранению своего жилища. Но с каждым днем становилось все хуже с питанием и опаснее от бомбежек и обстрелов. В марте пришла открытка от Лени в траурной рамке. Леня писал:
«Я похоронил маму, а ты, Виктор поставишь памятник».
Вслед за бабушкой погиб Леня. На Ижорском заводе, где он работал, трупы сжигали. Точная дата его смерти не установлена.
ОПЯТЬ ШКОЛА
В нашем классе стали появляться ученики из Ленинграда. В наш класс поступила Нонна Артемьева. Мы с семьей Артемьевых стали близкими людьми. «Вагонка» заполнилась до отказа. Артемьевых поселили в бараках, примерно в километре от нашего дома. Вода в колонках на улице, так же как «удобства» с выгребными ямами. Все что из ям выгребали, пирамидами возвышалось по улицам. Я знала, что нас называют «выковыренные», но наивно предполагала, что мы «перебазированные», но то, что случилось около лужи перед нашей школой говорило совсем о другом. Меня окружила кучка ребят из младших классов и стали толкать из стороны в сторону, желая сбить с ног. Я была в ватнике, они стали бить сильнее, я уворачивалась. Это заметил младший брат Нонны, Виктор, вытащил меня из кучи и о чем-то стал говорить с нападающим. Виктор подошел ко мне, совершенно бледный, и сказал:
«Меня подкололи».
Ниже ватника брюки пропитались кровью. Парень, с которым он разговаривал, пырнул его финкой. Из школы вышел сторож с ружьем, и шайка разбежалась в разные стороны. Я побежала к заводоуправлению. Там стояли легковые машины. Шофера не пришлось уговаривать. Он отвез Виктора в госпиталь. Там мне сказали, что Виктора пырнули настоящей финкой, и могли пострадать внутренние органы, но бандит был маленького роста, и удар попал в бедро. Я переживала, что такое происшествие случилось из-за меня. Мы с Виктором были ровесниками, но он лучше разбирался в детском криминальном мире и спас меня.
Все лето я проработала в Архитектурном бюро, сначала ученицей, потом выучилась и стала выполнять текущую работу копировщицы. В следующем учебном году нас перевели в другую школу с новыми учителями, очень хорошими. Учитель по математике пришел в школу прямо из госпиталя с протезом на правой руке, на которую была постоянно надета кожаная перчатка. Он очень ловко чертил на доске мелом по линеечке. Звали его Иван Петрович, он был человеком закрытым, никто ничего о нем не знал. Он дружески общался с Идой Моисеевной. Она нам высказала свое предположение, что он большой ученый. Об учениках он говорил охотно. Меня он называл «девочка с мужским мышлением». Со мной единственной в классе он говорил на ты.
СВЕРДЛОВСК
Кончался наш срок пребывания в Нижнем Тагиле. По городу ездили танки, с аэродрома улетали самолеты. Последний раз мы с папой летели в Свердловск на американском транспортном самолете «Дуглас». Прямо с «Вагонки». Внутри вдоль прохода металлические скамейки. Летели очень низко. Был виден лес, озерца, реки. Это был мой первый полет, я была в восторге.
В Свердловске мои знакомые познакомили с местной девочкой, Мариной Воробьевой и с их старинной квартирой. Дом, где жила семья Марины, был в центре Свердловска, можно было разглядеть стиль «модерн». Дом долго не ремонтировали. Квартира занимала весь первый этаж. Просторные комнаты. Очень много окон. Верхняя часть окна сохранила причудливый узор мелких переплетиков, в которые было вставлено толстое полированное стекло с фацетом. Когда-то нарядный паркет был стерт. Марина сунула мне семейный альбом с холеными мужчинами и женщинами предыдущего века, ткнула пальцем в один портрет и сказала небрежно:
«Это моя мама Магда».
Это был портрет женщины необыкновенной красоты. Ничего указывающего на характер или профессию, а, между тем, Магда обладала всем набором регалий ученой женщины – кафедра, ассистенты, ученики, мировая известность среди ученых химиков. Марина – ее последний ребенок от брака с молодым ассистентом. Братья Марины были от других немецких браков. Марину воспитывали тетушки. Всегда нечего было есть, несмотря на то, что без конца что-нибудь пекли: крендели, кексы и все по календарю. Было место, где стоять концертному роялю. Братья Марины не только хорошо играли, но и сочиняли стихи и на них музыку. Все имели технические профессии. Во время войны братья днем работали по своей специальности – инженерами, а на ночь отправлялись в лагерь, куда их определили как этнических немцев в начале войны. Их зарплату переводили в лагерь, и на что они жили неизвестно.
ПАПА
Задолго до 3 февраля 1943 года, полной победы в Сталинграде, в проектной организации треста, где я работала летом 1942 года, были разработаны модули для постройки сборных щитовых домов, выбраны места на Урале, где их изготавливали и отправляли в Сталинград. Одним из таких мест был Верх-Нейвинск. Многие сотрудники треста были переселены в Верх-Нейвинск, среди них семья Артемьевых. Я к ним один раз ездила на попутной машине. Они жили в таком же бараке, как на «Вагонке», но в бараке были свободные комнаты, был патефон и пластинки и танцы, первый раз в жизни. Много снега, мороз, ели и впереди долгая дорога.
В декабре 1942 года папа самолетом с аэродрома «Вагонки» вылетел в Сталинград. Мы ждали сообщения о прибытии самолета на место, летчики были опытные. Я пришла из школы и мыла пол в передней. Позвонил звонок. Маме с работы рано. В неурочное время пришла Нора Николаевна Песочинская, она работала в тресте. Я поняла: случилось что-то плохое. Она мне сказала:
«Самолет пропал и не подает никаких знаков».
Я заплакала и села на мокрый пол. Нора Николаевна тоже села на пол, обняла меня, и мы с ней вместе плакали.
Через полтора месяца самолет все-таки прибыл в Сталинград. Оказалось, что в полете самолет обледенел, но смог сесть в деревне за линией фронта, где, к счастью, не было немцев. У немцев не хватало сил занять всю захваченную территорию. Говорили тогда «деревни были заняты в шахмат». При помощи жителей деревни был снят лед и произведен небольшой ремонт. Но и после этого наши переживания не закончились. В Сталинграде папа заболел брюшным тифом. Вылечили его французские журналисты. Они вместе жили в четырехъярусной землянке. Французы на первом этаже, папа на четвертом. Французы наливали шампанское в немецкую каску и, когда выходили все пузырьки, подавали наверх. Немецкая каска лучше всего подходила для питья, потому что была лучше обработана изнутри. Так папа выздоровел.