Её звали Белиса Крепускуларио, но не потому, что её так окрестили или потому, что так назвала мать, а потому, что она сама нащупала это имя в отзвуках «красоты» и «сумерек» и облачилась в него, как в новые одежды. Её ремеслом была продажа слов. Она разъезжала по всей стране, от холодных горных местностей до жарких берегов, устраиваясь на ярмарках и рынках, где ставила четыре шеста с холщовым навесом для защиты от солнца и дождя, и усаживалась под ним в ожидании клиентов. Её товар не нуждался в рекламе, ведь она столько странствовала, что её теперь знали повсюду. Случалось, её ожидали из года в год, и когда она появлялась в деревне с узлом под мышкой, перед её лотком мигом выстраивалась очередь. Она торговала по честной цене. За пять сентаво она читала стихи наизусть, за семь – улучшала качество сновидений, за девять – писала письма для влюблённых, за двенадцать изобретала оскорбления для заклятых врагов. Продавала она и рассказы, но не выдуманные, а длинные правдивые истории, которые пересказывала с ходу, не пропуская ни слова. Так же она и передавала новости от одного селения к другому. Народ платил ей за прибавление одной-двух строчек: родился ребёнок, умер такой-то и такой-то, поженились наши дети, урожай погорел. Везде вокруг неё сразу же образовывалась небольшая толпа, чтобы послушать, и так люди узнавали о событиях из жизни друг друга, о дальних родственниках. о ходе гражданской войны. Тем же, кто платил пятнадцать сентаво, она дарила тайное слово, отгоняющее тоску. Конечно же, для каждого оно было разным, иначе это был бы коллективный обман. Каждый получал своё слово с уверенностью, что никто другой не сможет использовать его с этой целью – ни на этом свете, ни на том.
Белиса Крепускуларио родилась в семье настолько нищей, что там не имелось даже имён для того, чтоб дать их детям. Она родилась и выросла в самой неприветливой местности, где в какой-то год дожди превращались в потопы, смывающие всё на своём пути, а в какой-то – с неба не падало ни капли, и солнце вырастало настолько, что заполоняло весь горизонт, а мир превращался в пустыню. Пока ей не исполнилось двенадцать лет, у неё не было ни иного занятия, ни заслуги, кроме борьбы с вековым голодом и измождением. Во время бесконечной засухи ей пришлось похоронить четырёх младших братьев, и когда она поняла, что наступает и её черёд, решила пуститься в путь по равнинам в направлении моря, в надежде одурачить смерть. Земля была вся разъедена, тут и там в глубоких трещинах, усыпанная камнями, останками деревьев и колючих кустарников, и скелетами животных, выбеленными жаром. Порой она натыкалась на семьи, которые, подобно ей, шли на юг, влекомые мыслями о воде. Некоторые начинали исход, взвалив пожитки на плечо или сложив в тележку, но сил едва хватало и на то, чтобы тащить собственные кости, и вскоре приходилось бросать свой скарб. Они мучительно брели, с кожей, превращённой в шкуру ящерицы, и глазами, ослеплёнными солнечными бликами. Белиса, проходя мимо, здоровалась жестом, но не останавливалась, потому что не могла тратить силы на проявления сострадания. Многие по дороге погибли, но она была так упряма, что преодолела этот ад и дошла до первых родников, тоненьких струек воды, почти невидимых, которые питали чахлую растительность, а дальше превращались в ручейки и речушки.
Белиса Крепускуларио спасла себе жизнь и, кроме того, случайно открыла для себя печатное слово. Когда она пришла в деревню на побережье, ветер бросил к её ногам газетный лист. Она подобрала этот ломкий кусок пожелтевшей бумаги и долго рассматривала, не в силах понять его назначение, пока любопытство не взяло верх над застенчивостью. Она подошла к мужчине, который мыл свою лошадь в той же мутной луже, из которой она перед тем напилась.
- Что это? – спросила Белиса.
- Спортивный раздел газеты, - ответил мужчина без тени удивления по поводу её невежества.
Ответ поверг девочку в изумление, но, не желая показаться нахалкой, она посмела только спросить, что значат эти мушиные лапки, нарисованные на бумаге.
- Это слова, девочка. Здесь говорится о том, что Фульхенсио Барба нокаутировал Неро Тиснао в третьем раунде.
Тогда Белиса Крепускуларио узнала, что слова гуляют по миру без хозяина, и любой, кто обладает хоть какой-то смекалкой, может использовать их для получения дохода. Она оценила своё положение и пришла к выводу, что, кроме как стать проституткой или наняться служанкой на кухню к богачам, ей практически ничего не остаётся. Продажа слов показалась ей достойной альтернативой. С тех пор именно это она избрала своей профессией, и ничто другое её не интересовало. Сначала она торговала своим товаром, не подозревая, что писаные слова могут использоваться не только в газетах. Когда же она об этом узнала, то прикинула неограниченные возможности для её торговли, из своих сбережений заплатила двадцать песо священнику, чтобы он научил её чтению и письму, а на три оставшиеся купила себе словарь. Она прочла его от корки до корки и выбросила в море, потому что не собиралась обманывать клиентов, подсовывая им заранее упакованные слова.
Через несколько лет, одним августовским утром, Белиса Крепускуларио сидела в центре площади под своим тентом, продавая юридические аргументы старику, который вот уже семнадцать лет не мог выпросить свою пенсию. Был базарный день, и всё вокруг бурлило от столпотворения и галдежа. Внезапно послышался стук копыт и крики, она подняла глаза от своих писаний и увидела сначала клубы пыли, а вскоре - группу всадников, врывающихся на площадь. Это были люди Полковника, которые прискакали во главе с Мулатом, великана, повсюду известного быстротой своего ножа и преданностью командиру. Оба они, и Полковник, и Мулат, провели всю жизнь в сражениях гражданской войны, и их имена были неразрывно связаны с переполохом и бедствиями. Бойцы ворвались в селение, как дикая стая, со страшным шумом, на скаку обливаясь потом и сея ужас, как от урагана. Куры взмывали, собаки подхватывались наутёк, женщины и дети спасались бегством, пока на рынке ни осталось ни одной живой души, кроме Белисы Крепускуларио, которая прежде никогда не видела Мулата, и её удивило то, что он направился к ней.
- Тебя я и искал, - прокричал он, направив на неё свёрнутый хлыст, и, едва он кончил говорить, два человека набросились на женщину, свалив навес и разбив чернильницу, связали её по рукам и ногам и, как морской тюк, забросили на круп лошади Мулата. И пустились галопом по направлению к холмам.
Через несколько часов, когда Белиса Крепускуларио была уже готова умереть с сердцем, раскрошенным в песок от тряски на лошади, она почувствовала, что всадники останавливаются, а потом – что четыре сильных руки кладут её на землю. Она попробовала встать на ноги и с достоинством поднять голову, но силы изменили ей, и она со вздохом рухнула наземь, проваливаясь в сумрачный сон. Она проснулась несколько часов спустя под ночные шорохи природы, но было некогда разбираться, что это за звуки, потому что, лишь она открыла глаза, как тут же встретила нетерпеливый взгляд Мулата, стоящего на коленях рядом с нею.
- Наконец ты очнулась, женщина, - сказал он, доставая фляжку, чтоб она глотнула водки, перемешанной с порохом, и окончательно пришла в себя.
Она хотела знать причину такого грубого обращения, и он объяснил, что Полковник хотел прибегнуть к её услугам. Он позволил ей протереть лицо влажным платком и сразу повёл в дальний угол лагеря, где в гамаке, подвешенном между деревьев, отдыхал человек, нагонявший ужас на всю страну. Она не могла различить его лицо, потому что на него ложилась смутная тень листвы сверху и неизгладимая тень многолетней преступной жизни, но она вообразила, что выражение лица у него очень страшное, если исполинский адъютант подходил к нему с таким подобострастием. Её удивил голос – мягкий и хорошо поставленный, как у профессора.
- Ты продавщица слов? – спросил он.
- К вашим услугам, - промямлила она, высматривая из полумрака, чтобы лучше разглядеть его.
Полковник встал, и пламя факела в руках у Мулата осветило его. Женщина увидела его потемневшую кожу и хищные глаза пумы, и поняла, что перед нею – самый одинокий человек на этом свете.
- Я хочу стать президентом, - произнёс он.
Он устал носиться по этой проклятой земле, ведя бесполезные войны и терпя поражения, которые никакой уловкой нельзя было обратить в победы. Он провёл много лет, спя под дождём, страдая от укусов москитов, питаясь игуанами и супом из змей, но эти мелкие неудобства не были достаточным оправданием для изменения образа жизни. То, что на самом деле заставляло его страдать, был ужас в чужих глазах. Он желал входить в селения через триумфальные арки, осенённым яркими знамёнами и цветами, хотел, чтобы ему рукоплескали и встречали с хлебом-солью. Он был сыт по горло тем, что, слыша его шаги, спасались бегством мужчины, у женщин от испуга случались выкидыши, а малые дети дрожали – и поэтому он решил стать президентом. Мулат предлагал отправиться в столицу, взять Дворец кавалерийским наскоком и захватить власть силой – отобрать так же, как они отбирали многие другие вещи, без спроса, но Полковник не желал становиться тираном – их и без него здесь хватало, и, кроме того, народной любви таким способом было не добиться. Его идея состояла в том, чтобы быть избранным народным голосованием на декабрьских выборах.
- Для этого мне нужно и говорить, как кандидат. Можешь ли ты продать мне слова для предвыборной речи? – спросил Полковник Белису Крепускуларио.
Она принимала много заказов, но такой – впервые, однако не могла отказать, боясь, что Мулат влепит ей пулю промеж глаз или... ещё хуже - что Полковник расплачется. С другой стороны, она чувствовала побуждение помочь ему, потому что на расстоянии ощутила пульсирующий жар его кожи, могучее желание прикасаться к этому человеку, всё его тело обласкать своими руками, сжать его в объятиях.
Всю ночь и добрую часть следующего дня провела Белиса Крепускуларио, отыскивая в своём репертуаре слова, подходящие для президентской речи, пребывая под надзором Мулата, который не отрывал глаз от её загрубевших ног странницы и девственной груди. Она отбрасывала слова сухие и режущие слух, и излишне цветистые, и вылинявшие от частого употребления, и заключающие в себе невероятные обещания, и лживые, и путаные – чтобы оставить лишь те, что наверняка затронут мужской ум и женское чувство. Используя все те познания, что она купила у священника за двадцать песо, она написала речь на листе бумаги и начала делать знаки Мулату, чтоб он освободил её от верёвки, которой за лодыжки привязал к дереву. Её снова привели к Полковнику, и при виде его она снова почувствовала то же пульсирующее томление, как и при первой встрече. Она подала ему лист и ждала, пока Полковник изучал его, придерживая кончиками пальцев.
- Что за чертовщина тут написана? – наконец спросил он.
- Ты не умеешь читать?
- Что я умею, так это воевать, - ответил он.
Она вслух прочла текст выступления. Она прочитала речь три раза, чтобы её клиент мог выучить слова наизусть. Когда она окончила, то увидела волнение на лицах бойцов, которые подступили, чтобы послушать её, и заметила, что золотистые глаза Полковника сияли воодушевлением. Он был уверен, что с этими словами президентское кресло ему обеспечено.
- Если ребята прослушали три раза и стоят рты раскрывши, значит, годится, Полковник, - похвалил Мулат.
- Сколько я должен тебе за работу, женщина? – спросил командир.
- Полтора песо, Полковник.
- Это недорого, - проговорил он, открывая кошель, который носил на поясе и где хранилось оставшееся от последних трофеев.
- Кроме того, у тебя есть право на подарок при покупке. Я сообщу тебе три тайных слова, - сказала Белиса Крепускуларио.
- То есть?
Она объяснила, что за каждые пятьдесят сентаво, уплаченные клиентом, она дарила слово для использования в чрезвычайных условиях. Командир пожал плечами, он был равнодушен к этой надбавке, но не хотел обидеть ту, что сослужила ему такую хорошую службу. Она неторопливо подошла к табурету с кожаным сиденьем, на котором восседал Полковник, и наклонилась к нему, чтобы вручить свой подарок. Тогда он ощутил запах горного зверя, исходящий от этой женщины, жар, источаемый её бёдрами, прикосновение её волос, дыхание с ароматом мяты, когда она шептала ему на ухо три тайных слова, на которые он имел право.
- Они твои, Полковник, - сказала она, отступая назад. – Можешь пользоваться ими, сколько пожелаешь.
Мулат проводил Белису до обочины, не отрывая от неё умоляющего взгляда потерянного пса, но когда протянул руку, чтобы коснуться её, женщина остановила его, выдав поток придуманных ею слов, отбивших всякое желание, потому что они показались Мулату каким-то роковым проклятием.
В течение сентября, октября и ноября Полковник произнёс свою речь столько раз, что, если бы слова её не были такими блестящими и прочными, от неё уже осталась бы одна труха. Он изъездил всю страну, прибывая с торжествующим видом в города и останавливаясь даже в забытых Богом селеньицах, где лишь мусорные следы обнаруживали присутствие человека – всё для того, чтобы убедить избирателей проголосовать за него. Пока он говорил с помоста посреди площади, Мулат и его люди раздавали карамельки и писали его имя на стенах золотой краской, но никто не обращал внимания на эти торгашеские уловки, потому что все были ослеплены ясностью его предложений и поэтическим блеском его аргументов, люди заражались его неукротимым желанием исправить исторические несправедливости и испытывали радость впервые в жизни. После того, как кандидат заканчивал выступление, войско стреляло из пистолетов в воздух и поджигало петарды, а когда они наконец уходили, то оставляли за собой шлейф надежды, который висел в воздухе ещё много дней, как чудесный след от кометы. Скоро Полковник превратился в самого популярного политика. Это было немыслимое явление, этот человек, вышедший из горнила гражданской войны, покрытый шрамами, говорил, как профессор, и его престиж всё рос на просторах страны, трогая сердце отчизны. На него обратила внимание пресса. Журналисты ехали на дальние расстояния, чтобы брать у него интервью и повторять его слова, и так росло число его сторонников и противников.
- Хорошо у нас идёт дело, Полковник, - сказал Мулат, когда успех длился уже двенадцать недель.
Но кандидат его не слышал. Он повторял три своих тайных слова, всё чаще и чаще. Он произносил их, когда им овладевала ностальгия, шептал их во сне, возил их с собою на коне, вспоминал их перед тем, как произнести свою знаменитую речь и удивлялся, обнаруживая, что смакует их, забывшись. И каждый раз, когда два этих слова приходили ему на ум, они вызывали живой образ Белисы Крепускуларио и будоражили его чувства воспоминанием о диком запахе, огненном жаре, роковом касании волос и дыхании с ароматом мяты, до того, что он ходил сам не свой, как сомнамбула, и его же люди поняли, что, раньше, чем добьётся президентского поста, он погибнет.
- Что же с тобой творится, Полковник? – много раз спрашивал его Мулат, так что наконец командир не выдержал и поведал, что ему не дают покоя эти три слова, впивающиеся ему в самое нутро.
- Скажи их мне, может, тогда они утратят силу, - попросил верный адъютант.
- Нет, не скажу, они только мои, - ответил Полковник.
Мулат устал смотреть, как его командир чахнет и мучится, как приговорённый к смерти. Он забросил винтовку на плечо и отправился на поиски Белисы Крепускуларио. Он прошёл по её следам весь длинный путь, пока не обнаружил её в южном селении, где она сидела под своим навесом, пересказывая новости, как молитвы розария. Он вырос перед ней, грозно расставив ноги, с оружием в руках.
- А ну, иди за мной! – приказал он.
Она ждала его. Белиса подобрала свою чернильницу, свернула холщовый навес, закинула свёрток на плечи и молча взобралась на круп лошади. За всю дорогу они не обменялись ни словом, потому что страсть Мулата к ней превратилась в лютую ярость, и только страх перед языком этой женщины удерживал его от того, чтобы в кровь исполосовать её плетью. И ему также было неохота сообщать, что Полковник ходит одуревший, и что с ним даже годы сражений не сделали того, что сотворило заклятие, которое она прошептала ему на ухо. Через три дня они прибыли в лагерь, и Мулат сразу же повёл свою пленницу к кандидату, сопровождаемый взглядами всего войска.
- Я привёл тебе эту ведьму, чтобы ты отдал ей обратно слова, Полковник, и чтобы она вернула тебе мужество, - сказал он, приставляя дуло своей винтовки к затылку женщины.
Полковник и Белиса Крепускуларио посмотрели друг на друга долго и пристально издалека. И бойцы поняли, что их командир уже не может освободиться от действия этих дьявольских трёх слов, потому что всё увидели, как хищные пумьи глаза наполнились кротостью, когда она подошла и взяла его за руку.