Рубцов телесценарий

Николай РОГОЖИН


 

     Р У Б Ц О В

         Литературный сценарий
       для телефильма в 13 сериях. 















ПЕРВАЯ СЕРИЯ

   
 Зимнее, с оттепелью, раннее сумеречное утро в городе. Из четвертого подъезда пятиэтажного красно-кирпичного дома выходит, не торопясь, женщина. Она в зимнем пальто с воротником, в разношенных, не по размеру,  серых валенках, надетыми на голые ноги. На вид ей лет 35, лицо миловидное, но припухшее. Рыжеватые волосы растрепаны, голова не прикрыта. Она переходит улицу и подходит к деревянному строению с мансардой, с вывеской :  «Советский проспект, дом 66». Видна табличка : «Отделение милиции…» Женщина стучит в запертую дверь. Изнутри  слышится голос:
 -  Ну кто там? Барабанит… Не спится что ли?
    Дверь открывается. На пороге стоит сержант милиции, заспанный, поправляет сбившуюся форму:
   - Что случилось, гражданка?
   - Я , кажется, убила… человека…
   - Та-а-а-к… Входите. Кого? Где?
   - Здесь недалеко. В третьем доме, на Яшина. Рубцова…
   - Кольку, что ли?

    В квартире стоит мужчина возле окна, вглядывается во двор. Его спрашивает проснувшаяся , лежащая в углу жена:
 - Ты че, Мить? Поднялся так рано?
 - Да вот… Милиция чей то стоит, у нашего подъезда… Ой! И  «скорая», подъехала. Что то неладно. Ты что, не слышала шум на площадке? Опять у Рубцова  что-то. То пожары, то заливает… И-иэ-э-х! Нескладная у него житуха!

   ТИТР : «Вологда. Квартира Астафьева Виктора Петровича. 8 ч. 30 мин. 19 января 1971 года.»
   Входит с улицы женщина, снимает платок, один сапог, но опускается бессильно на стул возле входной двери. Потом медленно снимает второй сапог, медленно поднимается, входит в спальню, тихо , но внятно зовет :
 - Витя! Витя!...
 - А? Что?
 - Колю!... Колю убили ! Рубцова! Она его … топором… Сейчас на почте узнала…
 - Как?! – мгновенно проснулся, вскакивает, одевается Астафьев – Что же это? Как это так? Предчувствие ведь было… Нет, все равно не верится…-
Подходит к телефону, набирает номер:
- Саша!  Колю Рубцова убили. Вот так… Да… Я соберу всех наших, а ты давай – звони в Москву…

     У входа в морг городской больницы, приземистого, будто вросшего в землю одноэтажного здания, стоят трое. У всех подавленный вид. Двое с бородами – один с полуседой, шкиперской, другой – с черной, окладистой. Чернобородый обращается к Астафьеву  (третьему) :
- Ты , Петрович, посмелее нас будешь. Всякого нагляделся. На войне…
 
- А чего на него глядеть? Он это и есть, Коленька…
  Сгорбленная старуха в морге, в седых космах, шустрая, с папиросиной в отвислых губах, подводит Астафьева к столу. Полумрак. Там и сям лежат накрытые простынями, - голые, это видно по ногам, - тела.
Видится  согнутая спина  старухи, она приподнимает простыню:
- Я же знала его. Лежит, миленочек, загубленная душа…
На лице Астафьева – страх, ужас, отчаяние…Старуха шепелявит что-то беззвучное, потом улыбается , беззубо, на весь экран…

ТИТРЫ, НАЗВАНИЯ, АККОРДЫ ТРАГИЧЕСКОЙ МУЗЫКИ, ПОСТЕПЕННО ПЕРЕХОДЯЩИЕ В РАЗГУЛЬНЫЙ ЗВУК ГАРМОШКИ…

ТИТР : «1921 год. Самылково Заболотского сельсовета Северной области»
    По широкому  коридору деревенской избы пробегает с миской соленых огурцов высоконогая девушка в сарафане. Ей дорогу перегораживает ожидающий  парень. Он статен и красив, в сапогах и черной шелковой косоворотке, со шнурком от часов в кармане.
- Ну что, Сашенька? Мы – Рубцовы, вы – Рычковы. Может, породнится нам, а?
    Видя, что парень не на шутку собирается облапить и прижать ее, девушка вырывается, убегает, открывает дверь  горницы, откуда слышней доносятся звуки гармошки… Оттуда зовут: «Мишаня! Чего девку напужал?». Смеются.

В горнице той же избы. Сидят при свете лучины – девушка Сашенька и ее мать:
- Доченька, и не вздумай даже отказываться! Ишь ты, какая ! Да как можно, в нонешнее то время? Вон в гору пошел, вся лавка в товаре… И не лычину жгет ( кивает), а карасин…
- Ну не глянется он мне, маменька! Уж больно… рукастый… Всех лапает…
- А ты характер прояви. Пойду , скажи, ежели на сторону глядеть не будешь…

Деревенская свадьба Вологодщины. Сидят во главе стола – молодожены, Миша и Сашенька. На столе – четверти самогона, огурчики, картошечка , сало, грибочки в мисках… Подле Миши – мать и с другой стороны, невестиной – ее новая родственница, сватья…

   В избе-читальне, с портретом Сталина, сидят несколько человек, смолят цигарки. ТИТР : «1930 год» Стоит один человек, строгого вида, в полувоенном френче. Напротив него сидит Михаил, он повзрослевший, ему уже тридцать один. Стоящий продолжает речь:
 -  Рубцова  Михаила Андриановича, мы все знаем… Он первым, сознательно,  сдал свою лавку потребкооперации, пошел работать в нашу артель – учетчиком. Честный , справедливый работник, семьянин, отец троих детей, девочек. Особо хочу отметить его политическую зоркость и нетерпимость к врагам колхозного строя. Помог задержать конокрада, сбежавшего от милиционера. Так что, вполне можем рекомендовать его, в члены теперича, значит – ВКП(б).
    Михаил приглаживает волосы, приподнимает плечи, смотрит победителем на всех…

 Вот он распоряжается в кабинете. К нему заходят и выходят посетители, он подписывает им бумаги. Звонит телефон, он берет трубку:
- Да. Да. Начальник Няндомского ОРСа Рубцов. Кто говорит? Слушаю! Але! Але!.. – озадаченно смотрит в замолчавшую трубку…

 КРУПНО – хромовые сапоги,  мокрые, и в снегу – троих в шинелях сотрудников НКВД. Они проходят  узкий коридор и останавливаются в  большой комнате, где на полу, у стен, лежат на тюфяках трое мужчин. Они приподнимаются , разбуженные шумом. Михаил Рубцов в накинутом френче и подштанниках стоит в центре, разводит руками и как бы сам себе говорит:
- Какие сборища? Это командировочные, из района… Дома приезжих то нету…
- Ничего не знаю – говорит из  пришедших офицер – Сейчас не место, и… не время, - смотрит на ходики на стене,- рассуждать. Следуйте за нами, разберутся.
В комнату входит Александра Михайловна с двухлетним ребенком на руках. Беззвучно плачет.
- Дай, дай мне Коленьку, - Михаил оглядывается на  энкэвэдешника, - Можно? – Тот кивает.
Михаил Андрианович целует сына, возвращает обратно жене, шепчет:
- Алика, тоже – береги… Я уверен, все разъяснится. Я знаю…
С порога комнаты, откуда вышла мать, испуганно смотрит девушка лет 15, вытирает навернувшиеся слезы…

    В морозной ночи, в пиджаке, вдоль частных домов , по улице, в темени , бежит, задыхаясь, Михаил Рубцов. Пар изо рта. Он останавливается около забора.  Отдыхивается. ТИТР: « Март 1939 года. Окраина Вологды.»
Михаил пробирается к окошку избы. Стучит. Занавеска отдергивается, смотрит испуганное лицо женщины.
- Соня, Соня, это я!
- Боже мой! Миша?!

     Сидят за столом. Михаил Андрианович, в накинутой кацавейке без рукавов, заканчивает есть, вытирает хлебом  миску. Говорит с остановками, еще не отошел от впечатлений:
- Копать  то меня еще в Емце начали. Колька там народился. Ну я и в Няндому, напросился… Так и там – черти – достали. Мол, большой паек выписываю…Ошибка это, Сонюшка, ошибка… Какой я шпион? Командировки , курьеры, как  без них наробишь? Разобрались, разобрались…  Товарищ Сталин не допустил.  Аккурат в президиум съезда надоумили написать. И я вернусь, еще, в партию! Гад буду! Я достану их! Всех!! – в ярости показывает невидимому врагу кулак…

    Звучит из черного репродуктора на стене «Интернационал». В общей кухне коммуналки, где видны новогодние украшения, выстраиваются  в ряд Михаил Андрианович, жена, его дети:  две девочки-подростки, двое малышей-мальчиков. Михаил Андрианович оглядывается:
- Боря, где Боря? Алик, приведи!
Мальчуган постарше  убегает , приводит за руку упирающегося  трехлетнего Борю. Гимн заканчивается. Слышен голос диктора : «Доброе утро, дорогие товарищи! Сегодня 31 декабря 1939 года…»

   Поет девочка 16 лет, - арию Земфиры из оперы «Алеко» Рахманинова, - под гармонь отца.
- А теперь , Наденька, танец! - Михаил играет цыганскую мелодию. -Колька, хлопай!
Надя  задорно танцует, звенит монисто на ее шее. Пятилетний Коля  хлопает, смотрит на Надю с восторгом…

    Все спят в общей комнате. Слабый свет светит из за окна, где качается фонарь. Коля взбирается на стул, за стол, заставленный посудой, дотягивается до стакана, где недопитое вино, допивает его. Потом еще стакан. Потом еще…

    Тот же стол освещен ярким лучом от  весеннего солнца… Надежда  укладывает в узелок картошку вареную , хлеб. Ей помогает мать:
- Может не  ездила бы ты, доченька?
- Да что ты , мама! Там же все комсомольцы! Я не могу…
- А кто считать за тебя будет в райпо?
- Бухгалтерша управится. Я досчитаю потом…
- А на сколько вы едете?
- Да на неделю всего, мать. Успеем…
- А жить то где будете?
- При клубе, говорят…

     Надя лежит, вся в поту, мечется, стонет. Около нее две девушки- комсомолки, со значками. Подруги. Надя вдруг перестает метаться, смотрит на подружек непонимающим взглядом. Потом снова мотает головой:
- Мам – а!... Не надо никого, не надо, не надо, не надо! Я спать хочу! И выключите свет! – поворачивается лицом к стене.

В той же комнате –  в красной материи гроб на столе, венки, много людей…

ТИТР : «Вологда. Июль 1942 года» 
Слышен отдаленный вой  самолета, ухают за городом зенитки. По полю, за монастырем, бегут по мосту через узкую речку двое ребят, 6 и 10 лет. При очередном отдаленном взрыве они падают в траву за мостом. Через секунды встают, отряхиваются. Младший восхищается:
- Здорово они! Наверное, подбили… Алик, как ты думаешь?
Алик пропускает мимо ушей замечание, его интересует другое :
- Ну где твой цветочек, Колька? Наврал?
- Идем, идем…
В стороне от тропинки, у старой покосившейся избы, в укромном месте Коля показывает цветочек, алый… Алик протягивает руку к нему.
- Не трогай его. Он нежный… - Коля берет припрятанную консервную банку рядом в кустике, сбегает к реке.
 
Цветок поливается тоненькой ровной струйкой.

   Кадры фильма «Золотой Ключик» ( режиссера А.Л. Птушко, 1939 года). Алик и Коля смотрят в темном зале клуба. Вспыхивает яркий свет. Дети выходят. Коля мечтает:
- Вот бы мамка вернулась сейчас! Как я соскучился!

Алик и Коля подходят к двухэтажному бревенчатому дому и видят много людей возле. Братья вкопанно останавливаются… Подходит одна женщина, соседка :
- А ваша мама в больнице… умерла…
   Голосят женщины. Тетя Соня, сестра брата, прибежавшего  к ней ночью  из тюрьмы, говорит соседке:
- Надо за Михаилом послать. Он здесь недалеко, на формировке…

   Михаил Андрианович  в  полевой форме старшего политрука идет за гробами на телеге. Тянется короткая цепочка людей по тому же мосту, через речку, на  виднеющееся по крестам кладбище. Коля вдруг бежит, отдаляясь от процессии, возвращается обратно. В руках у него – аленький цветочек…На телеге два гроба – большой и маленький…

 Спор Михаила Андриановича с  Соней в комнате, еще не высохшей от  весеннего подтопления.  Видна плесень на бревнах.
 - Да пойми ты, Соня! Мать приедет! Справитесь! Не впервой… Хотя тогда другое время было. Но так война же… Устроюсь , я думаю, в снабжении. Солдата тоже надо кормить…
- И все-таки, Миша, всех не возьму. Пусть младшие в детдом идут, там им сытнее  будет. Что это за пайки, 300 грамм? Альбертика заберу, ему в ФЗУ скоро…

ТИТР : «Октябрь 1943 года. Деревня Никольское Тотемского района Вологодской области»
Моросящий дождь. Ночь. У 2-этажного деревянного здания детдома, бывшего купеческого особняка, стоит группа ребят, со взрослым сопровождающим. Он стучит в окно:
- Антонина Михайловна! Антонина Михайловна! Дети пришли!
Антонина Михайловна встает , зажигает лампу, открывает дверь :
- Ой ты , Господи! А мы вас  не ждем, думали, заночевали в Устье… - Лексеевна! Вставай ! Ребят принимать! - всматривается – А где подвода? Ой ты! Неужели пешком?! Да вы что? Двадцать километров?!
- А вы как думали? – выступает вперед от группы Коля Рубцов.  Ему уже  восьмой год, он черноволос, с быстрыми глазами – входит по-хозяйски в комнату, где  спят. Все кровати заняты. – А  где мне спать?
Антонина Михайловна показывает :
- Вдвоем. Уместитесь. Это – Саша – показывает на лежащего мальчика.
Рубцов озадаченно стоит перед кроватью. Воспитательница спохватывается:
- Ой, что это я? Надо же вас переодеть… В сухое…

Класс, где сидят младшие ребята и постарше. Три ряда парт. Коля Рубцов сидит на второй парте среднего ряда. Антонина Михайловна расхаживает между рядами:
- Сегодня вам, первому классу, расскажу про великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.  Кто-нибудь уже слышал про него? Ты, Коля? Ну, расскажи.
- Мне бабушка читала сказку. Про богатырей, и царевну, мертвую…
- Да, правильно. Садись. Это – «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях»…

Перемена. В коридоре стоит невообразимый грохот. Ботинки у всех – на деревянной подошве.

ТИТР: «Август 1945 года»
Уборка картошки на огороде детдома. Девочки в одном ряду, мальчики в другом. К ним направляется молодая учительница, лет 20-ти, вожатая. Она в темных шароварах, яркой кофточке. Ей кричат с обочины, мальчик с лошадью:
- Наталья Николаевна! Пора запрягать!
Наталья Николаевна обращается к Рубцову:
- Коля, помоги! – Рубцов радостно бежит к лошади от грядки…

Ребята в лесу, их несколько человек, - грузят на  подводу  сухие сучья. Поодаль стоят Наталья Николаевна и Антонина Михайловна:, она выглядит лет на 40, и, несмотря на лето – в жакете:
- И все же, Наталья Николаевна – это непедагогично, подогревать их надежды. Нужно воспитывать другие  чувства – коллективизм, патриотизм…
- Ну как не подогревать, если они  одним только этим и живут?..

«Приехали ! Родители!» - крики детей в коридоре. У порога стоят двое – мужчина в военной шинели и женщина с озабоченным лицом. Она говорит подошедшей Антонине Михайловне:
- Мы к Нине Новиковой.
Девочка бежит навстречу родителям. Все   воспитанники наблюдают радостную встречу…

Костер в летнем ночном лесу. Воспитанники расположились возле Натальи Николаевны. Она рассказывает:
- Теперь , после  тяжелой и долгой войны, все вы постепенно разъедетесь. А кто и  учиться пойдет, дальше. Вас ожидает счастливая жизнь в Советской стране, где открыты все пути, все дороги. Наша страна огромна, полна планов. И главное сейчас – восстановление разрушенного хозяйства. Ну а сейчас – песня. Коля! - смотрит на Рубцова - Запевай!- взмахнула рукой.
Коля начинает песню : «Бескозырка белая, в полоску воротник!»
Ему подпевают следующие слова куплета.

Песня окончена. Наталья Николаевна мечтает:
- Эх, если бы у нас  была гармошка!
Кто то из мальчиков говорит :
- Так ведь есть! Вчера вещи вытаскивали из кладовки для Нины. Там и гармошку нашли…
- Вот это здорово! А играть бы еще кто научился…
- Я умею – Коля Рубцов засмущался.
- Откуда ? Научился?
- У меня брат есть, Алик. Он и показал. Отец играл…
- И отец есть ? Это хорошо.
- Да нет. Он на войне пропал. Без вести…

В коридор доносится звук гармошки. Повторяющаяся, сбивающаяся на неверную мелодия… выравнивается, превращается…

   в четкий слаженный ритм сопровождения акробатических номеров, на сцене. Коля уже не подросток, а юноша, ему  14 лет. Наталья Николаевна репетирует номер  акробатики из пяти девочек. Они делают «Звезду»:
- Гета, Гета – ровнее… Вот так… - поддерживает Наталья Николаевна ногу Геты.
Рубцов всматривается как бы снизу в поднявшихся на  стойку девочек. Видит худенькие ,  дрожащие от напряжения ноги Геты.
 
Ребята вечером тренируются, показывают силу на турнике на полянке. Крутит «сальто» паренек с развитой мускулатурой, крепыш. Возгласы ребят :
- Ну, Толик, даешь! – тот  эффектно спрыгивает. Подходит к перекладине Коля Рубцов. Он тщедушен, хрупок телом. Ребята подначивают: «Куда тебе, Жеребчик? Только хвосты крутить! Ха-ха-ха!»
Коля вдруг цепляется, раскачивается, пытается подтянуться, раскачивается, делает круг и  с размаху шмякается оземь! Возгласы и смех ребят мгновенно прекращаются…

Коля лежит с завязанной платком рукой в спальне на кровати. Входит Наталья Николаевна:
- Болит?
- Немного. Если не шевелить, то ничего…
- Все таки , Коля, надо бы отвезти тебя. Фельдшерица только через неделю будет. А потом – вода спадет…
- Не надо. Мне уже лучше. Голова не кружится.
- Ну ладно,- после раздумья  произносит Наталья Николаевна -  Шестой класс зачтем. У тебя ж одни пятерки. Отлежишься. Вот только надо к юбилею выступить . Сможешь ли?
- Смогу. Ведь еще целых две недели. А слова я уже знаю.

 На той же сцене большой, на всю ширь плакат: «150 лет со дня рождения А.С. Пушкина». За кулисами , в комнатке, едва узнается Коля  Рубцов. Он в парике и костюме Пушкина. Девочка завивает ему волосы. Коля морщится:
- Женька! Ты так оторвешь мне все! – всматривается в стоящее напротив зеркало и в портрет из хрестоматии на столе – Нет, не похож… Не похож… Губы надо подмазать…
Слышен  шум аплодисментов. Доносится звонкий голос ведущей: «А сейчас воспитанники Тотемского детского дома № 6 покажут сценку – Пушкин – лицеист»! Снова хлопают…



По  летнему лесу идут воспитанники. Поют песню:
                « Мы детдомовски ребята!
                Мы нигде не пропадем!
                В синем море не утонем!
                Бережочечком пройдем!»
Навстречу выбегают двое ребят. Строй останавливается, ахают  «Разведка!» Разведчики подходят к Наталье Николаевне и другой воспитательнице:
- Клавдия Васильевна! Видна!
- Далеко ли ? – настораживается Клавдия Васильевна.
- Через поле, буерак и дальше - вдоль ручья , уже Черепаниха.
- Ну что ж, теперь мы отдохнем, костерок запалим…

Сидят возле костра. Едят пареные репу и картошку. После взрыва хохота, Коля Рубцов предлагает :
 - Ребята! А давайте организуем игру «Спрятанное знамя»?
 - А как это?
 - Две команды. Ищут спрятанное знамя. Кто найдет, тот и победитель.
- Не знаю, можно ли в такую игру играть - сомневается Клавдия Васильевна.

Коля и Наталья Николаевна  лежат в засаде – в траве, прикрытой кустами, рядышком.
- Ну что, сработает твой ложный след? Давай еще вон к тому стожку дорожку прижмем, веток сломаем…

Услышав где то треск, Наталья Николаевна и Коля спрятались в стожок. Слышны голоса подбежавших ребят, потом они отдаляются. Коля и Наталья сидят, тесно прижавшись друг к другу. Наталья целует Николая прямо в губы…

Выбираются, вываливаются из стожка – взъерошенные, смущенные. Колю бьет лихорадка, он валится  в траву. Потом быстро вскакивает, садится, трясет головой, настороженно, сосредоточено молчит. Наталья подползает к нему, обнимает сзади за плечи:
- Ну что, что ты! Это нормально…Ты мужчина теперь… настоящий. Ты радоваться должен…
Издали слышатся  встревоженные крики. Наталья и Коля поднимаются и быстро идут на крики, почти бегут. Коля спотыкается.

По высокому берегу реки бегают ребята. К Рубцову подбегает  испуганный парнишка:
- Колька! Васи нигде не видно! Мы бежали,бежали а он в реку то и  упал, поскользнулся и вниз!. Мы спустились пока... Но не нашли. Только бревна торчат…
Клавдия Васильевна и Наталья Николаевна застыли, с ужасом смотрят то на ребят, то на реку…

Наталья Николаевна и Коля сидят в комнатке за кулисами. Наталья Николаевна складывает сценические костюмы:
- Всплыл два дня спустя. Как вы уехали, так  он и всплыл… Под Поповым гумном. Там омут. Глубокий…- видя как Коля удручен, переводит разговор на другую тему – Ну, а как олимпиада? Понравилась?
- А почему Клавдии Васильевны нет? В отпуске?
Наталья не слышала будто вопроса Коли. Она потупилась, выдавила из себя :
- Да. К родителям уехала. В Смоленск. – подошла к окну, где скинула  привезенные костюмы в сундук. – Смотри-ка! Листочки пожелтели… Осень уже…

За окном завывает метель. Ребята сидят в  просторной пионерской комнате, где стоит знамя, лежат горн, барабан,  висят портреты пионеров-героев. Наталья Николаевна заканчивает рассказ :
- И вот этот Иван Кусков выстроил крепость,  на берегу Тихого океана, и назвал ее «форт Росс». Заселились там  русские, на целых сто лет. Потом уж американцы, прогнали их… Ну все, ребятки, - пора спать.

 Коля и Наталья Николаевна перед входной дверью. Вожатая завязывается платком, проверяет пуговицы шубейки.
- Я провожу Вас… Тебя…
- Ну что ты Коля, ведь хватятся тебя. Ильинична строгая, по головам считает. Я добегу.
- А если волк нападет? - в глазах Коли смятение.
- Ну что ты, Коля? Какой волк?
- Нынче они часто воют….
Наталья Николаевна, видя, как наворачиваются слезы у Коли, порывисто, оглянувшись, «не видит ли кто?», обнимает его. Шепчет:
- Ничего не бойся. Все будет хорошо. Ты отучишься, летом поедем в Ригу. Ты поступишь в мореходку. Там у меня сестра. Детдом все равно  скоро закроют…

В дверь с табличкой  «Директор» стучится милиционер  в зимней форме и  тут же заходит, спрашивает с порога: «Товарищ Брагин?»
- Да, да… Прошу, садитесь… Какая беда… Не верится даже…
Милиционер присаживается к столу, вытаскивает из планшета бумаги.
- Да. Дело темное… Потому и назначили… Дознание… Был ли кто из воспитанников наиболее близок  с пропавшей?
- Почему с пропавшей? Разве ее не …
- Версия с волками не исключается. Но одежда разорванная, и пятна бурые – могли быть инсценировкой. Хотя… Для всех ваших нужно поддерживать именно  эту версию – о волках. Так, список подготовили?
- Вот  ее старшая группа – Брагин подает листок.
- Меня интересует Рубцов. В квартире Игошевой найдена его тетрадка, со стихами…
- Коля писал в стенгазету…
- Кто редактор стенгазеты?
- Мартюков, Анатолий…

Рубцов  с пареньком поднимаются от реки с куканом плотвичек. Подходят к детдому со стороны конюшни. Там внутри стоит молодой конь. Коля гладит его:
 - Красавчик, Красавчик ты мой… Ишь, вымахал?- смотрит на приятеля, продолжает начатый разговор – А не могу,  потому что пароход раз в неделю. Да и Дарья Ивановна едет – вместе веселей…
- Но Коля, ведь выпускной то  вечер-то. Кто тебя лучше сыграет? Иван Ефимыч? Он только «Сопки Маньчжурии» умеет.
- Ничего, Мартюков, пробьетесь. Отдай тете Шуре.- подает ему кукан. Да, пусть передаст привет Гете. Я ее уж не увижу. Приходи к тротуарику. Мне докончить надо.

    На дереве тротуара вырезано ножиком : «Рига. Рубцов. 12.06.1950» Рубцов  сдувает стружку. Подходит Мартюков:
- И все таки жалко, что  мы так быстро расстаемся. Неужели не свидимся больше? Ты поплывешь «в  жаркие страны, где бананы…» А что здесь у нас, действительно?

    Вид Риги. Торжественная музыка органа. Но по набережной, что от порта, идет паренек,  с чемоданчиком деревянным, в  фуфаечке и видно издали, что он плачет – размазывает слезы кулаком. Вот он достигает уже гуляющих людей, идет мимо цветочницы у лотка с фиалками, розами, хризантемами. Доносится из ближайшего кафе  звуки танго, от пластинки радиолы…

 ТИТР : «Ленинград. 18 июня 1950 года» На весь экран – «Свидетельство об окончании семилетней школы Рубцова Николая». Оценки все отличные и четверок почти нет. Листок держит осанистый, с высокой седой шевелюрой мужчина, - в кабинетике с картинами на стенах, маленькими скульптурами на шкафу и подоконнике:
 - Оценки прекрасные, это правда. Но ведь у нас творческий конкурс, молодой человек, и  картина должна быть писана маслом, а не акварелью. Да и паспорта у Вас нет.

В кабинете Брагина сидит Коля Рубцов. Он удручен, заметно похудел, лицо его загоревшее. Он теребит затасканную фуражку.
- Как же ты добирался, Коля?
- Как придется. А куда все  то подевались, Виктор Сергеевич?
- Так сенокос ведь… начался. В поле теперь. На стане.
- На стане? – Коля сглотнул слюну.
- Вот что, Рубцов. Одежду себе подбери, и тоже иди помогай, заработаешь хоть. А паспорт тебе через два года только положен, таков закон.
- Все эти законы странные… «Все дороги, все пути…» - Коля дразнит  кого то из учителей.
- Осенью пойдешь в Тотьму, в техникум, я рекомендацию напишу. Там и форму дают, и кормят…

                КОНЕЦ  ПЕРВОЙ  СЕРИИ

































ВТОРАЯ  СЕРИЯ

Видна колокольня на окраине  села среди зеленого  еще, по ранней осени , парка. Монастырь из  комплекса строений. Завывают два трелевочных трактора, натянутыми тросами рвут колонну колокольни высотой  в 75 метров. Она медленно , накреняясь , и задрожав, - обрушивается! За этим издали наблюдают два паренька. Один, Рубцов,  в щегольском синеньком, в полосочку , костюмчике, полукомбинезоне с молниями, другой – в пиджачке и в рубашке с бретельками. В их глазах вспыхивают искорки удальства и бесшабашности, но и немалого удивления от разрушения. Смотрят в сторону еще полуразрушенного перехода между церквями. Там, в вышине, виден проем, метра на полтора, между оставшимися стенами.
- Вот и нету колокольни. И кому она мешала? Пошли, опоздаем…
- Спасо-Суморинский монастырь. Основанный в 17 веке. А саму крепость Тотьму соорудили в 16 веке, после ухода татар.
- Откуда ты все знаешь?
- В кружке краеведческом занимался.
- Вот-вот. Был краевед, а теперь короед.- Рубцов оглянулся перед тем, как войти в учебный корпус – А слабо проем перепрыгнуть? Смелость испытать? А, Сергей? Отважишься?
- Не знаю… Опасно ведь….

Стоят на верху полуразрушенной церкви метров  в пятнадцать высотой, перед проемом, Коля и Сергей. Коля подправляет штанины костюмчика, притоптывает ботиночком и чуть разбежавшись, перепрыгивает. Сергей делает то же самое. Оба , на другой стороне,  счастливые и  возбужденные, смеются… Снизу за ними наблюдает подошедшая девушка:
- Эй, верхолазы! Что  это вы там делаете?
- Клад ищем – отвечает Коля.
- Так высоко?
- Так они же в стенах замурованы, чтоб не достать было. А ты кто? буквоедка?
- Нет. Я – мастер лесовозных дорог.
- Ха! А мы тоже!
- Ну вы только начинаете! А я – выпускница!


Играют в баскетбол в гулком спортзале с высокими стенами, в бывшей молельной. В одной команде Сергей и Коля. Юркий и ловкий Рубцов подбегает под корзину, закидывает мяч, но тут же валится. Близко видно его лицо – оно побледнело. Подбегает к нему Сергей:
- Что? Поскользнулся?
- Я… нет… я сейчас… - Коля подходит к длинной низкой скамейке, ложится на нее, часто дышит, закрывает глаза…

Идут после игры, уставшие, - по сводчатому  узкому коридору, в келью, где живут, Коля и Сергей. Он спрашивает друга:
- Дать на хапок?
Коля кивает ,ничего не  отвечая.
- Ничего – входя уже в незакрытую дверь кельи-комнатки, продолжает Сергей, - скоро поедем домой, привезем снеди.
Коля кисло улыбается на слова друга,   скидывает заплечную  полевую сумку-планшет на стул, обессилено садится на кровать, вздыхает. Сергей берет  чайник, качает его, он пустой, выходит. Коля, собиравшийся прилечь, кидает взгляд на  узенькое оконце и видит, как за ним вихрятся снежинки. Заворожено смотрит…

Те же пустые коридоры. Тишина. Коля идет к выходу. Там, у загородки, сидит старик-вахтер, пьет из алюминиевой кружки чай:
- А-а , Коля! А  что ты не уехал?
- Да че мне, дядь Гриш, зимой в деревне делать? Я летом поеду…

Лето в деревне Никольское. Коля Рубцов быстро идет по улице. Видя детдом, он замедляет шаги. Никого  не видно и не слышно вокруг и внутри. Вдруг открывается дверь, выходит пожилая женщина и всматривается внимательно в стоящего паренька:
- Коля? Это ты?!
- Я , Анна Васильевна!
- А я, вот видишь, присматриваю тут. Закрыли ведь наш детдом. Совсем закрыли. Детей перевели в Бирюково.
- В Бирюково? Это за Тотьмой?
- А ты чего же тут? На каникулы?
-Да, Анна Васильевна! Хочу к Вам напроситься опять.
- Ну что ж. Я рада. Поживешь, отдохнешь. Грибов нынче – раздолье. Да и ягод – не меряно… – подумав, - Постой. Давай-ка зайдем.
    Заходят вовнутрь, проходят в кладовку где одежда. Анна Васильевна включат там лампочку:
-Тут вот сохранилось... Кое-что… Шинель черная, очень хорошая.
Коля примеряет ее – она велика.
- Я перешью, Коля. Она как раз сгодится.
Коля трогает добротную  плотную ткань:
- Это морская шинель, Анна Васильевна. Я ж сегодня моряка встретил, Северного флота. По улице вышагивал. Он чей?
-А, это Шумовых сын, Степан. На побывку прибыл.
- А про… Наталью Николаевну? Ничего не слышно? Нашли ее?.. - Коля затаил дыхание.
- Нет. Ничего не известно.

Сидят в избе, вечером, при свете керосинки. Коля рассматривают альбом. Анна Васильевна заканчивает перелицовку шинели, пришивает подкладку.
- Какие смешные были…
- Сельсовет ведь обязан всем вам, кого выпустили, жильем обеспечивать. С 16 лет, когда паспорт должны получать. Но не  выполняют это, да и у  какое у сельсовета  жилье? Вон, агрономша наша, пять лет уж на квартерах мыкается, все не пристроят…
- Да, паспорт это важно. Из-за этого меня в Ленинграде в училище  и не приняли. На следующий год, к лету, я получу паспорт. Анна Васильевна, а гармошку куда дели?
- Не видела  я ее. Кажется, увезли со всеми вещами. На большой машине погрузили  и увезли…
- О, а это я в шарфике! Тогда я ангиной болел. Так и привык носить…

 Тот же спортзал лесотехникума. На просцениуме духовой оркестр играет вальс «Школьные годы». За ним, на стене, висит плакат : «Да здравствует 34-я годовщина Великого Октября!»
Ребята жмутся к стенкам. Среди них – несколько девушек. Вдруг в зал вбегают много девушек других. «Буквоеды, буквоеды пришли!» восклицают в толпе парней. Оркестр, смешавшись, замолкает на минуту и начинает играть «Встречный марш» Исаака Дунаевского. Ближе всех к Сергею и Николаю Рубцову оказываются две  пришедшие девушки. Оркестр заиграл танцевальную музыку. Рубцов подходит к одной из них и приглашает. Она легко соглашается. Звук оркестра  уменьшается, они говорят в танце:
- Откуда вы появились, сударыня? Прямо нашествие какое то…
- Мы из педучилища.
- И вас зовут…
- Татьяна! Агафонова… А там моя подружка - Нина.
- А я Рубцов, Николай. А там мой друг – Сережа Багров. Так мы провожаем сегодня вас?
- Какой  же ты быстрый, Рубцов!
- А я всегда такой…
- Ну что ж, придется вам это дозволить…

Поздним темным вечером девушек, идущих впереди, провожают Коля и Сергей. Коля освещает фонариком путь девушкам. Те останавливаются и разворачиваются перед общежитием:
- Мы пришли! Спасибо, мальчики!

Новогодний вечер в педучилище. Стоит в актовом зале убранная елка,
Играет музыка, взвиваются конфетти. Коля и Таня в танце. Коля влюбленно смотрит на партнершу, но та явно не в духе, отворачивается от настойчивого взгляда. Музыка кончилась.
- Таня, пойдем погуляем! Какая ночь сегодня! Звездная!
- Я не хочу… И вообще. Мне надо… Нине помочь. Сейчас представление будет.
Таня  внезапно уходит. Коля стоит растерянный, потрясенный. Уныло поворачивает, выходит из зала. На стене видит празднично оформленную стенгазету, срывает с нее новогоднюю открытку с Дедом Морозом…

ТИТР : «Лето 1952 года. г. Череповец»
В вестибюле общежития на деревянном диванчике одиноко пристроился  Коля Рубцов. Напротив, в загородке с перильцами, сидит вахтерша, вяжет чулочек. Громко тикают часы над ней. Входит с улицы черноглазая, с волосами в косу, подвижная и плотненькая девушка:
- Коля!
- Галя!
Обнимаются. Галя плачет. На нее с удивлением смотрит вахтерша, Галя оправдывается :
- Десять лет не виделись. – к Николаю – Ну пойдем, пойдем…
Поднимаются по лестнице. Коля радостно-возбужденный:
- А я у тети Сони был, отца не застал…  В командировку он, уехал…
Входят в ухоженную с занавесками , комнату, скатертью на столе. Коля мнется у порога. Галя замечает его растоптанные ботинки:
- Э-э-э…Да ботиночки то твои всю кашу уже съели… Садись, счас накормлю тебя, а потом пойдем, ботинки  новые купим.

Чаевничают. Коля ест большой бутерброд с вареньем. Галя рассказывает:
- У тети Сони  еще варила. Она ведь все там же , в столовой работает. А отец то наш  женился… в сорок пятом… Да, война уже кончилась. На двадцать лет моложе, Женя то его. В конторе его, секретаршей работала. Двое сынов уж у них. Ну а тебя он и не искал вовсе. И Алика , и Борю – тоже… Сгинули и все… Вот ведь как…
- Нет у меня отца.- Коля перестал жевать. Потупился. – я и в анкете написал, что убили его, на фронте…
- Нельзя так , Коля… Вам обязательно встретиться надо. Он ведь израненный весь вернулся, легкое ему пробили. В госпитале долго лежал. На Батюшкова. Я даже работала там, чтоб поближе к нему быть… А тебе сколько  еще учиться?
 - Год. Но я не хочу возвращаться.
-  Как это? Ты не хочешь учиться?
- Нет. Я в мореходку опять поеду. В Архангельск теперь…

Список зачисленных висит в коридоре мореходки. Видны портреты флотоводцев на стенах, морская символика… Около списка – толпа. Некоторые, кто поближе, водят пальцем сверху вниз. Рубцов тоже смотрит, шепчет про себя : «Румянцев, Рябцев, Струмилин…» Стоит оцепенело. Подскакивает к нему приятель:
- Ну что? Как?
- Нету… Я так и знал…
- Не тушуйся, Колян! На следующий поступишь! А пока в рейс! Они берут наших! Поедем! Я покажу!

Малый рыболовный траулер качается на волнах у причала. Коля Рубцов поднимается , с фанерным чемоданчиком, по невысокому шаткому трапу. В него настороженно всматривается стоящий на вахте матрос:
- Мне к капитану. Шильникову.
- Проходи! – смотрит на удивленного Колю - Пойдем, покажу…
Капитан Шильников, грузный, в свитерке ,стоит на мостике, говорит по телефону:
- По большой воде… Все, все… Укомплектовано. Какой ученик? Ах, ученик…
Появляется Рубцов , робко  поднимается. К нему поворачивается капитан:
- Так ты самый и есть что ли? Ученик?- Рубцов кивнул.  - Ну иди , устраивайся! Отходим  сегодня!

Сумерки. Траулер, на борту которого обозначено «ТР-20»,отчаливает. Его немилосердно качает. Он идет по широкой полноводной реке, вдоль набережной Архангельска, мимо памятника Петру Первому скульптуры Аникушина, торговых рядов…

Тральщик в открытом море. Волны захлестывают суденышко. В котельной,  в открываемую дверцу топки, забрасывает лопатой уголь Николай Рубцов. Его пошатывает, он вытирает локтем пот со лба, тяжело откидывает лопату, садится на палубу к переборке,  склоняет голову. В котельную заглядывает, спустившись с трапа, кочегар:
-Что братишка, умотался? Это тебе не чертежи чертить. Поди-ка давай наверх. Авралить. Там лучше будет, от качки то…

Рубцов поднимается. На промысловой палубе только что подняли трал, вываливают рыбу. Сгребают ее лопатами к горловине бункера. Море успокаивается. Кричат чайки. Рубцов смотрит на  верх, где на открытой площадке мостика стоит в  зюйдвестке, с чашкой дымящегося кофе, капитан. Рубцов поворачивает голову дальше. Поодаль, в дымке, угадывается мыс острова Кильдин…

Зеркало Кольского залива у Мурманска глубокой осенью. Уже подмораживает – видны покрытые снежком островки на берегу. С траулера гурьбой скатываются по трапу, с шутками и смехом, рыбаки. Растягиваются к проходной порта, сразу за которой видно невзрачное строение с вывеской «Пивная». Кочегар чуть ли не силой затаскивает Рубцова туда. Внутри - смрад, гвалт, дым табачный, громкие голоса, выкрики… Кочегар находит местечко невдалеке от окна, где  стоит фикус, в  землю которого воткнуты бычки  от папирос… Кочегар вытаскивает деньги, считает их, Рубцову выговаривает:
- Место держи. Это тебе не тир. Сказал – слушай меня. Потом покажу. А закон нарушать нельзя. Нельзя - нарушать. Это традиция – понимаешь. Мы – рыбаки , народ особый. Нам все нипочем.  Никакие  шторма. Ну , закуривай пока…- уходит к стойке.
 
С бывалым видом, в подогнанной по росту робе, Рубцов, в синенькой куртчонке, выходит из камбуза судна на  корму, ставит ведро с отходами. Осматривается. Траулер в ледовом заторе. ТИТР: «Начало июня 1953 года, Горло Белого моря»
Здесь же , на корме нежится под солнцем, сидя, матрос, стоявший на вахте. Рубцов спрашивает его:
 - И надолго этот лед?
- А кто его знает? Может неделю, а может и две… Пока река не вымоет…
- И что же нам теперь, куковать?- замечает газету «Рыбный Мурман»  около матроса – Дай почитать?

Рубцов в каютке разворачивает газету и видит заголовок вверху последней страницы - «Куда пойти учиться»…

В капитанской каюте сидит Шильников, смотрит на бумагу, устало складывает очки перед собой на стол, перед которым сидит Рубцов.
- А что, не понравилось у нас, Коля?
- Да нет. Я учиться хочу. На механика.
- На механика это хорошо. Механики сейчас флоту будут нужны…
- Я в Горный техникум поступать буду, Алексей Павлович…
- Постой, постой, ты ж говорил, что в мореходку будешь…
- Да нет. Отгорел я. В Кировске стипендия хорошая, обмундирование, питание…
- Ну, ты и здесь неплохо зарабатывал. Как никак почти год , две смены от… Ну ладно, удерживать не имею права… - берет вечное перо, надевает очки.

Играет , заливается гармошка. Свист. Танцуют уголовного вида людишки, на пароме, полным разношерстного люду, через реку, у Архангельска. Кричат: «И-эх, амнистия, роднуля! Я прижму тебя, Зинуля!» Двое  от танцующих смотрят на самодельный  фанерный чемоданчик Рубцова. Тот стоит, задумавшись, облокотясь о поручень. Один из наблюдавших подходит , обращается к Рубцову :
- Чего грустишь, служивый? Хочешь, судьбу обрисую – рассыпает перед Рубцовым колоду карт – Возьми одну. – Рубцов берет.
- А сейчас мы стряхнем голубу  Вот она! Эта? – Рубцов удивляется. Картежник скалит прожженные табаком зубы – Тебе удача на всю жизнь прописана!- Рубцов улыбается, машет рукой.
Паром подходит к дебаркадеру, толпа сходит, Рубцов наклоняется, а чемоданчика – нет! Уголовников  след – простыл!!

В окошечко телеграфа просовывается бланк. Виден текст :  «РТ-20 украли деньги выручите если можно на Кировск Главпочту Рубцов» Телеграфистка считает слова, шепчет про себя,  удивленно смотрит на Рубцова , но говорит:
- Семь рублей двадцать копеек.
- У меня только  семь…
- Давай… –  чуть помешкав, говорит телеграфистка.

Станция железной дороги «Апатиты». Рубцов поеживаясь,  спрыгивает, крадучись, с  крыши вагона.

Часы «Победа» крутит в руках мужчина в железнодорожной форме:
- Точно новые?
- Три дня тому назад купил…

Улица «30-летия Комсомола» на одном из  двухэтажных  деревянных домов. Рубцов подходит к длинному, с одним высоким крыльцом, каменному зданию, на котором вывеска : «Общежитие Горно-химического техникума…»

В большой общежитской комнате,  с круглой высокой  ребристой печью-голландкой посредине, шесть человек разбирают лежащую на стульях форменную одежду : бушлаты,  форменки,  брюки, ботинки, фуражки, примеряют, прикидывают на себе. Среди них Рубцов, говорит одному:
- На флоте мне выдали такую богатырскую робу, ушивать пришлось. Здесь как раз впору. Тебя как зовут?
- Николай…
- О, тезки! Шантаренков, кажется? Я по списку запомнил. Других Николаев вроде не было…
- А ты наблюдательный. Не зря в маркшейдеры определился.
- А давайте гармонь купим! Вскладчину!

В комнату стучатся и входит миловидная и моложавая, но с сединками в волосах, женщина:
-  Здравствуйте, ребята! – ей нестройно отвечают.
- Меня зовут Лагунова Маргарита Ивановна. Я Ваша классная руководительница. И еще я буду преподавать литературу и русский. А кто из вас Рубцов? Вы? – смотрит изучающее – Мне очень понравилось Ваше сочинение – «О месте поэзии в советской литературе». И мне показалось, Вы сами пишете?
- Нет, не пишу – Коля Рубцов покраснел. – Я песни пою. Вот, предлагаю гармонь купить...
- Ну что ж. У нас самодеятельность хорошая. Будем знать.

Другая комната общежития. Играют четверо  в карты за столом. Среди них – Рубцов. Вечер, за  шторами темно. Открывается дверь, врывается Шантаренков. Слышна отдаленная  песня Виноградова(Александрова) за дверью.
- Коля, ну ты что?- закрывает дверь Шантаренков - я обещал девушкам-«фашистам», что споешь им, на гармошке.
- Каким еще фашистам? А, этим… акушеркам… Я врагам никогда не пел и не пою. У нас в детдоме тоже, дети немецкие были, вот те настоящие фашисты... Недобитки…- изящно откидывает карты. – Не могу, Коль! Извини. Бита!

В учительской, с плакатами, расписанием уроков, полками для классных журналов, идет педсовет. Выступает дородный и рыхлый, в круглых очках, мужчина:
- Ну что ж. Итоги неутешительны. У механиков трое не сдавших, обогатители – то же самое. Из маркшейдеров, Рубцов – не сдал два экзамена. Маргарита Ивановна, что это значит?
- Я думаю, Рубцов подтянется. Он… несобранный несколько, но исключительно способный, я знаю… Он мне обещал, что пересдаст, обязательно. Кроме того, он ведь пишет стихи и, знаете, - замечательные…
- Маргарита Ивановна , мы для народного хозяйства не поэтов готовим. Мы учим производству строителей коммунизма.
- А разве запрещается хорошему работнику быть еще и всесторонне развитым. Разве они не достойны постигать все ценности, накопленные человечеством, Алексей Денисьевич? Я ручаюсь за Рубцова.
- Ну ладно, ладно, сейчас уже не успеет, пусть пересдает осенью. Переведем его - условно…
 
 В комнате, где играли в карты, Шантаренков и Рубцов. Первый собирает чемодан.
- Счастливый ты, к родителям едешь. А у меня вот нет никого… В Череповец писал, сестре, куда то уехала… А отец воевал у тебя?
Шантаренков кивнул. Рубцов  продолжает :
- А я всю жизнь боюсь затеряться. В детдоме боялся. И когда в Тотьме учился. В Ригу ездил, в Питер, в Мурманске шатался… И куда сейчас ехать – не знаю…
- Так в учебной части можно справку взять, завербоваться к геологам. Вовка всегда так делает.
- Попробую. Только вот стипендию получу, и за тобой. Хорошо, что вперед ее выдают.
- Я знаю , Коля, ты не пропадешь. Ты – аристократ… духа.
- Да , я – аристократ.
Шантаренков смотрит на часы:
- Проводишь?
- Конечно.

 Рубцов и Багров пробираются по заднему ряду актового зала педучилища в Тотьме. На сцене выступает женщина, со значком депутата на груди:
- Сегодня мы желаем больших успехов в деле воспитания подрастающего поколения наших уважаемых выпускников, наших теперь коллег! А сейчас – выпускной бал!
Раздвинулись ряды, заиграла музыка и с первыми ее аккордами Коля Рубцов двинулся к Тане Агафоновой. Видно ее лицо – она бледнеет, потом – краснеет.
- Коля?!.. Ты откуда… свалился?
 - Я приехал к тебе.
 - Ко мне?!
Движутся в танце, Таня машинально подала ему руку. Видны ее удивленные ,но и восторженно-восхищенные глаза…

Лунная летняя ночь. Коля стоит один у окна  здания общежития. Скрипнула ставня, на первом этаже. Коля вскарабкивается, впрыгивает в комнату. Молчком ее встречает Таня, шепчет:
- Моя комната наверху. На цыпочках…
Но Коля сразу стал целовать ее здесь. Таня в полумраке инстинктивно слабо сопротивляется, но под напором  слабеет и падает осторожно на рядом расположенную кровать, та звякает пружинами. Темнота скрывает молодых людей. Слышны всхлипывания Тани…

 От заброшенной на пригорке церквушки, с березками вокруг, спускаются,  осторожно ,  Коля и Таня. Рубцов поддерживает девушку за руку:
- Все таки, поближе… вернее… Я даже не знаю, сколько он стоит.
У дебаркадера группка людей. Коля и Таня останавливаются поодаль, у кирпичной кладки забора.
- А письма я писал. Несколько раз… Только вот, отправлять боялся. А теперь не боюсь… - гладит ее волосы.
- Ой, Коля, Коля! Я тоже думала, гадала. Но слышала, что ты ушел в море. По ночам вскакивала, думала, что ты там , где-нибудь, утонул…
- Милая ты… смешная…
Слышен гудок парохода, подходящего к пристани, высвечивается под фонарями его название – «Чернышевский»
- Коля, пароход!
Снова целуются и снова гудит пароход, уже долго, продолжительно, захлебывается звуком…
Коля  спускается , бежит по трапу за  ушедшим вперед  народом , кричит:
- Я приеду, я поеду. С тобой! В Азербайджан!
- Так далеко не надо! Приезжай в Космово!

Вокзал. У вагона поезда стоят Таня и женщина. Таня часто оглядывается, она смущена:
- Мамочка, не волнуйся! Я же не одна еду!
- Деньги держи( шепчет на ухо мать))
- Конечно, мама. Я все знаю.
Проводница перебивает разговор:
 -  Отправляемся. Поторопитесь.
Таня целует , обнимает мать. Входит в вагон. Поезд начинает движение.

Трое девушек располагаются в плацкартном купе. Одна из них говорит:
-Ой, Таня! А я , кажется, Рубцова видела! Он с гармошкой ходит. Еще с кем-то…

Несется песня : «Ой ты, дорога длинная! / Здравствуй, земля целинная!» Трое девчат и трое ребят поют в плацкартном купе. Рубцов с гармошкой, рядом с ним – Таня…

Вот они вдвоем стоят в тамбуре. Шум заставляет их говорить громко. У Тани на лице - раздражение, разочарование, растерянность:
- Зачем, зачем ты все рассказал маме!? Ты что, ненормальный?
- Я ничего не рассказывал…
- Как? Ты же сказал, что мы три года встречаемся. Мамой ее называл. Зачем ты так? За-а-а-че-е-ем!?..
Таня отворачивается. В глазах ее – слезы. Коля поворачивает ее к себе, она отдергивает его руки. Молчат. Стучат колеса по стыкам. Коля вдруг цитирует:
- Неужели так сердце устало?
  Что пора повернуть и уйти
  Мне ведь так еще мало , так мало
  Даже нету еще двадцати…
- Я знаю, Коля, ты хорошие стихи пишешь. Но меня почему то это и разозлило – я порвала твою открытку новогоднюю, тогда… А потом – жалела… Дай мне подумать хорошенько. А потом я напишу. Улица Хибиногорская?
- Да…
- И не провожай меня дальше.
- А мне совсем в другую сторону…

 Шумный восточный базар. Видны медресе Улугбека, Мавзолей Гур-Эмир. Это – Самарканд. Рубцов ходит по рядам, всматривается в диковинные товары, видит горы орехов, лепешек, сгладывает слюну… Видно , это ему удается с трудом – взирать на экзотические продукты.

Темная ночь. Обходчик идет по рельсам, в бараньей шапке. Вдруг замечает прямо на путях человека – в ободранных штанах, без обуви. Он дотрагивается до лежачего – тот слабо стонет. Обходчик что то говорит по-узбекски, приподнимает почти невесомое тельце, под мышки тащит его в будку.
 
При слабом свете коптилки на лавке очухивается Рубцов. Это его подобрали на рельсах. Старик-обходчик подносит ему пиалу. Рубцов приподнимается, пьет.

Вот он уже способен сидеть за столом, есть рис, кусочки мяса. Рассказывает:
- Да не геологи они вовсе. Так, шабашники. Клады ищут. Анашу курят… Хотел заработать, а вон как вышло – чуть не пропал… Спасибо тебе, ата...
- Тебе обязательно Советский власть поможет. Иди прямо исполком, проси на дорогу.

В читальном зале библиотеки сидит Рубцов. Перед ним – раскрытый том сочинений Гегеля. Виден портрет философа , когда Рубцов закрывает книгу. Он замечает, что к нему решительной походкой направляется Маргарита Ивановна Лагунова. ТИТР: «Март 1955 года». Они вместе выходят в вестибюль, садятся там на диванчик.
- Ты что же, так и сидишь? Целыми днями?
- Да. У меня академический.
- Да какой академический? Я же видела приказ – «отчислить». Как же так, Коля?
- Чуть потеплеет и я уеду. Они до конца зимы не могут выселить меня – я узнавал.
- Ну а почему тебе не восстановиться? Хоть среднее образование будешь иметь.
- Не нужно мне такого образования… Хорошо, что Вас не было. А то бы  я послушался и не посмел… А теперь что? Мне все равно в армию скоро. Да и отца я решил найти, встретиться. Невеста ждет. Вот – письмо получил.
- Ну, раз так… Ты не отступишься, я знаю…  Но Коля, ты имеешь талант. Запомни это. И… не зарывай его. Ты должен… писать. В тебе – искра… Божия…- произносит последнее слово шепотом.

Дом в пригороде Вологды.  Солнце, но виден свежевыпавший снег в  конце марта. Девушка отгоняет цыган, выпрашивающих сахар. Только девушка закрыла дверь, завозилась в предбаннике, как снова заскрипел снег под дверью. Девушка снова выскочила на крыльцо У калитки стоит чернявенький , худенький парнишка, в осеннем пальто и ботинках, ежится от холода. Это – Николай Рубцов.
- Что? От своих отстал?
- Не отстал – засмеялся Николай – Я вообще не цыган. Я брата ищу. А вы не жена Альберта будете?
- Жена. А ты откуда знаешь?
- Я в справке адрес сестры спрашивал, Галины. А мне дали только Валентины Рубцовой. А отец мой здесь живет?
- Михаил Андрианович?
- Ага…
- Да. А чего ж ты в дом то не заходишь?
- А можно?
- Заходи. А то я тоже с тобой замерзла.
- А Женя? Она дома?
- Сейчас должна придти. В магазин пошла.
- Я только посижу немного, погреюсь – Николай отряхивает ботиночки. – Ты, Валя, как Альберт придет,  скажи мне. Я ведь и не помню его совсем…

Николай и Валентина сидят. Коля – у печки. Валентина хлопочет, чтоб накормить гостя. Вдруг шум за дверью, входит высокая светловолосая женщина. Только взглянув на Николая, она , ни слова ни говоря, и не раздеваясь, вышла, хлопнув дверью.
 - Куда это она? – удивилась Валя.
- Отца предупреждать, чтоб не оставлять меня здесь.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю… Так ты мне подмигни, Валентина, когда Алик зайдет. Я боюсь, что не узнаю его…

Братья обнимаются.
- Узнал! Сразу узнал! А я думаю, что это птичка сегодня ко мне в гараж залетела? А это Коля появился – голубок наш…

По путям ж/д станции идет медленно Михаил Андрианович Рубцов, заметно постаревший, припадающий на одну ногу и его жена – Женя:
- Я всех твоих обстирывать не собираюсь! Не для того за тебя выходила замуж – хочет еще что то сказать, но посмотрев внимательно на понурого мужа, молчит, затем продолжает – В общем так. До утра пусть пробудет, переночует, но утром чтоб уходил… А то я ему сама все скажу, что думаю про вас.
Михаил Андрианович  только вздохнул.

Вот  он входит в избу, где все еще стоят друг перед другом Коля и Альберт, держатся за руки.
- Ну здравствуй, сын…
- Здравствуйте…
Стоят друг перед другом, забыв даже обняться. Подают руки. Садятся напротив…
- Вот значит, как… Встретились…

Ранее утро. Николай собирается в дорогу. Берет ботинки, которые сушились на печке, обувается, говорит провожающей его Валентине:
- Ты, Валя, не беспокойся. Я  все понимаю. Но я брата нашел, теперь не буду стеснять, их… А за адрес спасибо. И посылочку передам. Я на отца не в обиде. Это он раньше на легкой работе был, а теперь вот, старый, больной , с ломом ходит... Я Алика нашел, теперь это главное для меня. А вы переезжайте – чего вам тут? – смотрит отчужденно в сторону, где половина отца с Женей.

               
                КОНЕЦ    ВТОРОЙ  СЕРИИ.





































ТРЕТЬЯ   СЕРИЯ


Танцы в поселковом клубе. Много молодежи. Надрывно пиликает гармошка. Ближе к выходу стоят Рубцов, он в белой рубашечке, и его  новый приятель. Рубцов спрашивает его, показывая на улыбчивую красивую девушку у противоположной стены:
- А, это Тайка! Только ты не смотри на нее. Она ухажеров имеет, и не одного…И не приглашай, с незнакомцами не танцует.
- И что это гармошка так пиликает?- Рубцов подходит к сцене, у которой примостился  скучный гармонист, просит у него поиграть. Тот с готовностью соглашается. И вот Рубцов выводит мелодию первых тактов «Рябину кудрявой». Заслышав ее, многие пошли вальсировать, Тая со своей подружкой.
 
Приятель Рубцова подводит его к Тае, говорит :
- Ну вот  он, наш новый гармонист.
- Тая.
- Рубцов. То есть  - Николай…
- А ты здорово играешь. У нас такого на танцах еще не было.
- Я еще не так могу…
- А где ты работаешь?
- На полигоне…
- А я  учусь. В Ленинграде. Здесь только на выходных, но скоро у нас – каникулы…

Ходят вдвоем в парке – Рубцов и его приятель. Парк большой, с высокими могучими тополями. Виднеется усадьба – двухэтажный массивный дом с выдающимся фасадом, высокими ажурными окнами внизу, полукружием на треугольнике чердака.
- Нет, ты послушай, как звучит : « И дубы вековые над нами
                Оживленно листвою трясли
                И со струн под твоими руками
                Улетали на юг журавли…»
- Постой, постой! Чьих это – «струн»? Моей гитары, что ли?
- Ну конечно! Я еще про тебя напишу! «Гитара Кольки Белякова!» Звучит! Ты один только меня и слушаешь… И про Тайку напишу…- мечтает Рубцов.
- Ладно, пора  уж и поспать. Сколько уж? Это ты часов  не замечаешь, не носишь. Айда в общагу!
Заходят в дом-усадьбу. Дверь жалобно скрипит.
 
В клубе вечером, пустом, сидят гармонист и Рубцов:
- Понял?
- Да.
- Ну вот. Я пошел. – выходит, открывая дверь как можно шире, оставляет ее так, подставляя под низ  кирпичом.

Пробирается в кустах  к дому Таи. Она стоит на крыльце и слушает гармошку. Вдруг Коля вырастает перед ней как из под земли, неожиданно:
- Колька! Черт, напугал… А я думала, это ты играешь…
 Рубцов нежно целует девушку. Она тоже, отзывается на мгновения, потом отстраняется.
- Ну будет! Ну что ты ? Увидят же! Я мигом! Переоденусь…- скрывается за дверью.
Рубцов походкой опьяненного счастьем человека спускается с крылечка и снова к кустарничку. Останавливается, хлопая себя по карманам, намереваясь закурить. Вдруг перед ним, из кустов, выскакивают двое. Они уже мелькали лицами на танцах, возле Таи. Мордоворот выше Рубцова на полголовы. С выразительными бицепсами и в кепочке набекрень, прямо смотрит на Рубцова, потом подойдя вплотную, произносит :
- Вот что, заморыш! Кончай к Тайке прилипаться! Не то пожалеешь!- двигает своей грудью Рубцова. Тот , слегка отступив, встает в боевую позу, угрожающе отвечает:
-Мы посмотрим еще, кто из нас пожалеет! И я не отстану от нее! Это – моя девушка!
- Правда?! А мы и не знали! Ишь ты какой шустрый, вьюнок!
Слышно как открывается дверь, парни удаляются, посматривая на Рубцова…

Бежит Беляков в темноте летнего вечера. Вот он перед КПП артиллерийского опытного полигона, стучит в дверь, ему открывает дежурный, сержант.
- Там! – Беляков показывает – Человека убили! Нужно «скорую»! Вызвать!

Палата больницы, на десять человек. На одной лежит  на спине Рубцов, прикрыт одеялом, глаза недвижно смотрят в потолок. Раскрывается дверь, ищет глазами  и к нему идет Тая, в белом халате внакидку,  несмело и осторожно подходит. Смотрит, где присесть. Сосед Рубцова подставляет ей табуретку, сам, как ходячий, удаляется. Еще двое на кроватях спят, или дремлют. Рубцов, будто очнувшись, смотрит на Таю, говорит слабым голосом :
- Ты пришла… Ты знаешь… - хочет повернуться, но морщится от боли.- Я знал, что ты придешь… Я ждал…
- Это все из за меня, из за меня, и мне надо было рвать с этим Хлыщом…
- Ничего… Рана не опасная. Врач сказал – «повезло». Вовремя увернуться успел… Жалко только, что Колю забрали… Зря он так…
- Хлыща тоже забирали… Но почему то… выпустили.
- Все образуется… Выпишусь. Снова потанцуем…
- А тебе не могут дать отсрочку? Или здесь оставить? На полигоне? Я могу попросить. Командир знакомый мне.
- Меня же во флот записали…
- Я буду ждать тебя, Коленька! Я дождусь. Дождусь…
Плачет, кладет голову на грудь Рубцову. 

Рубцов в форме матроса, вынимает карточку  Таи из внутреннего нагрудного кармана, смотрит на нее. Она в легкой кофточке, у кусточка , летом… Рубцов стоит на баке большого военного корабля, эсминца. Смотрит за борт, на след буруна в море…

Политзанятия в Ленинской комнате. Слышен голос замполита :
- Решения двадцатого съезда партии нацеливают весь  наш советский народ… – видит , что Рубцов что то пишет на заднем месте – Рубцов! Рубцов!
- Я!- встает.
- Повторите, что я сейчас сказал.
- М-м-м…Э-э-э…
- Ясно! Матрос Фомин!
 - Я!
 - О чем я говорил?
 - Что пора  на вахту, товарищ капитан третьего ранга.
-  Да?... Разве уже время? – смотрит на часы.
-  И на ужин пора… - говорит еще кто то.

Матросы гурьбой идут по палубе. Видна открытая дверь  салона команды, где стоят обеденные столы, с алюминиевыми мисками. Рядом с Рубцовым идет Фомин, его   боевой товарищ:
- Ну ты че, Коля? Совсем не свой ходишь…
- А-а-а!.. – Рубцов машет рукой.
-  Так и не пишет?- Рубцов удрученно и безнадежно кивнул.
- Может, на старый адрес... С учебки только месяца два… Но все равно – много, много времени.
- Знаешь что! Тебе в отпуск надо скатать!
- Как это?
- Отличником сделаться! Боевой и политической! Рапорт потом написать…

Сирена тревоги. Бегут по трапам матросы. Рубцов занимает свой пост визирщика-дальномерщика на баке, у орудия.

Качается корпус  серо-стального эсминца «Острый». Безбрежное, волнистое море…

Матросы смотрят киножурнал, «Иностранная кинохроника». Идет сюжет из Египта. Голос диктора : «Рабочие , студенты, феллахи, вместе с солдатами египетской армии защищают Порт-Саид. Социалистические страны, вся прогрессивная международная общественность требуют немедленного  прекращения агрессии против суверенного Египта. 5 ноября ТАСС заявило ,что не будет препятствовать выезду советских граждан-добровольцев на помощь египетскому народу…»
 
В кубрике собираются ко сну. Рубцов говорит Фомину:
-Ты че, собираешься раздеваться? Опять ведь тревога будет.
Ложатся оба , под одеяла, одетыми. Рубцов спрашивает. С верхней койки:
- Слушай, Ген? Не спишь?
- Что?
- Вот думаю. Может, попроситься в Египет? Как считаешь?
- Не знаю …
- Вот заваруха то… И Венгрия восстала… Это поразительно! Замполит говорит, отвлекают, империалисты…
- Ну Коля, ты даешь! Зарапортовался.

Строй матросов на верхней палубе. Капитан идет вдоль с отдаваемой честью. «Поздравляю вас  окончанием учебных стрельб!» Несется «Ура-а-а-а!..» Останавливается напротив одного матроса:
- Старшина первой статьи Валеев!
- Я! – выходит из строя.
- Объявляю вам персонально благодарность за политическую бдительность и общественную работу!
- Служу Советскому Союзу!
- Встать в строй!
- Есть!
В строю спрашивает Рубцов стоящего рядом Фомина:
- А чего этого Вальку на руках носят?
- Стихи пишет, зараза… В газету…

Морской рейд города Североморска. Стоят корабли в кильватерной колонне, в праздничном убранстве. Узнается эсминец «Острый». Рубцов и Фомин принимают  снабжение с катерка, среди чего и небольшая кипа  газет и журналов.
- Колька! Напечатали! Смотри!
Фомин раскрыл номер газеты «На страже Заполярья», от 5 мая 1957 года :
-Ух ты! На первой полосе! – видно стихотворение - «Май пришел», снизу – Н. Рубцов.

В вагоне электрички едет матрос Рубцов. Вид щеголеватый, с усиками,  в бушлате. Он раскрывает чемоданчик, там сверху лежит упаковка духов – «Красная Москва», рядом – тельняшка.

ТИТР: «Приютино. Октябрь. 1957 года.»
Рубцов идет к дому Таи. Всходит на крыльцо, стучит в дверь. Открывает женщина:
- Вам кого? Ах! – женщина всплескивает  руками – Коля?!
- Где она ? – сурово спрашивает непрошеный гость, проходит в комнату.
За обеденным столом сидят двое мужчин, - пожилой и молодой. Они удивленно смотрят на Николая, пожилой – с явным презрением. Вбегает Тая :
- Мама, кто там?
 Видит Николая и вмиг становится бледной. Она еле удерживается на ногах , ее поддерживает мать, уводит в комнату. Пожилой, наконец, спрашивает :
- Ну что, матросик, прибыл? А мы тут вечеряем… Садись и ты с нами!
Рубцов подходит к молодому, берет его за ворот, поднимает со стула. Тот высок , но опешил от наглости пришедшего:
- Ты, что ли, муженек? – отпускает, говорит тихо Рубцов – Смотри, обидишь – убью!..
- Ты чего так задираешься? Вон отсюда, вон!..

Рубцов сидит у брата. Тот примеряет тельняшку, рассказывает про Таю :
- Давно уж! Ну да, в прошлом годе, как раз под праздники. Аккурат мы переезжали, сюда. Отца она боялась. Тот с работы , вроде начальник его. Да ты не тушуйся! Мало , что ли? Девок этих!?
- А Белякова надолго… упекли?
- Так сразу же! Не помнишь! Как тебя резали и его оформили, по рецидиву. Он не рассчитал, силы то своей…
Пока идет разговор, возле стола хлопочет Валентина, жена Альберта.
- Ну! Садись!..

Снова – вагон электрички. Рубцов смотрит через окно, где уже плотно летят снежинки. Звучит его голосом начало стихотворения  «Элегия»:
Я помню, помню,
Дождь и шум вокзала,
Большой оркестр
У мраморных колонн.
Как ты при всех
Меня поцеловала,
И как на флот
Умчался эшелон…
Смена кадра. Рубцов уже читает окончание стихотворения в редакции газеты. Видно вокруг оформление к Новому году. Сидят несколько матросов, капитан второго ранга во главе стола.
…Прошло три года
Ты меня забыла
Остались письма
В письмах только ложь!
За ложь твою тебя я презираю
Но презирая, все таки – люблю…
 Все молчат. Заговорил капитан второго ранга
- Что ж. Звучит хорошо. Лирика – это камертон  поэтического настроя автора, его стержень. Но писать не зазорно и на темы, поднимающие дух. Отражать надо идейность, подчеркивать… Ну что ж, будем завершать  сегодняшнюю встречу. Наше объединение уже существует с полгода, и сегодня, накануне Нового года, оно теперь существует  официально. Позвольте вам вручить корочки, удостоверения членов литобъединения. Я вот зачитаю одно из них полностью, чем это  вам, так сказать , -«грозит»: «членам литобъединения при газете Северного флота «На страже Заполярья» командованию части оказывать всяческое содействие в организации  и подготовке материалов для флотской газеты, а также..», а также – поднимает палец – «предоставлять ему возможность регулярного посещения занятий литературного объединения»… Старшина первой статьи Сафонов!
- Я! -Поднимается , подходит к столу Сафонов.
- Поздравляю! Следующий -  матрос Кушак!
-Я! – Кушак подходит к столу
-Поздравляю…

 Идут коридорами Дома офицеров. Слышится дальняя откуда то музыка. Рубцов пожимает руку одному из матросов:
- Николай.
- Борис. Романов.
- Откуда?
- С Черноморского.
- А я гадаю – откуда такой подгоревший заявился…
Выходят из ДОФа вместе с Сафоновым. Идут молча. Рубцов прерывает молчание:
- Да… действительно темное, то есть – белое пятно. Как это нигде не указано… Надо обязательно выяснить. А книжку тебе я на следующее занятие принесу. Ну. Будь.
- Будь.

Средняя школа на Суворовском проспекте Ленинграда. Тепло. Солнце. Рубцов, в матросской суконке, , такой же подтянутый, выходит из троллейбуса, подходит к резной чугунной ограде школы. В руках у него –скромный букетик цветов. От двери отделяется  от стайки учениц и идет нарядная, в белом фартуке, девушка:
- Ой, Коля! Ты пришел?
- Здравствуй… Рита. Вот это – тебе.
- А почему желтые?
- Так это же незабудки. Значит, я тебя не забуду…
- А мы с девчонками собирались по каналам.  Я быстро, сейчас. Обожди.
 Возвращается без передника, в кофточке, в руках – портфель.
- А у нас сегодня был последний звонок…
- Я понял. Значит, мы гуляем!

Сидят на Невском, в кафе, у окна. Рита ест мороженое, Рубцов с бокалом вина. Рита без умолку болтает, Рубцов внимательно на нее смотрит, но не слышит. Ему вдруг кажется, что перед ним – Тая. Мелькает ее лицо.
- Рита, ты меня дождешься из армии?
- Я тебя буду ждать – целых пять лет!
- Почему пять?
- Ровно столько мне учиться в институте.

Парадная старого петербургского дома. В ней – темно, хоть на дворе, откуда вошли Рубцов и Рита, - светло. Рита увертывается от поцелуя:
- Но почему? Почему я должна поддаваться? – у нее обиженный вид.
- Потому что мы встретились на Поцелуевом мосту.
- Какой ты… смешной - взбегает вверх по лестнице – И не звони  мне больше, и не  ищи, не встречай…

Дом офицеров Североморска.  Видна афиша : «Встреча с народным артистом СССР Николаем Симоновым». На крыльце стоят , курят: Рубцов, Валеев, Фокин, Кушак, Сафонов, еще – старший лейтенант медслужбы. Валеев говорит ему:
- Ты просто нас ошеломил, Валера. Прямо таки «баллада о гвоздях». Железные люди с железными нервами.
Все смеются. Кроме Валеева.
- А чем ты недоволен, Витя?  Овчаров простит, не бойся..
- Обрыдло все.
- Что  - все?
- Да все. И чертовы эти сопки, похожие на сухари, и окаянное это море с его качкой!
- Море то тут при чем? – возмущается Сафонов. – Может, мне обидно, что ты, можно сказать – подвел меня. Напутствие дали, а ты – «расслабился…»
- А, идите вы все! Каждая вещь с казенным клеймом! Подушка, полотенце, роба! Все мы – клейменные! Словно каторжники!- спускается быстро с крыльца , уходит.
- Виктор! – кричит Сафонов – Подожди!
- Не надо – тронул за рукав Рубцов - не стоит…
- Почему? Надо догнать… Нелепо все, глупо…
- Не стоит – Рубцов кинул папиросу в урну – Не будет из него поэта. Только себя и видит, никого больше  вокруг.

Крупно - деревянные шахматы, с большой доской. Палата госпиталя. Сидят в казенных халатах на кроватях, напротив друг друга, Рубцов и его сосед. Шахматы на табуретке.
- Мальчики-солдатики, отвлекитесь… на процедуры – входит симпатичная медсестра.
- Мы не солдаты. Моряки…
- Всегда ты, Наденька, на самом интересном месте.
- Интересное место у тебя – другое.

Крупно – ягодица Рубцова, мускулистая, худосочная. На его лице – гримаса и тут же – довольство:
- И как это тебе Надя, удается? Колешь, будто ангел щекочет. Так и хочется улететь с ним…
Выходит из процедурной, потирая причинное место. Мимо бежит сосед:
- Скорее! Места занимать! Кино новое привезли!
- Какое?
- «Судьба человека».

В маленьком зальчике идет кино. На экране – кадры удушения Соколовым предателя в церкви, отведенной под тюрьму. Рубцов и сосед заворожено смотрят. Идут после фильма по коридору:
- Такого бугая уделал!
Рубцов останавливается возле окна, видит кусочек  улицы :
- Смотри, девушки у «Юности». Сбегаем за «крем-содой»!

Солнечный день. Едет машина, «Газ-69», в сопки, от города, виднеющегося вдали. Шофер – Кушак. Рубцов и Сафонов сидят на заднем сидении. Все в гражданском, наряды случайные, рабочие. Сафонов спрашивает Рубцова:
- До скольки увольнительная?
-До скольки захочу! – машет рукой Рубцов - Дальше камбуза не пошлют.

Останавливаются у грибного места. Видны подосиновики. Рядом – озерцо. Собирают грибы.
-Да их тут!.. Косой не возьмешь! – восхищается Рубцов.

Купаются в озерце. Ведра полные грибов. Рубцов , раздевшись , пробует ногой температуру воды:
- Ай, обжигается!

Вечером. Солнце за  сопками дает длинные тени.  По безлюдной улице идут Кушак, Рубцов, Сафонов. Рубцов, Сафонов в форме.
- Эх, отварим грибков, да как брызнем на сковородку – от будет жаркое!
Вдруг, из за угла , дорогу преграждают ватага – шесть молодых людей. Матерятся.
- Морячок- стукачек, дай прикурить! Смотри не поскользнись! С грибками то, ха-ха-ха!
Рубцов проворно отступил на полшага, выхватил придорожный , с клумбы, камень, крикнул с исказившимся лицом:
- Не подходи! Пришибу, зар-р-р-азы!!
- Это кореша не те – ватага отступает – Эти фраера свои…
- За Нинку изгваздить хотели – пояснил Кушак. Есть у нас в редакции такая. Но и сучка отменная – каждому подмигивает…
- Что, Сафон, испугался? – Рубцов  бросает поднятый камень.
- Да уж, брат,  как то не по себе… стало… Ты же противник всякого насилия, Коля. А тут – за камень.
- Я ж детдомовский - серьезно заметил Рубцов - меня часто били. И темную – устраивали… Может и вовсе прибили бы, если б не защищался. Не одному нос перебил. Но зато потом – дружили крепче…  Ну вот и дома!
Подходят к двухэтажной деревяшке – «Гаджиева , 9»

Осень в Североморске. Лежит  снежок. Облетевшие, голые ветки деревьев мотает ветер. Рубцов вскакивает  на крыльцо Дома офицеров, идет пустыми гулкими коридорами. Открывает дверь одного из кабинетов. Там сидит Сафонов. Поднимается со стула.
- Краснофлотец, старшина второй статьи Рубцов по случаю отбытия на родину прибыл!
- Ну здравствуй, здравствуй!

Сидят, пьют чай.
- …переночую в Росте. А завтра - к коменданту.
- А куда проездной выписываешь?
- Не решил еще. Может в Вологду подамся, в деревню. А может в Ленинград, там брат  у меня, знаешь. Приютит на первое время. Все таки питерский адрес запиши. Он – вернее – после паузы – Четыре года старшина голову ломал, как меня одеть, обуть, накормить… А теперь вот самому голову ломать придется… Но ждал я этого дня, ждал - понимаешь. Думал, радостно будет. А теперь вот, тоска грызет душу. Может, все таки в деревню махану. Соскучился я что то…
- Ну ты не забывай нас.
- Да как я могу забыть! Володю Матвеева, Борю Романова, Стасика, Ивачова, Пантюхова…Михаил Ефремыча…Да разве всех перечислишь? А ты то сам как? Дальше то где будешь? Долго еще на Севере задержишься?
- Не знаю, не знаю… Учиться нам надо.
- Надо ,ох как надо! Только получится ли? Вот думаю, к какому берегу меня волна прибьет? Ну, пора! Прилив  начинается…

На  маленьком причале Рубцов сбегает в шинелке к затарахтевшему катерку. Прыгнув на него, поворачивается к провожающему  его Сафонову, поднимает шапку-ушанку. Катерок тарахтит, поворачивает в залив.
 
                КОНЕЦ    ТРЕТЬЕЙ    СЕРИИ.










































ЧЕТВЕРТАЯ   СЕРИЯ


В комнате сидит Рубцов, читает письма. Со стола убирает Валентина, жена Альберта. Тот лежит рядом на диване, спит.
- Умаялся с ночной - складывает грязные тарелки – начитался?
-Да. Слушай, Валя, спасибо тебе. Как маку наелся. Такая благодать. Даже из Тотьмы успело придти, от Багрова…- помрачнел – Нету в деревне житья... Представляешь - полное разорение. Я четыре года не был и все это увидел. Хлеб кукурузный едят… - всматривается вдруг в текст последнего из  лежащей на столе стопки писем и не  верит своим глазам (КРУПНО, на машинке :  Не попробовать ли Вам  поступить на заочное отделение Литинститута им. Горького при Союзе писателей СССР?).
     Рубцов откинулся на спинку стула, отрешенно закрыл на секунду  глаза. Валя, не заметив его реакции, продолжает начатый разговор:
-  А дембелей там берут. Разнарядка у них такая, лимитная.
- Да, да . Завтра я поеду.
Валя смотрит на мужа :
- Надо бы на кровать его. А тебя  на диване постелю. – всхлипывает - Коля, ты знаешь… Алик бывает  иногда будто бы сам не свой. Уйдет , ни слова не сказав, возвращается через день… Или молчит, слова не вытянешь, не слышит будто… Но тебе он всегда рад, вспоминает часто, жалеет. А вот на отца обижается…

Редакционная комнатка многотиражки. Кипы газет , плакаты о Кировском заводе. Сидит девушка, круглолицая, симпатичная, печатает на машинке. Стучат в дверь.  Входит парень в рабочей куртке. Это – Рубцов.
- Вам кого?
- Мне бы узнать… Вы печатаете стихи?
- А Вы принесли?
- Да , я пока только показать. Вот тут - кладет на стол рядом с машинкой альманах «Полярное сияние» с рисунком катерка и скал, внизу –«Творчество членов литобъединения» - Североморск, № 2, 1959 г.
-  Вы знаете что. подойдите завтра. Валентин  пока и посмотрит. В это же время. Или в пять часов. Сможете?
- Смогу. Я завтра как раз в ночь.
- А Вы у нас работаете?
- Да. Слесарем…

Та же комнатка. К входящему Рубцову  поднимается молодой человек в очках. Они в комнатке одни.
- Очень рад познакомиться. Стихи недурные. Весьма, весьма… Это не «заметки райгазетки…» Я – Горшков, зам  редактора. Зовут… можно Валей.
- Николай – Рубцов протягивает руку.
- У нас тут литкружок… Объединение как  то напыщенно, что ли. Мы собираемся раз в неделю, попеременно – здесь и в «Газа», напротив (показывает в окно). Иногда вечера проводим. По  тем же средам. Можете и Вы , что-нибудь почитать. Руководит нами Новоселов, тоже , кстати, Николай. Хороший поэт, печатается. В «Молодом Ленинграде». А ты печатался  в Питере?
- Ну, если считать Всеволожск. Там районка – «Трудовая слава»…

Сидят в зальчике Дома культуры им. Газа. Слушателей около тридцати. В передних рядах – постарше, при галстуках многие, позади – молодые , в основном девушки. Только что отзвучали аплодисменты. Рубцов возвращается на  место в переднем ряду, рядом с Горшковым. За столом напротив, на возвышении – в «президиуме» - двое. Один из них говорит:
- Мне кажется, эти сорванные аплодисменты не случайны. У нас  договоренность - не аплодировать, а тут не выдержали. Это значит, стихи Рубцова, действительно – задевают за душу…

Сидят двое в буфете. На столе –  бутылка «Крем-сода». Горшков горячо советует новому приятелю:
- Да ты пойми, сейчас бум. Все читают , и везде… Да ты не сомневайся. Я Глеба Сергеича хорошо знаю.
- А кто такой?
- Семенов. Он занимается организацией… Но сначала сходим к профессионалам. Филфак Университета. У меня там свои ребята…

Снаружи – Ленинградский Университет. Внутри – в актовом зале. На сцене сидят, за столом с зеленым сукном, выступающие поэты. На столе – графин с водой, стакан. Выступает ведущий, - строгий, в черном  костюме с широкими лацканами, парень:
- У нас сегодня в гостях поэт с Кировского завода, из гущи народной, рабочий, - Николай Рубцов.

В комнате общежития сидят на кровати – Рубцов, Горшков, другие, всего человек десять. Девушки поют болгарскую песню. Все радуются. Рубцов говорит сидящей рядом с ним черноволосой остроглазой девушке:
- Званка, а теперь я спою нашу, русскую. Дайте-ка мне гитару…

Зал Дворца культуры имени Горького у Нарвских ворот. На сцену медленно выходит Рубцов. Он в заношенном песочного цвета пиджаке, лысоватый, в ботинках. Читать начал напевно, громко и отчетливо, слегка раскачиваясь, помахивая правой рукой. Прочитал «Я забыл…», «Старпомы ждут…» «На родину». Когда он читает, видны слушатели с открытыми  ртами. Впереди сидит Званка, восхищенно смотрит на друга. Сквозь паузы прорываются шумные дружные аплодисменты. Николай кланяется, собирается уходить. Ему кричат : «Читай еще, парень!» В заключение Рубцов читает «Доброго Филю». Вспыхивает овация…

 Входят в коридор большой коммунальной квартиры. Гостя предупреждает хозяин :
 - Осторожно. Света нет. Лампочку, паразиты, вкрутить некому. Три дня уж так. Я вкручивал. Ну счас. – открывает дверь в комнату.
Взору Рубцова предстает больших размеров комната, с высокими потолками, большими окнами, полками с книгами, роялем в углу…
- Чаю, конечно много не выпьешь. Но счас навалятся, принесут. Битов придет, обязательно. Кузьминский появится…

…Сидят на диване, рассматривают альбом.
- Отца нашел, когда мне было двадцать, в 51-м. Он в ссылке был, за Волгой. А мать – в блокаду померла…
- Извини, не знал.
- Ну что ты! Я привык уже…- слышен звонок – О! Это Андрей.
Знакомятся Битов и Рубцов.
- Тоже пишешь стихи?
- Нет, я прозаик. Про заек пишу… - ставит на стол, раздевшись, бутылку «Рислинга»
-  У них сплошные стихоплеты. В Горном. А вот он один – неподкупный, горящий…
- Не скажи, тлею. Наших тоже, - попадается. Слышал про тебя, Николай. Занятно. Необычно даже. Хоть не в этом соль. Вон элегии рейновские, или Агеева перевертыши, тоже,- привлекают. Главное – не выступления. А как на это отзываются. Вон Осик, Бродский, самой Ахматовой понравился. А тебе Николай – нужен шарф под пиджак. Имидж. Ни у кого нет, а у тебя будет – подумав - Я подарю тебе, - встает, вытаскивает из кармана пальто. – Это не шарф даже. Кашне. И горлу теплее будет, его надо беречь.
- А ты знаешь, мне привычно. Я в детстве носил – шелковый, белый, от шинели морской. Меня так и звали – «Коля-шарфик»…

Тот же зал Дворца культуры имени Горького. На сцене плакат –  «Турнир молодых поэтов». Молодой человек,  с ясными большими глазами, чуть с лысинкой, заканчивает читать – «Еврейское кладбище около Ленинграда», взрываются аплодисменты. Поэт раскланивается, уходит за кулисы. Один за столом встает и бежит за  выступавшим. Видна растерянность на лицах остальных . Но спокойно встает Битов, представляет следующего поэта :
 - Выступает Глеб Горбовский…- это хозяин , принимавший Рубцова и Битова у себя.
 Кафе «Электрон» у станции метро «Электросила», расцвечено иллюминацией. Внутри сидят Горбовский и Рубцов. Глеб вспоминает:
- Прямо как зад подожгли этому Семенову, вскочил,  как ужаленный, ха-ха-ха!
К столику подходит порядком захмелевший, в  сбившимся галстуке-бабочке, большого роста, растрепанный волосами, мужик:
- Колян, сбегай за добавкой!
- Я не пойду. И вообще больше бегать не буду! Так и знай! Пошел ты… - отталкивает просителя, тот отшатывается, и хочет заграбастать Рубцова за его шарфик, но он ловко увертывается, опрокидывает легкий, на дюралевых ножках, стул и его противник падает навзничь, со всем грохотом своего грузного тела! Играет джазовая музыка  на эстраде.
- Бежим, Глеб!

 - Ну , брат, ты даешь!- восхищается Глеб, когда они быстро идут по темной пустынной улице.
- Надоели, гады! Мерзавцы! Наглецы! Остолопы! Надоело в шестерках! Знаешь, эти алкаши, урки - те же подлизы и трусы, что и в нашем ЛиТО, Кировском - о партии,  о  комсомоле кричат. Ненавижу!
- Коль, а это удобно, что я у тебя переночую?
- Конечно. У нас всегда коечка свободная, ребята же в ночной…   И Феничка  сегодня дежурит, моя «подруга». Ну, вот и наш дом – Севастопольская!

Старая, в очках, грузноватая старушка, возмущается, но беззлобно:
- Опять привел! Где ж я тебе напасусь? Нету больше! Нету-у!
Рубцов шутейно обнимает старушку, мурлычет ей :
 - Феничка! Ты же мне самая любимая! Я тебе за это песенку спою. И потом – это великий поэт. От поезда отстал.
- Ладно, последний комплект отдаю.

Устраиваются в комнате Рубцова.
- Часов никогда не ношу, но вот будильник – выручает. –  вдруг замолкает, увидев, как Горбовский вытаскивает припасенную бутылку водки  «Столичная» -  а у меня то и закуски нет…

 На столе – пара сухарей, открытый «бычок в томате». В опустошенной  бутылке Рубцов размашисто пишет карандашом на этикетке:
                Ее ты выпей на моих похоронах,
                Без сожалений «ох»!
                Без восклицаний «ах»!

 Ж/д Московский вокзал Ленинграда. У стеночки, поодаль от перрона, стоят Званка и Рубцов.
- Коля, ты приедешь ко мне летом?
- У меня отпуск в октябре… А как я в другую страну?
- Очень просто. Я вызов пришлю. Адрес - Севастопольская ,5?
- Нет, лучше: Невская Дубровка, улица Первой пятилетки, 7а, кв. 5. Подожди , я запишу.- вынимает ручку из привычной на плече, полевой сумки, альманах. Голос по трансляции : «До отправления поезда «Ленинград-София» остается пять минут. Пассажирам просят занять свои места, провожающим выйти из вагонов» За Званкой прибегает подруга, тянет ее. Званка быстро и  часто целует лицо Рубцова, убегает. Рубцов тоже через секунду бежит вслед, вместе с альманахом. Подает Званке экземпляр альманаха «Первая плавка».
- Возьми ! Там стихи мои! И адрес…
Поезд медленно трогается…

Шум эскалатора метро. Рубцов едет вниз. Вдруг он видит поднимающуюся Риту. Она посерьезнела и немного похудела, в курточке из болоньи. Рубцов опомнившись, кричит :
- Рита! Рита!
Рита оборачивается, узнает Колю. Тот показывает знаками, чтоб она подождала его наверху, пока он спускается и снова поднимается. Вот он уже быстро бежит наверх по эскалатору.  На верхней площадке Риты нет. Рубцов оглядывает все вокруг, за киоск, наружу выбегает, ищет глазами. Риты нет. Снова заходит внутрь... Мерный шум эскалатора… Риты не видно.

Улица Полтавская у Старо-Невского проспекта. В вестибюле кафе Горбовский знакомит  Рубцова с Бродским. Он читал «Еврейское кладбище…»
- Иосиф.
- Рубцов.
- Сколько раз выступали вместе, а так и не познакомились.
- Куришь?
- Да.

Сидят в курилке кафе, у туалетных комнат.
- С Вологды? Так там же Батюшков похоронен.
- Да, поэт интересный.
- Ну и меня помотало. В Якутии был, на Кольском полуострове, в Самарканде.
- Широка страна моя…
- А насчет вечеров, это дешевый успех, сиюминутный. Реализации себя как личности там не вижу.
- А где? – спрашивает озадаченный Рубцов.
- Нет, сам стих, конечно, проверяется. Рифмовка, складность. Но нужно показать это кумирам…
- А кто такой в Питере есть?
- Ахматова…
- Да, Глеб говорил. Ты побывал… в Комарово. Ну и как она ? восприняла?
- Нормально - Бродский стряхивает пепел сигареты.
- Одного не понимаю. Почему , если есть уровень, тебя не печатают?
- Э-э-э, друг!.. - ухмыляется Бродский - Это - идеология. Хочешь - не хочешь - обязан соответствовать. Моральному кодексу, задачам, семилетки… Хотя политика и поэзия имеют  общего только что разве буквы – «п»  и «о». Знаешь, приходи ко мне! Мы читаем по очереди. Эдик и Кузьминский про тебя говорили. Шнейдерман, тот вообще, подборку готовит. Он же в «Костре»
- Приду. Как-нибудь. А можно с Глебом?
- Конечно.

Зима на Невском. Падает легкий снежок. Книжный магазин на углу Фонтанки. Внутри - столпотворение. Видны  гирлянды от новогодних убранств. Сборники стихов Евтушенко и Александра Романова на прилавке. Здесь же и сами поэты, только что читавшие свои стихи. К ним очередь, давка, с их книжками, за автографами. У Евтушенко очередь подлиннее. Среди них выделяется бойкая, с  яркими рыжими волосами в стрижку, с большими выразительными глазами, девушка. Она, подписав у Евтушенко, подходит и о чем то разговаривает с Романовым, тот пожимает ей руку. Другие девушки окликают «рыжую» :
- Люда! Ну долго ты там?
Рубцов и Горбовский топчутся у дверей, пропускают выходящих девушек. Последняя из них, Люда, смело и достаточно долго посмотрела на Рубцова. Горбовский нетерпеливо восклицает:
- Пошли отсюда! Не дождемся мы их!
- А и правда. Но все таки хотелось  бы познакомиться, с Романовым…
Вышли на заснеженный Невский. Идут молча. Внутренний голос Рубцова: «Смогу ли я писать стихи? Смогу… Вон она как затягивает, поэзия то…»:
- О чем молчишь, Глебушка? – поворачивается Рубцов к другу.
- Да вот, думаю, не хлопнуть ли нам, по вермуту, что ли? – останавливается напротив «Рюмочной». И уже серьезно говорит - Пойдем, пойдем, - мне надо кое что тебе сообщить…
Пристраиваются за высокой стойкой.
- Ты знаешь, Коля, Иосифа забирали в тюрьму.
- Я и не знал, что он дебошир.
- Здесь другое. Его в Большой дом тягали. Три дня там держали.
Рубцов задержался перед стаканом вина, но выпил почти одним глотком, закусил бутербродом с колбасой:
- За стихи?!.
- Скорее за то, что их нелегально напечатал. В Москве какой то Гинзбург, журнальчик сам издает. «Самиздат» называется…
- Ну и что теперь  будет? С Осей?
- Да выпустили пока… Но вполне возможно, что за ним наблюдают. И за тобой, как знакомым его, могут… следить…
 - Как это?
 - А вот так. Ты думаешь, вокруг Евтушенко одни почитатели крутились?
- Эх, захорошело…
- Пошли ко мне. Тяжело все это… Надо переварить…

Натужно сопят, схватили друг друга, Рубцов и Горбовский в комнате Глеба. Плотный и высокий Горбовский и сухопарый маленький Рубцов. Он вдруг изловчился и подрезал подножкой друга. Тот летит в партер. Оба смеются. На столе – остатки пиршества. Водка – посредине…

«Валенки от воспитательницы в зимнем лесу Никольского… Кресты на куполах церквей валятся и разламываются. Крестов много, они превращаются в кресты на могилах кладбищ, которые вдруг шевелятся, из земли  выплывают гробы, видны кости, черепа. Все это – под мятущуюся тревожную музыку и вдруг – тишь… Слышно, как стреноженные кони щиплют  мягкими губами, жуют траву. Рубцов , из под гладкой лошадиной спины, вскакивает, несется  босым по росистому лугу…»

Звенит будильник. Рубцов спросонья кидает его под подушку. В его комнату стучатся. Это тетя Феня.:
- Коль! Ты че? Все спишь, что ли? Тебе звонили. Три раза.
Рубцов тяжело просыпается. Под кроватью – батарея  пустых бутылок. Рубцов  перебирает их , выпивает остатки, морщится. Над соседней кроватью – портрет Гагарина из журнала «Огонек».

Снова в комнату стучат и заглядывает Феня:
- Проснулся?
- Почти. А кто там звонил?
- Так с кадров же…
Рубцов держится за голову. Закуривает папиросу. Про себя говорит :
   Зачем я мучаю? Больной и маленький свой организм?
  Ведь люди борются – понимаешь ли, борются  - за коммунизм!

Слово «коммунизм»  и на плакате  в кабинете заведующего кадрами. Портрет Хрущева. Входит Рубцов. Вид потерянный, жалкий. Заведующий  отделом кадров – из рабочих ветеранов, седой, с усами и насупленными бровями.
- Заходи. Садись… – тон снисходительный, но не предвещающий ничего хорошего. -  Ну что мне делать с тобой, Рубцов? Ты уже две смены прогулял. На работе появляешься пьяный…
Рубцов сидит набычившись :
- Вы докажите…
- Да я и доказывать не буду! Вон! – показывает  на  листки, - докладные! В общем, давай по-хорошему – подписывает бумажку - На!
- Обходной?! Василий Кузьмич! Я больше не буду! Трудно мне… Учусь я…
- Знаем, как ты учишься. Я звонил ,директорше. Пропуски у тебя и там. Давай, пиши по собственному…
- Не буду писать.
Василий Кузьмич остывает, переходит на другую тактику:
- Эх, если бы не твои защитники. Знаю, печатаешься в газете, выступаешь. Ну… Давай в шихтовщики иди. Там  режим строгий, из цеха не выйдешь. Ну и заработок, - почти вдвое… Пойдешь?
Рубцов поджимает свои губы, молчит.

Копровый цех завода. Громкие, беспрерывные шум и лязг. Вагонетка перед Рубцовым. Он ее наполняет лопатой – разными отбросами металла, шихтой. Вагонетка катится по рельсам. Подходит следующая. Снова лопата, снова – шихта. Подкатывает опять вагонетка…

Рубцов подходит к оцинкованному бачку, поворачивает кранчик, пьет  бьющуюся струйкой воду.

Сидит, курит. Снимает рабочую кепчонку, вытирает пот со лба…

Звонит из телефона-автомата:
- Лариса? Приве-е-ет.. Мне сказали,  ты заходила в кочегарку. А я там уже не работаю. Ага… Понятно. Я думал… Выходной… Да нет, так просто. Получку получил, хочу прогулять…

Рубцов сидит в кафе-мороженое с девушкой. Она слегка вульгарного вида, но видно, что интеллигентна, в ажурных чулках, с ухоженными ногтями. Рубцов рассказывает сногсшибательную историю:
 - Ты не поверишь. В пятницу получить не успел, а в понедельник из кассы распоряжение – получить срочно! Семьсот! Но – новыми!! Я уж подумал, премия, что ли, или за шихтовку так платят, так нет , не мне одному… Рванули в ДЛТ, пальто себе взял, туфли,  шляпу…
- Коль,  -  размешивает коктейль девушка. Смотрит вниз –  я… беременна…
- А…? Гм… А от чего? Фу ты, от кого? – девушка молчит - Ларочка, так и с толку сбить можно. Я должен чем-нибудь помочь?
- Женись на мне!
После молчания Рубцов говорит:
- Сказать, что не думал об этом – неверно. Семейным легче. Комнату дают… Да и вообще… Но…Мне учиться надо Я не могу свернуть с пути, который… нащупал. Понимаешь? Это как болото. Вдруг ощущаешь твердую тропку. Нет, я желаю тебе хорошего…мужа… И многое бы мог тебе сказать. Я знаю, ты видела меня, и в «Газа» , и у «Нарвской». Я подругу твою видел. Ну ту, с которой ездили на острова.
- А , Верка… Ну ясно все. Оставайся со своими стишками – резко встает, уходит.
- Куда ты? Подожди!

В кабинете директорши школы вдвоем – Рубцов и хозяйка.
- А что Вы удивляетесь? Вы не посещаете занятий уже третий месяц. Мы Вас исключили автоматически. Не Вы первый…
- Но ведь остальное время я учился. Куда же это деть? Снова , что ли , поступать в девятый класс? Экзамены ведь скоро.
- Ничего не знаю. Вы исключены. В кадры направлена бумага, о снятии льгот…

Красная гостиная. Стены в  драпировке красного цвета. Собрались молодые люди. Сидят вместе Бродский и Рубцов. За столом, перед собравшимися - несколько убеленных сединами людей. Один из них – сухощавый, в сером костюме, встает.
- Так, товарищи, рассаживайтесь, кто не успел. Начинаем нашу очередную… Да, вот тут мне подсказывают, весеннюю встречу секции молодых поэтов.  Сначала я представлюсь, - требует порядок, так сказать. Николай Браун, заведующий секций поэзии нашего отделения Союза. Сегодня мы представляем поэтов разных, со своими голосами, но объединяет их всех одно - стремление постичь суть своего призвания, определиться в многоголосом  мире, значит,  поэзии.  Важно, э… еще и то , что все они  отобраны и рекомендованы нашим  Александром Андреевичем. Итак, первым выступает поэт – Иосиф Бродский.

Рубцов читает «Поезд» - зло, напористо, будто рассекает неприязнь собравшихся. Осматривает сидящих с вызовом. Видно как онемел, заслушался Браун…

В гардеробной, после вечера , Бродский  тащит к себе Рубцова:
 - Да тут рядом, два шага всего…
- Да. Постараюсь…

Рубцов сидит в комнате у Горбовского.
- Это проверка была, на Маяковского. Они хотят нас приручить… Вот увидишь. А с Осей опасно… Да и не вписываешься ты… в круг их интересов, нет, не вписываешься. Запомни это… А  если загремишь? Что тогда? Тогда и происхождение не поможет. Волосики то все растеряешь. Ну что, молчишь?
- Да неудобно мне перед ними. Вон они какие… бесшабашные. Представь , даже дрожь меня берет возле Бродского. Такая энергия чувствуется…
- Не те, не те, эти ребята. Затянут… Ты пробуешь, набираешь, - свой голос,  индивидуальный, оригинальный, отличный от них , - Колян… Наливай!

Тот же кабинет директорши. Рубцов уже не стоит, а сидит. Директорша  листает классный журнал.
- Ну что ж, к экзаменам мы Вас допустим. Экстерном у нас разрешается. В особых случаях. Только благодаря редактору вашему, Тресвятскому.
Рубцов потупил взор.
- Если ответите на тройки, аттестат не выдадим. Оценки по правилу снижаются на один балл. Так что ниже четверки знаний… Пишите заявление…


ТИТР: « Борис Тайгин. 1 июня 1962 года.» Отвечает по телефону:
 - Да, да, Николай. Я понял. Значит, сегодня. Хоть когда. Можно и днем. У меня всегда выходной.

В комнате Бориса Тайгина. Много аппаратуры, - магнитофоны, радиолы. В переплетах журналы на полках, стопы рентгеновских пленок. Самая главная ценность – пишущая машинка «Ренигтон». В  центре стола. Пепельница ажурная, чугунная. Сигареты «Памир». Входят Рубцов и Тайгин:
- Ну вот. Это моя берлога. Снимай. Тапочки вот. А че в шарфе то? Горло болит? Счас чаек соорудим…

Чай в стаканах  на донышке. Тайгин выключает магнитофон:
-Это Кушнер, Саша. Поверь, в будущем это… будет представлять интерес… А кто это все сохранил?   «Коробейников!» Вот и твое, давай  что-нибудь запишем.
- Прямо сейчас?

 Борис перекручивает пленку.
- Борис, а эти книжки – берет в руки одну из  них, - ты сам? Переплел?
- Ну а кто  ж еще?
- О, и Горбовский есть!
- Да, у Глеба хорошие стихи. Давай напечатаем и твой сборник. Под редакцией собственной, а?
- А можно?
- А чего ж нельзя? Ты же принес?
- Да я как то не думал… Это  экземпляры, что на конкурс послал, в Литинститут. Тут , конечно, можно отобрать - вытаскивает пачку листов. Тайгин внимательно их просматривает.  Рубцов отходит к открытому окну на балкон, прикуривает:
- А это? Не опасно?
- Что?
- Печатание. Без разрешения…
- А-а!- машет рукой Борис - у меня такое чувство, что уже ничего не страшно. Я ведь уже отбыл… на стройках народного хозяйства. Вот, за эти штуки – кивает на полку с рентгенпленками.
- «Кости?»
- Они самые. Но ведь, Николай, как говорил поэт – «если не мы, то кто?» Да и когда шампанское пить? За это нас и любят… девушки… Вот эти , двенадцать, уже можно  печатать. Хоть счас. Посмотри. А еще принеси, ну в следующее воскресенье, скажем. Ты же работаешь?
- Да у меня сессия. Экзамены. Школу кончаю.
- Ну вот , хорошо. – вставляет лист в машинку не поперек, а вдоль.- объясняет – Каретка позволяет. Потом складываю пополам. И еще вот что  – макетик обложки прикинь. Ориентировочно...

Идут вдоль ограды Смоленского кладбища на Васильевском острове. Тайгин и Рубцов. Вечер летнего дня.
- Понимаешь, - «волны» - это волны жизни, а «скалы» - препятствия, на которые человек натыкается в течение всей своей жизни, По-моему, название нормальное.
- У Лермонтова есть стихирь одна, - «Волны и люди». Не будет ассоциировать? Ну да ладно, это несущественно. Да, Костя хочет тоже сделать, пять экземпляров. Ты не против?
- О чем говоришь? Конечно.
Останавливаются возле гастронома.
- Ну , еще раз поздравляю! С аттестатом. Те допечатаю ….  И… числа седьмого закончу. И напиши обязательно несколько вступительных слов. От автора, так сказать.
- Хорошо. Занесу. И посвящение еще – можно?
- Можно… Может, отметим?- Тайгин кивает на магазин.
- Не… Завязал.
- Ну, тогда  я – за колбаской. До скорого!

 КРУПНО: Обложка книги «Волны и скалы». Открывается  . Сбоку,  справа, сверху напечатано : «Лагуновой Маргарите Ивановне»

 
                КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ СЕРИИ















 ПЯТАЯ   СЕРИЯ


В гостиной дома отца Рубцова сидят – Женя, трое ее детей,  притихшие, от 14-ти, и до 3-х лет, и Николай Рубцов. Женя гладит головку сидящего рядом  младшего сына:
- Совсем ослабевший был, Андрианыч то наш. – всхлипнула.- Сейчас на поправку пошел.  Сходи обязательно. Он спрашивал  за тебя,- «приедешь ли?» Галя то, в Череповец вернулась. Заезжала…
- Не знаю, успею ли сейчас зайти. На обратном пути если…

Село Никольское. По улице идет Рубцов, к центру. Идет возле клуба, на него внимательно смотрит женщина, остановилась:
- Коля? Это ты что ли? А я  смотрю,  Рубцов или не Рубцов…
- Тетя Шура! Здравствуйте. Я тоже Вас не сразу узнал…
- Ну что, как у тебя дела?
- Да вот… В Ленинграде живу, во флоте отслужил.
- Вона как?- поджимает губы. - А седни Колю Аносова провожают. Ты ж  знаешь его. Приходи. Там Гета будет
- Гета? Какая Гета? Ах, Гета… А она здесь?
- Ну конечно! Куды ж ей, деться то?- тетя Шура смеется.

В доме – проводы в армию. Длинный стол в избе, с закусками и водкой. С краю сидит Гета Меньшикова, с которой Рубцов был в детдоме. Он входит тихо, незаметно. Его приметили хозяева, сажают рядом с Гетой. Мать Коли Аносова что-то шепчет на ухо сыну. Тот встает:
- Ребята, а вот появился и наш «Жеребчик», «Коля-шарфик» - прошу  любить!.. Николай Рубцов!
Гета тихо ахает, пригибает голову к столу и смеется, глядя на Рубцова:
- Если бы не мать, я бы  не подумала, что это – ты… Растерял волосики то…
- Я тоже удивился, увидев тебя. Ты красивая…

Вечером поздно идут к дому Геты:
- Меня почему то в младшую группу определили, хотя уже десять было. Под номером 105, пришивали на одежде, помнишь? А ты был в старшей – с Володей Горуновым, Сашей Пятуниным. Саша  сейчас в Тотьме, учительствует…
Останавливаются перед калиткой. Молчат. Гета, наконец, выдавливает затаенно:
- Зайдешь?
- Поздно уже… И тетя Шура…
 - Мама ушла.- Гета торопится, будто ждала возражения, разъяснить - Ей на ферму рано, она у подруги ночует…

Утро в доме Геты. Рубцов стоит у окна, курит у открытой форточки, в трусах. Вглядывается в улицу:
- Теть Шура! И с ней еще кто-то! Ты ж говорила, она на ферме.- быстро и лихорадочно надевает брюки и рубашку, но тетя Шура уже входит и с нею двое соседок. Они, не слова не говоря, чинно рассаживаются за столом. Тетя Шура видит дочь, лежащей в постели :
- А ты че, еще не встала?  Давай живо, собирай на стол, самовар разжигай! Вишь, гости пришли. Коля, и ты шевелись – помоги!- говорит беззлобно, любовно, явно довольная произведенным эффектом обличения.

Вологда. По улице идут – Рубцов и его отец. Он несет чемодан. Михаил Андрианович заметно осунулся, постарел.  Но старается держаться бодро. Николай пытается перехватить у него чемодан. Отец сопротивляется:
- Да нет. Мне не тяжело. Нормально.

Стоят у стойки в буфете вокзала. Перед ними – стаканы  красного вина. Рубцов рассказывает :
-У меня так и сперли, тот чемодан, на пароме. Я ребятам потом телеграмму отбил, так они прислали денег вдвое больше, чем я за год заработал. На них и продержался, до лета. Ну , давай…
- Давай , сыночек… - чокаются.
Михаил Андрианович  склонил голову, в глазах его блеснула слеза:
- Ты Коленька… В общем… виноват я перед тобой… Что не искал… Мне из Красково сообщили что… ну, в общем…
- Я не виню тебя отец. Как вышло… Да и время такое было…

ТИТР : «Москва. 23 августа 1962 года»
 В кабинет с табличкой «Куняев С.Ю. зам редактора поэзии журнала  «Знамя» входит Рубцов:
- Можно?
Хозяин кабинета отрывается от бумаг, скучающе смотрит на пришедшего:
- Входите.
- Я тут… Стихи показать… - Рубцов  вынимает листы.
Куняев привычно  берет, профессионально рассматривает, читает минуты, потом смотрит на вошедшего,  на лице – изумление:
- Да вы садитесь. Вы печатались уже где-нибудь?
- Да. В «Советском воине», в «Красной звезде». В Ленинграде в альманахе, Кировского завода…
В кабинет без стука врывается высокий белесоватый парень, в сереньком пиджаке:
- Ну и жара! Привет!
- Знакомься Анатолий. Это – Николай Михайлович Рубцов.
- Рубцов, Рубцов? Так это ты? А мне рассказывают, ходит по общаге, песни поет. Я думал – юродивый какой то.-  протягивает руку – Передреев.
Студент четвертого курса. Внештатник и раб Куняева – смеется.
- Ну а я студент первого…
- Зачислили!?
- Сегодня. В приказе себя видел.
- Так надо отметить это дело!
- Я в принципе не против… – смотрит отрешенно в сторону.
- Понял тебя. Пойдем!

Идут пешком по Тверскому бульвару.
- Сам то откуда?
- Вообще – из Вологды. Живу в Ленинграде.
- У нас на курсе есть вологодские. Вася Белов. Не слышал?
- Нет.

Идут мимо Технологического института. У входа в него – толпы людей, конная милиция.
- Это что ?
- Это вечер поэтов… -  Передреев хлопает себя по лбу -  Ах, ты , черт!Я совсем забыл.  Ведь там же Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Окуджава. Я бы мог пригласительный достать… Жалко, счас не попасть…

Зал, где выступают поэты. Это и место съемки фильма – «Застава Ильича», Марлена Хуциева. На одном из передних рядов сидит актриса Анастасия Вертинская. Рядом – та самая Люда, с рыжей челкой, которая была на встрече с читателями в книжном магазине на Невском. Вот она выходит на сцену:
- Я не  знаю, что мне особо сказать про стихи. Мне они понравились…
Смех в зале.

Вахтерша общежития на Севастопольской тетя Феня отдает Рубцову письма. Николай перебирает их :
- От отца, от Сафонова… От Геты?
- Приходили, приходили. Две хорошенькие. Оставили, записочку то… Очень мне они понравились. Обходительные…
- Теть Фень… пересылай мне почту  на Москву. Я Вам оставлю тут…- пишет адрес.

Автобус-«носатик» в темени ночи подъезжает к деревне. Идет нудный дождик. Слышен вой собаки, жалобный, одинокий. Выходят парни, в рабочей одежде, фуфайках, поеживаются. Их около двадцати человек. Под ногами чавкает грязь. Не видно света – ни фонарей, ни в избах. Возгласы «Собак даже нет», «Света нет»,  «Куда мы попали?» Когда все вышли, из кабины вышел мужичок в добротном плаще:
- Ну вот. Это – деревня Шубино. Третья бригада совхоза. Щас распределим по избам. Напоим молоком. А завтра – на уборку. Продукты выдадим…
Студенты гурьбой идут устраиваться в избы.
- Да , такая темнотища! И это в сотне километров от Москвы?
- Э-эх! Вы нашей вологодской деревни не видали! - это Рубцов отзывается. Он рядом с преподавателем:
- Владимир Германович! А кто кашеварить будет?
- Из своих выберем.
- Так давайте я. Я –  могу!

Николай Рубцов у костра на краю деревни. Варит суп. Пробует с ложки. Под навесом – стол. Сложены  миски, кружки.  Подходит студент:
- Саша, ты что?
- Да трактора нет. Один загрузили. Следующий – неизвестно когда. Да и есть пора. Не обедали же!
- Как работаем , так и едим.
- Завтра – воскресенье. Лидин говорит, на экскурсии поедем. Договорился.

Горки Ленинские. Панорама. К дворцу подъезжает тот же «носатик». Студенты благоговейно взбираются по лестнице главного входа. Проходят мимо столовой, библиотеки. Голос экскурсовода  откуда  то сверху , но вот и видна пожилая женщина с пучком волос на голове:
- Поскольку часть литературы носила верноподданнический характер, содержала явно вредные делу революции идеи, по личному указанию Владимира Ильича книги отсортировали и отправили в фонды Кремлевской библиотеки. А оттуда, для работы, Ленину присылали труды философов, классику. Но кое что от библиотеки Рейнгольда осталось. Вот этот шкаф, градоначальника.
Рубцов смотрит на корешок книги: Селянинов «Тайная сила масонства»:
- И это Ленин читал?
- Владимир Ильич интересовался многими идеями, вещами. Да… Есть версия, что Февральская революция, инспирирована… масонами.Ну, пройдемте дальше… в столовую.

Экскурсия продолжается в столовой. И опять Рубцов задает вопрос:
- А что Ленин употреблял?
Экскурсовод вспыхнула…

Клубик в деревне. Маленькая сцена. Перед ней – несколько дощатых скамеек, на которых сидят в основном старушки, возятся дети. Владимир Германович Лидин представляет поэтов:
- Студент первого курса Сергей Макаров
Макаров читает :  Я приветствую уйму отрадных начал!
                Отвергаю унынье  возможных разлук!
                Стрелы молний плотнее насыплю в колчан
                Семизвездную радугу взяв, словно лук!
Жалкие хлопки.
- А сейчас выступит Александр Черевченко.
Встает мощный и чубатый, с толстыми губами, парень. Вдруг пискнула одна старушка:
- Рубцова давай! Рубцова!
Лидин растерянно переглянулся с сидящим Рубцовым. Старушки  яростно захлопали…

Черевченко и Рубцов лежат утром в комнате общежития. В комнату стучится и входит милиционер. Уверенно садится за стол с остатками пиршества – треской и картошкой. Кладет папку-планшет:
- Здесь проживают Рубцов и Чревченко?
- Черевченко. А что надо  то?
- Надо с вас снять показания. Как вчера набузили. В «Эльбрусе»…
- Я не бузил.
- Ну так это то и надо выяснить. Факт тот, что приятель ваш, Макаров, сидит в кутузке. Да, десять суток ему светит. За оскорбление представителя власти.
-  Вот это дела…
- Так, пишем. Сегодня, 1 октября, одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года…
- Коля, а Галя то! сегодня приезжает - Черевченко быстро встает, спешно одевается..
Рубцов тоже встает, одевается, но медленно, с расстановкой, не обращая внимания на милиционера:
- Я виноват. Я и пойду встречать. Товарищ … лейтенант. У Макарова девушка приезжает. Из Ленинграда. Надо ее встретить. Она не знает Москвы, в первый раз…
- Хорошо. А Вы  ( к Черевченко)- останьтесь.

У порога общежития обнимаются Сафонов и Рубцов:
-Вот сейчас, в тролике ехал и чувствовал, что тебя встречу. А ты знал, знал?
- Да, вышел подышать.
- Ну, это дела мало меняет. Ну что? Ко мне?
- Давай лучше ко мне. Я вроде как старожил, обжился. А ты, я слышал, недавно с колхоза вернулся?
Проходят по вестибюлю, поднимаются на пятый этаж. Их провожает взглядом вахтерша.
- Вернулся. Но уже лекции пропустил, запустил… Загуляли маленько, с Макаром. Свои  ребята. Хорошие, талантливые!

Входят в комнату Сафонова. Она чисто убрана. Занавески. Половики.
- О-о-о! Как ты живешь! Вот ето да! – усаживается на диван, подпрыгивает.
 - Курить можно?
- Дыми. – Сафонов раскрывает  окно,  вытаскивает пепельницу, ставит чайник. Он гудит, нагреваясь.
- До сих пор не могу привыкнуть, Валя, к такому житью. Комнаты на двоих, кухни на каждом этаже, телевизоры в холлах, душ. Сказка. Моя общага питерская, дарма что завода Кировского, ни в какое сравнение… Грязь, все поломано. Ну как ты здесь? Уже на втором?

Сидят уже долго – пепельница полна окурков. Ополовиненная бутылка водки. Сафонов рассказывает :
- Сидоренко то? Я , хоть и прозаик, но слышал , что его – один из лучших семинаров. Он не  просто интересный поэт, но и полиглот – знает языки. Французский, немецкий, даже латынь. Гете и Гейне читает в подлиннике. Хотя образование имеет механика, судового. Но уже в войну был военным корреспондентом. И знаешь где? Сначала в днепровской флотилии, потом – на Тихом…океане…
- А ректор что за фрукт?
- Серегин то? Тоже ничего. Нормальный. Но болеет часто, в больницах лежит.

 Спускаются уже поздно, в полутемноте, на второй этаж,
- Вот и моя!.. Фатера!-  Рубцов широко открывает незапертую дверь.  Комната пуста. На  убранном столе белеет листок. Рубцов берет его, подносит к глазам. Виден текст : «Умер Рубцов М.А. 29 сентября. Похороны 1 октября. Профком Кировского завода. город Ленинград»
Рубцов садится на кровать в опустошении. Клонит голову, качает ею, охватывает ее руками…

Николай Рубцов и Валентина, жена Альберта, сидят за столом, поминают Михаила Андриановича. Николай морщится от выпитой водки, берет руками кислую капусту:
- Ты уж извини, что руками. Привык. У нас капусты этой, в детдоме, целая бочка в коридоре стояла. Так мы одну ее только  и ели. Больше же не было ничего… Да, так на девятый день  лишь успел. Я ж в колхозе был. Да и адреса моего нового не знали. У него ведь рак был, Валя. Я  это сейчас  только узнал, от Жени. Безнадежно все было…
- А где схоронили то? Может с Аликом съездим, коль вернется.
- На Горбачевском, у забора. Женя покажет. С матерью то нельзя было, да и не хоронят там уже… И почему это он пропадает?  Он и раньше часто сбегал . Один раз на фронт  даже. Пытался. Десять лет ему было…
- Месяц назад решили сходить в баню. Пока собирались, он вышел покурить, на площадку. Ну , думала, он один ушел, в баню то. А его и там нету . И неизвестно теперь где… И почему  я  ему не разрешала курить в доме?-  плачет, молчит. - Может, мне на развод подать, Коля?
- Куда вам разводиться? А дети?
- Так про них и говорю. Алименты хоть получать буду…
- Да с кого алименты то? Если неизвестно где он? Ты в розыск то подавала? В милицию надо писать заявление, а не  в суд…
 
В комнате общежития сидит грустная Гета. Стучат в ее дверь, появляется девушка:
- Там тебя какой то парень спрашивает…
Гета спускается со второго этажа, появляется перед вахтершей:
- А, Гета… Вышел он.
Гета выходит на крыльцо. Там стоит Рубцов, переминается от холодка, уже виден снег на земле. Он бросает недокуренную папиросу.
- Коля? Ты откуда? – Рубцов показывает на небо - И как узнал что я здесь? Ах да… Забывчивая  я. Вот даже  про свой день рождения сегодня забыла. Сижу и скучаю.
- У тебя сегодня день рождения?
- Ну да.
- Это хорошо. Но праздновать не будем. Отцу еще нет сорока дней…

Лежат в той же комнате общежития, в полутьме ночи. За окном завывает ветер, стучит где то ставня…
- Гета, а что это стучит?
- Здесь не все этажи  жилые. Наверху где то…
- Да, комнатка тебе досталась невеселая. Знаешь ,когда меня Женя, ну , отцова вторая жена, постелила отдельно, вот так же, завывало... И стук бы, почти такой же. В окошко стучали! И…вдруг! мелькнула тень. Я думаю, это отец приходил.  Уверен… Они ведь ходят еще… до сороковин. Испугался я тогда, сразу убежал в другую комнату, где братья спят, сводные. Отец ведь троих настрогал от Жени - Алексей, Сашка, Генка. Генка самый смешной, веселый, меня любит. В чем то похож на меня…  Ну что , ты , не веришь? Я точно говорю – отец это был… Как то не осознаю еще, что его действительно теперь нет. Какой бы он ни был, а все таки – был… А вот теперь – нет…

Платформа электрички «Ораниенбаум» города Ломоносова утром, ближе к полудню. В свинцовой дымке проступают вдалеке очертания Кронштадта. Дует холодный пронизывающий ветер. Рубцов стоит один. Гета подходит в форменке почтальона, с большой сумкой за плечами. Сует Николаю билет.
- Ты прости, Гета. Совсем поиздержался. Вот стипендию получу. И за сценарий сказки еще обещают… К Новому году, на телевидении… Приеду к тебе в Николу. А ты домой быстрей возвращайся, может еще на теплоход  поспеешь.
- Да уж теперь ничего не остается , как возвращаться…  И почему, почему ты мне  ничего не сказал тогда?
- О чем?
- Про институт.
 - Геточка, так я же не поступал еще! Как же я мог говорить?! Вдруг бы не поступил! Как бы выглядел тогда?!
Из за поворота показалась электричка.
- Ну, до скорого. Давай не хнычь. Все будет хорошо. Я приеду. Обязательно… - Неловко обнимает Гету, целует. Входит в вагон. Электричка, завывая, уходит. Гета спускается с платформы.

В комнату открывается сначала дверь, потом  втискивается грузный Черевченко, с пищущей машинкой, пыхтя, ставит ее на стол:
- Во! У студкома взял! Теперича живем!
 Рубцов поднимается с кровати:
- И зачем? Я же с Лизой договорился
Рубцов встает, одевается, Черевченко  печатает.
- Кончай машинку мучить. Пойдем  лучше прогуляемся. Башка трещит.
- На что гулять то? Нет, я лучше допечатаю. Надо  же успеть…
Рубцов ищет  папиросы. Достает в висящем  на стуле пиджаке пустую пачку. Смотрит,  мнет ее. Смотрит на другой пиджак, висящий на другом стуле, переводит взгляд на стену, где висит еще один пиджак:
- Саша , а зачем тебе два пиджака?
Черевченко перестает печатать, смотрит озадаченно на свои пиджаки:
- А и  то правда, - зачем?
 
Машинка отставлена на тумбочку. Пиджака одного нет. Сидят, «пируют» двое. Закуска – селедка, хлеб, леденцы. Бутылка красного вина. Три стакана.
- Зачем ты его  выгнал?
- А пусть не задирается. Думал, налил и уже можно издеваться… Эх, мне эта селедка в тралфоте в горло не лезла, а  ща – с великим удовольствием. Давай!
Чокаются.
- Саня, а тебе сколько лет?
- Двадцать. А что?
- Вот-вот. А мне уж грядет ?  - 27. И ни кола , ни двора. Такой мрак на душе, не поверишь. А росту в тебе сколько?
- Сто семьдесят шесть.
- Бабы, поди, любят.
- Какие – любят, какие – нет.
- Да… Не поймешь, что им надо. Да и не в этом дело. Я вот привык к своему росту, но бывает досадно, если смотрят как на пацана, недомерка какого то.  И почему я должен задирать нос перед всяким дылдой? Если б я был как Маяковский, я бы не стал писать как теперь, что ли? Врешь… По другому и не получится. Душа моя – показывает в грудь – такая. А бабы в поэзии – все самовлюбленные д-у-у-ры. И жестокие даже. Что Ахматова, что Цветаева. Пишут о любви  и тут же злятся. От такой, как у них любовь, лучше в омут…
- Ну,  у тебя то с любовью нормально все..
- Да нет.  Как раз ненормально. Одна написала письмо, что беременная неизвестно от кого. Другая – не  дождалась, пока служил…  А третья, сама за грудки – женись! Мол, я твово ребеночка ношу… А сама путалась с кем ни попадя… Все они… одинаковые… Ну я … неинтересно это… - Берет полотенце, выходит из комнаты. Высовывает голову обратно - А знаешь, меня редакционная машинистка похвалила. Вроде и не первая она, а вот  что именно она,  старенькая – особенно приятно. Но  печатать так и не берут никуда – заразы... Стихи хорошие, а печатать нельзя?

Ленинград. По Дворцовой площади идут Горбовский и Рубцов. На площади – новогодняя елка. Празднично одетые, шумные компании людей. Где то звучит гармошка. Рубцов оглядывается в ту сторону:
- Еле отбился. Напивался вусмерть. И меня стали тягать, из за него. Учебу запустил, зачеты не сдавал. И вот результат - Сашу выгнали, меня предупредили. Говорят, что еще раз… Еле-еле зачеты договорился отсрочить.
- Да, Москва! Другие масштабы, другой просто город. Возможности… Одних журналов толстых – с десяток… А Сидоренко – он какой?
- Семинар Сидоренко один из самых сильных. И сам он – понимающий. Приглашает  к себе именитых. Представляешь, Городецкий у нас был!
- Ну?!..
- Старенький такой, худенький… Глазки белесые, голубые , моргает, что то говорит невнятно. Начнет говорить, забудет, долго вспоминает. Ему кричат – «расскажите про Есенина!» А он - про себя, да про эпоху…невпопад... Ему – «громче!» А он громче не может. Так и ушел, ничего путного не рассказав. Я проводил его, до гардероба, помог одеться. Он благодарил меня… Потом Слуцкий был.
- Слуцкий?
- Тот простой совсем. Приглашал меня к себе с Макаром. Мы ездили. Денег дал . Мы и не просили, он видит, как мы чай  пьем, , как на печенье жадно глядим… Понимает…

В  пустую комнату Рубцова входит маленький лысенький человек, белобрысый. Он ставит свои  принесенные чемодан и  рюкзак, оглядывает комнату. Вбегает Рубцов:
- О! Уже тут! А мне сказали , вечером  будут… вселяться. Рубцов! – протягивает руку.
- Знаю. Я Анциферов. И тоже – Николай.
- Тезка? Здорово! – ищет что то  в ящиках тумбочки.
- Что ищешь?
- Да  чай тут где то был…. Завалялся.
- А у меня есть. Не надо.
- А?. Ну хорошо. - Берет чайник. нерешительно разворачивается - А может?.. Сбегать.
- Не надо.
- Ну  и ладно. А ты с какого курса?
- С четвертого. Диплом пишу...
- Что то припоминается? Че то знакомое… Это не ты рецензентом моей подборки был?  Конкурсной…
- Я … - Анциферов широко улыбается.
-  Ну так что же ты молчишь! Ты же меня определил! Дорогу дал! Ну счас!

Сидят за чаем. Уже горит свет. За окнами – темень.
- Это, брат, не так делается. Просить надо только знакомых. Вот меня приглашают в  «Москву» - Видит удивленное лицо Рубцова - в журнал  «Москву», как раз отделом поэзии  заведовать. Я попробую тебя пристроить. А в «Юности» нужно дать Дрофенко, в «Октябре» - Укачину показать, он ближе всех, к редактору. А ты ходишь. Пороги оббиваешь. Их толпы тут , ходят… Ну и Белову, земеле твоему, еще можно отдать. Его  в «Новомире» печатать будут…
- Белов, Белов?… Что то Передреев говорил…

               
                КОНЕЦ    ПЯТОЙ  СЕРИИ.



























ШЕСТАЯ   СЕРИЯ.


«…Черный-пречерный гроб. Под столом лежит черная – пречерная змея…»
Рубцов стоит на кровати обмотанный в белую простыню . Слушающий его Анциферов быстро встает с кровати, подбегает к выключателю , включает свет:
- Хватит, Коля! После твоих ужастиков не уснешь…
- А зачем спать? Нужно думать, что завтра будем есть…
- К Солоухину пойду.
- А кто это?
- Новый предсудкома, не знаешь?
На столе тикают будильник. Двенадцатый час… Вдруг – топот по коридору. Врываются в комнату двое:
- Заочники приехали! Только что! Но не колятся , гады! Им, чухонцам, гениев подавай! Колян, бери гитару , пошли! А ты , Люцифер, рубаху ему свою дай! А то кутается в шарф как воробей…  недорезанный!  75-а-а-я!!...- кричат издали.
- Эх, молодежь, молодежь... –  кряхтит Анциферов,  вытаскивая  новую свою, белую рубаху.
Рубцов снимает со стены висящую там гитару…

Отделение милиции с загородкой. За столом сидит молодой лейтенант. Входит плотный, в плаще на меховой подкладке  и  в шляпе, с портфелем,- осанистый молодой человек:
- Секретарь комитета комсомола Литературного института имени Алексея Максимовича Горького при Союзе писателей СССР  Мошковцев!
Лейтенант встал со стула, напрягаясь, козырнул:
-  Лейтенант милиции Коцюба!
- Да, тяжеловато у вас тут - Мошковцев медленно обводит глазами помещение – как у танка, в болоте… Тут поступила информация, что вами задержан Рубцов ,некий. Наш студент, к сожалению…
- Минуточку! Выясним – лейтенант листает конторскую книгу - Есть! Рубцов Николай Михайлович. Без документов.
- Ну-ка. Приведите-ка этого Николая Михайловича. Наши не шастают без документов.

Привели Рубцова – рваная шелковая тенниска, грязные пузырчатые брюки, покарябанная физиономия и большая шишка на лбу.
- Этот , что ли? – спрашивает Мошковцев.
- Да ,это он. Кто ж еще? – приведший его сержант пожал плечами.  Лейтенант всполошно зыркнул на него – мол, кого привел?
- Да, да. Что то припоминаю. Кажется, действительно, это наш Рубцов. Надо же так напиться! До потери лика человеческого… М-м-д а-а… Тут съезд на носу. Что он у вас натворил?
Откуда то из недр отделения возник седовласый майор. Он смотрит на Мошковцева:
- Участвуете в съезде? А каком?
- Всесоюзное совещание передовиков движения за коммунистический труд! – Майор невольно делает стойку -  в качестве референта докладчика.
- Гм… Это , гм… хорошо. Что привлечены. Хорошо, так сказать, что молодежь, творческую значит, - привлекают… - смотрит сожалеюще в сторону Рубцова – И таких вот – привлекают…
 - К сожалению… Одна паршивая овца может все стадо перепортить – в сторону Рубцова - До чего довел  высокое звание советского писателя? Что сказал бы Горький, любимый твой Маяковский – Рубцов морщится - Если бы они видели твое безобразие? Как я буду смотреть в глаза Твардовскому, рожа твоя неумытая?
- Он с самим Твардовским знаком? – осторожно интересуется майор.
- Знаком… Лучший ученик…
- Ладно. Отпустим. Что ж теперь…
- Протокол… так чтобы…
- Уладим, уладим – майор читает протокол вслух: «нецензурная брань, сопротивление работникам милиции, разорванный пиджак…» А где его пиджак?
- В камере.- отвечает сержант. - Там еще пальто... и шарф.
- Принести!

Мошковцев и Рубцов идут по улице Москвы вдоль  длинного забора с рекламными плакатами фильмов «Гусарская баллада», «Оптимистическая трагедия», мимо красочного полотнища «Встреча руководителей партии и правительства с представителями творческой интеллигенции», на котором Хрущев  с поднятой в приветствии рукой:
- Во! – показывает Рубцов. Меня Вася туда звал, знакомил с Яшиным… Добрался таки Микитка и до нас… Все развалил…
Мошковцев оглядывается.

Пену с кружки сдувает Рубцов. Стоят с Мошковцевым в пивной:
- Э-э-эх! Люблю «останкинское»! Вкуснота!.. И чего это ты Твардовского приплел? Ведь у него нет ни одного стихотворения о любви. Ты бы уж лучше Грибачева вспомнил. Он ведь аж весь «Советский Союз», редактирует…
- Эти начальственные демоны вряд ли Грибачева знают. А на Твардовского – реагируют. Верняк.
- Да, да… Он меня завернул… и Тряпкина… тоже. И Васю Белова. Тот так и сказал – «Иуда этот Твардовский. Без Бога живет…» - шепотом – А без него, трудно , брат. Без него – никак нельзя…- обычным голосом заканчивает – И не нужно было туда соваться! – пьет с наслаждением пиво. Мошковцев  наблюдает за ним:
- Когда зачеты  думаешь сдавать?
- Когда стипуха закончится. Ты знаешь, я посчитал  как то – ее хватает ровно на неделю, ежели по трешнику – семь бутылок с сырком. Я уж два раза так попробовал – хватает… Вместе с другими… Корешами… А если честно, - если бы не Фалькензон, пропал бы, точно…
- А студком? Ты матпомощь просил?
Рубцов допивает пиво, качает головой.

В коридоре общежития девушка стучится в дверь. И через секунды - снова. Пробует открыть. Дверь заперта. Мимо проходит Рубцов. ТИТР : «2 мая 1963 года»
- Вам кого, девушка?
 - Говоркова, Сашу…
- А он уехал. На праздники.
- Как? Он обещался посмотреть мои стихи.
- Он много чего обещает. А вы пишете стихи?
С конца коридора идет еще одна девушка. Спрашивает стучавшую:
 - Ну что? – узнает в сумраке Рубцова  - А… Коля? Куда ты пропал? Почему тебя на демонстрации не было? Серегин спрашивал.
-  Демонстрировать мне нечего. Я здесь дежурил , на вахте.
- Вот, познакомься , это Люда. А  это наш Коля Рубцов. Между прочим, из Ленинграда…
- Людмила Дербина. А я училась в Ленинграде. Сейчас живу в Воронеже.
- У вас выговор характерный. Вы не из Архангельска?
- Нет, я родом с Вологодчины. А родители мои в Вельске.
- С Вологодчины? А откуда?
- С Верховажья…
-  С Верховажья? Неужели с Верховажья? А я из Тотьмы! Слышали такую?
 - Конечно. Моя мама  туда льняную тресту возила.
- Точно . В Тотьме есть льнозавод.
- Ну, воспоминания нахлынули -  девушка решительно взялась рукою за Люду -  Идемте к нам, Коля! Мы празднуем…
- Да неудобно как то…

Сидят в комнате на кроватях в ряд , - девушки и парни. Рубцов и Дербина – рядом. Поют хором песню - «Виновата ли я…»

Рубцов лежит на своей койке , смотрит в потолок. Входит Анциферов.
- Защитил?
- Да. С институтом покончено. Четыре года… И сегодня же подтвердили – оставляют в Москве. Феликс похлопотал.
- По этому случаю…
- Нет, нет. Ты же знаешь, мне нельзя. Да и Марина счас заедет. Отправляюсь. Сегодня…
- Коля, честно, жалко расставаться. Вася тоже уезжает. С кем я останусь? С этим пижоном Передреем?
Анциферов проверят чемодан. Он лежал уже, на стуле :
- Ничего, мы с тобой еще споем. Я буду приходить, навещать… Кстати, как у тебя с Толиком? Не крысится? Собирался ведь подавать в суд, на тебя,- товарищеский…
- Он не будет. Совесть у него еще осталась. Горения душевного, правда, маловато, ну это не мешает... Переводики строчить. Может, мне тоже заняться, а , Коль? - Говорят, дело прибыльное. Да и брюки у Толика вторые есть.
- И за портреты притихли?
- Им сейчас не до меня. А что портреты?.. Я их всех на место возвернул. Не представляешь, какое вдохновение они дали! Они со мною разговаривали! Соглашались даже. «Да, да »- качали головами. Все вокруг говорят, говорят, а ничего же в поэзии не смыслят. И это – в Литературном институте!
- Тебе посерьезней надо быть, тезка… Ты теперь папаша. Отец семейства. Почему бы и не переводить?  Для  поддержки семьи.
- Не могу делать то, к чему душа не лежит. Книгой вот – займусь. Думаю, успеть до лета рукопись сделать. В Вологду повезу, для Архангельска.
- Почему в Вологду для Архангельска?
- Так областное издательство  то закрыли. Теперь только архангельское… Ну что там? Все ветрит? – встает с кровати - Пойду хоть в скверик, посижу что ли. Заодно и тебя провожу. Одни рифмы на уме.

Гета и Рубцов в деревенской бане. Гета хлещет веником сухощавое , но мускулистое тело, приговаривает :
- Так вот! Так вот тебе! Будешь  у меня слушаться?
- Ой, ой! Сдаюсь! Давай отдохнем чуток. Спалишь!

Сидят в предбаннике, с открытой настежь дверью.
- Ты же видишь крутимся как! Зачем тебе ученье это? Помогать нам надо, Коля!  Мне трудно одной!
Рубцов молчит.
- Ну что ты, молчишь?
- А что говорить? Ты права. Но пойми  же и ты меня! Я с таким трудом поступил. Да из нашей семьи  никто  высшего образования не имеет! Этот институт - особый, престижный.  И нравится  мне там…
- И кем ты будешь?
- Поэтом.
- Так ты и так поэт. Не понимаю я…
- Поймешь  потом, когда-нибудь , Гета. Потом… - подумав - Ладно, я попробую… перевестись на заочное. Вот надо отсюда как то выбраться, без денег то. Все адреса растерял. Напишу - ка я одному хорошему поэту, - один только адрес его и остался. Слуцкому…
- Ну давай, домывайся. – Гета встает. Грузная, нескладная, в простом платье, с  «деревенским» загаром, на шее и руках. Рубцов с сожалением и обреченно рассматривает ее…
 
На столе – бутылка водки. Грибочки. Картошка в мундирах. Капуста квашеная. Сидят Гета и Рубцов. В углу – детская кроватка. Он распаренный, довольный:
- Ну , уважили…
- За приезд твой…
- И за Леночку. За счастье наше…
Гета прильнула на мгновенье к Рубцову, быстро моментально отодвинулась. В сенях - грохот сапог. Шумно входит мать…

В аудитории собрались  с десяток  человек. За столом – приземистый, в годах, мужчина. ТИТР : «29 октября 1963 года. Литинститут. Семинар Сидоренко Н.Н». Он говорит :
- Сегодня мы обсуждаем стихи Николая Рубцова. Николай Михайлович до института работал на Кировском заводе в Ленинграде. Служил на Северном флоте. Широко печатался в региональной прессе. Публиковался в  коллективных сборниках. Так, Николай?
-Да. В трех – на Севере.  В двух – на Кировском.
- Ну-с. Начнем, вот он мне…  - надевает очки - дал список. Давайте я перечислю, чтоб не отвлекаться потом…

Рубцов заканчивает последнее стихотворение : «  …неведомый отрок
                И скрылся, в тумане полей…»
- Кто начнет?  Ну давай, Газим.
Встает семинарист с кавказскими быстрыми глазами, черной шевелюрой:
- Если б Рубцов работал над стихами больше, он… обогнал бы многих из нас. Поэзия его близка и мне. Мотивы родины, места, где жили твои предки, дороги не только поэту. Но вот «Я буду скакать...» не очень понятны для меня. Куда он скачет? Если это образ, то очень подражательный, но и размытый…

Встает следующий семинарист, с тонкими чертами лица, в свитере яркой расцветки:
-  То, что Рубцов талантлив, это факт. Но и восхвалять его особенно нечего. Стихи хорошо сделаны и широк их диапазон, за ними встает человек совершенно ясного, определенного характера. Грустный человек. Но это – перепевы , вернее, повторы того же Блока, Сергея Есенина, Фета…

Сидят в комнате : сухопарый, в очках, с приветливым лицом мужчина и Рубцов. Он сидит на стуле весь съежившись, смолит папироску:
- Потом проветрим, Сергей. А  вообще – не будем в комнате курить. Да, не очень хорошо обсудили. Один только Сидоренко и поддержал и то – слегка. Сказал мне потом, на ушко, что непедагогично… захваливать. А сам предложил готовить рукопись, для издательства. Во так!  Не все еще потеряно, Чухин! Мы, вологодские, пробьемся! Не пропадем! И нож у нас, как у Есенина, за пазухой…- вытаскивает нож из тумбочки  собирается резать колбасу…

В коридоре Центрального Дома литераторов в Москве. Идет, пошатываясь, Рубцов. Из одной  из дверей, чуть приоткрытой, его привлекли льющиеся оттуда,- стихотворные строчки:
                Я , - говорит он - научу,
                Где правду отыскать людскую
                Ты , - говорит он - Ильичу
                Пиши записку докладную.   
 Рубцов тихонечко приотворяет дверь, так же осторожно закрывает и садится на заднем месте. Продолжает прислушиваться к докладчику на трибуне. В зале – совещание, сидят, в основном интеллигентного вида женщины. Докладчик продолжает :
- Мы, воспитатели молодого поколения, должны рекомендовать следующий список выдающихся советских поэтов, призванных ставить большие задачи, идти в ногу со временем, вскрывать закономерности этого времени. Кроме уже названного Исаковского, это Твардовский, Сурков, Симонов, Смеляков, Щипачев. Среди поэтов народов СССР следует назвать Гамзатова, Джамбула, Межелайтиса…
Рубцов встает и громко произносит :
- Постойте, уважаемый! Не знаю как Вас там… А почему Вы из советских поэтов не назвали Сергея Есенина? Его что, запрещают?  Ты, деятель, почему об Есенине умолчал? По какому праву? Я желаю знать? Давай, давай доказывай, если ты такой умный!
    С первых слов Рубцова какая то женщина выбежала из зала и пока Рубцов пререкался с растерявшимся оратором, вбежали метрдотель ресторана и, ухватив Рубцова за шарфик, потащил его к выходу. Рубцов сопротивляется  и твердит : «Нет, хочу знать! Пусть ответит! А ты чего тянешь? Собака ты этакая!» Могучий метрдотель и тщедушный Рубцов явно не в  равных весовых категориях, но все же Рубцов вывернулся из цепких лап, отвесив отплеуху и помчался по коридору наутек!
- Бью-у-у-ут!! – кричит метрдотель. Навстречу Рубцову бежит милиционер…

Валентин Сафонов пробирается те ми же коридорами ЦДЛ, выходит через черный ход наружу, - на заснеженную московскую улицу. Его дожидается Рубцов.
-  Заждался?
-  Есть немного- подпрыгивает, греется. – Ну, что там ?
- Празднуют, бурными и продолжительными… В общем, - на глаза им пока не попадайся. Делегацией курса к ректору сходили, а сегодня я говорил   в парткоме. Юбилей этот, и праздники, вроде и некстати, но дело смягчают. А сейчас я видел, как Яшин с Серегиным разговаривал.
- Яшин? Он же меня не знает почти. Неужели ?... Ах, как неловко…
- В общем, будут тебя выносить на товарищеский суд. Готовься…

Актовый зал Литературного института. На сцене, за столом, надпись –«Товарищеский суд». Встает бойкая девушка сбоку от сцены, произносит : «Председатель товарищеского суда профессор Володагин!» Рубцов
сидит на стуле у противоположного девушке конца сцены. Володагин:
- Для начала позвольте зачитать два приказа, или, вернее, выписки из приказов, по Литературному институту. Так вот, из приказа № 203, от 22 ноября 63 года – «снять со стипендии за ноябрь месяц за  пьянки  и систематические пропуски занятий без уважительных причин»... От сентября 63 года, за № 157 – то же самое… А теперь вот последний приказ, № 209, от 4 декабря, ну вы все читали… Хулиганский поступок совершен в стенах уважаемого учреждения, храма культуры и архитектуры, - Центрального Дома литераторов, поступок, который порочит весь коллектив студентов и преподавателей нашего института… Учитывая недостойное поведение студента второго курса Рубцова и повторные нарушения дисциплины, в общежитии и в самом институте, ректорат исключил Рубцова из числа студентов. Также предложено немедленное выселение из общежития на улице Добролюбова…
Профессор остановился в речах, хмыкает, мнется…
- Однако… Учитывая раскаяние Рубцова, а также ходатайства, и групп, и отдельных лиц…- смотрит в зал -  Это были делегации курса,  просьба студкома в лице Солоухина ( кивок в сторону сидящего за столом Солоухина с края стола), а также, уважаемых литераторов, не будем их назвать, - р е ш е н о – повторно рассмотреть дело Рубцова и обсудить его поведение на заседании товарищеского суда. Слово предоставляется проректору института, Мигунову Алексею Андреевичу.
Мигунов встает…

Спорят Валентин Солоухин и Мигунов. Заканчивают перепалку.
Мигунов : - Но ведь по существу…
- А по существу вы оклеветали, лишь по одному звонку, человека. Вы исказили, мягко говоря, истину и представили дело так будто Рубцов крушил там всех направо и налево и оскорблял всех подряд, а он лишь заступился за имя великого и талантливейшего нашего  поэта Сергея Есенина. Известно, что Есенин включен в школьные программы. А ведь сам Горький, именем которого назван наш институт, говорил о поэте : «Тончайший лирик, певец Русской земли», отмечал  его «любовь ко всему живому в мире  и милосердие…» Так неужели мы за защиту великого русского поэта будем осуждать поэта Николая Рубцова!?
Взрыв аплодисментов в зале. Володагин поднимает руку:
- Прения сторон прекращаются. Объявляется перерыв на десять минут.

Володагин после перерыва :
- Войти в ректорат с предложением о восстановлении товарища Рубцова в правах студента и наложить  на него за совершенный проступок административное взыскание в виде строгого выговора с последним предупреждением и отчислением в случае нового нарушения моральных норм советского студента и общественно-трудовой дисциплины… Смотрит на Рубцова, который стоя выслушивал вердикт – Ну что, Рубцов? Будешь исправляться? Почему ты не равняешься на своих товарищей? Ведь есть же у нас студенты, ни в чем подобном не замеченные, - достойные, - общественники, отличники учебы. Вот хотя бы Валентин Сафонов, - показывает в его сторону, сидящего на первом ряду.
Рубцов что то мычит...
-  Ну что ты там мычишь. Никто  же не слышит. Говори громче!
- Буду как Валя Сафонов…
Гром аплодисментов, овация в зале, крики «ура!» Мигунов качает головой, говорит садящемуся Водолагину , на ухо :
- Не зря говорил Эренбург, что институт,- это мина, заложенная Горьким… Идеологическая диверсия против пролетарской литературы! – в запальчивости и гневе заканчивает проректор…

Длинный коридор гостиницы. У стола дежурной по этажу, сбоку от стола,, сидит Людмила Дербина. Она крутит диск телефона, слушает трубку, там отзываются длинные гудки. Обескуражено кладет трубку. Минуту сидит. ТИТР: «30 апреля 1964 года. Москва.» Снова крутит диск телефона. На этот раз трубка отзывается старческим голосом : « Але?..»
- А можно позвать Рубцова Николая, студента? Из 64-й?
Трубка молчит.

Скверик возле общежития на Добролюбова 9/7. На скамейке сидит Дербина. Над головой ее – только что вылупившиеся зеленые листочки… Из дверей общежития выходит Рубцов. Радостное выражение Дербиной меняется – Рубцов с «фингалом» под правым глазом, в неопределенного  цвета пальтишке, в грязном синем берете. Дербина привстает и собирается уходить, но Рубцов приближаясь, улыбается…
- Еле тебя узнал. Люда, мы были на «ты « или на «Вы»? Не помню…
- Ну, можно на «ты»
Молчат.
- А хочешь, Люда, я тебе почитаю стихи?
- Конечно!
- Погружены в томительный мороз
  Вокруг меня снега оцепенели,
  Оцепенели маленькие ели.
  И небо было темное, без звезд…
Голос Рубцова заменяется тихой музыкой. Дербина смотрит на него и глаза ее заволакиваются от слез… Рубцов заканчивает:
- Дай Бог, дай Бог
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая…
Дербина сглатывают подступивший комок и хочет что то сказать, но Рубцов опережает ее:
- Это «Русский огонек», из подборки для «Октября». Скоро меня там напечатают. Ну вот видишь, стало легко и свободно, - нам… «И уже падают люстры!..»
- Это тоже стихи?
- Нет, это мудрое высказывание одного романтического героя!
- А… пойдем ко мне! Пиво пить!
Лицо Рубцова приобретает удивленно-радостное выражение…

Сидят  в комнате – номере гостиницы. Рубцов у окна, Дербина достает трехлитровую банку, скидывает с горлышка резинку, открывает:
- Отец мой варит всегда, к праздникам. Настоящее, деревенское… Хотела друзей угостить, московских, а дозвониться не могу… Наверное, дома нету…
Наливает в стакан светлое и пенистое, пузырящееся пиво… Смотрит на Рубцова:
- Подожди.

Рубцов  с остановками пьет. Дербина накладывает на правый глаз Рубцова грим.:
-Это тоновый,.. Крем. Ты знаешь, я вспомнила , что он у меня есть. Потому и позвала… Не из за пива…
- Ты меня дважды спасла, Людочка! Пиво, крем… Я  тебе никогда этого не забуду…
-Забудешь!... – видя как допил стакан Рубцов и стесняется налить еще…
- пей, пей, не стесняйся. А я выйду… ненадолго…
 
Дербина в коридоре  охватывает свою голову, бормочет :
- Что, что я делаю? Что творю? О господи! Зачем я притащила его сюда? Зачем он согласился? - приводит себя в порядок перед зеркалом…

 Рубцов допивает еще стакан:
- Благодать!... –  вынимает папиросы. – Можно?
- Кури, кури…- садится на кровать  - Ты не сильно обиделся на меня?
- Обиделся ? За что-о-!? Наоборот, я очень благодарен тебе. И очень рад, что ты вспомнила про меня. Понимаешь, вот я все в суете, в бегах, а настоящих то друзей и нет у меня. Поделиться о сокровенном не с кем. И я  чувствую, прямо ощущаю – одиночество… Я им что то говорю, говорю, а они не слушают меня, будто глухие…
- Вот и у меня такое бывает…
- Мне кажется , мы могли бы… друг другу быть… интересны…

Снова Дербина выбегает в коридор, снова хватает себя за голову…

Возвращается. Рубцов сидит у окна, смотрит в него. Долго молчит.
- А можно мне остаться у тебя?...
- Как это? Остаться?- краснеет - Нет, Коля, я завтра рано уезжаю, мне надо собраться, в магазины  еще сходить… Я провожу тебя...
- Ясно…
- Что тебе ясно?
- Что у тебя нельзя остаться…
- Коля, у меня в Воронеже жених есть… И мы заявление подаем, летом….
- Да все верно. Это ты извини меня…
- За что?
Рубцов поднимается, надевает пальто:
- За мой неприглядный, неопрятный вид.- показывает на лицо - Вагоны разгружал. С картошкой. Вот одна картофелина и попала мне в глаз… Не надо провожать меня… Прощай.

 Перед вахтером в фуражке  стоят трое молодых людей, среди которых Рубцов.
- Ну что все ходите, ходите – ворчит вахтер.
- Так экзамены же, книжку надо почитать. Мы из Литинститута.
- Из Литинститута? А билеты студенческие у вас есть?
- Есть, есть. – один из пришедших показывает корочку.
- Ну ладно. Раз в библиотеку, пропущу. Учтите, она  до восьми. Так, одного запишу – «Романов, Борис…»

 В ресторане ЦДЛ,  за богато сервированном столом, с ярко раскрашенной девицей сидит важный , седой и осанистый посетитель. Он обращается к пробегающей мимо официантке :
- Клавочка, можно Вас на минуточку
- Слушаю – Клавочка в белом накрахмаленном переднике излучает саму любезность.
- Еще триста водочки.
Клавочка кивает, идет мимо столика, зажатого в углу, смотрит с нескрываемым презрением на троих пришедших , с Рубцовым ,  молодых людей. Подходит к буфету:
- Триста еще налей.
- Скажи, что хватит уже, двенадцатый час. Закрываюсь…
- Хорошо, хорошо – Клавочка несется к осанистому посетителю с  графинчиком.

Рубцов поглядел в сторону сидящей поодаль парочки:
- Смотри-ка, Трегубу еще преподнесли…
- Давай и мы закажем!
Подходит Клавочка :
- С вас восемь семьдесят!
- Вы нам, пожалуйста, принесите еще бутылочку водки.
- Водки нет!
- Как нет? – Рубцов смотрит на столик Трегуба.
- Я сказала вам – кончилась. Будете платить?
- Ну, тогда вина…
- Вина тоже нет!
Молодые люди переглянулись. Тогда Рубцов заявил:
- А мы не будем платить, пока вы не принесете вина!.. Вино то есть. По любому…
- Ах, вы не будете платить?- Голос Клавочки торжествующе-победно раздается на весь зал. Немногие посетители и Трегуб поворачиваются к строптивому непокорному столику… Клавочка удаляется из зала. Стучат ее каблучки. Молодые люди за столиком съежились, затравленно оглядываются. Один Рубцов вдруг поднимается и громко возмущается, показывая на Трегуба :
- Нет, почему этому козлу можно, а нам - нельзя!?

Идут в зал метрдотель и Клавочка. Она докладывает :
- Тот самый, нахал… Я говорю – нет водки! А он мне – «не буду платить»!
Метрдотель и Клавочка подходят к столику Рубцова:
- Знакомые все лица! Вы что же это, молодой человек, не знаю как вас там, безобразничаете?!
- Деньги есть. Но платить не будем, пока не дадут… вина!
- Но буфет уже закрыт! Или вы платите, или я вызываю милицию!

 В кабинете директора ресторана сидят и пишут протокол – милиционер, Клавочка, метрдотель, еще двое женщин. Клавочка особенно активна:
- Оскорбляли, оскорбляли! Вы их даже не спрашивали? А почему Вы их не задержали?
- Ну, оснований то нет. Личности установлены, так что… Разберемся. – милиционер раскрывает удостоверение студента Литинститута, на котором написано : « Николай Рубцов является…»

Тот же разворот удостоверения в руках Мигунова. Он в своем кабинете, Рубцов перед ним стоит. Вид виноватый.
- А билет они не имели права…
- Его милиция изъяла. Ты, Рубцов, все не унимаешься. В общежитии от тебя житья нет – буянишь, стены мараешь, портреты сымаешь?  Так вот теперь – ресторан. На что, что ты прикажешь с тобой делать?!
Рубцов молчит.
- А Трегубу зачем нахамил?
- Я его просто хотел спросить, почему он поставил тройку Примерову.
- Это его право – оценивать знания студента. Ох, Рубцов, начальнику спецкурса перечить! Так, выйди-ка  давай , вот  туда, в приемную. Пиши объяснительную.
- На кого писать?
- На себя… На ректора , конечно. Пименова.

Рубцов  входит с написанным листком. Мигунов берет его, бубнит :
- «Неделю назад …зашел отдохнуть… на несколько минут… в буфет…работники изъяли билет». Ну это же детский лепет, Рубцов. Это не объяснение, а … рассказ. По Зощенко. Где подробности?
- Какие подробности?
- Вот, вот, какие! – Мигунов берет пачку листков, трясет перед носом Рубцова, кладет их поочередно на стол - Из ЦДЛ! из Союза! Из общежития!
- Да  они там могут писать, все что угодно…
- Иди Рубцов, все! Будем ставить вопрос о твоем отчислении…

Сидят в сквере, у памятника Герцену, - Борис Романов и Рубцов.
- Кажется, Пименов этот спуску не даст – пойдем в нашу «роднулю».
- Какую?
- «Пиво-воды», напротив.
- Так ее ж закрыли! Пименов и закрыл!
- Ну Пимен! Ну… супостат!!

На фоне идущих по Тверскому и дальше, мимо  Лубянской площади и памятника Дзержинскому, Романова и Рубцова, -  идет ЗАКАДРОВЫЙ ГОЛОС: «Из отчета доверительного оперативного контакта «Литер». Представляю новые сведения о поведении студента Литературного института Рубцова Николая Михайловича, уроженца села Емца Архангельской области, 1936 года. За период с первого апреля по первое июля 1964 года имел скандалы :
  - в ресторане Центрального Дома литераторов, ул. Воровского, 50 – 3 раза;
  - в шашлычной «Эльбрус», Тверской бульвар – 2 раза
  - в закусочной ЦПКО – 1 раз.
Протоколы  обстоятельств прилагаю.
Имел новые контакты с находящимися под наблюдением:
 - писателями и поэтами – Александром Яшиным, Евгением Евтушенко, Егором Исаевым, Владимиром Максимовым;
 -  корреспондентом  Всесоюзного радио Феликсом Кузнецовым;
 - режиссерами кино  - Андроном Михалковым-Кончаловским, Андреем Тарковским.
Подробности встреч прилагаю. Явных антисоветских высказываний не выявлено. В общениях с иностранцами не замечен. С целью вскрытия антисоветских взглядов рекомендую провести агентурно-оперативные и организационные мероприятия, а именно:
1) ныне используемую агентуру, агента «Добрую» соответствующим образом проинструктировать на предмет выявления антисоветских настроений Рубцова.
2) в бесконтактную разработку ввести агентов влияния из числа новых знакомых женщин Рубцова:
- Бодрову Ларису Сергеевну, студентку мединститута им. Сеченова, г. Москва;
- Дербину Людмилу Александровну – библиотекаря Воронежского Университета, г. Воронеж.  Участвовала в кинофильме режиссера Марлена Хуциева «Застава Ильича», запрещенного к прокату. Подробные анкеты и фото прилагаю»
Кладутся на стол фотографии Бодровой Ларисы и Дербиной Людмилы. Увеличиваются на весь экран вторая фотография, - Дербиной...
Затемнение...
 
КОНЕЦ   ШЕСТОЙ  СЕРИИ






















СЕДЬМАЯ   СЕРИЯ


Панорама  Тотьмы со стороны реки Сухоны. Пристань «Тотьма». Гудок теплохода. По сходням, средь разномастной толпы виден Рубцов, с чемоданчиком. У возвышения его ждет приземистый черноволосый, с ровной аккуратной прической, молодой человек. Лето. Светит солнце.
- Сережа! Как я рад, что ты встречаешь!
- А я, как письмо твое получил, так каждый день хожу на пристань по расписанию. Ну, здравствуй! Пойдем ко мне?
- А может сначала в редакцию? Я стихи привез…

Идут по улице. В стороне, на холме, видны развалины монастыря. Рубцов останавливается, смотрит в сторону развалин:
- Так и не восстанавливают?
- Нет пока…
- А техникум сейчас где?
- Новое здание построили.
- Сходим как-нибудь.
- В техникум?
- Нет, к монастырю. Посмотрим, где мы с тобой прыгали…

В нутре деревянной избы Меньшиковых. Рубцов спит на большой кровати в закуточке за  русской печью. Сквозь сон ему слышится грохот чугунков, вытаскиваемый из русской печи. Тетя Шура и Гета пьют молоко с картошкой, встают. Уходят. Гета осматривает перед уходом спящего Рубцова и ребенка в детской кроватке. Лучи солнца едва пробиваются…

Лучи солнца уже вовсю светят в окна. Плачет ребенок. Ему  год и два месяца. Рубцов просыпается, натягивает брюки, берет  ребенка на руки, он затихает.
- У-у-у!.. Наша мамка какая! Леночку оставила!.. Мамка оставила, бабка оставила. У-у-у-!.. Счас мы с тобой позавтракаем…
Смотрит в чугунок, где видна одна вареная картошка. Видна еще литровая, наполненная до половины молоком, стеклянная банка.
 
С улицы идет Сергей, встречавший Рубцова  на пристани. Он с минуту осматривается, затем уверенно подходит к самой бедной на вид избе, с плоской крышей, очень ветхой…

В комнате на полу валяются клочья бумаги, салфетки комодные, будильник, железные  клещи, опрокинутый горшок с домашним цветком. На столе – распашонки, тот же чугунок, бутылочка с молоком и детский ботиночек. Из глубины раздается младенческий крик, и с девочкой на руках выплывает Рубцов. Он  в шелковой белой рубахе, босиком. Перекинутый через лоб жидкий стебель волос и мигающие глазки выражают досаду. Но лицо его просияло, как только он увидел вошедшего гостя:
- А вот и дядь Сережа пришел! Да … Это – дядя Сережа… Багров… А это Лена моя – усаживает девочку на стол - Гета с мамой ушли сенокосить, а мы пробуем прибираться. Вернее – пробует Лена. А я ей – помогаю…
-  Здравствуй, здраво, затворник! Я газеты привез…
- Ну-ка! Интересно… Садись, раздевайся… - смотрит газеты и пока Багров устраивается , кидает газеты в печку!
- Ты что!? Очумел!
- Туфта там все , Сергей! Зря  я согласился печатать…

Багров и Рубцов сидят. Выпивают. Лена на коленях отца, она хнычет.
- Ну не плачь, не плачь. Наверное, спать хочет! Это долго – усыплять. О! Цыпленка поиграть ! Она любит цыпленка…
Сажает ребенка рядом на лавку, у подоконника. Заводную игрушку, желтого «цыпленка», ставит на подоконник, заводит. Цыпленок прыгает, Лена за ним , цыпленок падает за окно  , ребенок пытается поймать  игрушку и летит следом, с окна!!
Раздается сильный плач ребенка. Рубцов с ужасом в глазах выбегает на улицу и видит, к ребенку бегут уже две женщины – Гета и тетя Шура.
- Убил, убил окаянный! Паскуда ты несусветная! – тетя Шура берет на руки ребенка, девочка затихает, но всхлипывает – Чего разинулся! (Рубцову) Беги к Василию Алексеичу! Нет! Гета , ты сбегай. Этот паскуда лыка не вяжет…

Старый фельдшер осматривает ребенка на столе на одеяльце. Складывает ручки, ножки, щупает животик, голову, грудку. Ребенок  улыбается.
- Ничего, ничего не нахожу, Ляксандровна! Счастливо отделались, вот что скажу. Ребенок просто скатился по кусточку. Вон у вас какая малина…

На крыльце сидят Багров и Рубцов. Выходит фельдшер, молча кланяется, мимо проходит.
- Фельдшер наш. Поразительнейший человек. В газету про него напишу. Все это будет честнее, чем стишки мои… Счас спрошу - входит вовнутрь.
Оттуда несутся крики и тети Шуры. Рубцов словно ужаленный, выскакивает обратно. В руках его – сумка Багрова:
- Пойдем. К Серкову тебя отведу. Тут недалеко…

Чистая вода речки. Выныривает Рубцов, плывет , энергично, мощными гребками, к берегу. Там стоит в камышах, наполовину ноги в воде, с удочкой , Багров, вытаскивает ее,  с неудовольствием смотрит на друга. Тот – довольный:
- Ну и как она ? Твоя командировочка , а? Мне б такую , я бы тоже, не отказался! «Хорошо в Николе летом!..» Мы еще за грибами сходим. За рыжиками!

Сидят на берегу, высыхают. Рубцов делится наболевшим:
- Люди вроде хорошие… Но что то сквозит в них… Забота вечная. И то правда – колхозу помогай, на себя трудись… Все какие то… пришибленные что ли… Не с кем поговорить. Вот Василий Алексеевич разве. Интересный человек. Две  войны прошел. И отзывчивый всегда…Начал писать про него. Знаешь,  меня что то потянуло к прозе . И к письмам. Тебе вот начинал, а ты вот и свалился , как Дельвиг, к Пушкину. Феликсу написал, чтоб журналы привез. Ты позвони сразу, в сельсовет, как он приедет. Там теща работает, уборщицей, «гренадер». Нет, она нормальная. Но уж больно злая, что зятек у нее непутевый, стишки строчит. Перебиваются они, помощи то ждать откуда? Но вчера у нее прям челюсть отвалилась, когда мне перевод пришел, от Бокова. Целых сто рублей! Это за песни мои. Гонорар!
 - Так Феликс уже должен приехать, мне отец говорил…
 - Да ты че? Слушай! Прокачусь-ка и я с тобой! Проветрюсь…

На летней террасе чайной сидят двое. Рубцов и с бородкой мужчина. Оба в  светлых  с коротким рукавом , рубашках. Перед ними – бутылка красного в 800 граммов , вина, нехитрая закуска.
- Феликс, журналы  эти  мои  - первые… Исторические! Спасибо тебе - разливает вино в стаканы.
- Да ,пришлось побегать. Спасибо Емельянычу, помог…
- Это Максимов?
- Да. Он еще просит…
- Постараюсь. Ты адрес оставь.
- Он мне и о Бродском рассказал. Он здесь где то , недалеко.  В Коноше. В ссылке.  Ты же вроде  знаком с ним был.
- Не только  знаком, но и пил , на брудершафт. Ссылка то у меня , и почище его. Отсюда в межсезонье не выберешься. А Коноша – это узел. По железке – в любую сторону. Гордости в нем много. Показухи…- шепчет- Он еще лет в двадцать, удрать за границу хотел. На самолете… А мне – неизвестно что светит…
- А когда ты писал заявление на заочное?
- А когда вся эта волынка пошла. После экзаменов , кажется. 23-го. Да, да последний, спецкурс по Островскому сдал, и после катавасии, Николай Николаевич  написать посоветовал. Все равно на очном трудно. Двух лет достаточно. Можно и здесь… пристроиться. Вона, теща советует в председатели, сельсовета. Она меня зауважала. Сначала – сто, потом – двести! Из «Октября». Только меня не поставят…  А ты Чухину знаешь?
- Тамару Александровну? Учились вместе. А что?
- Да запретила печатать меня, в газете. Мол, тунеядец, выпиваю, с женой не расписываюсь и все такое прочее… приплели… Распоряжение дала Каленистову, а тот и не смеет. «По морально- этическим соображениям» – вот ее резолюция.
- Ты вот что... Дай-ка мне опять ,журналы то. Я покажу ей.
- Конечно…

Феликс идет по красным ковровым дорожкам коридора, смотрит по сторонам, видит  на двери табличку : «2-й секретарь Тотемского райкома КПСС Чухина Т.А.». Стучится. Входит  и видит, стоящую у стола секретарь-машинистки, приятную женщину. Она делает пометки в бумагах. Оборачивается:
- Кузнецов?..

Сидят в кабинете за столиком у дивана; на столе  - чай, печенье, конфеты. Тамара Александровна просматривает журналы, с удивленно-обескураживающим  видом. Феликс заканчивает о Рубцове:
- И кроме того, в еженедельнике «Литературная Россия», в «Огоньке» - подборки будут… И по радио  была передача о нем – в «Сельском утре». Я сам готовил…
- Я  же ни знала ничего… Сигналы шли. Надо было реагировать. Но раз так… Я  скажу Каленистову. Конечно - подает обратно журналы: «Юность», «Молодая гвардия», «Знамя» и последний – сверху, в серой обложке – «Октябрь», №6, 1964 год…

Рубцов сходит с подножки троллейбуса, третьего номера. Идет к Литинституту. Много опавших желтых листьев. В сквере у памятника Герцену - голые деревья.

Сидят в аудитории, где было обсуждение, - Рубцов и Сидоренко:
- Как только письмо твое получил, так сразу и написал. Не знаю, может, не посмотрели еще... Но напомню, обязательно. Останешься. Я если что, до Федина дойду – знаю его хорошо. Парадокс получается - бездарей учим, учим… А эти стихи, с полсотни, ты говоришь, надо в рукопись готовить. Пора тебя в Москве издавать…
- А может приказ уже есть?
- Ну, сходи, в учебную часть.

В кабинет, где сидит пожилая , с седым клочком волос женщина и молоденькая, девушка, перед пишущей машинкой, -  робко стучат:
- Можно?
- Входите. Знакомое что то…
- Рубцов. Вы меня со стипендии снимали…
- А теперь какая беда?
-У вас должны быть бумага, Алексея Андреевича. Резолюция , на ходатайство Сидоренко.
- Не знаю, не знаю… Никто мне ничего не передавал. Ты не видела, Галя?
Девушка отводит смущенный взгляд от одежды посетителя – пальтишка с шарфиком:
- Я вроде видела … В текущей папке.
- Ну Вы поищите - Рубцов с надеждой смотрит на девушку, ее опережает седовласая.
- Резолюция еще ничего  не значит. Должно быть решение ректората, приказ. А это еще не скоро. Зайдите в конце… месяца.
- В конце?..  Но октябрь только начался... – Рубцов обескуражен, расстроен.
- Ничего не знаю, не знаю…

Перед вахтерской ЦДЛ стоят Рубцов и Куняев. Последний подает удостоверение вахтеру, тот рассматривает, спрашивает:
- Куда, Станислав Юрьевич?
- А вот сюда – показывает на афишу  на  стене :
 «Вечер поэзии». внизу видно – «аудитория №8. Ведущий – В. Кожинов »

Куняев и Рубцов, сдав пальто в гардероб, поднимаются по перильной  широкой лестнице. Рубцов удерживает Куняева за рукав:
- Стас. А может, не надо мне выступать?
- Да  что ты?! Именно сейчас , именно здесь! Где тебе еще светиться? И дела свои поправишь. Имидж. Там Яшин будет, Тушнова….

Из восьмой комнаты доносится шумок аплодисментов. Маленький зальчик набит битком. Кожинов представляет  расположившихся на просцениуме поэтов:
- Игорь Шкляревский. студент третьего курса… - он встает. Дежурные хлопки жидких аплодисментов…
- Александр Яшин, лауреат Государственной премии – встает, кланяется. Дружные аплодисменты. Рядом с Яшиным сидит симпатичная женщина, маленькая брюнетка.

Сидят за столиком в ресторане ЦДЛ, полным посетителей, вчетвером : Передреев, Рубцов, Кожинов, Куняев.
 - Ну почему ты меня представил – «бывший студент»?- вопрошает нетрезвый Рубцов Кожинова.
- Ты думаешь, мне просто было. Так посоветовали.
- Кто посоветовал?
- Ты посмотри, Луговой какую девочку закадрил – уходит от темы Кожинов и показывает , кивая, на соседний  столик.
Рубцов сверлит глазами соседей и говорит :
- А вот я сейчас прочитаю  свои стихи и пусть она послушает. Я о Коле написал:     И я, содрогаясь, иду
                На голос поэта и друга
                Но пусто! Меж белых могил
                Лишь бродит метельная скрипка…
                Он нас на земле посетил
                Как чей то привет и улыбка…
Девица, сидящая за соседним столом , удивленно смотрит на Рубцова и затем громко, чтоб было  слышно многим,  спрашивает:
 - Это что, новый Евтушенко?
В зале повисла краткая пауза. И  вот встает Рубцов. И во всю  силу своего голоса спрашивает:
- А чего эта ****ь вмешивается в наш разговор!? Ты чего,  рожа твоя крашеная, позволяешь себе, а!?
Рубцов отодвигает стул и угрожающе двигается прямо к даме. На ее защиту встает поэт Луговой и заносит над Рубцовым кулак, но промахивается, Рубцов увертывается. Его оттаскивает Передреев. Потасовку видит метрдотель, говорит проходящей официантке «вызывай милицию!», сам направляется к месту происшествия. Рубцова оттаскивают,  оттесняют к выходу из зала - Кожинов и Передреев. 

В гардеробной Куняев что то успокаивающее  говорит метрдотелю. Передреев получает пальто друзей.
убцов  в это время ловит на улице такси…

В буфете Ярославского вокзала Москвы. Стоят в закусочной у высокого столика Кожинов и Рубцов. Рубцов ест жареную рыбу, хек. У ног его – чемоданчик.
- Провокация это - явная, явная. Если бы она удалась, с протоколами, задержанием, не видать бы тебе института, это точно… Вопрос о  восстановлении даже бы не поднимался…
- И как это я не сорвался, Вадим?.. Что то зажглось вот здесь прямо – показывает на грудь -  как лампочка красная, при  пожаре на корабле…- допивает остывший чай – Ну , пойдем?
Идут к платформам мимо большого плаката : «Новая победа в космосе!», с тремя космонавтами и портретом Хрущева, которого прямо на глазах проходящих мимо людей, - замазывают…
Рубцов смотрит на это, ничего по поводу увиденного не говорит, мечтает :
- Новую жизнь начну теперь. Корову куплю. Кормилицу. Колокольчик ей повешу. И будет она звенеть, душу услаждать. А в Москву, дай Бог, буду только на экзамены приезжать…

Выходят к поездам.

Тот же коридор райкома, где проходил  Феликс Кузнецов. В той же одежде,  что садился в Москве , Рубцов открывает дверь с  табличкой ; «Редакция газеты «Ленинское знамя». Там сидит за столом, над  номером, задумавшись, Багров. Обнимаются.
- Я уж , думал, не приедешь. На праздники?
- Да нет. Перевелся на заочное.
- На заочное? А  что так?
- Ты ж сам видел. Своих надо поддерживать.
- Ну да, да... Заночуешь?
Рубцов смотрит на часы на стене :
- Машина будет через два часа. Леонид Александрович на месте?
- В отъезде он. А что?
- Сможет он мне командировку сделать? От газеты?
- Наверное, сможет. У тебя есть трудовая?
- Это что? Ах, трудовая… Была где то. с завода еще. Дома валяется…
- Ты ее вышли на редакцию. Заказным письмом. Я  ее  тебе  потом передам…

Рубцов сидит в полутьме в избе в Николе, смотрит на огонь  русской печи. В кроватке посапывает ребенок. Шумно входит Александра Александровна.
- Лена спит. Не шумите…
- На работе умаешься и здесь – ворчат… Гета не приходила?
- Нет. А Вы бумагу принесли?
- Бумага? Вот тебе бумага! – кладет на стол листок.
Рубцов подносит листок к  свете печи, читает :
- «Приглашаетесь к участковому… Часы приема…» Ну все! Я так и знал! Чтож теперь мне делать то, а? Что?
- А  чего ты кипятишься?
- Прописка у меня кончилась! В Москве! И раз я на заочном  – обязан, будь это неладно, - прописываться в другом месте. Не-е-е-т… Здесь житья мне нет!.. Здесь пропадать не хочется…

Рубцов идет , в зимней одежде, вдоль реки, где идет «сало». Завывает ветер.

Едет на лесовозе по лежневке.
Садится в поезд на станции «Монза» Северной железной дороги. Во всех трех кадрах его голос, читающий стихи :
                Я уеду из этой деревни
                Будет льдом покрываться река
                Будут ночью поскрипывать двери
                Будет грязь на дворе глубока
Не грусти – на знобящем причале
Парохода весною не жди
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди
                Ты не знаешь, как ночью по тропам
                За спиною, куда не пойду
                Чей то злой, настигающий топот
                Все мне слышится словно в бреду.

Последние четыре строчки Рубцов читает перед слушателями зальчика с несколькими рядами стульев,  и просцениумом, где сидят за столом, перед слушателями, три человека. После окончания чтения все молчат. Будто оцепенели. Начались хлопки, один, другой и пошли дружные аплодисменты.

Со второго этажа , где было заседание, спускаются толпа на первый этаж, проходят в две комнаты рядом с вывесками «Вологодский комсомолец. Редакция» и «Вологодская писательская организация». В последнюю  серьезный строгий мужчина буквально затаскивает нерешительного и смущающегося Рубцова, объявляет немногим там присутствующим
 - Я, как ответственный секретарь, хочу уже, неофициально, так сказать,, представить нашего замечательного поэта из Тотьмы, - Николая Михайловича Рубцова. Его стихи будут печататься в «Комсомольце» и «Красном Севере». В Архангельске выходит его  книжка «Мачты».
- Сергей Васильевич, еще забыли – он студент Литинститута. Очень приятно - протягивает руку Рубцову –  Александр Романов… Ну а с Беловым вы знакомы.
Василий Белов улыбается.

Снова – Никольское. Уже глубокий снег. Рубцов подходит все в том же одеянии к зданию сельсовета – двухэтажной избе. В темноте прихожей первого этажа распахивает дверь в комнату. Гета, задравши юбку, моет пол.
- Геточка… - Рубцов неловко обнимает жену. Садится в изнеможении на табурет.-  А где мама?
- Болеет, за нее убираю.
Гета приостанавливает работу, тоже – устало присаживается:
- Леночку в ясли отдала. Ничего. Там хоть покормят. Ты, что ли, прокормишь?
- Гета, ну зачем ты так? Мне  что ли, не тяжело? Тоже тяжело… Там нельзя, здесь – нельзя. Крутись как знаешь… Куда ж мне теперь деться? На небо, что ли, взлететь?
- Тебе письмо от Алика пришло.
- От Алика?

 Двор одного из домов Москвы. Около подъезда стоит, курит Рубцов. В светлых валенках, с опухшим немного, но  чисто выбритым лицом. Из- за поворота с решительностью  к нему приближаются франтоватый Кожинов и мощный Передреев. Кожинов удивлен :
- Коля... А ты чего не заходишь?
- Не пустили…
- Как это? Не пустили? Ну-ка , пойдем!- подумав - Я счас. Быстро!
 Передреев и  Рубцов ждут. Кожинов выбегает:
- Сказал все, что о них думаю! Никак такого от него не ожидал,  родного отца… Надо такси ловить. Успеем в общагу!

Такси взвизгивает возле общежития на Добролюбова. Втроем вбегают
 в разукрашенный вестибюль:
- С Новым годом, теть Дусь! Куда?
- Пойдем, пойдем, я знаю, куда…

 Рубцов жмет на кнопку звонка. Открывает Яшин.
- Коля!
- Здравствуйте, Александр Яковлевич! С Наступившим Вас!- вытаскивает бутылку шампанского из под полы – А где Злата Константиновна?
- Все, все дома! Проходи!
- Вы знаете, я  на минуту – привычно раздевается в прихожей.
- Тапочки, тапочки одень. Остудись от валенок то! Злата, посмотри кто к нам пришел! Ну, пойдем.
- Нет, я действительно  на минуту… Сообщить пришел, что меня восстановили, на заочном.  Специально дожидался, и сегодня , в пятницу, приказ видел. И спасибо за поддержку, беспокойство.
- Оставайся, Николай. Диван твой свободен.
- С большим удовольствием. Но в следующий раз. Сегодня уезжаю, в Питер, к брату…

Едет «буханка»  милицейская, по разбитой  снежной дороге. Милиционеры приглядываются к идущему впереди мужчине. У него – расхристанный вид, в  кармане пальто торчит наполовину опорожненная бутылка водки. Машина притормаживает. Не выходя, через полуоткрытое  окно прохожего спрашивают:
- Куда путь держишь, мил человек?
- На Дубровку…
- Так садись. Подвезем…

Альберт и Николай Рубцовы на Московском вокзале, сидят в зале ожидания. Воровато оглядываясь, из бутылки, из горлышка, пригубливают вино. Николай продолжает :
- Надо же было так вляпаться! В первый раз в вытрезвителе отметился! В милицию забирали, а в вытрезвиловку еще нет… Хе-хе... А ты и не уговаривай, Алик. Не смогу я в том месте жить, где меня бессовестно и жестоко, и нагло  главное - предали. Продали… Вот здесь – показывает на сердце – До сих пор саднит. Только сегодня  отчего то полегче стало. А то с самого лета будто бы в небе парил - полная неизвестность , мрак, беспросвет… Может , еще и на очном восстановлюсь. Главное – зацепился… Там видно будет.

Идут к перрону, к вагону. Останавливаются, спрашивают у проводника:
- Девятый?
Проводник, дородная, с грозными очами женщина, кивает. Николай оглядывается вперед, назад, всматривается в окна вагона:
- Ты кого-нибудь ищешь?
- Да. Поэт тут  должен один ехать. Из нашего института, Рогов. А! Вон он!- указывает на появившееся в окне вагона  лицо Рогова , машет ему рукой.
- Поторапливайтесь, молодые люди. Вы вдвоем едете?
- Нет, я один – Николай отходит в сторону - Ну, Алик…
Обнимаются.

С Роговым стоят  в тамбуре. Рогов восхищенно смотрит на попутчика. :
- Не, таких стихов я не слышал никогда. У Есенина если только… В  «Пугачеве» есть, которые он сам читает, помнишь , запись такая есть?
Рубцов снисходительно кивает, докуривает папиросу. Рогов продолжает:
- Или вот еще . У Васильева Павла есть «Тройка». Что то напоминает. А вообще – здорово, здорово! Кажется, в «Вокруг света», или «Технике-молодежи» была заметка о поезде, который мчится , пропадая и появляясь снова, откуда то, из небытия… Я об этом сейчас вспомнил…

Утро. Подходят к общежитию на Добролюбова Рубцов и Рогов. В вестибюле пустынно. Рогов показывает свой пропуск, вахтерша кивает, вопросительно смотрит на Рубцова :
- Ваш?
- Забыл с собой. Да счас принесу – порывается  пройти.
- Постой, постой, голубчик. Как твоя фамилия?
- Рубцов…
- Ага. Вот про тебя то и прописано. На! - показывает бумажку - объявление-распоряжение «Рубцова Н.М. пропускать только в периоды экзаменационных сессий!» Вот так, голубчик!
На лице Рубцова растерянность…


 КОНЕЦ   СЕДЬМОЙ   СЕРИИ










ВОСЬМАЯ   СЕРИЯ
 

Коридор общежития  Литинститута на одном из этажей. Стоит и прислушивается к звукам  из комнат мужчина с косящим взглядом. На месте левого  глаза его – втянутый рубец. Рядом стоит женщина:
- Я его вчера на пятом этаже заметила…
- Нина Акимовна, подожди!- мужчина предостерегающе поднял палец. И решительно направился к одной из комнат. Стучать не позволяет, сразу нараспашь открывает. В комнате сидят двое – парень и девушка. Они обнимаются. На тумбочке магнитофон с мелодией гитары  из него.
- Это кто?- указывает на магнитофон одноглазый.
- Новелла Матвеева.
- А-а-а… Ну , извините, -  Уходит, закрывает дверь.
Парень, кое что сообразивший , пока мужчина и женщина идут в другой конец коридора, прошмыгивает на  верхний этаж и влетает в знакомую ему комнату. Там сидят – Рубцов и Сафонов.
- Скорей! Циклоп комнаты проверяет!
Слышится звук шагов. Рубцов мгновенно спускается на пол, прячется под кроватью. Распахивается дверь, стоит на пороге Циклоп:
- Где Рубцов?
- Не знаю. Не видел – отвечает Сафонов.
Циклоп всматривается в пришедшего парня, в глазах его что то проясняется:
- Смотри, Сафонов. Мы можем добраться и до тебя. Зайдешь. Я у Нины Акимовны в кабинете буду.

Сидят в кабинете коменданта - Сафонов и Циклоп. Многозначительно молчат, потом Сафонов говорит:
- Николай Андреевич, а ведь Рубцов служил на Северном флоте. Где и Вы воевали, знаете этот суровый край не понаслышке. На Кильдине Коля бывал не раз.
- На Кильдине? Я всю войну, на Кильдине…
- Ну да. Там же база, топливом бункеруются.
- Хм, хм… Ну ладно, пусть зайдет Рубцов. Где он сейчас то?
- Не знаю. Но знаю точно, что он в Москве.

Рубцов, чуть пошатываясь , подходит к общежитию на Добролюбова. Темно. Поздно. Навстречу ему выскакивают веселые щебечущие девушки. Николай узнает одну из них :
- Лариса!
- Ой, Коля! А мы у Говоркова были. Стихи он нам читал.
- И чего же вы ушли?
- Так время же! Посетителей выгоняют…
- Тебя можно проводить? –  Рубцов берет Ларису за руку.
- Зачем, Коля? Меня девчонки ждут - оглядывается.
- Лариса? Ты с нами?
- Да, я сейчас.

В вестибюле общежития непреклонная неуступчивая вахтерша грозно и решительно заявляет:
 - Ни ночи, ни  полночи! Даже и не проси! Вон, видишь! – указывает уже на объявление : «Рубцова и Гмызу - не пускать!»

Рубцов «голосует» проезжающему около  общежития такси. Таксист – полноватая , с суровым взглядом, женщина:
- Куда?
- На Павелецкий…
- Рубль.
Рубцов достает из кармана две трешки, ищет еще, говорит:
- У меня только трешник.
- Давай.

Такси останавливается у Павелецкого вокзала. Рубцов, задремавший, очухивается:
- Зацепа?
- Зацепа, Зацепа. Приехали. Рассчитывайтесь!
- Как? Я же Вам дал три рубля…

Такси, взвизгнув тормозами, останавливается у милицейского поста. Таксистка выволакивает из машины упирающегося, ругающегося Рубцова:
- Вот! Полюбуйтесь! Не платит за проезд! Матерится! Оскорбляет! Говорит, что депутат Верховного Совета и полковник КГБ. Видали таких…

В камере на несколько человек Рубцов лежит на топчане. Отворяется дверь.

Милиционер проводит Рубцова по темным коридорам.

Лейтенант дежурной части смотрит паспорт Рубцова:
-  То, что Вы, студент такого  уважаемого института как Литературный, мягко говоря, удивляет. Почему вы не  прописаны нигде? Не живете в общежитии, ночью поехали куда то на вокзал?
- Не живу, значит, так хочу. Верните паспорт. Только прошу Вас, не подавать обо мне сведения в институт, меня могут отчислить. По счетчику за 64 копейки рубль я отдал. Что Вам еще надо?
- Насчет сообщения ничего Вам обещать не могу. Это наша обязанность – реагировать. Вы находились в отделении достаточное время, с 12 ночи и до восьми утра.
- Что ж, и на том – спасибо.
Лейтенант удивленно смотрит на Рубцова.

В помещении редакции журнала «Знамя». Заканчивают пить чай, лежат бутерброды, пирожки. С Рубцовым сидит сотрудник редакции. Ему Рубцов жалуется:
- Они говорят, мол, контрольные задания некуда отсылать. А куда, если у меня жилья, адреса нету?
- И что же ты будешь делать?
- Буду ждать. Поеду к Вове Соколову, на дачу. Мне бы только до мая продержаться, а там – сессия. Эх, спасибо тебе за чай, за пирожки.- встает. После недолгой паузы - переминается :
- А может, ты мне все таки дашь рубль? Толик вернет  тебе, он мне должен…

В приемной ректора Литературного института сидит, печатает на машинке, молоденькая секретарша. Перед нею стоит Рубцов:
- Я же сказала : занят, занят Владимир Федорович!
Неожиданно из кабинета выходит, провожая гостя, сам ректор.
- Владимир Федорович !
- А-а-а! Рубцов! Заходи…
 
В кабинете настольный календарь Пименова показывает : «17 мая 1965 года. пятница.» Рубцов объясняет :
-  Я вам все подробно описал -  честно и открыто. В деревне той,  что проживал - справку только дают. Прописки там у меня  нет.  Ну и с милицией этой, незадача вышла. Там ведь даже паспорт получить проблема. А с работы  я  справку, конечно , возьму. Я работал – внештатным районной газеты. А контрольную я  еще в пятницу сдал. Истмат тоже - пересдам.  Вот  точно, на этой неделе, Владимир Федорович!
- Ладно, Рубцов – иди.  Июнь еще поживи. Замучил ты меня, с общежитием этим, с милицией… Устал я от тебя. Только с тобой и возимся. Уж сколько можно? Тебе ведь уже тридцать никак?
- Так, так…

ТИТР: «9 июня 1965 года. Редакция издательства «Советский писатель»
Виден договор, где внизу расписывается, красиво и роскошно – Рубцов.

Рубцов выходит из здания. Его ожидает Лариса. Идут по улице Воровского.
- Ну, вот и все! Не очень долго я?
- Не-е-е-е-т! Ты такой радостный ,Коля! Прямо светишься весь! И как твоя книжка будет называться?
- «Звезда полей». Друг подсказал. Стихотворение там у меня такое есть…
- Никак не думала, что «прилипала» троллейбусный поэтом окажется...
- Я давно уже поэт. Теперь вот в гору пойду. Ну что ты решила! Пойдем? Отметим твой экзамен? Что сдавала то?
- Факультетскую терапию. Третья пятерка.
- О, это серьезно. Это  ж надо, свой врач растет….

Катаются на лодке в пруду Останкино. Лариса смеется. Рубцов выбивает брызги веслом и на солнце они превращаются в радугу…

Крупно: руки – собирающие ягоду. В лесу Рубцов и женщина. Сидят, отдыхают. Рядом – полные  ведра клюквы. Рубцов ест хлеб, запивает  его водичкой.
- Что ж ты хлеб один да водичкой? Возьми хоть молока - женщина наливает в глиняную кружку из бутылки молоко.
- Молочка можно…- вспоминает -  Я ведь эти места знаю, Нина Геннадьевна. Тут мы с ребятами сенокосили. А там, за Левакиной, хутор стоял, на берегу озера… Хорошо бы домик поставить там, в три окна. За окном - березы, а под окном – смородина, рябина, черемуха. Пиши сколько душе угодно, ни-и-кто не помешает…
- А Гета?
- Ну и Гета, конечно. Куда ж ее деть?
- Совсем ушел  от них? Не думаешь возвращаться?
- А я никуда не ушел.  Просто рядом живу. Помогаю… всегда. Но не понимают они меня. И не могут - понять…
- А почему не понимают?-
- А потому. Когда я вымотаюсь, весь истерзан, стихами этими, то мне разрядка нужна. Расслабиться хоть ненамного, хоть чуть-чуть…

Звон стекла в комнате избы Геты и Александры Александровны. Рама с окна падает на стол – осколки разлетаются. Отчаянно  плачет ребенок. Александра Александровна осторожно подходит к  выбитому окну, смотрит вниз. Там сидят, за  вросшим в землю столом, двое, один из них – Рубцов.
- Ах ты, Сашка, паразит, опять напоил! Ну когда ж это все кончится?! А если бы ребенка угробил? Я счас им задам!
Выбегает на улицу и кричит на Рубцова :
- Вон отсюдова! Чтобы духу твоего не было! Трутень ты проклятый! Горе  несусветное! Сморчок несчастный!

Рубцов стоит около сельсовета, смотрит на доску, где красуется его портрет, с заголовком – «Тунеядцам – бой!» Входит внутрь, поднимается на второй этаж, в приемную предсельсовета:
- Лидия Сергеевна - просит пожилую, сидящую за пишущей машинкой женщину  - напиши мне справку…

 В  летнем лесу пилят двуручной пилой дерево с Сашей.
- Нет,  вывезем аж к зиме, просохнут пущай…Тольки не говори ужаленной своей, шо я тебя в помощники взял. А то ведь обглодают, не моргнешь. Они и слышать про тебя боятся… Когда  езжаешь то?
- На днях, дядь Саш. Машина пойдет.
- Ну добре, добре. Може в Москве и пристроишься…
- Ох, не хочу загадывать. Давай передых. Загонял…
Садятся на поваленные деревья. Дядя Саша топор всаживает в ствол. Солнце идет на закат…
В вестибюль общежития на   Добролюбова входят двое,    и очень громко рассказывают историю о необходимости пустить переночевать одного из них. Пока двое сгрудились перед вахтером, третий, Рубцов, прогнувшись, пробирается  незаметно к лестнице и быстро, наверх! 
- Понимаете, теть Мань, он из Тамбова, бабушку схоронил, а уже опоздал на учебу в Вологду, в молочный институт, и никак не может достать билетов. Их, знаете, добывать нужно с боем! Вы запишите, пожалуйста,  его, в мою комнату-
- Чулков – пишет тетя Маня – к Чухину…
Сидят в комнате. Все  трое – смеются. Но смех отрывистый и не совсем радостный. Все трое как то разом – смолкают. Чухин вертит в руках поданную Рубцовым справку:
- Да, бумажка невеселая. Вроде как пропуск в жизнь. Индульгенция. Что ты действительно, существовал. Слушай, Коль, все таки Вологда тебе лучше подойдет.
- Да я и сам знаю…Там мои отец и мать лежат… А это многое значит. Пойду завтра к Михайлову.
- Новому проректору? Молодой, но строгий…
Рубцов в кабинете проректора. Кабинет  его напротив ректора, в той же приемной. Рубцов входит. Видна табличка.
- Садитесь, Николай Михайлович. Вы , кажется, родом из Архангельской области?
- Да…
- Ну что ж. Я думаю, язык мы общий найдем. Владимир Федорович тоже надеется…
-     Он разрешил? – в голосе Рубцова нескрываемая надежда – на очное?
- Пока… отказал. Из- за отсутствия мест. Но он заверил меня, что после зимней сессии обязательно … подумает. Так что, я думаю, надежда остается…
- Надеждами только и живу…
Рубцов удрученно , потупив голову, выходит из ворот  института, поворачивает на Тверской бульвар. Навстречу ему идет погрузневший, седовласый, в роговых очках с серебряной оправой, мужчина. Он приглядывается к Рубцову :
- Николай!-  распахивает руки – Какими судьбами!? Вот уж не думал , не гадал. Говорят, ты ушел…
- Привет, Фалькензон…Мятущуюся душа. Ишь , заматерел. Серебро не только на висках.
- Что ты кипятишься?
- Так ,брат. Скверно на душе… Жизнь треплет…
Фалькензон вдруг, проходя мимо стоящего такси , запихивает мало упирающегося Рубцова. Машина мчится, заворачивает в тупик дворов. Оттуда перебегают на другую улицу, ловят частника…
Сидят в скромной столовке. На столе – обед из первых, вторых блюд, бутылка минеральной воды. Подходит официантка:
- За «минералку» - два с полтиной.
- Да, да, Розочка – Фалькензон выгребает деньги. Рубцов мнется и тоже – шарит по карманам.
- Не надо, дорогой, ничего. Ты мне и так  переплатил хорошо, через тебя  я много связей заимел. Меня же – тоже гоняли… И следили, и еще, может быть, - следят… И за это дело тоже – щелкает по горлу,- вон как , Указом то, прижали … Да… Минералочку приходится пить… И за тобой тоже следят. Наверняка…
-Да мне все равно как то, следят , не следят… И так гонения везде. В институт не пускают, прописку не дают…
- Слушай, что я тебе скажу…- шепотом – Ты знаешь, что Осика  освободили, от ссылки? Ему предлагают туда… И тебе можно… организовать… вызов.
- Куда?! За границу?.. Да ты че? В своем уме? Да я вот тут, у порога сдыхать буду! Но к вашим иосикам не поеду! Запомни это! Навсегда !-   встает, уходит.
Перрон Ярославского вокзала. Рубцов идет по направлению к вагону. Ему навстречу бежит Лариса:
- А я все поезда провожаю… Увидела все таки! – бросается на шею.
- Задушишь , чертовка!- трогает свою шею…
- У-у-у… - разочарованно принюхивается Лариса - Опять?...
Сидят в купе плацкартного вагона.
- Выходит, зря приезжал?
- Почему зря? Командировку взял. Очерки буду писать, для сельской молодежи…- пытается обнять Ларису… Та машет плечиками, но берет руки Рубцова в свои.
-Ты не забудешь меня? Ты же будешь приезжать?
- Конечно. Я от Москвы никуда…
-Ты знаешь. На практике, летом, я в Калуге была. Это совсем рядом. Договорилась, что мне вызов сделают, на распределение.
- А ты не могла бы распределиться в Вологду?
Лариса смотрит на Рубцова с удивлением.
Рубцов стоит перед окошечком почтового отделения. Смотрит внимательно перевод. Спрашивает:
- А это точная сумма? Вы ничего не перепутали?
- Точнее не бывает. Ну что? Будете заполнять?
Рубцов входит в сельсовет Никольского. Коридорную лестницу моет шваброй тетя Шура:
- А, появился?- выжимает тряпку, накручивает на швабру - Когда своих заберешь?
- Александра Александровна, Вы шутите как всегда? Куда я их заберу? Вот, нате. Я деньги принес – вытаскивает, отдает десять рублей – один червонец.
Тетя Шура с неудовольствием берет :
- Что то не больно тебе  платят. За каракули то?
- Мне еще пришлют. Я клюкву сдам…
Рубцов в осеннем лесу. Деревья осыпались . Он подбирает редкие  ягоды клюквы, запускает руку и вдруг слышит шипение. Отпрянул и увидел змею… В глазах Рубцова ужас, он схватил попавшуюся палку – выдрал с силой засохшую большую ветку дерева…
Возвращается из леса к избушке на окраине села, мимо старой полуразрушенной церкви, с одной стороны которой прилеплено строение. Доносится запах свежеиспеченного хлеба. Видит у пекарни неуклюжую фигуру – возмужавшего Колю Аносова:
- Ну , здравствуй! Вернулся?
- Ага… Вот, в гражданку облачился… Жмет! А ты как?
 - Живу помаленьку…
- Я слышал , с Гетой сошелся?
- Да. Дочка у меня… А что, «Заря» уже не ходит?
- Какое там!.. С Монзы добирался, походным порядком...
- Да, до снега недалеко… - смотрит.
Завывание ветра. Тесная комнатенка, где снимает угол Рубцов. Он сидит и курит возле печки, смотрит безотрывно на огонь. Вдруг – стучат:
- Колька, заснул что ли?-
Рубцов медленно поднимается, идет к двери :
- Кто?
- Телеграмма тебе! Не  узнал что ли?
- Щас…- Рубцов подкручивает фитиль керосинки, комнатка освещается, на столе аккуратно сложены стопки бумаги, чернильница, ручка. Сюда же ложится телеграмма с текстом : «Приглашаетесь семинар молодых литераторов  Вологды 25 декабря тчк Романов»
Сидят в ресторане – Рубцов, Чулков и черноокая веселая девушка. Подходят еще двое – парень и девушка. Парень представляет девушку:
- Знакомьтесь, Неля Старичкова. Занимается у Бори( жест в сторону Чулкова). Вы позволите, мэтр?
- Зачем же так церемонно? Вы без этого не можете, поэты?
Подходит официантка, приносит три порции заливной рыбы. Чулков просит еще  дополнительно две порции. Все веселы. Кроме Рубцова… Черноокая к Рубцову:
- Что , Коля? Голос потерял?
- Вот вы сейчас разойдетесь по домам, а мне и пойти то некуда - резко встал, ушел.
Все оставшиеся за столом примолкли. Неля, наконец, нарушила молчание:
- Он что, действительно ушел? И куда?
- На вокзал наверное. У него в Вологде есть родственники, дальние…
- Если он недалеко ушел , я могу помочь ему.
- Да, Неля, помоги если сможешь.
Рубцов в гардеробе разговаривает с молодыми людьми. Неля робко окликнула его, Рубцов повернул к ней озабоченное лицо:
-Вы уже уходите?
-Да, пора… - и с решимостью – Можно Вам сказать… Наедине…
Рубцов отошел от группы. Неля смотрит куда то в сторону :
- Если Вам – она сглотнула слюну – действительно негде остановиться – вы можете переночевать у меня.
- Вы одевайтесь, я подожду внизу.- у Рубцова потеплело в глазах.
Неля выходит из здания, где неоном светится - «Ресторан «Север». Рубцов докуривает папиросу, выпускает дым, перемешанный с паром.
- Холодно – пытается улыбнуться Неля.
- Да уж, не жарко – шутит Рубцов, поминутно вынимая руки из карманов  пальто и согревая их дыханием. Он без рукавиц. Наконец он предлагает, когда они поравнялись с магазином :
- А давай зайдем!
В гастрономе, где  нет почти людей, подходят к витрине с конфетами:
- Какие ты любишь? Ну что ты молчишь? Эти?- показывает.
- Нет. «Ласточку»
- Надо же так? Я тоже люблю «Ласточку»…
Неля ждет возле выхода. Выходит Рубцов, с кульком конфет и четвертинкой водки. Смущаясь , оправдывается:
- Я от конфет отвык.- прячет четвертинку, отдает кулек конфет Неле.
В двухэтажном деревянном доме поднимаются по лестнице. Неля открывает дверь ключом, проходит, ведет гостя в дальнюю комнату коммунальной квартиры. Там сидит на кровати женщина. Она удивленно смотрит на Николая.
- Мама, познакомься. Это поэт. Николай Рубцов. У него нет никого знакомых в городе.  Он переночует у нас – отдает кулек Николаю – Иди, отнеси на кухню. И пальто сними там, в коридоре…
Когда вышел Рубцов, Неля с жаром стала уговаривать мать :
- Мамочка, ты только ни о чем не волнуйся! Это действительно поэт. И при том великий. Я тебе покажу его стихи ! И не волнуйся, пожалуйста. И не подумай чего. Я просто даю ему приют…
На кухне Николай сидит, держится за стул.
- Давай по-тихому… Там – показывает рукой – мой брат с женою. У них – ребенок. А мама тебе постелит на диване.
Вдруг Рубцов быстро встает и прижимает Нелю к стене, пытается ее поцеловать. Неля мягко, но властно освобождается от объятий.
- Ты  что? Ты разве не за этим меня пригласила?
- Ну что ты, Николай!
- А мы уже на «ты» или на «вы»?
Неля молчит. Покраснела. Ставит чайник.
- Ты посиди. А я пока газету принесу, где меня напечатали.
Когда Неля вышла, Рубцов налил почти полный стакан водки и быстро, как воду – выпил. Прижался к рукаву, взял конфету, развернул. Появляется Неля. С газетой и фотоальбомом. Она в домашнем платье:
- Ну, вот и я. Чаю заварить? – Рубцов пожимает плечами.
Стоят  допитые стаканы чая. Рассматривают за столом альбом фотографий.
- Это я в зерносовхозе, «Павлодарский». По комсомольской путевке, на целине.
- А кем?
- Фельдшером-акушеркой. Я же кончила медучилище.
Рубцов неловко переворачивает страницу альбома и из его выпадает лист, на котором наклеены силуэты , вырезанные из черной бумаги.
-Это ты?
- Да. Это художник один, в Крыму, нарисовал. Я из 19-го века…
- Вот ты какая… Слушай, поехали на Новый год в Погорелово? Меня Сережа Чухин зовет, он из Москвы, на каникулы приедет.
- Это у Липина Бора?  Я там жила… Родина моя там.  – Неля задумалась, но тут же спохватилась – Не знаю, получится ли… Я Новый год всегда с мамой встречаю…
- Ну раз это твоя родина, тогда я обязательно поеду… Ну, пора спать?
Раннее утро. Мать Нели хлопочет на кухне. Входит Неля.
- А где Коля?
- Не знаю . Ушел, наверное… Аккуратный такой, белье сложил. Где ты его подобрала, Неля? Я не узнаю тебя…
В небольшом зале собрались люди. Выступает Александр Романов:
 - Разрешите январское заседание нашего клуба «Современник» считать открытым. Наш вечер сегодня – молодых поэтов. Им  сегодня представляется показать себя, рассказать о себе, почитать стихи…
- Ну что ж, мне остается только поблагодарить Нину Груздеву за интересное выступление и нежные, трогательные ее стихи.
Нина Груздева, та, что сидела  с Рубцовым в ресторане, идет к первому ряду. В среднем ряду видна Неля.
- А  теперь в заключение, выступит поэт из Тотьмы, Николай Рубцов.
 Рубцов стоит, разворачивает бумажки:
- Ну вот этот –« Когда вы начали писать?» Когда  в первый раз влюбился. А если серьезно – мне кажется, как себя помню,  я всю жизнь писал  стихи. Они звучали во мне… Так, следующий – «Почему в Ваших стихах так много крестов и могил?» Хм… Я думаю,  ощущение скоротечности жизни не может покинуть человека никогда. Только при таком ощущении возможно прожить свой век осмысленно, с сознанием неповторимости и полноты каждого мига. «Кто из поэтов ближе всего?» - Тютчев.
- А Пушкин? – спросили из зала.
- Пушкин – Бог. А о Боге не рассуждают, ему молятся, в него верят, ему поклоняются. Я не исключение. Тютчева же считаю своим учителем.
- Как относитесь к современной музыке?
- Если музыкой считать то, что таскают в ящиках  хиппующие юнцы, то отрицательно. Для мен прежде важна мелодия. Из современных предпочитаю - Свиридова, Гаврилина. Сейчас начинают писать песни на мои стихи – Заволокин, Берковский. Это отрадно. Из классиков мне близки Чайковский и Моцарт. Всю жизнь люблю народную песню. Мог бы спеть, но сегодня не та задача.  «Как Вы относитесь к женщине-матери?» - Свято. Как человек, рано лишившийся этого счастья. В каждой теперь женщине ищу то, что не долюбил в детстве..
Возле лотка с книгами толпа. Пишут автографы. Рядом с Рубцовым молодой человек с черной бородой. Девушка со смущенным лицом подошла к Рубцову с маленькой его книжечкой «Лирика»
- А как Вас звать?               
- Вера.
- Этого мало. Фамилия?
- Вера Скворцова.
- Так и запишем «Милой Вере Скворцовой… А кем работаете?
- Медсестрой.
- Чудесно. Значит, лечите людей?
- Детей.
 - О, Витя! – обращается к чернобородому - Тебе повезло.
- Почему мне?
- Ты же у нас ребенок.
Все трое засмеялись. Нина Груздева стоит в сторонке с Нелей:
- Да что ты , Неля ! Какой Липин Бор? – он у меня жил целый месяц - улыбается, лукаво смотрит на подругу.
Мимо идет Рубцов с Витей, одевается на ходу: - Нина? Ты идешь?
Нелю Рубцов будто не замечает . Она стоит потрясенная. Краска заливает ее лицо.
Долгий пронзительный звонок. Яшин открывает Рубцову дверь. Тот в валенках, пьяный, вваливается в ухоженную прибранную прихожую. Садится деловито, переобувается в тапочки:
- Ты, Яколич… Прости…- икает – Не сдержал  я слова, не сдержал…- Падает со стула.
- Поднимайся. Ну земляк , даешь! Это как это можно? Так нализаться!
- Я – могу. Потому что – поэт! А ты – червяк!- тычет в грудь Яшину.
- Так, все ясно. – Сгребает Рубцова за шиворот , выставляет его на площадку. Снова открывает дверь,  ставит чемоданчик. Рубцов топчется, потом садится, опускаясь вдоль стены. Опять открывается дверь, Рубцов радостно поворачивает голову, но это на чемоданчик кладется бритвенный станок и зубная щетка…
Полупустой салон электрички. По проходу идут два милиционера. Рубцов успевает спрятать бутылку-бомбу. Милиционеры подозрительно оглядывают смятого Рубцова , в ботинках не по размеру, с грязным замотанным шарфом, проходят мимо. Сосед смотрит в окно:
- Ну вот , приехали. «Ленинград». Между прочим , лампа неоновая на букве «Р» на двойном подключении. Сам  подключал . Светилась как то – «Ленин – гад»
- Ты Ленина не трожь. Он Русь разворотил, поднял… Так что, не надо брат…- допивает остатки вина, оставляет ее под скамьей. Встает вместе с соседом, выходит на перрон Финляндского вокзала:
- Так ты куда сейчас, Колян?
- Да в Москву опять. Куда ж еще? В Питере никого уж не осталось. Друга лучшего и то – посадили…
На этажную кухню резко входит Палехин Н.А. ( Циклоп) Там жарит картошку очкастый студент.
- А где Рубцов?
- Какой Рубцов? Здесь никого не было.
Пока Циклоп проходит к окну и заглядывает за холодильник, Рубцов из- за  двери прошмыгивает в коридор, сбегает на нижний, по лестнице, этаж. Потом нажимает кнопку лифта, ждет, пока он опустится. Двери лифта раскрываются, а там стоит – Циклоп!
 - А-а-а! Рубцов! Ну вот ты и попался! Ну-ка, чтоб духу тут твоего не было!
- Что Вы на меня постоянно кричите?! Я Вам что, не человек? Так вот, запомните – я человек, гражданин! Поэт! Русский поэт! А Вы – питекан- троп! Да, да – питекантроп! Бегаете Вы , обезьяной и рычите вокруг –« Где Рубцов? Где Рубцов?»
Этот скандал слушают поднимающиеся по лестнице студентки. Циклоп озадаченно и осмысленно смотрит на Рубцова…
В темной комнате спят, лежат на кровати двое. Вдруг слышится сдавленный стон и всхлипывания. Просыпается  сосед Рубцова. Это – Чухин.
- Коля, ты что?
Рубцов замолкает, поворачивается на спину, смотрит в потолок…
- Даже у Есенина  не было своего угла…
- Да будет у тебя все! Наладится! После сессии поедем в Липин Бор, там лето проведем…
- Нет. Не хочу. Никто меня нигде не ждет. Я… затеряться хочу. Уехать к черту на кулички, от всех. Туда, где меня  не знают. Вон, Нечучаев в Барнаул зовет. Поеду я, точно поеду. Командировку возьму…

КОНЕЦ   ВОСЬМОЙ  СЕРИИ





















ДЕВЯТАЯ  СЕРИЯ

Лето в большом городе. Голос по трансляции: «Поезд Новосибирск-Барнаул прибывает на третий путь».
Рубцов энергично шагает по улицам, поворачивает в район частных домов, спрашивает у прохожего улицу Радищева.
Вот он трогает калитку одного из домов, она открывается. Из окна смотрит женщина :
- Боже мой, кто ж это идет?
- Здравствуйте! Наверное, Вы и есть Матрена Марковна? Ершова? – женщина недоуменно кивает - А я Николай Рубцов. Я из Москвы, от Вашего брата Васи Нечучаева. Мы учимся с ним вместе. Он сказал, что Вы разрешите мне остановиться у вас на некоторое время. И письмо просил передать.
- Проходите, проходите! Боже ж ты мой! Неужели же из самой Москвы?- проходят вместе  в дом.
- А  Вы с детьми тут живете?
- Двое пострелят у меня… На мою голову…
В избе по-крестьянскому широкой, топчутся у стола двое детей, пяти и семи лет, мальчик и девочка. Девочка смело глядит на гостя:
- А Вас дядя Вася прислал?
- Он самый. И конфеток вот передал.
- Не приставай! Дай человеку отдохнуть с дороги – выходит из комнаты Матрена Марковна, с бельем. - Усаживайтесь, усаживайтесь, Николай?..
- Да просто, - Николай.
- Ну а эти – Рая и Вова.
Сидят четверо за столом. Матрена Марковна наливает суп в отдельную тарелку для Рубцова, подает. Тот смущен:
- Да что Вы?  Я с Вами из общей буду. Так вкуснее. С детства люблю из общей – берет перо зеленого лука на столе – А у вас  и огород свой?
- Да, лук вот поспел... Огурцы, помидоры – дозревают…
- Вот приеду к вам, через месяцок, салатик организую. По – ленинградски. А завтра, Матрена Марковна, мне надо рано вставать, в Красногорское едем… Телефон, говорите, у соседей есть?
Раннее утро. Косые лучи солнца. Стоит возле дома ГАЗ-69, вокруг  ходит шофер.  Мужчина спускается с крыльца многоэтажки, с ним двое. Рубцов, сидевший на скамейке у подъезда, встает:
- Ну вот, Николай, еле растолкал заезжих…
Подают руки Рубцову:
-  Володин, Геннадий.
 - Чичинов , Валерий.
Машина выезжает из города, мчится в степи по шоссе.
Разговор в машине. Володин рассказывает Рубцову:
- Здесь не только Рубцовск. Здесь и Никольское есть!
- Прямо на родину попал. Отдаленную... А Сростки когда будут?
- А вот Бийск проедем. Там и Сростки недалеко.
- Шукшина родина… Он и приезжает, говорят…
-  Да он сейчас как раз фильм снимает…
Машина, уже запыленная, останавливается на высоком берегу реки. Пассажиры выходят, смотрят на бурливую широкую  реку:
- Катунь, Николай…
- Вот это мощь!.. – восхищается Рубцов
- Здесь она еще спокойная. А вот повыше, с гор, несется как бешеная, все выворачивает. Увидишь… Ха, а вон и кино! Посмотрите!..
Крупно –  съемочная хлопушка. На ней написано : «Ваш сын и брат»…
- Ну пойдем, подойдем! Познакомлю…
- Неловко как то… Люди работают…
Идут по окраине села Володин и Рубцов:
- Жалкое какое то село… Дома – развалюхи. Все неухоженное, сиротское. Мое Никольское лучше…
- У тебя получается все твое лучшее…
 - Ну так это же родина… Надо же так – как уехал далеко, так  скучаю… А это – показывает рукой – Какое оно Красногорское? Не лучше ли Пыльногорским или Грязногорском – назвать… Было бы точнее.
- А вот заберемся туда – Володин показывает на крутой холм.
Быстро пошли, почти побежали, запыхиваясь на вершине.
- Загонял!
- Посмотри! Вона! Туда!
С другой стороны холма внизу сплошь от огня  цветов- жарков горит долина:
-У-у-ух ты-ы! Вот это красотища! Никогда не видал… Вот теперь то я вижу – Красногорское…
- А когда ветер,  это переливается, красками всякими, от зеленого до желтого…
- Зеленые цветы… И небо – голубое… Слушай, а строки про этого неплохие бы были, а?
- Какие?
- А вот. «Прекрасно небо голубое, прекрасен поезд голубой…»
- Ну что ж , неплохо. А вообще  то название село получило не из- за жарков, а потому что здесь добывали красную глину и охру…
- Послушай, Гена. При чем здесь глина? Полмесяца ее топчем… А вот цветы – это да! Здесь что то есть – он срывает редкий цветок у  вышины холма, нюхает его, улыбается… - Аленький…
Идут мимо речушки, впадающей в другую. На устье бревна вповалку, громоздятся. Рубцов останавливается возле них:
- Да… Горемычные. Не добрались до Катуни. Вот это по-нашему. У нас на Сухоне после половодья такая же картина… - рассуждает – Вот ты говоришь, Катунь – мощная река. А сильные и мощные, не могут быть свирепыми, как ты уверяешь. Свирепость - это значит злость, мщение, беда…
- Почему не могут? Еще как могут!
- Вот еще раз поеду на Катунь, поброжу по берегу, послушаю ее. Знаешь, в ее шуме ритм свой, интонация… Ни с чем не сравнимая интонация…
Подходят к  краю села. Уставшие.
- Уезжать от тебя не хочется. Но договорились с Валерой, - пора и на горы посмотреть.
«Москвичок» бежит по горной дороге. В машине – двое, один из них – водитель. Солнце едва пробивается средь гор. Впереди идут двое – один повыше, другой пониже. Это Рубцов и Чичинов. Оба – босые. Сидящий рядом с водителем присматривается к пешим:
- Останови!.. Коля?! Ты откуда? Вот те на! Как ты залетел сюда?
- Игорь? Пантюхов! Знакомьтесь ! Это – Валера, ученый из Барнаула, кандидат…
- Здравствуйте, Пантюхов. А это – редактор «Молодежи Алтая».
- Майоров. Здравствуйте.
- А у нас автобус, прямо из под носа ушел. Вот мы пешим порядком и добираемся.
- Поехали с нами в Манжерок! Там фестиваль, монгольской дружбы. Стихи почитаешь…
- Монголия – это интересно… - Рубцов задумывается…
 Салат огуречно-помидорный, с луком, уплетают Рая и Вова. Рубцов сидит с Матреной Марковной, делится впечатлениями:
- Замечательный край алтайский! Одни названия чего стоят : Соусканиха, Чулеш, Калташ, Елтош. Ну прямо татарщина сплошная!
- Еще и Кислуха, где родина наша. Поезжай туда с Васей, там простор, леса…
- Поеду, Матрена Марковна. Мне на теплоходе нравится. Я с детства по реке плыву…
- А Вася то, не пьет там, Коля, в Москве то?
- Не пьет – Рубцов потупляет взор…
Сергей Чухин поднимается на второй этаж деревянного старого дома. Стучится в  дверь. Никто не отзывается. Сергей толкает дверь, она открывается. Через комнату проходит, видит спящего Рубцова. Тот открывает глаза, просыпается:
- Сережа! – встает, отряхивается, идет  в кухню к крану – А я вчера только из Москвы, командировку сдавал…
- Знаю. И куда теперь?
Рубцов моется под краем, отфыркивается:
- Не знаю даже. В Николу , наверное… Куда ж еще?
- Поедем на озеро. В Новленское. Это всего шестьдесят километров. Там у меня тетя и бабушка. Избы две – зимняя и летняя. Мы  летнюю займем… А?.. решайся! Лес, речка, озеро, все рядом.
- Неудобно как то… - Рубцов ставит чайник - Ты там свой, а я  то – кто?
- Поедем, не пожалеешь. А сколько там грибов! Потом к сентябрю вместе в Москву рванем!
- Ну, уломал. Уговорил… Знаешь, чем…
Вахтерша общежития на Добролюбова в Москве бросает паспорт Нели Старичковой в ящик стола, явно с неудовольствием. Неля и Нина Груздева поднимаются в лифте, выходят, попадают в светлую комнатку, с занавесками, на двоих. Девушка с восточным лицом лишь оборачивается к вошедшим мельком,  затем снова продолжает стучать на пишущей машинке:
- Это переводчица. Ты не мешай ей. Можешь отдохнуть пока. Я сейчас.
- А Колю то мы увидим?  Когда-нибудь?
- Ну конечно! Он здесь. Вечером… – Нина хитро улыбается, выходит.
Большая   комната общежития. Много молодых. Сидят где могут, даже на полу. У окна на стуле, как почетный гость, - Николай Рубцов. В руках у него - гитара. Он только что отпел песню. Ему подносят стакан с пенящимся пивом. 
- Какой же ты кудесник , Коля – говорит Валя Сафонов – но… приходится соблюдать ритуал. Кто еще хочет читать?
Входят еще двое молодых людей, один из них обращается к Рубцову:
- Во! Коля! Мой земляк – Толик Азовский. Прозаик.
- Рубцов. Николай.
Пока знакомятся, в комнату незаметно входят еще двое – Нина и Неля. Они пристраиваются у стенки. Азовский выставляет на полный беспорядочный стол снеди две бутылки красного вина. Кто то продолжает недоговоренную тему:
- А вот еще был поэт, Лермонтов. Тоже прозу писал. И песни  у него есть. Колыбельные.  Ты как к нему , Николай?
- Лермонтов – небожитель. И судьба его необычна, с роковыми датами связана. 14-й год – война, 41 –й– война. Вот увидите… через… двадцать пять  лет, к очередной годовщине Лермонтова что то  ужасное произойдет, обязательно…
- Война? Это … подождите-ка… В 91-м?
- Экий ты , Коля, мистик. Давайте лучше за Поэзию!- Сафонов  разливает вино по стаканам, режет сыр.
- Неля??! – Рубцов видит Нелю,  встает со стула, тащит ее на всеобщее обозрение – Вот, ребята, посмотрите! Это моя лучшая любимая! За нее я и выпью!
Все суетятся, выпивают, закусывают, разговаривают, но слышен только диалог Нели и Рубцова:
- А я тебя в Вологде искала. Думала, ты сам  объявишься…
- А я тут оказался!
- Пойдем отсюда. Они наливают тебе, а ты… Опять ведь выгонят…
-Э, Нелечка! Мне теперь ничего не страшно! Меня в «Правде» напечатали! В самой «Правде»! И я могу теперь их сунуть рылом туда – и Циклопа, и коменданта, и вахтерш! И меня им  никогда, слышишь,  ни-ког-да! – Не поймать! Я ученый теперь. Я в форточку влезу, по трубе водосточной заберусь – пусть побегают. Мне все нипочем! Понимаешь, Неля – шепчет ей на ухо - мне нравится такая… жизнь. С опасностями…
- Но постоянно же это не может продолжаться?
- В Питер уеду. Или – в Череповец…- пристраивает на коленях гитару, поет песню - протяжно, жалостливо :
                Дорога, дорога
                Разлука, разлука
                Знакома до срока
                Дорожная мука…

- Ну сколько можно холостяковать? Тебе ведь уже тридцать два!
- Да уж, немало… Не знаю… Можно…  попробовать…
Сидят в кафе Феликс Кузнецов и Рубцов. За окнами - зимний пейзаж. Перед ними на столике – несколько экземпляров книги «Звезда полей», в суперобложке. Кузнецов  одну берет в руки, продолжает:
- Там даже редактора нет. Целое правление. Самое престижное издательство и больше всех платят. Меня уже спрашивали, где можно купить. Но основной тираж отправили в Вологду, в книготорг. Евтушенко спрашивал. Ты знаешь, он теперь с Бродским носится, на вечера его таскает, тот имеет успех. Бродскому книжку тоже готовят, только в Ленинградском отделении. Может и тебе с ними  повыступать?..
- Нет…- Рубцов морщится, как от зубной боли – Они на меня свысока смотрят – Евтушенки эти…И Передреев даже. И Соколов…Не по нутру я им. Как кость в горле… Ты лучше про невесту расскажи…
- Ну что? Перезрелая ,конечно… Пока МГУ кончала, потом кандидатскую, про Клюева, кстати, клепала...
- Про Клюева?? Друга Есенина? Который в ссылке пропал?
- Да. Удавили его там…Так вот…Квартира 4-х комнатная, на Горького. Дочь единственная, души не чают… И главное - все твои стихи знает, следит за творчеством… Даже собирается о тебе писать…
- А как она внешне? Может, крокодильша  какая…
- В твоем вкусе, в  твоем. Маленькая…- подумав - Дюймовочка. Да, костюм то, новый купи, Коля… С галстуком…
В квартире «Дюймовочки» вместе с нею Рубцов осматривает книжные шкафы, со стеклами:
- Сколько же здесь поэтов? А некоторых я даже не знаю…- присматривается – Липкин? Это кто?- раскрывает - Этого года?..  О!, а это наш – Сергей Орлов. Малая серия… Большая серия…
- Это все  издательство « Советский писатель». Планируют  Пастернака, Ахматову…
В комнату входит интеллигентного вида седовласая, но молодящаяся женщина:
- Доченька, зови гостя к столу…
Сидят в большой убранной комнате за столом вчетвером,- мать, дочь, мужчина  очень важного вида, Рубцов. Подает к столу робкая   маленькая женщина. Рубцов скован, но старается  держаться  непринужденно. Мужчина спрашивает:
- А Вы можете и лауреатом стать?
- Папик, ну о чем ты?
- Нет, нет,  не смущает, я если постараюсь, конечно, могу и лауреатом – Рубцова слегка веселит эта назойливость.
- Почитайте нам  что-нибудь?
- Гм… - поперхнулся Рубцов. Запил бокалом вина. Откашлялся…
- Папик, ты смутил нашего гостя.. Давайте я что-нибудь почитаю. Из «Звезды полей»…
Большой театр. На сцене идет «Лебединое озеро». Дюймовочка и Рубцов в ложе. Дюймовочка шепчет на ухо Рубцова: «Ты не слушай папика. Он мне и так уже всю жизнь поломал… Сколько можно одной? Ты, Коля, не бойся, у нас   все  будет хорошо…»
Сидят в буфете театра. Дюймовочка ест пирожное, старательно запивает его  лимонадом. Рубцову тоже налит лимонад в стакан. Он его не пьет… На лице – скрываемое чувство раздражения. Но он реагирует на  реплики  спутницы. Та  тихо сообщает про знаменитостей:
- Не узнаешь? Это же Михалков…А вон Рождественский пошел, Роберт… О! Козаков! Завтра  в Кремлевском будет  еще интереснее…
Рубцов тихонько входит в общежитскую комнату Чухина. Тот спит. Рубцов в размышлении секунды, потом он с остервенением срывает и бросает давящий  галстук, потом рвет суперобложку с книжки «Звезда полей». Чухин мычит – «Эт ты? Как дела? Там килечка , на подоконнике…» Рубцов остервенело отвечает:
- Я семгу ел! А ты мне килечку… Э-э-ээ-х! Отродье жидовское! Паскуды! Моралисты-идеалисты! Мать их ети!...-  Берет из пачки «Памира» на  тумбочке сигарету…
Сигарету тушит о подошву ботинка без шнурков. Рубцов  в  вестибюле общежития. На нем - пиджак тот же, купленный, но уже поношенный, без рубашки, на голое тело. Он сидит на диване возле вахтерши тети Дуси, теребит струны гитары. Видны часы на стене. На них – первый час…
- Да ты , теть Дусь, тольк послушай… Это ж песня – новая…
-Иди-ка ты лучше , Коля, спать. Не мешай…
- Пойду, пойду. Ты только послушай…
- Коля-а-а!... Ну  остынешь ты или нет? Мне энти песни, - во где. Иди! Чтоб духу твово не было!
Забарабанили в дверь. Стоявший у выхода курящий мужчина открывает – за этим внимательно наблюдает тетя Дуся, облегченно вздыхает :
- А, Вампилов! Тоже полуночник… непуганый. Вот запишу всех, Акимовне,  будете шляться…
Вампилов узнает мужчину возле двери :
- Пры-ыве-ет…- заносит руку для пожатия, но проносит ее мимо, смеется.- А я сейчас у одного корифея, на даче был. Все как в сказке : по усам текло, а в рот не попало. Исправил ситуацию приватно – вызвал такси. Так гады, сорвали три рубля. Ночной тариф!.. Пошли ко мне!
Рубцов замечает Вампилова:
- Саша! Друг! Я тут песню написал! А меня слушать не хотят! Ужасно это, невыносимо!.. Понимаешь, меня гонят, а я им – песню…
- Понимаю. Пошли! Мне споешь! Я тоже , пьесу написал ,а меня все гонят. Гноят… Драмоделом обзывают…
Рубцов смотрит на открывшего дверь:
- А он чего?
- А он – Вампилов подмигнул – свидетелем будет. Это Юра Скоп. Мы на курсах с ним. Свой парень…
В коридоре помпезного здания у подоконника Коротаев и Рубцов. Тот , неловко согнувшись, пишет на подоконнике бумагу:
-  И это писать?
- А что – пиши…
- Нет, не стоит. Передача там одна была. Вот про книжки написал, - они в магазине лежат, это  существенно - читает написанное, водя ручкой по строчкам, вполголоса - «… родители в Вологде… детдом… студент-заочник…условий нет… звезда полей…» Так,  допишу- ка еще, что вполне бы устраивала жизнь и работа в Вологде, а? - Ставит дату и роспись :  « 15 / VII . 67 г. Н. Рубцов»
- Поехали к твоей маме, а ?  Затосковал я что то…
- Давай уж к первому августа, к теплоходу…
На причале шлюза - маленький теплоходик. Человек в крабовой фуражке волнуется, ходит  нетерпеливо туда-сюда вдоль. Рядом около него деловито топчется паренек в широких фланелевых брюках . Подкатывает маленький автобус. Из него выходит группа людей, впереди всех – двое в строгих черных костюмах.  В фуражке прикладывается к голове :
 - Капитан теплохода Воронов…
-  Инструктор Обкома Соколов, Георгий Дмитриевич, а Вы стало быть – Василий Петрович? – Капитан кивает, подает руку следующему.
- Секретарь Вологодской писательской организации Романов.
Соколов  напутствует:
- Ну а с остальными, я думаю, познакомитесь , в процессе… Да, это вот -Александр Яковлевич Яшин. Он хоть из Москвы, но тоже наш, вологодский…
- Знаем. «Вологодскую свадьбу» читали.
- А пароходик то незавидный, разместимся ли?- засомневался Соколов.
- Да что вы, товарищи писатели, не волнуйтесь, места хватит! Две каюты наверху , четыре внизу , на баке. Командой потеснимся, да  и  нас то всего – четыре человека. Боцман, механик, матрос и кок, женщина, правда… - отчего-то  засмущался капитан – Люся… Ужином  мы вас накормим, а вот завтра, с утра , закупимся продуктами, на неделю. Сброситься придется…
Панорама Кирилло- Белозерского монастыря. Писатели внутри комплекса осматривают строения. Слышится голос женщины-экскурсовода : « Во время польской интервенции отбил несколько нападений,  с 1612 по 1616 годы… Сам монастырь владел деревнями и пустошами, являясь крупным землевладельцем-феодалом. В 15-17 веках вел обширную торговлю, особенно солью и рыбой…» Голос экскурсовода стихает…
В сторонке от основной группы – Коротаев, Рубцов, Белов. Коротаев наклоняется к уху Рубцова:
- Как завтра на рыбалку?
- Пойдем – расплывается в улыбке Рубцов.
- А Яшина с собой возьмем? Напрашивается…- Рубцов молчит…
Снова голос экскурсовода : « Кирилл Белозерский признан святым и канонизирован русской церковью в 1547 году…» Лики росписей смотрят  на Рубцова…
Смех . На афише «Писатели – 50-летию Октября. Большой литературный вечер» лежит свежая рыба. Ее разрезают , раздают по кусочкам – Яшину, Рубцову, Коротаеву, Романову…
Зал Дома культуры города Кириллова. Заполнен однородной аудиторией – много женщин, девушек. На сцене – президиум. Девушка из- за кулис  подходит и что то шепчет  женщине из президиума. Та пробирается за кулисы и …
выходит к ожидающей в  вестибюле делегации писателей, узнает, обращается к Соколову : - Вы уж извините , что пришлось совместить, совещание наше. Сейчас уже заканчивают и вас объявят…
- Это как раз уместно… Учителя это тот контингент, призванный воспитывать  подрастающее поколение.
Рубцов садится за стол президиума, сопровождаемый громом аплодисментов.
Книжный базар в вестибюле Дома культуры после окончания встречи. Рубцов и Коротаев  курят в закутке. К ним подходит Яшин, с книжкой «Звезда полей»:
- Вот! Купил ! За 16 копеек. Подпиши…
Рубцов улыбается. Доволен результатом. Держа сигарету в зубах, берет поднесенную Яшиным  ручку, подписывает книгу на спине Коротаева. Удовлетворенный Яшин  произносит: - А ты ведь выше меня, Коля…
Снова – панорама Кирилло-Белозерского монастыря. Отдаляется. За бортом теплоходика пузырится , пенится –шлюзовая вода…
Вода и у основания Соловецкого монастыря. На палубе теплохода «Татария» стоит Дербина, в летнем  откровенном платье, смотрит на отдаляющийся монастырь, на морские волны, которые переливаются, искрятся и вырастают , будто наяву, в близкие воспоминания…

- Ах, так !  - Дербина хлопает книгой по голове в библиотеке незадачливого  и несговорчивого  молодого читателя…
Лежит, похрустывая яблоком,  в комнате  на диване, читает книгу. Вечереет. Дербина включает настольную лампу над головой. Входит высокий и красивый  черноволосый молодой человек. Он снимает летнюю куртку, и, оставляя открытой дверь, удаляется. Слышен звон кастрюль. После – тишина. Молодой человек возвращается , робко кашлянул,  произносит:
- Ты что, опять ничего не приготовила?
- А почему я должна тебе готовить?-  с задержкой, раздельно и зло отвечает вопросом на вопрос Дербина.
- Потому что… Я твой муж, пришел с работы, устал… голодный…
- А я не с работы? Настоишься там целый день, выслушиваешь бредни…Все  Саша . Я тоже не железная. Я уезжаю… В отпуск…
встает, вытаскивает чемодан, он уже собран, Дербина открывает его, кидает туда недочитанную книжку.
- Если ты еще способен двигаться, можешь проводить меня… до вокзала…

Вода плещется у борта теплохода «Татария». Монастырь Соловецкий остается в дымке, едва угадывается…
Те же писатели, с агиттеплохода, сидят в отдельном зале ресторана за широким застольем. Стоит Яшин, с бокалом в руке, ему хлопают. Он наклоняется к сидящему рядом Рубцову :
-  Коля , а теперь твой тост! Давай что-нибудь экспромтом, а?
-  Хорошо, попробую – медленно встает. Яшин садится. Волнение на лице Рубцова постепенно улеглось и оно приняло уверенно-спокойное выражение и даже властное – плотно сомкнуты губы, прищурены глаза. И вот через секунды это выражение стало сдержанно-ликующим. Рубцов тряхнул головой, пальцы, теребившие ножку бокала, замерли, и рука вынесла бокал на средину стола и потекли слова:
                За Вологду, землю родную,
                Я снова бокал подниму
                И снова тебя поцелую
                И снова отправлюсь ко дну
                И вновь будет дождичек литься
                И пусть все это – длиться и длиться…   
Захлопали. Яшин троекратно целует Рубцова – аплодисменты еще громче и дружнее…
В комнатке сидит девушка, печатает на машинке. Раздается  робкий стук:
- Да, да, кто там?- Входит Рубцов. Он в пиджаке,  под мышкой – синяя папка.
- Здравствуйте, Лиза!
- Здравствуйте, Николай Михайлович! Принесли?
- Да. Вот, тут…  вытаскивает из папки бумаги – заявление, автобиография, анкета. И рекомендации…
- Так , давайте. От Коротаева, - откладывает листки - Белова, Романова, Кузнецова. Ну что ж – хорошо
- А долго рассматривать будут?
- О, эта история не быстрая. Сначала в Москву, потом  - обратно. Думаю, к весне только и прояснится…
- А утвердят? Как  Вы думаете, Лиза?
- Конечно, Николай Михайлович. Вы же наш «гений»… - Лиза  вдруг будто прикусила язык, когда вылетело неосторожное слово,
- Да я знаю, что меня так  зовут. Мне не обидно. Ну что ж, я пошел. – нерешительно мнется – А скажите, это Вы Чулковой звонили?
- Ну да. Я не знаю Вашего адреса, вот и Бориса хотела спросить…
- Я теперь в Новленское еду. Буду там до конца сентября. Так что, если что…
- Хорошо, я сейчас запишу. Как Вы говорите ?
- Дмитриевский сельсовет, Новленское, Чухиной Ольге.
Черный телефонный аппарат. Трубку берет пожилой, с  седыми усами, в форменной  милицейской рубашке с черным галстуком, человек:
-  Милиция ? Але, але! Это  вахтер общежития Совпартшколы говорит. Да, на Октябрьской. Тут разбуянился один. Приезжайте. Мебель крушит,  зеркало разбил. Жилец один. А?.. Ну ладно. Охраняют его. Пьяный, конечно… Кто говорит? Богданов говорит.

К дому в два этажа, подъезжает, завывая, милицейский  «газик». Из него выходят два милиционера, входят в дом. Зима. Морозный воздух замечается по выхлопному пару машины, разговора вполголоса милиционеров…
На весь экран : Сообщение из медвытрезвителя. Портрет Рубцова и плакат: Рабочий показывает на другого, лежащего, и текст «Таких как он, у нас единицы, но мимо их не вправе пройти, они помеха на нашем пути…» - читает Романов в своем кабинете, где перед ним сидит Рубцов. Он в папахе, с папиросой в мундштуке, лицо оцарапано, пальто нараспашь, виден пиджак и свитер под ним. Романов :
- Да, рифма у них хромает…- замолкает на секунды - Ну что  же делать, то, Николай? Подскажи. Я , честно, - не знаю. Просят принять меры.
- Они, собаки, последние деньги вытрясли. На опохмелку не оставили…- Но это еще полбеды… А то – вот! – снимает папаху. Видна остриженная, как яйцо, голова.
- Откуда  ты это папаху взял?
- Ну-у-у,  это отдельная сказка. Сам первый секретарь,  райкома партии!..- поднимает палец -  подарил. Хе-хе!.. Поспорили мы с ним. Папаха знатная. Как у Махно. мне нравится…
Романов сосредоточенно  молчит, ходит по небольшому кабинету; подошел, смотрит в окно.
- История невеселая в том, что они прошение написали, чтобы выселить оттуда тебя.
 - А я бы там и не жил. Надоели мне ихние рожи. Налитые…
 - А где же  тебе жить?
Рубцов  озадаченно молчит. Вынимает докуренную папиросу из мундштука…

КОНЕЦ  ДЕВЯТОЙ  СЕРИИ







ДЕСЯТАЯ  СЕРИЯ.

Та же комната из прошлой серии, где лежала Дербина летом, с книжкой в руке. Она стоит, переминается… Потом садится, задумывается, снова вскакивает. Еще светло. Света не зажигает. Над головой -   отрывной календарь. На нем дата – «19 января 1968 года. пятница»
Входит муж Александр. Он вытаскивает тот же чемодан, с которым ездила Дербина, полгода назад:
- Надеюсь, чемодан я имею право забрать? Я ж его покупал.
После паузы с заметной дрожинкой в голосе, Дербина произносит чуть слышно:
-  Так ты все таки уходишь, Грановский? Ты твердо решил?
- Да. И давай не будем устраивать сцен. Мы с тобой люди интеллигентные. Во всяком случае, пожить нам надо пока раздельно. Так будет лучше. Для обоих - подхватывает чемодан, останавливается возле двери.
 – На дочку деньги высылать буду. Если изменишь адрес, сообщи мне, в институт…
Когда муж ушел , Дербина вдруг села и не шевелясь, смотрит в одну точку… Потом  вскакивает, и скидывает все подряд, что есть на столе ,на полках, подоконнике… Летят, книги, стопки газет. Вдруг Дербина замирает , увидев в газете стихотворные строчки. Она поднимает газету, это - «Молодой коммунар», орган Воронежского Обкома комсомола – видна «шапка». И на третьей странице - подборка стихов Людмилы Грановской. Дербина гладит их…
Мягкий снег падает с неба. Дербина уверенно и весело вышагивает по одной из улиц, проходит мимо витрин парфюмерного магазина, промтоваров, останавливается напротив книжного магазина. Внимание ее привлекла одна книжка, в суперобложке, - «Звезда полей» и автор – Николай Рубцов! Она не верит своим глазам, снова приглядывается и опрометью врывается в книжный магазин!
- У вас есть книжка? «Звезда полей»? Стихи.
Продавщица смотрит на прилавок поэзии :
- Продали.
- Но я только  что видела. На витрине.
- Ах, на витрине…
Рука с витрины, с внутренней стороны, дотягивается, берет книжку…
Идут по зимней улице Вологды двое, от улицы Ленина, где Союз писателей, Рубцов и его приятель:
- Ты что так припустился?
- Понимаешь, ноги сами несут . Уж так надоело с этими комсомольцами ютится. А тут Другов предложил – совсем отдельную, на одного… Правда, с подселением. Но ведь отдельную, понимаешь, Герман, на одного!.. А вообще, Другов сказал, что жилье мне еще в Николе должны были дать, после детдома. Только я ведь этого не знал. Все отца хотел разыскать. Уф, пришли, - подходят к панельному дому : « ул. Ветошкина, 105»
- У тебя много вещей? Может, машину закажем?
- Какое там… чемодан один… -Герман открывает было рот, но молчит.
Идут обратно от дома, у Рубцова – чемодан. У Германа - хозяйственная сумка:
- Как все «опутано всерьез»…
- Что?
- Ветошкин то - начальник штаба той самой Шестой армии, чье название теперь твоего адреса.
- Вот те на! Мне везет на такие совпадения. В Питере на Севастопольской жил. А мне нравится, что Набережная. Река оттуда видна…
В темноте, бредут по снегу четверо, к виднеющемуся кладбищу… В свете луны останавливаются возле надгробия в мраморе. Говорит Сафонов, он здесь , вместе с Рубцовым  и другими:
-  Ну вот, он самый. Яков Петрович Полонский. В Рязани родился, здесь и умер. Прожил целый золотой век русской литературы – знал Лермонтова, встречался с Чеховым…
Уходят с территории Кремля. Идут по темной улице. Вьюжит. Сворачивают в тихий проулок, во двор, а там - куча ящиков, от магазина. Рубцов спотыкается об ящик:
- Давай костер запалим, мужики! Валя, помнишь, как на Щук-озере?
- А как запалишь? Доски не зажгутся.
- А вот! – Рубцов вытаскивает из кармана сложенный пополам журнал «Дружба народов»- Пойдет?
Сафонов с интересом рассматривает номер :
- А что там? Стихи твои?
- Да нет. Статья. Аладьина. О «Звезде полей». Ничего пишет…
Костер разгорается. Пламя освещает сосредоточенное лицо Рубцова.
- Слушай, Коля! Я не смогу с тобой поехать в Константиново. Ну никак, -понимаешь. Срочная командировка…
- Жалко.  Я с тобой хотел.
- Тебя Эрнст проводит…- оборачивается – брат, проводишь?
Дом-музей Есенина в Константиново. Из редакционного «газика» выходят Рубцов и Эрнст Сафонов. Двери музея закрыты.
 С другой стороны входят в подсобное помещение. Навстречу им – укутанная в платок женщина.
- День санитарный, но ради таких гостей, мы  вам покажем…
- А это и хорошо, что никого нет. Я один хочу посмотреть. Можно? -
Женщина удивленно смотрит на Рубцова.
Рубцов один ходит по комнатам, вздрагивает на каждый звук – скрип половиц, стук форточки...
Лето в Москве. Литинститут. Экзамен. Рубцов с преподавательницей в аудитории одни. Рубцов заканчивает читать стих:
   Как будто ветер гнал меня по ней
   По всей земле – по селам и столицам!
   Я сильным был, но ветер был сильней
   И я нигде не мог остановиться…
Преподаватель, женщина с крашеными губами и в строгом костюме, берет зачетку, улыбается :
- И откуда у вас такая душа, Рубцов?
- Какая, Нина Петровна?
 - Большая, безразмерная. К языку Вы чутки, особенно к звуковой его стороне, к музыке. Вам бы еще побольше знаний, теории. Вам говорят что- -нибудь такие имена, как Греч, Корш, Даль, Бодуэн де Куртене?
- Да, но это больше наука, языкознание.
 - В общем, отчасти верно. Но  а все таки?
- Ну, Даля кто ж не знает? Владимир Иванович подарил нам такой богатый словарь. А Греч – это то, что в «Северной пчеле»? Друг Булгарина и враг Пушкина?
- Да, но он еще был и автором «Практической русской грамматики».
- Это немец?
- Что ж, Даль тоже был немец. А что Вы скажете о Бодуэне де Куртене , о Розентале и Чикобаве?
- Господи, кто только не занимался у нас русским языком?..
Нина Петровна засмеялась, подает зачетку:
- Нате! Заслужили! Спасибо за стихи и за любовь к ним. Но в жизни часто приходится расплачиваться – и за добро, и за любовь… Особенно таким, как Вы. С таких взыскивается полной мерой.
- Почему?
- Искренний Вы, открытый со всех сторон. Потому и… незащищенный…
Комната Нели. Летний знойный день пробивается сквозь занавески. Неля закрывает чемоданчик, берет в руки  кофту, размышляет. Открывает чемоданчик, кладет туда кофту. Слышен разговор и шаги в коридоре. Заглядывает соседка:
- Неля. Там тебя кто то спрашивает. Черноглазенький…
Неля встрепенулась :
- Где?
- На лестнице.
Неля открывает дверь на площадку. Там стоит потрепанный, с недельной щетиной, Рубцов.
- К тебе можно?
- Д –д-а-а-а…
-А мама твоя дома?
-Ее нет. Она у подруги, на даче помогает… Ну проходи, на пороге не стой…
В комнате Рубцов замечает  приготовленный чемоданчик:
- Ты куда то собралась?
- Да, сегодня улетаю в Липин Бор. Давно на родине не была.
- В Липин Бор? – Рубцов сразу как то сникает. Неля, видя его реакцию, успокаивает:
- Но время  еще есть. Самолет в 16 -15
- А можно я тебя провожу?
- Конечно. Хочешь чаю?
- Я бы лучше побрился…
Посвежевший, выбритый Рубцов пьет душистый свежезаваренный чай, делится наболевшим:
- Никого нет, в городе. А  в Николе мне тоскливо. Я же по пути  заехал, прямо с похорон…
- Да , про Яшина я слышала…- отозвалась Неля.
- О, ты не знаешь, что это был за человек! Огромной души, честности… Он только меня и поддерживал, в самые трудные времена, заступался… Я жил у него… А жизнь у него самого какая была! Не знаешь? – Неля мотнула головой – Воевал, под Ленинградом… Сын у него… в общем , рано погиб… А сколько зажимали его, ругали. За  «Рычаги», за «Свадьбу»… Но он все равно не сломился. Был верен себе. А про Веронику Тушнову знаешь? Любил он ее . Тоже рано умерла… Это и подкосило его…В 55 лет…
- Коля, мне пора…
Территория аэровокзала. Много людей. Неля и Рубцов входят в здание. Рубцов два раза останавливается, Неля нетерпеливо ждет его, снова двигаются вместе.
- Это что, твои знакомые?
- Нет. Но тот первый – спохватывается - Юра Рыболовов. Тотемский. Фотографии делал под мои стихи. В Иваново летит.
- А почему ты возле другого остановился?
- Так интересные же люди кругом, Неля!.. Мне все люди интересны…
Рубцов смотрит, как Неля идет к самолету. Ему грустно.
Самолет «АН-2» на маленьком аэродромчике в Липином Бору. Он только  что сел. Разворачивается, громко урча, подкатывает к краю поля. Неля стоит у  зданьица вокзала. Вдруг видит, как в толпе прилетевших идет Рубцов.
- Коля?
- Привет! А ты что тут делаешь?
- За билетами приходила. Скучно тут. А ты зачем приехал?
- В командировку. Но я найду тебя. Не уезжай, если сможешь…
 Идут по поселку вечером Рубцов и Неля
- Ну Коля, ты настоящий, профессиональный грибник.
- О-о!.. Я еще не так могу! Костер запалю с одной спички, на коне верхом промчусь…
- Ну , подождешь меня. Я что то волнуюсь. Никогда меня мать по телефону не вызывала…
Входит в здание почты. Окна открыты и Рубцов слышит разговор, стоит заворожено.
-Знаю. В командировку…
- …
- Он здесь. Рядом со мной.
- …
- По грибы ходим… В лес по грибы ходим!
-…
- Не заблужусь… – Неля удивлена, с разочарованием смотрит на трубку, кладет ее.
У дома Нели. Остановились возле крыльца.
- Давай еще побудем немножко.
Двинулись от крыльца обратно.
- Ты слышал разговор…
- Так , обрывки…
- А где ты живешь, Коля? Я в поселке всех знаю. И никто мне не говорил про тебя.
- Так в редакции.
- Как? И ночуешь там?
- Я же книгу диктую. Машинистке. Рукопись то потерял. И вот , договорился. Удобно даже – сразу с утра работаем.
- И ты всю книгу наизусть помнишь?
- Конечно, это ж моя книга…
- А вот за тем забором, сад. Его еще называют больничным парком, мой старый дом, где родилась…
Выходят к реке. Останавливаются возле дерева.
- А вот по этой черемухе забиралась во-о-о-н  на тот сук и сидела почти у самой  воды. Весной особенно жутко, вода бурлит, прямо под ногами…
- Ты сама как черемуха. Поэтесса Неля Старичкова... У каждого поэта свое дерево. У Пушкина – дуб, у Лермонтова – сосна, у Ахматовой - верба.
Светит луна. Журчит тихо вода. Сидят на берегу.
- А я хочу поэму писать. Об Александре  Невском.
- Коля… А своих, в Николе, ты очень любишь?
Рубцов вздохнул, подумал :
- Там у меня… Дочку  вот, - люблю… Поедем в Вологду вместе!
Рубцов сажает Нелю в такси в аэропорту Вологды. Сам машет рукой : «Я приду!»
Дома Неля с матерью:
- Да я тебе сотый раз говорю – он поехал жениться на тебе! Он мне так и сказал «Анастасия Александровна, поеду просить руки.» Ты не веришь?
Неля в большом волнении, ходит по комнате. Слышен звонок.
- Это он… - шепчут губы Нели.
- Так вот что ! – говорит мать – Чтоб его ноги здесь больше не было! У него есть жена и ребенок. И на порог  я его – не пущу!
Зеленый трехэтажный дебаркадер на протоке реки. Надпись поверху -ресторан «Поплавок», с обеих сторон  нарисованы якоря. Внутри – Рубцов. Спит,  головою на стол, где закуска – недоеденный антрекот, бутылка вина «Мицне». Официантка теребит за рукав заснувшего:
- Эй, ты что, спать сюда пришел?
Рубцов поднимает голову, помутнено смотрит на официантку, вдруг взмахивает на нее локтем, но мимо и падает под стол:
- Ой, убили! Ой, милиция!
Сидевшая за соседним столом компания, собиравшаяся уходить, бородатые люди в сапогах, поднимают и сажают Рубцова на место. Тот, окончательно проснувшись, наливает себе полный стакан вина, ковыряет антрекот. Компания со словами поддержки «Коля! Не сдавайся!» - уходит. Спустя некоторое время к Рубцову подходит серьезный, в темном костюме, человек:
- Вы позволите, Николай Михайлович?
- Вы из их компании?
- Нет, я сам по себе.
- Тогда не мешай!
- Мне кажется, Вы неправильно себя ведете…
- А вот ты мне мешаешь думать.
- О чем?
- О том, как соединить учения Ленина и Христа.
- Вы извините , но я не позволю Вам так говорить про вождя… - насторожился мужчина.
 - А кто ты такой?
- Я – инструктор отдела пропаганды райкома партии Смирнов Петр Петрович.
- А почему ты, чмо, решил меня воспитывать?
- Что Вы себе позволяете?! Я – честный партийный работник.
- Запомни, рыло. Честных партийных работников не бывает. Бывают только честные дармоеды. Хотя я знаю одного – Другова…
- Я тоже знаю Василия Ивановича. Но я хотел бы Вас предупредить…
- О чем?
- Чтобы Вы вели себя в рамках.
- А почему ты решил меня воспитывать? Кто ты , кто ты такой, вша? И меня предупреждать не надо. Я – поэт! И сам себе цену знаю. А на Вас завтра косо посмотрит секретарь и Вы уже не инструктор. А я сейчас допью эту дрянь, кадуйскую… – морщится и смотрит на стакан – выйду на улицу и грохнусь в канаву – внимательно смотрит за реакций собеседника – в самую грязную лужу, весь вываляюсь, пьяный-драный-рваный и все равно останусь поэтом, понял ты?!
Неля нажимает звонок в дверь. Открывает женщина.
- Я к Николаю. Рубцову.
- А Вы кто ему будете?
- Я?.. Знакомая…
- Проходите – уходит в глубь коридора, ворчит – «ходят и ходят, прямо штаб какой то,  а не квартира…»
Неля стучится в комнату Рубцова:
- Кто там? А, это ты…- горестно вздыхает.
Картина комнаты :  длинная , похожая на пенал. Николай сидит на раскладушке, где видны торчащие пружины. В углу у окна батарея бутылок. Рядом – большой чемодан. Табуретка и стул – вся обстановка. Полная окурков банка. Около Рубцова стоит бутылка «Мицне». В руках он держит бланк извещения.
- Вишь, выпил… А мне еще выступать, стихи читать. В библиотеке…
Неля решительно проходит к окну, открывает  форточку:
- Так ты не ходи.
- Надо. Там Вася будет. Рассказы свои читать. Плотницкие. Нельзя не пойти.  И еще… Ты не знаешь, где можно найти газету с постановлением, недавно закон вышел, об алиментах?.. Видишь! Они с меня хотят содрать денег! Вот им! – показывает кукиш.
- А что это? – Неля показывает на бланк.
- Постановление… о взыскании…
- Можно  посмотреть в читальном зале...
- Точно!  Тогда пойдем. Собираемся –  встает,  отряхивается, открывает чемодан, вытаскивает свежую рубаху, вдруг обращается – Слушай, возьми на хранение 300 рублей.
- Триста?..
Сидят в читальном зале. Рубцов , крадучись, лезвием вырезает нужный кусок газеты. Неля поражена.
- Ты иди. Я сейчас.
Неля выходит из зала, ждет около другого, на нижнем этаже, где собирается народ. Рубцов подходит, с объемистой книгой в руках. Показывает «Историю государства российского» Карамзина.
- Во! Спросил. Никому не дают, а мне дали. Ты возьми пока. Мне выступать…
Маленькая комнатка отделения Союза писателей. Присутствуют – Белов, Коротаев, Романов, Чулков. Встает Романов :
- Так, давайте обсудим, пока его нет. Собирался подойти, но это даже и лучше, что не подошел. На него поступило … – ищет бумагу на столе – на него поступило… А!  вот! В общем его сосед, Сидоренков, написал жалобы – в Обком, в ЖЭК, и  к нам. Здесь довольно резко : « и по поводу линии партии, и оскорбления, и несоблюдения правил, социалистического общежития… нецензурные выражения». Надо принимать меры. Высказывайтесь!
Встает Коротаев :
- Мне кажется, уже идет к тому… Наверное, надо обратиться к медицине. Может, определить его в ЛТП?
- А пойдет ли он туда? Я уже намекал…
- На работу устроить -  предложил Чулков.
- Да он не хочет работать! Говорит , я на коммунистов не буду пахать…
- А мне думается – предлагает Белов – надо выйти со встречным предложением - дать человеку квартиру. Ведь это у него от неустроенности.
- И женить его!
- По принуждению?...  В общем, ответ составлю, из ваших пожеланий. Жалко, что его нет… Но есть и приятные новости, товарищи. Имею честь сообщить, что к нам приезжает , на постоянное место жительства, известный прозаик из Перми, Виктор Петрович Астафьев. Вопрос уже окончательно решен.
- А когда приезжает?.
- Наверное, уж после Нового года. Ну а с Рубцовым пока  что повременим, что то решать -  может, и Астафьев подскажет…
- Такое впечатление, будто Рубцов специально ищет скандалов, чтоб нажить себе врагов.
- А это его манера – вызывать на конфликт, чтоб узнать человека…
Стоят на балконе пятиэтажного дома – Рубцов и Астафьев:
- Э, брат… Это не сразу давалось! Сначала слесарем работал, потом кочегаром. И грузчиком и монтером пришлось быть, прежде чем в районку попал. А там – про доярок и лесорубов тонны бумаг  извел. Это уж потом рассказики получались. А дальше – дети пошли… - сосредоточенно думает – а поженились мы аккурат после войны, с которой вернулись израненные, но живые. Прямо так, в гимнастерках нас и зарегистрировали. А ты говоришь… - гениально… Это  труд, огромный повседневный труд…
- Да, проза требует самоотречения. Тут вдохновением не возьмешь.

Из соседней квартиры , через балкон слышится песня Высоцкого «Смотрины»

- Смотри, как выдает Семеныч. Прямо как про меня в Москве, женить хотели…
- Да, интересные песни. Я заслушиваюсь. Жаль, что только другую квартиру дают, в центре. И вида  здешнего жалко - смотрит на реку - А тебе, я слышал, тоже дали?
- Да, но я туда еще не переехал.
- А что так?
- Обустроиться надо.   Стол и диван перевез, из редакции, а все остальное… Не получается как то…
- Сколько ты за книжку архангельскую получил?
- Четыреста.
- Так это же целое состояние. Где они?
- Кто?- Рубцов дослушивает песню Высоцкого.
- Деньги.
- А вот… - Рубцов выгребает из кармана ворох червонцев и пятирублевок, попадаются даже двадцатипятирублевки. Астафьев берет их и кладет себе в карман . Рубцов обескуражен.
- Марья! Дай-ка мне рюкзак и сумку, побольше, хозяйственную!..- пока ждет, деликатно спрашивает - слушай, а эта Неля, она тебе… кто?
- Романс такой есть – не сразу отвечает Рубцов, Полонского - « Не жена, не любовница, кто мне она?...» - напевает…
На балконе появляется Марья Семеновна с рюкзаком:
- Этот?
В рюкзак Астафьев запихивает пару комплектов постельного белья:
- Подержи!
- А два то зачем, Петрович?
- На одном спать будешь, другой в стирку отдашь.
- А-а-а…

 Идут по улице. Астафьев несет матрац свернутый и  рюкзак за плечами, Рубцов – объемистую сумку и подушку. Навстречу попадается замызганный мужичонка,- « Колян, привет!..»
- Отстань и ушейся! Не встревай! Я имущество обретаю, а ты  мне – мешаешь!
 Астафьев и Рубцов в посудном магазине. На прилавке стоят две кастрюли, Астафьев подает чек:
- Петрович, а две то зачем?
Астафьев молча сгребает посуду в сумку, выходят вместе :
- Чудак ты Коля, в самом деле! В одной будешь суп варить, в другой – кашу.
- Да не люблю я кашу. Она мне на флоте надоела.
- Ну, картошку тогда. Макароны…
- У-у-у, картошку я люблю…
- Счас еще в этот зайдем, для интерьера…
В магазине Астафьев спрашивает у продавщицы, сколько стоит картина Саврасова «Грачи  прилетели».
- А сколько все вместе? С рамкой?
- Тридцать рублей.
- Да это же… Целый ящик вина!
- На лопате – дерьма! Коля, ну надо уж порядок в душе установить! Сколько  тебе можно лакать? Отраву эту?
- Вот бля буду, Петрович! Больше ни капли!
Картина Саврасова висит в комнате Рубцова.  В квартире - бедлам. Сидят за столом – четверо, среди них – Рыболовов. Один спит, на  койке. Звонок в дверь. Рубцов открывает и видит Астафьева, он подает свернутое одеяло:
- На, возьми! Марья сшила.
- О, Петрович! Спасибо... Заходи!
Гуляющая компания тотчас, увидев гостя , загалдела:
- Петрович, вот молодец, что пришел! Петрович,  рюмаху с нами!
Астафьев осмотрел с удивлением загаженное жилище, полное табачного дыма, окурков, пустых бутылок. Штора, валяющаяся около окна… Астафьев, ни слова не говоря, прошел на кухню, там тоже – везде разбросаны грязные чашки, ложки, вилки, еще недавно  любовно купленные . Под ногами хрустели остатки разбитой тарелки, Рубцов наблюдает  за гостем:
- Ты что, Петрович, хмурый. Выпей вина. Это – кадуйское!
- Я уже глотал это зелье, больше не собираюсь, травиться…
- Да что ты понимаешь? Это лучшее в мире вино. Кадуй совсем недалеко от Никольского ,хоть и другого, и мне это приятно – понимаешь?
Астафьев молча разворачивается , выходит за дверь, Рубцов бросается за ним на площадку :
- Петрович, ну прости меня…
- Все в мальчика играешь? Все придуряешься? Ты знаешь, я насчет этих  штучек артист похлеще тебя и мне эти фокусы давно известны. Но я никогда не доходил до такого скотства! Чего это ты  варварски обращаешься со всем, что тебе Бог дал и дает? Ты чего дарование свое под ноги бросаешь, грязной обувью топчешь? Удаль свою хочешь показать? Забубенность? Так это ты уже всем ее показал!- машет рукой, убегает.
Рубцов стоит ошеломленный, потрясенный. Вдруг резко врывается в квартиру, в ярости бьет по  ножке стола  ногой, кричит:
- А ну чтоб духу вашего здесь не было, ****и! Убирайтесь к чертовой матери! Из за вас , ханыг, погибает мой талант!
Компания ворчит, но расталкивает спящего, уходит
- Юра, останься! Прибьем хоть с тобой эту несчастную штору!..
Штора прибита, посуда убрана. Рубцов заканчивает мести пол веником, спрашивает сидящего Рыболовова:
 - Так как ты говоришь, женщины той фамилия, что спрашивала про меня в Тотьме? Учительница.
- Решетова.
- Решетова? Значит , замужем. И приехала из Азербайджана? Да, это она. Больше некому. Боже ж ты мой, сколько времени то прошло?.. 15 лет! Вот это годы, наши… летят… И ты сказал, что у меня есть книги?
- Конечно. Газету показывал тотемскую. Давать ей, адрес то твой?
- Давай. Только вот узнаю ли я ее?
Остатки беспорядка еще видны в квартире. Рубцов  один, на звонок тяжело поднимается, открывает дверь :
- Гета? – не верит глазам Рубцов.
- Насилу добралась. Дом то новый, и улица … тоже. Мало кто знает. Можно , войти то?
- Ты еще спрашиваешь? Конечно. Только извини, у меня не прибрано.
Гета оглядывает квартиру:
- У тебя ведро и тряпка есть?
- Есть, есть – суетится Рубцов – Как Леночка?
 Уже прибрано. Светло. Гета на кухне помешивает в кастрюле, смотрит вилкой картошку на готовность, убирает немного газ…
- Ты извини уж. Это мама  все… подговаривала… А я же знаю, ты не работаешь постоянно. Да! Прибавили нам! Сейчас говорили, клубным работникам. Так что  проживем… - смотрит куда то в сторону – но извелась я , Коля. Если позовешь, мы приедем. Только решать надо до будущего года – Леночке в школу идти…-  подошла к окну. Видит людей с лопатами – Сегодня ведь коммунистический субботник, был… А завтра – Пасха.
- Пасха? Вот ты почему яйца принесла…
Звонок в квартире Астафьевых. Мария Семеновна открывает дверь. На пороге – Рубцов. Постриженный, ухоженный, в голубой шелковой рубашке, он смущенно улыбается, руки прячет за спину. За ним стоит Гета.
- Коля! Как хорошо! А мы с Петровичем чай пьем! Садитесь с нами! Входите! – оглядывает с интересом Гету.
- А вы разве ничего не знаете?- входит в кухню Рубцов - Сегодня ж Пасха! – ставит на стол кадушечку, разрисованную, с цветами, а в ней – крашеные яички - Я же говорил,- докладывает Гете -  Они не знают…
- Так мы же правоверные коммунисты, откуда нам знать! – Это входит в кухню Астафьев - Здравствуйте! Это ж надо как удумали – Субботник под Пасху. Тут за яйцами не достоишься… Мать, потчуй гостей…
- Виктор Петрович! Марья Семеновна! Это – моя Гета. Генриетта Михайловна. Мать моей Леночки…
- Очень приятно, очень приятно…
Сидят в комнате, за окном уже нет солнца. На столе - бутылка водки, наполовину опорожненная. Закуска. Входит Гета. Она отлучалась. Видит книги на полках:
- А вот эту, книгу , о Форсайтах, я читала. Толстая такая… И кино смотрела…
 Неловкая пауза. Астафьев разряжает обстановку, говорит:
 - Давайте лучше, споем! Марья, запевай!
Марья Семеновна запевает :
                Отцветет да поспеет на болоте морошка,
                Вот и кончится лето, мой дру-у-г…
 Рубцов и Астафьев подпевают. Гета потупилась. Смущена…

 КОНЕЦ  ДЕСЯТОЙ   СЕРИИ.





 













               



ОДИННАДЦАТАЯ   СЕРИЯ.

В квартире Куняева. Сидят в кабинете с книжными шкафами, в креслах, - Куняев и Рубцов. Он в костюме и белой рубашке, с галстуком. На столике журнальном – печенье, конфеты, фрукты, бутылка коньяка. Куняев рассказывает:
- Толик наш не промах. Сидит в своей Электростали, редактор, важный стал. А в «Современнике» Викулов теперь, да ты знаешь…
- Знаю. Непривычно теперь. В общаге как увидят  билет Литфонда, с ног сбиваются, не знают, как получше устроить , в улей этот…И мне смешно- столько лет от них бегал.
- Николай, ты очень вырос. В Москву бы тебе перебраться…
- Да я уж квартиру там получил.
- Кожинов тебя везде хвалит – не слыша будто собеседника, продолжает Куняев. Входит жена, приносит на подносе в чашках кофе, уходит – Ага, спасибо, Галя… Ну вот и кофе. Ленинградский…- отхлебывает – Так вот я говорю, с его подачи и Осетров, и Ланщиков, и Гладышева, и Денисова, и Селезнев – все в унисон. Кожинов то тебя равняет с Кольцовым и Никитиным, даже про Некрасова обронил, Фета, а я считаю – ты Есенин нашего времени. Да что там - до Тютчева дотянулся.
- Ну ты уж загнул . Я так и загоржусь…
- Гордись, гордись… Нам надо гордиться, что ты рядом с нами – встает , смотрит на книжный шкаф.
- Как же мне теперь быть? Ведь я семь лет , семь лет учился. Как я теперь без института буду? – смотрит на включенный телевизор, где идет действие кинофильма «Семь стариков и одна девушка», эпизоды с «троицей»  Труса, Балбеса, Бывалого. Звук выключен. Куняев в это время подписывает книжку  Тютчева в парчовом  переплете , которую он вытащил из шкафа. Видна его запись : «6 мая 1969 года»
- Держи! Дореволюционная, семьдесят лет тому назад издана…
- Вот за это спасибо, Стасик… - Николай бережно принимает книгу…
- Так куда мы с тобой убежим? – Рубцов спрашивает встреченную на улице Вологды Нелю – Ты видишь, я сразу и примчался, как получил твое письмо.  И ты – знаешь, последнее письмо в моей студенческой жизни…
- Я поздравляю тебя, Коля!..
- А я в Союз шел. Хотел…Знаешь что, сходи-ка ты к Лизе, попроси у ней пять рублей.
Идут вместе по улице. Вдруг Рубцов останавливается:
- Нет, не надо… А ты свободна пока ? Не работаешь?...
- Да я в лагере пионерском, теперь… Вот, отпустили на три дня.
- Поехали в Погорелово? К Чухину…
- Прямо сейчас?
- А что?
- Ничего… Я только маме должна позвонить…
 Выходят из автобуса Неля и Рубцов, им навстречу Чухин. Он готовится сесть в подошедший разворачивающийся автобус. В руках у него пухлый портфель:
- О! Вы ко мне? А я в Москву, на сессию. Коля, что ж ты не предупредил? Ну ладно. Пойдешь к дому, он закрыт, но ты Гале скажешь, она откроет… Пока! Грибы уже появились!
Над костерочком висит котелок. Варится грибная похлебка. Рубцов пробует ее ложкой из бересты :
- Готово!- снимает котелок, подает ложку из бересты Неле. Едят, улыбаются молча друг другу. Рубцов  с радостью рассказывает:
- Она худенькая такая… Зубиков впереди нету, ножки тонкие. В садике ребятишки бегают, а она тихо в стороночке стоит, на меня смотрит. Я ей буквы нарисовал на снегу, объясняю, а она все знает, представляешь. А один раз… Я на чердаке писал – она мне рубашку тащит. Я спрашиваю – зачем? Она мне – «чистая, говорит».
Неля  внимательно слушает, улыбается…
 Вечер летнего дня. Соседка летнего дома Чухина открывает двери, вводит гостей, объясняет:
- Там – веранда, здесь – комната. Кухня – дальше - Рубцов прошел на кухню. Соседка тихо говорит Неле: - Вы закройтесь на крючок. Коля напиться может, начнет буянить… Еще учинит что-нибудь…
- А где он напьется?..
- На-а-йдет!..
Взошла полная луна. Неля одна в комнате, отведенной ей. Она сидит на кровати. Смотрит на дверь. Изнутри накинут крючок. Тикают ходики…Вдруг Неля вскакивает, снимает крючок и снова садится на кровать. Она взволнована. Прислушивается, никаких звуков нет. Ложится, не раздеваясь, поверх одеяла. Вдруг опять привстает. Слушает. Нет, никого, ничего…  Ей показалось. Она беззвучно плачет…
Утро. Косые лучи солнца. Неля выходит в коридор и оказывается перед дверьми веранды, где должен находиться Рубцов. Дверь веранды приоткрыта! Он лежит на кровати и тоже одетый, будто бы куда то собрался!
- Доброе утро! Как спалось?
-Эх, Неля, Неля…- после недолгого молчания отвечает Рубцов.
- Мне надо уезжать, Коля.
- Чаю попьем и поедем.
Перечень остановок на пристани Вологды. По ней водит рукой Астафьев. Он в походном одеянии, с рюкзаком, удочками. Рядом, в такой же одежде - Коротаев.
- Вот! Низьма! Название то какое , а? Низьма!
- А вон и Коля спускается. Коля, ты куда?
- В «Поплавок»…
- Так он же закрыт.
- Фу ты, черт! А какой сегодня день?
- А поехали с нами!
- А выпить у вас есть?
- Найдется!
- Ладно, я вам червей накопаю…
В ведерке выловленные окуньки. Коротаев разжигает костер. Астафьев чистит рыбу для ухи.
- И где это наш гений гуляет? Забыл про червей…
Вдруг откуда ни возьмись, появляется Рубцов:
- О, привет! А вот и я! Я в церкви был… Сегодня ж праздник. Воскресенье.- вытаскивает бутылку яблочного вина, отхлебывает, - Прямо на вечернюю службу угодил. Батюшка меня причастил…- садится, смотрит на движущую воду - Ну я пошел!
- Куда ты ? На ночь то глядя?- всполошился Астафьев.
- Не удерживай – ответил рассудительный Коротаев – Его не удержишь. Вольный человек. Ну, давай, что ли, наливай. Поесть да и спать. Утром  самый клев будет…
Лежат, уже в темноте, умиротворенные. Астафьев загорается идеей:
- Слушай, Витя, а давай ему женщину найдем! Пропадает человек…
- Я думал об этом. И не только думал , но и подыскивал. Он то мне подобрал, вот и я – в долгу…  Вкусы его знаю…Только ведь  поймет он, заартачится.
- А надо схитрить. Других попросить…Случайно вроде бы…
- Есть у меня одна на примете. У ней даже имя подходящее - Гета. Гета «вторая»…
- Только как это сделать,- познакомить?
- Надо Сушинова подговорить. Он сумеет. И Шилова позвать, он Шилова любит…
Площадка верхнего этажа перед квартирой Рубцова. Пришли трое – двое мужчин и девушка. Звонят. Открывает Рубцов:
- Ну конечно, как ночь впереди, так Шилов и Сушинов тут как тут…
- «Уж полночь близится-а-а!..»… А мы не одни! Знакомься!
- Что у меня, дом терпимости, что ли?
Девушка вспыхнула, поворачивается , чтобы уйти. Сушинов ее держит за рукав:
- Ты же не знаешь, как ее зовут? А зовут ее - Гета.
- Гета? Ну извините. Я не знал, что вы знакомая Саши и Алексея…
Сидят за столом в комнате . Бутылка вина опустошенная, осталось на донышке. Рубцов что то шепчет на ухо Гете, они выходят на кухню:
- Ты что, собираешься идти с пьяными мужиками ночью?
- Ой! Я и не подумала! А что же делать? - испуганные  глаза Геты  в надежде смотрят на Рубцова.
- Я счас их выпровожу, а тебе постелю на диване.
Гета кивнула.
 Гета и Рубцов лежат вместе на кровати, Рубцов еще спит, Гета встает, одевается:
- Коль, а Коль?
- У-у?
- Я пойду потихоньку. Мне на работу…
- А какой сегодня день?
- Понедельник, 23-е…
- Дверь захлопни. Значит , договорились. В следующее воскресенье. Я вернусь.
- Хорошо. Но мне тоже скоро в отпуск.
- И ты куда то едешь?- тревожится Рубцов.
- Да, в Пятигорск, а оттуда на море…
Гета, сидя на табурете, надевает легкие белые босоножки, и эти босоножки стремительно сбегают по лестнице…
По этим же лестницам идут тяжелые ноги в туфлях на платформе. Они часто останавливаются, будто не решаясь подниматься выше. Но вот пришедшая уже перед дверью Рубцова. Нажимает звонок. Долго никто не отзывается. Дербина, - а это уже видно, что это она - нерешительно топчется, поворачивается, чтобы уходить , как вдруг за дверью появляются звуки, возятся с замком и выглядывает в щель испуганное лицо Рубцова.
- Здравствуйте! Вы узнали меня?
- Узна-а-а-а-л… Здравствуйте, Люда…
Нерешительно стоят друг перед другом несколько  секунд:
- Ну проходите, что же Вы. Только у меня... Разбросал тут…
Рубцов в валенках. Везде на полу, и на стульях, диване, столе, - лежат листки. Рубцов торопливо подбирает их , ползая на четвереньках, неуклюже двигаясь в валенках.
- А почему в валенках?
- Так не топят же. Выстывает, квартира то… Вы садитесь, Люда, я сейчас…
- Да я только на минутку. Проездом…
Вдруг Рубцов резко останавливается на середине комнаты:
- Постойте, а откуда Вы узнали мой адрес?
- Мне в Союзе дали. Я книжку там свою показала. Еще в пятницу. Я по пути в Вельск здесь остановилась…
Рубцов складывает все собранные листки в чемодан.
- Ну тогда пойдемте на пристань. Мне на теплоход надо. В командировку. До Тотьмы.
- До Тотьмы?
Вдруг Рубцов встрепенулся:
- Люда, а хотите со мной поехать ? В три отплываем, утром будем там, вечером обратно, а?
Видя, что Дербина колеблется, Рубцов добавляет :
 - Каюту двухместную возьмем. Там все удобства…
Дербина с криками «как это не стояла!» берет вне очереди в буфете теплохода  бутылки пива. Несет их ожидающему в углу Рубцову. Они уже на теплоходе. Начинаются вечерние сумерки.
- Ты извини, мне бы не дали…
Теплоход стоит у  пристани Тотьмы.
Дербина расталкивает спящего Рубцова:
- А, Тотьма? Как это я проспал? Не должен был. Идем , идем – быстро собирается – опоздаем сойти…
- А теперь я умоюсь! – на берегу Рубцов подходит к воде, с удовольствием  умывается, фыркает - Родная водичка! Целебная!..
В темноте летнего позднего вечера пробираются обратно на теплоход на той же пристани. Рубцов пьяный вдрызг. Он еле, заплетаясь, идет. Его едва Дербина дотаскивает до большой четырехместной каюты…
Рубцов мечется, куда-то собирается идти. Дербина прикладывает к его груди мокрое полотенце. Соседка –старушка сочувственно смотрит на нее:
- Ой, девонька, ой, девка, ой матушка! Ведь едак то негожо, негожо. Ведь век с ним жизни не увидишь! Да ведь и старой он  против тебя, да ведь как пьет то! Дитев то нет?- Дербина  мотает отрицательно головой – Нет? Но и то ладно. Куды ж детки то при таком отце? Ты едак то поладь, поладь ему полотенце. Да на голову лучше, авось так полегшее будет-то…
Хмурый молчаливый Рубцов сбегает с теплохода в Вологде, даже не простившись с Дербиной. Она укоризненно смотрит ему вслед… Он все таки кричит, обернувшись:
- Люда, ты прости меня. Меня же встречать должны! А я не хочу, чтоб видели нас с тобой Да, та самая, что  нас провожала!... А ты мне понравилась!.. Ты не такая как все…
- Какая ?
- Как все … Ты не волнуйся! Мы на моей родине побывали, а это главное…
Сталкиваются в магазине Неля и Рубцов. Он в синем берете, очень элегантен. Выходят вместе. На улице многие в болоньевых плащах. Прохладная осень.
- Ты забыл меня, Коля?
- Нет, я искал тебя. В поликлинике.
- А почему не дома?
- Там твоя мама… А я сейчас работаю вместо Коротаева в «Вологодском комсомольце». Он на курсы уехал, в Москву. Ты приходи как-нибудь. Поможешь, с письмами разбираться… Придешь?
Неля молчит.
Редакционная комнатка. Везде навалены кипы газет, стопки бумаг. На подоконнике – чайник. Рубцов один, читает письма . Входит Неля.
- Привет! Работаешь?
- Тружусь… Послушай-ка, Фокину : Четыре дня до сентября
                Мою тревогу понимая
                Луна, полнеба серебра
                Стоит печальная, немая…
- Прелесть, правда? Но и работы… Завал. Как Витька справлялся? Посмотри вон там - показывает на подоконник -  И вот - показывает на стул – сегодняшние. А давай я тебе диванчик освобожу – перетаскивает тяжелые кипы бумаг и кладет наверх, на шкаф и вдруг валится, падает навзничь, как подрубленный. Затемнение…
Рубцов лежит на  том диване, который освободил от бумаг. Рядом с Нелей еще одна женщина , в халате уборщицы:
- Господи… Слава Богу…
-Полейте воды , вот сюда – Рубцов  просит слабым голосом, показывает на грудь – Из чайника…
- Вызывайте «скорую» – Неля обращается к уборщице.
-Не надо «скорую»… мне полегче… уже… Все хорошо… Напугал я Вас… спасибо… Рубцов  благодарит уборщицу, пытается улыбнуться. Уборщица уходит – Неля , возьми там, в пиджаке, валидол… Сколько же был этот приступ?...
Неля вытаскивает тюбик , снимает колпачок:
- Да я и не заметила. Минут пять, десять может быть… Ты такой… легкий, невесомый, мы с Маней и подняли тебя…она как раз возле двери была, я позвала…И давно это у тебя?
- Что давно?- Рубцов  окончательно приходит в себя.
- Ну… валидолом пользуешься.. И откуда он у тебя?
- Рыболовов посоветовал. Он же в мединституте работает. Преподает…
Коридор поликлиники. Дверь в «Процедурный кабинет»( табличка) открывает строгая женщина в халате, с сединою в пышных волосах. Она видит Нелю, делающей внутривенный укол сухопарому старичку:
- Неля, зайди!
Женщина проходит дальше по коридору, останавливается возле одной из дверей, там сидит старушка, она ей: «Подождите минутку…» Неля входит следом.
Врачебный кабинет. Женщина объясняет Неле о Рубцове:
- Ну что ж, твой знакомый, безусловно, больной. У него ангиоспазмы. Но вот причина приступов не совсем понятна. Сердце расширено, дилатация… и печень выступает… Надо ему обследоваться…
Неля почти влетает в квартиру Рубцова. Она оказалась открытой. Рубцов внутри не один. За столом, где шампанское и шоколад, сидит Гета- «вторая». Она развязно встает, играя бедрами, идет на кухню, распоряжается как хозяйка. Но оказывается, она принесла с кухни третий стакан. Рубцов разливает  остатки шампанского, себе и Гете. Она спрашивает:
- А ей?
- Она не пьет.
Выпили оба. Гета-2 берет, закуривает папиросу, встает, останавливается возле картины Саврасова «Грачи прилетели»:
- Вот смотрю на эту картину и всегда вспоминаю – «еще в горах белеет снег, а воды уж весной шумят», а кто написал, не знаю.
- Написал Тютчев. А художник Саврасов. Это, кстати, его  последняя картина, он больше ничего не писал, умер… запойным пьяницей…- Неля со злорадством и скрытым негодованием произносит эти слова.
- Кажется, уже пора домой… Вы где живете? Нам не по пути?- спрашивает Гета.
- Нет, не по пути – отвечает за Нелю Рубцов.- Ты остаешься…
Неля быстро встала, выскочила из квартиры, захлопнула дверь, головою прислонилась к косяку, в глазах ее – слезы… Слышно, как щелкнул запор двери…
Неля возвратилась домой с работы, вечерней смены. Она зажигает в комнате свет, смотрит в свое отражение в зеркале… Мать заглядывает :
- Неля, иди ужинать!
- Мама, я не хочу…
- Так ты ж с работы!
- А я не хочу есть! Не хочу!  Не хочу!! Я спать хочу! – выключает общий  свет, ложится в изнеможении на диван. Мать оставляет ее. Свет из незашторенного окна падает на ее лицо.., Оно тревожно. Вдруг слышится продолжительный звонок в дверь! Неля шепчет – «Пришел!..»
Дверь открывает мать:
- Коля?.. Ну проходи…
Рубцов решительно проходит в комнату где Неля, включает там свет, садится к ней на диван:
- Нелик! Я скоро умру, а ты об этом не знаешь…
После молчания Неля отзывается :
- Я пришла тебе сказать, что ты должен… Задуматься о себе…
Рубцов удрученно молчит. Неля встает и садится на диване :
- Ну почему!? Почему ты подбираешь всякую грязь?! Как ты можешь пить,  из грязной лужи?! Развлекаться с этими, «ночными бабочками»?
- Неля, ты прости , прости меня. Я тоже думал о тебе! Ты мне самая лучшая… Знаешь, я как то в Москве заболел, отравился , так три дня лежал… Один. И ни одна, ни одна сволочь меня не посетила, не узнала, что со мной! Вот тогда я и подумал – приятелей у меня пол-Москвы, а друзей, настоящих – нету…Ну давай забудем все! Я ведь за тобой пришел! Пойдем на день рождения! Васи Белова…
- Он меня не приглашал…
- Меня тоже не звал. Но он – мой друг, а на день рождения друзей не приглашают. Они просто идут…
Кабинет Василия Белова в квартире. В виде домотканого одеяла панно, стены из  некрашеных досок. Много книг. Два кресла, диван-кровать. У батареи, прямо на полу, расположился Рубцов, он блаженно греется, прикрыл глаза. В креслах – Неля и Астафьев. Белов – на диван-кровати. Входит  изящная красивая женщина , несет  на подносе разрезанный пирог с брусникой:
- А вот и обещанный  десерт! Спасибо, Оленька…
Рубцов заканчивает стихотворение:
« … Высокие березы, глубокая вода
   И вещий сон предутренних селений.»
- Чудно, чудно то как!...- Отозвался Белов после паузы. И вдруг повернулся к Старичковой – Неля, а почитайте Вы что-нибудь!.. Свое?
- Ну что Вы. После колиных… сразу так… Я не могу – засмущалась Неля.
- Неля – хозяин просит -  поддержал Астафьев просьбу – тем более, - именинник.
- Ну хорошо, я попробую… Недавнее… Не совсем закончено, правда, оно…- долго собирается с духом…
                Мой белый свет!
                Прости мою угрюмость.
                Тому причиной-
                В сердце – перебой.
                По прежнему доверчивая  юность
                В моих глазах и близости с тобой
                А ты порой бываешь одиноким
                Недугом  неизвестности томим
                Чужая тень закроет лоб высокий
                И уплывет как сигаретный дым…

- Хорошо! Одна-ако-о ж, Нелечка!.. Прекрасное стихотворение!- смеется Астафьев.
Неля смущена. Рубцов с удивлением смотрит на нее.
На улице поздним вечером. Астафьев стоит с мужчиной. Неля и Рубцов ждут поодаль. Лицо мужчины озаряется светом от зажигалки Астафьева.
- А что вшоныш этот? – мужчина кивает в сторону Рубцова – попросил спичек прикурить, а сам давай чиркать и пулять, чиркать и пулять… Он что, от роду ударенный что ли? Или недавно заболел?
- Ну мы пошли! – кидает издали Рубцов. Астафьев машет рукой – «Пока».
 Неля и Рубцов продолжают путь дальше.
- Коля, а почему ты «бессмысленный» рассвет заменил на «безрадостный»?
- Иначе не напечатали бы…
- И «грузовик» вместо «обоза»…
- Им технику подавай в селе! Ну, конечно, куда им до образов обобщения… Они, гады, хрен дождутся, чтобы я им про стройки пел, коммунизма, заразы… Но ведь и пробиваться, Неля, надо как то. Надо…
- Коля, а мне предлагают в газету перейти работать. Ты что посоветуешь?
- Переходи. Ну! Мне – туда, а тебе – дальше!
- Может, тебя проводить?- опешила от неожиданности Неля…
- А я что, девка что ли?
Почти зимняя погода. Рубцов и Дербина идут по улице Вологды. У Дербиной – авоська с пакетами,  у Рубцова – тонкая кожаная папка.
- Так ты в самом деле насовсем переехала? Когда?
- С августа…
- И столько времени молчала?
- Я должна была устроиться. У меня ж дочка. Теперь вот ,  живу при библиотеке…
- в Троице?
- Да.
- А можно посмотреть, как ты живешь?
- Я еще ремонт не закончила. Потом, может быть, когда-нибудь…
- Приходи тогда ты ко мне, Люда! Мне так неуютно в четырех стенах! Придешь? Придешь?- Рубцов старается заглянуть в глаза попутчице. Она отводит взгляд:
- Не знаю…
- И все же я рад, что увидел тебя. Если бы не напечаталась, то и не знал бы…
Подходят к остановке. Подъезжает автобус, № 101.Дербина перед посадкой оборачивается к Рубцову:
- Скоро мое обсуждение будет… Пока!
В зале для заседаний Вологодского отделения Союза писателей собралось много народу. В передних рядах – Астафьев с Рубцовым, Неля с Марией Семеновной. Во главе сидят Белов, Романов. Все вполголоса переговариваются, кто то двигает стулом, поднимается. Вдруг распахивается  сзади зальчика дверь и проходит, уверенно и увесисто стуча каблучками, - Дербина. На ней - яркое зеленое платье из тафты, рыжие волосы в модной прическе «Нефертити», круглое с конопатинками лицо, светло-зеленые глаза, на лице – смущенная улыбка. Предстает перед собравшимися.
- А девка то! Ядреная! - толкает  и шепчет Рубцову Астафьев.
- Почему Вы опоздали на полчаса? – спрашивает Романов
- В парикмахерской… задержалась – лицо Дербиной приняло виноватое выражение.
- Это же не любовное свидание, а деловое заседание. Нельзя так.
- Извините…
- Ну читайте…
После чтения. Жидкие недружные хлопки. Начинает обсуждение Романов:
- Ну вот, вы уже удостоились аплодисментов, что редко у нас бывает. Так, ну для сведения. У  Людмилы Александровны высшее библиотечное образование, родилась она в Ленинграде. Работала по специальности в Архангельске, Воронеже, Вельске. Печаталась в региональной прессе. В  этом году вышла книга «Сиверко», в воронежском издательстве. Печаталась в журнале «Север». И у нас – в газетах,.. - смотрит внимательно на Дербину – Скажите, а почему у вас в стихах так много волков?
- Люблю волков…
- Ну давай, Николай Михайлович…
-Темы стихов, конечно, интересные – Рубцов поднимается  и говорит с места, машет рукой на приглашение Романова – « я здесь!» - и необычные даже. Эпитеты и метафоры неоднозначные, если не сказать многозначные. И в остальном, я считаю – стихи заставляют… задуматься, а это важное , если не главное, для поэзии… Над формой, конечно, надо немножко  поработать…
- Вообще то, волки – это санитары леса. Но не знаю, что стоит за этим. Тут надо, кажется, не умиляться и не прославлять их…- заметил Астафьев.
Все зашушукались, зашептались. Романов поднял руку:
- Слово оппоненту, Ольге Фокиной.
Фокина начинает обстоятельный и подробный разбор стихотворений Дербиной. Слова ее приглушены, а Рубцов и Дербина, кажется ничего не слышат, а только с восхищением смотрят друг на друга...
Обсуждение закончилось, все встают. Романов задерживает :
 - Да, членам Союза писателей прошу остаться. Рубцов, Рубцов! Николай Михайлович, ты куда?
В тот же автобус успел вскочить Рубцов, куда только что вошла Дербина, улыбается.
Идут к дому Дербиной в деревне. Рубцов заканчивает тираду :
- Все эти стоны, страсти-мордасти только приземляют стихи. В поэзии должен обнаруживаться высокий строй души, понимаешь?
- Понимаю, Коля… А знаешь? Я недавно заметила – у меня в библиотеке виден мерцающий крест…
- Мерцающий крест? Не может быть? Я не верю.
- Идем ,покажу.
Входят в библиотеку, на крыльцо и проходят узким  и длинным коридором в основное помещение хранения. Стеллажи с книгами, стойка, несколько столов читальни, где лежат газеты и журналы. Света не зажигают. На одной из стен угадывается слабо мерцающее очертание креста… Рубцов завораживающе смотрит, машинально оглядывается назад, там ничего не видно, что могло бы давать отражение. Слышен отдаленный вой собаки…
- Люда. Это странная картина. Она больше того – мистическая…магическая… - он стоит напротив Дербиной и вдруг обнимает ее, целует. Дербина порывисто отвечает ему, отдается во власть поцелуя… Вот она оторвалась, и видны ее мерцающие зеленые глаза. Рубцов спрашивает :
- Когда уходит последний автобус?
- Уже никогда. Сегодня суббота.
- А дочка твоя где?
- Она у соседки…
- Ну а выпить то у тебя есть?
- Я «Плиску» купила.
- О, болгарское я люблю…
Снова целуются, за спиной их мерцает крест…
В маленькой редакционной комнатке мужчина за двойным столом и Неля - напротив. Звонит телефон.
- Редакция, «Трудовые успехи»… Кого? Неля Александровна, Вас…
Неля берет трубку. ТИТР : «18 января 1970 года.»  Удивление и досада  отражаются на лице Нели:
- Коля! Сколько раз ты мне это уже говорил!- положила трубку. Задумалась.
- Что он такое Вам сказал? Вы прямо в лице изменились…
- Рубцов замуж зовет. Ждет.
- Да, дело серьезное. Но парень то он цыганистый. Стоит ли ему доверять?- Неля  молчит, занята мыслями  - Нет, нет, если он Вас ждет, идите , конечно… Но завтра в девять нужно быть на работе.
- Да, да…
В кухне коммунальной квартиры Нели сидит Рубцов,  в каком то оцепенении , ожидает Нелю.  Она входит.
- А где мама?
- Она к внукам пошла, на Ветошкина.
- Ну ладно, все равно. Вот… - Рубцов вытаскивает деньги.- Купи вина, сыграем свадьбу, сегодня… Я здесь мяса поджарю.
- Мясо? Откуда?
- А вот – Рубцов показывает на  сумку возле  стола и Неля только сейчас замечает ее, открывает.
- Что это?
- Медвежатина. Ребята шатуна подстрелили. И мне принесли. Ну иди. А я уже Нину Александровну и Свету позвал… И рассказал.
- О чем?  Ах, да…А маму звать?
- Ну ты же говоришь, она занята…
За накрытым столом сидят три женщины, одна  совсем молоденькая, девушка, и Рубцов. На столе – бутылка «Варны», свежезажаренное парное мясо. Молчат все. Рубцов разряжает тягостную обстановку:
- А давайте споем! Света,- к девушке - неси гитару!
Уже поздно, за полночь. Тикают часы. Неля и Рубцов в кухне одни. Неля складывает посуду в раковину. Рубцов берет ее за руку :
- Давай с тобой просто выпьем? Ты что, не веришь мне? Я же, в самом деле, серьезно… Сегодня пусть помолвка. Все теперь знают и мне не отвертеться – улыбается.
- Зачем ты играешь со мной, Коля? И я чувствую – нехорошо себя, как то...
- Да, тебе будет трудно со мной – разливает по бокалам остатки вина - Но я – перебешусь. Ты знаешь, для прочного союза надо жить не меньше года вместе. А ты? Сколько ты меня знаешь?
- Почти пять…
- Ну вот, пятилетка прошла! Да  мы лучше  всех знаем друг друга! Любовь наша крепка!
- Твоей любви хватает на всех…- вздохнула, намекая, Неля.
- У меня с Дербиной ничего нет. И – не было… Я просто помогаю ей, со стихами. Консультант.
 -  Но ты же ушел из редакции - Неля подзадоривает друга -  А это еще и заработок, хоть какой…
-  Ну я по инерции.  Я работал еще, когда она ко мне обратилась.  А вообще мне не по душе это. В девять приди, в пять уйди… Я свободный человек. И диплом мне позволяет , не работать…
Неля молчит. Она начинает мыть посуду.
- А ты знаешь, я в Москве чуть на еврейке не женился. Хотел уже в ЗАГС идти. Но тут папаша ее пришел и спрашивает :- дразнит -  «Ви мозете, ви мозете, - ее обеспечить?» Так ведь ни о чем другом больше не спросил. Сразу об этом.
Неля выставляет недоеденное мясо за окно, между рамами. Рубцов наблюдает за ней
- Мы купим холодильник. Я хочу, чтобы у нас всегда было холодное пиво. Ты согласна?
- Если хочешь чаю…- отвечает вопросом
- Я не хочу чаю…
- Я постелю тебе в другой комнате. Там никого. – видит  реакцию Рубцова- Я приду, приду…
Рубцов уходит. Неля вытирает  стол тряпкой, но обессилено падает на стул,- мычит,  давится слезами…
В комнате ночью. Рубцов один лежит на диване. Неля возле него. В кресле. В полудреме. Так проходит вся ночь… Будильник. Смотрит Неля, что он скоро прозвенит, выключает сигнал. Осторожно выходит, чтоб не разбудить Рубцова.
На кухне Неля ставит чайник на газ. Неслышно появляется Рубцов. Он будто и не спал:
- Ты уже встал? Доброе утро, муженек…
- Ну зачем ты так? Ерничаешь. Я  глаз не сомкнул. Все думал, думал… Может и проваливался… Но ты ведь тоже не спала. Я слышал, как ты  встала.
- Есть будешь?
- То есть как – «будешь»? Ты обязана меня кормить. А выпить не осталось?
- Мы ж вчера все выпили, надо одиннадцати ждать  - вытаскивает яйца, разогревает сковородку, достает масло – Но я с работы забегу. Отпрошусь пораньше. Ты же не уйдешь ?
- Эх, Неля… Вологодскую свадьбу неделю играют. Может … и не уйду…- берет у Нели одно яйцо, держит его в руках, потом сжимает со всей силой, видно  его напряженное лицо. Яйцо лопается, течет через сжатый кулак…
Неля смотрит на него с ужасом…
 Дербина закрывает шторы в библиотеке, где за окнами – зима. Убирает на столе формуляры, складывает книги, разносит по стеллажам. Вдруг раздается стук входной двери и шаги. И голос, елейно-игривый:
- Лю-ю-у-уд-о-очка-а!... Это я приш-е-е-е-л!... Твой му-у-уж!...
 Дербина съеживается под этими возгласами…

 КОНЕЦ   ОДИННАДЦАТОЙ  СЕРИИ




 ДВЕНАДЦАТАЯ   СЕРИЯ

 В помещении шахматного клуба в Вологде. Ряды столов поперек от стен, с обеих сторон. За ними сидят играющие и болельщики. Накурено. Гул голосов. На столах вместе с досками – шахматные часы. Рубцов играет в блиц с одним седовласым мужчиной, в пиджаке модном и в очках. Вдруг Рубцов вскакивает и говорит :
- Ты часы подводишь!
- Кто подводит? О чем ты, Коля?
Рубцов накидывается на  партнера, его оттаскивают, держат. Соперник отряхивается, смотрит,  что Рубцов оторвал ему пуговицу на пиджаке.
- Унковского, Унковского зовите!
Появляется высокий человек, в костюме коричневого цвета,  со значком мастера спорта:
- А , Рубцов?... И Лапин здесь, Задумкин… Наконец то. Вот что , друзья –товарищи, играйте туры или я вас выключу из турнира. Вы же всех задерживаете, Лапин! – тот соглашается , кивает - А в чем сыр-бор?
- Да вот , Рубцов говорит, что Задумкин часы подводит.
- Ну давайте, на сегодня хватит. Накурили уж. И кто опять пепельницы принес? Я же запретил курение!
Рубцов успокаивается, берет лежащее на подоконнике пальто, шапку-ушанку, обращается к шахматисту с протезом левой руки:
- Клавдей, ты идешь?

Спускаются по лестнице со второго этажа, Рубцов еще не остыл :
- Нет ты смотри , - фигуру ставит за часы, а сам же их и подкручивает! Хитер, хитер. А я то смотрю, что это у него время то стоит? Ну что, Клавдей заглянем в «барок- северок» - идут мимо ресторана «Север». На улице темно.
- Не, я домой…  жинка ждет…
Рубцов идет в бар.
У входа в подъезд дома Рубцов сталкивается с Гетой-2.
- Гета? Ты ко мне? Пойдем, пойдем…
Гета с неудовольствием смотрит на нетрезвого друга. Все же решается проводить его до квартиры. Рубцов не попадает ключом в  скважину, Гета решительно берет у него ключ, открывает дверь.
- Пра-ашу-у!- Рубцов  вытаскивает из  кармана пальто бутылку вина, размашисто сбрасывает пальто, кидает его на стул - Ты выпьешь со мной, Гета?
- Нет, Коля… Я пришла сказать… В общем – мы расстаемся…
- Почему , Гета? Ведь я же люблю тебя – пытается обнять гостью, Гета отстраняется.
- Говорят, ты себе в Троице пару нашел…
- Никого у меня нет! Запомни… Один я на свете, совершенно один. И никто меня не понимает…
Железнодорожный вокзал Свердловска. Видна надпись на фронтоне - «Свердловск».
Редакция городской газеты. Стопы газет «Вечерний Свердловск». Девушка – секретарь отвечает на вопрос вошедшего Рубцова:
А, Фейерабенд? Оставлял… Счас - ищет бумажку- вот…
Вывеска – «Дом-музей П.П. Бажова». Из музея выходит Рубцов, закуривает, смотрит, зажмурясь, на появившееся солнце конца зимы. Подъезжает машина - «Жигули- копейка», из машины выходит в модной зимней куртке, в шапке с козырьком , в седых висках, мужчина.
- Привет , привет вологодским- здоровается с Рубцовым,
- Откуда такая тачка?
- Новая модель, из первой партии, с Тольятти…
Рубцов поджимает удивленно-восхищенно, - губы
- Ну что-нибудь есть?
- Конечно. Рубцов Альберт Михайлович проживает по адресу: Транспортная, дом 6. Это в частном секторе, в соцгородке. Может, сейчас и проехать? Или к вечеру, а пока в Музей Сибиряка?
- Как считаешь нужным и удобным. Я весь в полном твоем распоряжении…- идут к машине - Кто еще здесь есть из наших, Женя?
Рубцов стучится в дом на окраине Свердловска, открывает женщина, у нее – рябое, испуганное лицо.
- Вам кого? - придирчиво оглядывает незваного гостя и вдруг ее лицо осветилось – Вы Коля? Рубцов?
- А вы – Валентина Ивановна Субботина?
- А как Вы меня нашли? Входите!..
Сидят в большой, как это бывает в частных домах, кухне. Свалены в углу дрова. Валентина Ивановна рассказывает:
- Давно уж, - вспоминает – лет пять уж, или  четыре… Письма то приходили поначалу. Открытки, вернее…- выходит в другую комнату, возвращается, несет открытки, выкладывает их на стол – Воркута, Дудинка, Тюмень… Вот эта – последняя. Адресов то обратных нет - Рубцов  рассматривает открытки, поглаживает их, а Субботина продолжает – Любил он очень тебя ,Коля. И жалел… Рассказывал,  как Вы объявились. Ведь все думали, что Вы померли, что сказал кто-то и подхватили – «Коля умер, Коля умер…» От голода, в сорок третьем….
-Это когда нас из Краскова перевели, из дошкольного детдома, в Никольское – разливает остатки вина из бутылки.
- Мне немножко, Коля…
- Ты , Валя, если объявится вдруг, напиши, что жена его, тоже Валя, ослепла, в Дубровке то… Пусть возвращается. Она подавала на розыск- но тоже  - без толку… А открытки… можно мне их взять?
Птицы высоко летают в безоблачном небе.   На  крутом берегу, в невысокой зеленой траве, - двое. Сидит в закатанных до колена брюках крупноватый  с шевелюрой, мужчина и Рубцов. Он лежит, закинув  голову, смотрит в небо…
- Да помнишь ты, Анатолий! Ее мать еще , тетя Шура, сидела за пять литров молока по Указу «четыре-шестых», от 47 года. Она еще…
- Да помню, Николай, конечно… Многое вспоминается, когда там побываешь… Я ж случайно попал, тоже , по командировке. В избушке они живут, покосившейся…
- Да, развалилась та хатка. Теперь в сельсовет перебрались. Буду их забирать оттуда. Некуда деваться, по дочке скучаю…
 - А Гета?
- Да, она постоянная ,конечно, с хорошей душой. Но ей ума бы побольше…- переключается - Слушай, Толь, а старую дорогу ту , через Фатьянку, - жалко - встает , садится – я ведь написал про нее , так и назвал – «Старая дорога», вот вариант обделаю, в следующей книге будет – «Подорожник», или «Зеленые цветы», еще не решил. Тебе обязательно подарю, пришлю…
-А в Фатьянке Нина Соболева жила, помнишь?
- Помню все и всех. Представляешь, в других местах, вдруг забываюсь, где нахожусь и вижу будто наяву все – от Засеки до Половинницы, Устье… Вот сейчас, смотрю на город твой и вспоминаю нашу разрушенную церквущку, Николы Чудотворца. А здесь все так  любовно сохранено. У вас , наверное, и действующие есть?
 - Есть.
- Так проведи меня туда. Только чтобы не видел никто. Утром, ладно? А то я накидал Астафьеву, что в церкви причастился, в Низьме, а на самом деле нет… Чувствую неудобство, неловкость… А Устюг, он чище, благороднее Вологды. И честнее, чем Москва, - заполошная… Я бы смог, наверное, поселиться здесь…Слушай, Мартюков! Найди мне здесь… студенточку. Только чтоб в литературе кумекала... Учительницу, что ли, будущую… Я бы женился на ней. Ей Богу! И никуда больше – ни в Москву, ни в Вологду...
- А ты знаешь, я подумал, Николай - а почему бы и нет?
 - Заметано. Я опять приеду. В командировку.
Рубцов сидит за столом у раскрытого окна, на столе, перед ним – бутылка красного вина. Смотрит, как поливает грядки на огороде Дербина, из чайника.
- Ты неправильно  поливаешь, давай я помогу тебе. – Рубцов выходит из дома, приближается к Дербиной.
- Если хочешь помочь, принеси лучше воды, из колодца.

Старушка- соседка видит, как Рубцов наливает воду из  черпака колодца в ведро, подходит к Дербиной, забирает у нее чайник, наливает туда воду.
- Коля, я сама, не надо…
- А почему ты не даешь мне полить?
- Ты неправильно поливаешь.
- Я неправильно? Почему неправильно?!- не отдает чайник.
- У-у-у! Вредный… - Дербина  отходит от Рубцова, наклоняется, поправляет цветок на клумбе и вдруг на лице ее отображается ужас – Рубцов льет ей на шею из чайника!
- Ты что!? Идиот?! Что ты наделал?!... – идет быстро в дом.
- Ха, а ты не обзывай меня! «Вредный…»
Впереди шедшая Дербина вдруг резко вбегает  на крыльцо, за дверь, закрывает ее изнутри.
- Люда, открой!
- Не открою!
- Я говорю тебя -  открой! Слышишь, ты!? – дергает дверь, но безрезультатно.
Дербина затаилась внутри. Сидит  в уголку. Вдруг слышится звон стекла. Она вскакивает и видит осколки стекла на полу и разбитое окно!.. И еще секунду в нем - Рубцова. Он поднимает правую руку, оттуда из предплечья хлещет кровь и Рубцов валится с завалинки прямо в грядку. Кровь продолжает течь из руки , Рубцов бледен.
- Господи! – Дербина срывает полотенце, висящее на крючке и  бежит к Рубцову. Видит соседку и кричит – Катерина Николаевна! Зовите Наташу! Быстрей, быстрей! Пускай жгут возьмет! Жгут!
Рубцов лежит на клумбе. Рука его повыше раны обмотана полотенцем, но кровь все равно  сочится. Бежит девушка с санитарной сумкой…
Фельдшерица закладывает записку под жгут – «17-30», говорит Дербиной
- Надо «скорую» вызывать, Люда. И побыстрее. Артерия повреждена, операция нужна…
-Так что, в Лосту бежать?
Фельдшерица удивленно смотрит на нее – « а куда же?»
Дербина бежит по перепаханному полю в соседнюю деревню. В дежурке, у торфяника, она крутит диск телефона…
Стоит снова у Рубцова.
- Вызвала?
- Да говорят , не проедут на место. Но придут…
Рубцов лежит на клумбе , среди цветов. Бледный, с закрытыми глазами…
Гроза начинается. Гремит гром. Льется проливной дождь.
Рубцова на носилках, мокрого от дождя,  втаскивают в салон  машины «скорой помощи». Он открывает глаза, видит перед собой Дербину, слабым голосом говорит:
- Зачем ты поливала цветы? Видишь, какой дождь?
Дербина собирает осколки на полу в доме, давится слезами. Смотрит на недопитую на столе бутылку вина, размышляет куда ее деть, ставит на этажерку, за книги…
Раннее утро. Астафьев прохаживается по набережной Вологды, в руках у него – бидончик. Он  поднимается на улицу, где видна цистерна  «Молоко». Навстречу идет усталый на вид, в  замшевом пиджаке, человек. Он окликает Астафьева.
- Виктор Петрович, здравствуйте! С утра пораньше? За молочком?
- О, Павел Николаевич! Да вот – процедура… А Вы что же не ко времени? Домой?..
- Вызывали… Всю ночь вашего поэта штопали, Рубцова .Умудрился, дурила, поувечиться на Торфоучастке, куда «скорая» проехать не может. Полтора километра по целине тащили. Крови много потерял. Вот такие брат, дела.
- Да уж , не скрою, новость неприятная… А можно его посетить?
- Дня через два, думаю, не раньше…. Оклемается…
Бежит по ровному летнему полю в цветах Рубцов, за ним гонятся несколько человек, в фуражках и черных кожаных куртках. Вдруг рядом с Рубцовым строгий окрик:- «Стой! Стрелять буду!» Рубцов оглядывается и видит отца, выросшего из кустов. У Рубцова обвязана рука. «Отец, это ты?» «А почему у тебя рука завязана, сынок?»- «Так ты ж меня и прострелил…»
Рубцова теребят за плечо здоровой стороны.
- Коль, а Коль!..
Рубцов просыпается.
- Фу ты! Я, кажется, заснул…
 - Там пришли к тебе.
В коридоре для посетителей сидит Дербина. Рубцов, похудевший, выходит в синем фланелевом халате, правая рука его на лямке и в гипсе. На половину локтя. Он обнимает  Дербину здоровой рукой.
- Людочка!  Ты, наконец, пришла ! Как я рад! Здравствуй, здравствуй!..
- Как рука?
- Операцию сделали, артерию зашили. Рана то смертельная была – выхлестала бы  вся кровь и все. Люда, ты спасла меня. Я повек жизни буду благодарен тебе. Слушай, пойдем в сад…
Сидят в больничном саду, на скамейке под березами.
- Я тут стишками пробавлялся. Для стенгазеты даже писал…
- Почитай…
 - Почитаю. Как-нибудь…
- К тебе приходил кто-нибудь?
- Коротаев был, Астафьев…Больше никого…- смотрит в  землю - червяк…к дождю… Люда , ты  не спасала бы меня… Так тоскливо, ходят, ходят, а все не те… Такая красивая была бы смерть, на клумбе среди цветов…- срывает полевой цветок – Левую тренирую, учусь писать, говорят, другая еще долго заживать будет. Может, вообще, в левшу превращусь. Левши то они гениальные , мастера…
- А когда тебя выпишут?
- Не знаю… - Ну ,Люда , я пошел. Режим…- замечает идущего к нему мужчину.
У парадного подъезда останавливаются.
- Ты меня не вызывай больше. Подходи, после работы, садись на скамеечку. Вон мое окно. Я выгляну и выйду…

Дербина только что встала в своей комнате в доме родителей, присаживается к зеркалу. Входит немолодая женщина:
- Люда, твой Коля приехал! На голове хоть блины пеки!
- Что, Коля? А где он?
- Возле калитки сидит…
- Ой, мама, что же делать?
- Как что? Встречай гостя…
Рубцов сидит за столом в просторной крестьянской избе. Дербина хлопочет  с угощением.
- Что же ты сразу не пришел?
- Стеснялся. Рано ведь поезд, прибыл то… Я пока весь город обошел…
- Ну и что? Понравился?
- Почему то много на великах, в Вельске…
Дербина наливает в кружку  из бидона брагу, она пенится.
- У отца юбилей сегодня, а он в больницу попал. Придется попозже справлять, а  пиво вот, готово…
- Ух ты ! Блеск! Такое же как в Москве – мне кажется, я на всю жизнь запомнил вкус… Пьянит уже… Блаженство!...
- Люда, тебя Галя зовет - слышен голос матери.
- Кто это? - спрашивает Рубцов.
- Сестра, старшая… Она в другой половине живет, с мужем.
Оставшись один, Рубцов крадучись подходит к отставленному в угол бидону и , поискав  черпак, наливает им себе  еще одну кружку. Видно, что бидон полон.
Бидон уже наполовину вычерпан. В  доме сумеречно, вечереет. В бидон заглядывает мать Дербиной, ахает. Рядом Людмила.
- Люда? А чем же я юбилей справлять буду?
Дербина , ни слова не говоря, выходит из дома.
На крылечке сидит Рубцов. Он весел и пьяненький.
- Коля, ты почему все пиво выпил?
- Так вкусное же! И после бани – пользительно… - растягивается в улыбке.
- Да пойми ты, мне перед родными неудобно, перед отцом. Что они о тебе подумают?
 Дербина  заходит в  здание с вывеской «Вельская Центральная районная больница» . Сидит  в коридоре с отцом .
-Нет, нет, доченька, мне такого зятя и за  тыщи  не нужно. Он уже Галю обругал, у Сашки к первачку прикладывался. На кой хрен собачий ты с ним связалась?
- Он уедет… сегодня…
Долгий пронзительный звонок в дверь Рубцову. Рубцов открывает, подпрыгивает на одной ноге, видит стоящую Дербину.
- А, это ты …-  подпрыгивает на левой ноге, правую – щадит.
- Коля ! Что у тебя с ногой?
 - А-а… - машет рукой Рубцов - К Чухину по пути заезжал, там напоролся на стекло. Не везет. Сначала рука, потом – нога. И все – правые…
- А почему ты уехал, не попрощался?- Дербина садится в комнате, где прилег на диване Рубцов.
- Ты ж меня выгнала. И вообще мне не понравилось. Брага была невкусная, баня холодная. Ехал к тебе со всей душой, думаю, отдохну после больницы… А теперь… И потом… ты говорила, что приедешь  21-го. А сегодня уже – 25-е…
Дербина потерянно смотрит на диван и вдруг всхлипывает, подвывает и опускается перед Рубцовым на колени.
- Люда! Людочка, ну что ты? Что?
- Мне так плохо , Коля, так нехорошо!.. И все домашние против, а я люблю тебя, люблю!.. Понимаешь ты, бестолочь!...
- Ну что ты , Людочка, успокойся… - гладит ее голову – я, понимаю… Ты знаешь,  рана то глубокая, на ноге, меня опять в больнице оставляли, а я подумал, ты приедешь, а меня нет…
Дербина отрывает голову от дивана, смотрит на Рубцова с благодарностью, умилением,  жалостью…
Снова звонок в дверь Рубцова. Но тихий, несмелый, короткий…Перед дверью стоит Гета Меньшикова с маленькой, лет семи, девочкой. Они слышат, как за дверью шушукаются и долго не открывают. Наконец дверь
открылась и на пороге предстал Рубцов, с испуганным видом, с забинтованной правой ногой на стопе…
- Ленуська! Дорогая моя… – пытается взять девочку на руки, ребенок увертывается – Ну входите, чего же вы?
Гета и Лена входят в комнату, где беспорядок, мятая постель. Из ванной выходит Дербина. Она одетая, но босиком.
- Здравствуйте! Коля, как же дочка похожа на тебя!
Рубцов смущен, он мнется, не зная, куда деться и наконец, выдавливает из себя:
- Познакомься, Гета… Это … моя двоюродная сестра… Люда.
Гета удивленно смотрит на Николая. Дербина спохватывается:
- Я счас уйду, счас уйду. Я только на минутку… забежала – поспешно прощается , одевается , обувается, уходит. Хлопает дверь.
- Коля, что ж ты врешь. Я же знаю, нет никакой у тебя сестры, двоюродной…
-Гета, я сейчас тебе объясню…
Пока родители беседуют, Лена «обследует» жилище. Вот она на кухне. Там разбросаны посуда, грязь на столе, подоконнике. Она видит треугольный пакет с молоком (тетраэдр),берет его , оттуда выливается молоко на пол, девочка пугается, ищет тряпку, чтобы подтереть. Заходит в ванную, а там – все кувырком, еще сильнее беспорядок. Девочка выбегает из ванной и бросается к двери. Она закрыта. Девочка плачет, кричит :
- Мама, я не хочу здесь! Не хочу! Уйдем, мамочка!- наконец девочка догадывается отщелкнуть собачку, дверь распахивается и ребенок опрометью бежит вниз.  Гета бежит следом, за ними подпрыгивает Рубцов на одной ноге
- Гета, Леночка! Куда же вы!? Не бросайте меня! Не бросайте!.. Я же погибну! Погибну!!.  Гета-а-а!..
Из соседней квартиры выходит женщина. Она наблюдает эту картину…
Моторка несется по озеру. В ней Рубцов и его друг. Обгоняет речной трамвайчик, моторку немилосердно качает. Наконец она пристает к скромному  причалу-настилу. Друг говорит :
- Вот и Нижник!
- А почему теплоход не пристает?
- А в этой деревне никого нет. Тут три дома и всего одна жительница. Мы у ней и остановимся.
Рубцов стоит  рядом с древней старушкой у избы утром. Приготовленные косы  сверкают, прислонясь к стеночке. Рубцов показывает на высокий холм вдали.
- А  там что?
- Там – Лялина Гора. Лялины клады по сю пору в земле нетронутые лежат…
- Какие клады, бабушка?
- Погоди, расскажу…
Слышен звук точила косы. Друг оглядывается на Рубцова, который лежит в черных длинных трусах, белотелый. На голове белый сложенный в завязки носовой платок. Живот у Рубцова  чуть вспучен.
- Отдохни, Саша…
- Счас, докошу тут, малость. А ты что уже? Устал?
- С непривычки. Сто лет не косил. В детстве только…  И не загорал столько же. Теперь как девушка, стесняюсь.
- А ты сходи к речке, там получше, у водички.
- Да нет. Погреюсь и хватит. Не люблю я эти пляжи. Ты можешь представить сельского жителя, чтоб лежали и загорали. Вот то то же. И я представить не могу. Саш, а это что за праздник был? Когда я приехал? Там, в Варнавино?
- Это ярмарка такая  наша, типа нижегородской…
- Понятно… А княгиню как звали?
- Какую?
- Ту, что Ляля любил
- Лапшангская. А тебе зачем?
- Написать хочу. И о  Бархотке-атамане. И о Баркатихе… Ей Богу , напишу. Интересно это. Поэму напишу. И называться она будет – «Лесная сказка»…- Рубцов отбивается от слепней, одевается – Не люблю я лето. Когда все цветет и пахнет. Не по мне это. Вот осень люблю. Слякоть, дожди - милое дело – без всякой связи вспоминает – Хм. Ты знаешь, одна поэтесса. Наша, вологодская, - сказала... Возле тебя, говорит,  прямо места  себе не нахожу, всегда беспокойство охватывает. Так и сказала. Правда или нет? Как скажешь, Саш?
- Мне с тобой хорошо, Коля…
- И все таки – спирт, с жареными карасями – это трапеза  бояр! Да еще со свежим медом!
Саша улыбается, заканчивает косьбу, вытирает косовище травой…
Слякоть, дождь в Вологде... Дербина и Рубцов проходят мимо рекламы фильма «Белое солнце пустыни».
- Ой, Коля сходим! Я так хочу посмотреть его! Говорят, классный…
Дербина и Рубцов проходят контроль. Дербина со словами «подожди» уходит, Рубцов протискивается в это время к буфету в  фойе. На верхней витрине видит бутылку «Хереса».
- А крепленого нет?
Рубцов стоит побоку фойе, отхлебывает из бутылки «Хереса». Звучит песня «Колдовство» со словами: И никуда теперь не деться
                Бежать что толку? От судьбы…
Подходит Дербина:
- Ты уже … употребляешь? Откуда это?
- Это ж лимонад, Люда. Могу позволить. Надо же гонорар отметить. А с кем это ты разговаривала?
- Из управления культуры. Спрашивала насчет работы  в городе.
- А почему ты ему улыбалась? Ты ему свидание назначила?
- Да ты что, Коля? В своем уме?
- Нет, ты признавайся!
- Коля,- посерьезнела Людмила – если я тебе и изменю, то ты об этом узнаешь первый, я непременно тебе скажу об этом - у Рубцова округляются глаза – Пойдем,  садятся уже…
- Так ты все таки договорилась? – не унимается Рубцов.
- Договорилась – серьезно отвечает Дербина.-  Какие места то?- смотрит в билеты.
- Ты колдунья. И эта песня – про тебя… - ворчит Рубцов, засовывая бутылку недопитую в карман плаща…
Дербина и Рубцов усаживаются в переполненном зале. Зажигается экран, начинается фильм. Рубцов вытаскивает бутылку. Снова отхлебывает и  хочет сунуть бутылку обратно, но она выскальзывает из рук и катится по наклонному полу к экрану. Кто то смеется. Рубцов  пытается ее отыскать, выходит из ряда, идет вперед. Но нигде не видит потерю, потом идет к святящемуся табло «Выход» и со словами на весь зал: «Ну и х… с ней!» – выходит . Дербина бежит следом. Слышна фраза  главного героя в фильме – «Так что ж мне! Всю-у-у жизнь по этой пустыне мотаться!?» Выстрел.
Дербина и Рубцов идут по улице
- Такой фильм! И не посмотрели! Из за тебя!
- А ты можешь оставаться! Ты же свидание назначила ему! Иди, иди , он ждет! Любовничек!
- Коля, ну как ты можешь так говорить?
-Ха-ха-ха!  Уходишь от ответа? Признавайся. Ты изменять мне собралась?  Скажи! Собралась? – спотыкается, чертыхается…
 С  минуту идут молча. Наконец Дербина произносит, давно вымученное, и сознательное,  непростое решение.
- Вот что , Коля! Мы должны расстаться… Видишь, ничего у нас не получается. Ты меня ревнуешь, безо всяких оснований. Оплеухами угощаешь!- смотрит с ненавистью на Рубцова – А  ведь я могу и сдачу дать! И мало тебе не покажется…
- А я тебя сам убью…
- Ну все. Счас идем, забираю вещи.  – замолкла, идет, думает, косится на Рубцова…
 В квартире Рубцова темно. За окном еще сумерки. Рубцов сидит за столом, зажигает поочередно свечи перед собой. Их три, перед иконой Николы Угодника.  Дербина щелкает выключателем, света нет  -
- Почему света нет ?
- Так интереснее - Рубцов сидит перед свечами. Слышит, как Дербина  складывает  вещи, одежду в сумку – ты никуда не уйдешь… Я ключ спрятал.
- Как? Как ты смеешь?
- Ничего , он подождет.
- Кто он? Да мне дочку  забирать из садика!
- Выходи… Через балкон –  Рубцов подсмеивается…
- Ничего ты не добьешься… Насилием… Никогда – бессильно опускается на стул. Потом снова кидается к сидящему Рубцову , пытается залезть к нему в карман, где у него ключ. Завязывается короткая схватка, Рубцов откидывает Дербину,  уходит на кухню. Дербина снова безнадежно опускается на стул.
Темень в квартире. Он – на кухне. Она – в комнате. Рубцов стоит на фоне окна. Трясет коробок, там одна спичка… Он осторожно выглядывает в комнату, там Дербина лежит на диване, кажется - спит. Рубцов неслышно старается открыть дверь , выходит. Дербина мгновенно вскакивает и притаивается  у двери так, что когда  ее откроют, она скроется за ней, а потом прошмыгнет на площадку. Поспешно одевает чулки. Ставит сумку рядом, снимает пальто с вешалки… У дверей слышится шорох, ключ вставлен в скважину. Молчание. Пауза.
 - Люда, Люда. Я знаю, ты здесь стоишь… За дверью…
Несколько секунд тишина. Потом  дверь открывается. Дербина с огромной силищей скидывает Рубцова в сторону,  вырывается, Рубцов успевает хватить ее за рукав, рукав трещит, Дербина свободна! Бежит вниз по лестнице!
- Все равно ты никуда от меня не денешься!
 - Еще чего?!- кричит. - Да я милицию!..- уже шепчет, про себя, оказываясь на темной слякотной улице, Дербина…
Двухэтажный дом с колоннами. Вывеска : « Районный комитет КПСС с.Тотьма». На втором этаже - зал для заседаний, туда поднимается Рубцов. Оттуда выходят, спускаются  вниз,  идет по коридорам, в основном – женщины… Выходит и та, которую Рубцов поджидал – Гета Меньшикова.
- Коля? Ты откуда? Узнал, что я здесь…
- В редакции слышал, вот и решил сюда, мотануть…Как жизнь? Пойдем, прогуляемся?
- У нас еще  час будет…

Идут вместе по улице.
-  Так зачем же все таки ты появился, Коля? Я же вижу, ты хитришь, не хочешь говорить.
- Да в самом деле. Что и скрывать?.. Хочу узнать, когда  вы переедете ко мне?
- Ну что ты заладил? Я же сказала. Леночка в школу пошла. Какое переезжать!  Она так плакала, еле привыкла… Нервный, ребенок то…   Весной  - переедем. Или летом.
- Но ведь я могу жениться…
- Женись…Тебе давно  пора. Хватит уж одному то… Болтаться…
- А до весны я ,может быть, не доживу...
- Доживешь, куда ты денешься?..
-Ты куда сейчас?
- В Дом приезжих.
- А знаешь что, пойдем к Каленистову. Это тут , недалеко. Он мне фотографии обещал, помнишь, которые делали для доски по… чета… В Николе  еще – про тунеядца. Хорошие получились снимки.
- … Ну пойдем. Только ненадолго. У меня рано утром – теплоход.
- Я поеду с тобой. Провожу - спохватывается Рубцов.
- Билетов, наверное, нет.
- Достану…
В каюте теплохода «Заря», ночью. Гета включает ночник. Еще раз смотрит на Николая. Тот спит сладким сном. Гета тихонько выходит, неслышно отодвигает задвижку, за дверью спрашивает проходящую женщину тихо:  «Устье?» - «Устье, Устье…» - отвечают ей…
Шум городской улицы Москвы. Поздняя осень. Рубцов и его приятель Саша из Варнавино выходят из троллейбуса на Новослободской, видна вывеска улицы. Оба довольные, веселые.
- Ты , Сизов , амебно живешь. Безбилетником меня хотел сделать. А я так уже не могу . У меня не тот уже возраст – «зайцем» ездить, в подворотнях мотаться, от вахтеров бегать. Но я  о–о-о-о - чень бурную жизнь прожил, Саня, очень. А сейчас, признаться устал. Ты еще здесь не был? Здесь нормальные ребята, тут Коля Анциферов работал, друг мой… Ты посиди, в приемной, я быстро.
Входят  в здание редакции журнала «Молодая  гвардия». Вывеска над аркой в  череде других…
Пьют пиво в одной из пивных, сидят за столом возле высокого  окна на улицу. Рубцов отсчитывает деньги, засовывает в карман, десятку, «червонец», - кладет перед Сизовым. Тот мотает головой.
- Бери, бери. Я ли не знаю, как студенту живется, потом отдашь. Не стесняйся.
В пивную входят двое  важных и респектабельных  людей. Они внимательно  изучают глазами посетителей, один из них подходит к столику:
- А ,вот ты где. Давай, собирайся, машина ждет…
Рубцов поспешно допивает пиво, заматывает привычно шарф, выходит вслед за приехавшими за ним. Сизов видит через окно, как Рубцов с независимым видом, в шарфе, садится на переднее сиденье «Волги», она  стремительно дергается с места.
Одноместный номер гостиницы. Стук в дверь. Александр Романов поднимается с постели , где лежал  поверх, в одежде.
- Открыто!
- Александр Александрович Романов?- спрашивает молодой человек в очках.
- Да – встревожено отвечает  Романов.
- Я от Сергея Владимировича. Он Вас срочно хочет видеть. В 205-м номере.
Романов в номере Михалкова. Тот нервно ходит взад – вперед.
- Произошло ЧП, ЧП… Вы понимаете – ЧП!..
- Что случилось?
- Рубцов оскорбил женщину! Вы понимаете!? Но это еще полбеды! Эта женщина – член ЦК! Вы понимаете теперь!?
- Странно , к женщинам Рубцов обычно добродушен. Этого не может быть. Сергей Владимирович…
- Все. Все может быть. Я помню этого Рубцова – еще Пименов на него жаловался… Так что , не удивительно. Она просто подошла к нему , попросила быть потише, а он послал ее на х…!?
- Как!? Даже так!? Ну это наговор…
- В общем, если Рубцов немедленно не извинится…  Немедленно, вы слышите?! Разыщите его, и вас – проводят- кивает на секретаря -Или мы лишим его делегатских полномочий, а затем вычтем командировочные и суточные, выгоним из гостиницы… Ну все! Идите и доложите об исполнении. Иначе… - машет рукой – Иди Романов, иди…
Архангельск.  Поздняя осень . Идут мимо памятника воинам в Великой Отечественной войне, с  Вечным огнем, мимо памятника Павлину Виноградову, у кинотеатра «Мир» – Пантюхов и Рубцов. Сворачивают на проспект, где ходят трамваи, идут мимо  величественного здания мединститута. Пантюхов показывает на него:
- А вот здесь хороший поэт работает, Витя Марков,  в многотиражке… А вон и наша заветная цель – ресторан «Полярный», с лучшей в городе кухней. Пожальте, на второй этаж.
- А что на первом?
- Там  кафе…
Сидят в полупустом еще зале ресторана. Официантка приносит меню. Рубцов подает его Пантюхову, сам продолжает рассказывать:
- Я ведь не знал, что она из ЦК. Я и не подходил к ней. Она сама, стыдить начала, укорять. А я этого не люблю. Кто она вообще такая? Я с радости выпил, Архангельск я люблю, расслабился… Ну и послал… от души. Михалков то стал главой Союза, российского… Мд-а-а…
- А как тебе Лиханова?
- Ничего, нормальная . Я даже не ожидал …Она первый мой сборник редактировала. Ну, там не заплатили мне, обманули, ну так она то не при чем…- оглядывается – И куда это Матвеев запропастился? О! Легок на помине! Привет, привет …
К столику подходит молодцеватый подтянутый человек, видно , что из военных. Приносят водку, легкую закуску. Рубцов разливает.
- Ну за наш, за «Самый», Северный флот!
Сидят, закусывают:
- А ты в Емецк то  съездишь?
- Нет, наверное. Не сейчас во всяком случае, пока… Да меня уже Михайлов спрашивал. Земеля… Но надо, надо съездить. Я чувствую… Все таки место, где родился, это больше, чем родина… Может, после Москвы. Сейчас нужно опять в Москву рвануть…
Дербина открывает заслонку печки в комнате. Выключает свет. Укладывается спать.
 Вдруг кто то громко стучит в дверь, настойчиво  и беспрерывно барабанит. Дербина открывает глаза. Она хочет встать, но беспомощно валится снова на кровать. Ей кажется,  что стучат, или это на самом деле. С большим трудом она  все таки встает, шатаясь, почти ползет до дверей, откидывает  крючок, падает. На пороге – Рубцов.
- Люда, Люда, что ты?  Что с тобой?!
Рубцов прислушивается как бы, приподнимает голову, потом резко бросается внутрь, открывает настежь окна, заслонку печи. Дербина так и лежит, в ночной рубашке, около порога . Рубцов оттаскивает ее на улицу, на воздух, на траву, где лежит уже белый иней, бежит за  одеялом,  укрывает подругу… Ее начинает рвать, издаются утробные звуки.
- Коля, Ко-о-ля-я-а-а!... Уйди! Ы-ы-ы!..
Сидят вместе на крыльце. Дербина в одеяле. Лунная многозвездная ночь.
- Люда, ты чуть не умерла… Если бы я не пришел… Если бы с тобой что то …  А я бы остался живым , но мучительным ничтожеством… Нет, это ужасно. Я даже не хочу думать!.. Давай все! Кончаем балаган! Переезжай ко мне. Я  не буду больше пить. Я брошу!.. А ты родишь мне мальчика…- обнимает ее - Боже, какой, какой же я был дурак!.. Почему, почему я так к тебе относился? Давай оставляй, эту библиотеку долбанную!
- Библиотеку надо передавать… Это не сразу…
- Передавай, передавай… А вещи перевезем через агентство…
Собрание в Союзе на ул. Ленина в Вологде. Романов подводит итоги  года.
- В целом авторы хорошо поработали. Подготовили новые книги, произведения.  Давайте теперь по порядку. Что вы?- обращается к паре Рубцов-Дербина, сидящей вместе.
- У меня книжка готова. Надо съездить в Москву, заключить договор.
- У меня тоже, готова… - потупила глаза Дербина.
 Звонкая оплеуха – пощечина Дербиной от Рубцова. Они оба в квартире. На столе – остатки пиршества.:
- Гадина, ****ь ! Танцевала с Романовым! Веселилась! Смеялась! Ты – паскуда и потаскуха!- Дербина пытается защититься , Рубцов снова бежит за ней, настигает, замахивается на нее, но от толчка падает в кухне. Дербина поспешно  сгребает  сапоги, пальто, выскакивает на площадку , на темную морозную улицу…
Она подходит к  ночному железнодорожному вокзалу. Поднимается на второй этаж. Там – «Воинские кассы», народу почти нет. Дербина пристраивается на  скамье. Она спит - сидя…
Гета-2 моет пол в квартире Рубцова. Он , умиленный , стоит около нее, есть пирожок.
- Ты же зарос в грязи, Коля! Мне  Шилов встретился, говорит, «сходи- сходи», я прям не ожидала такой срачи у тебя…- переходит с ведром на кухню -   Когда ты, наконец то – угомонишься? Вот кто это опять? – В дверь стучатся, входят бесцеремонно какие то мужики, садятся за стол в комнате, вытаскивают «бомбу»
- Колян,  у тебя че – звонок не работает? – заходит один в кухню, давай стаканы то?- берет без спросу на столе, уходит.
Гета ошеломлена:
- Ну вот что это? Почему ты позволяешь?
- Я счас - Рубцов уходит, закрывает дверь на кухне.
Гета села , отдыхает, смотрит взятую на подоконнике новую книжку Рубцова. Он входит:
 - Ходят и ходят, надоели. Уйдут. Я сказал, ты уезжаешь, иду провожать. Геточка, а ты не могла бы – выйти за меня замуж?
- Замужем я уже была, Коля – говорит Гета после некоторого молчания.- А вот книжку ты мне свою – подари!
- Ты отказываешь ?
- На такие вопросы я должна сразу же и отвечать?
- Я подарю, подарю тебе книжку. Так – ищет ручку, она в ящике стола, пишет  на развороте книги «Душа хранит» - « Дорогой Геточке на память о нас. 12.ХII- 70 г.»
Чухин  в квартире  Рубцова . Поздравляет его с днем рождения:
- И всего, всего, самого-самого, лучшего и доброго, счастья и главное – любви…
- Спасибо, спасибо. – растроган Рубцов. Он похудел, осунулся, небрит… Убирает грязную посуду, стаканы на столе на кухне. Чухин рассматривает портрет Брежнева, прикрепленный на стене  в коридоре.
- А знаешь, Брежнев по телевидению выступал, с Новым годом поздравлял. Впервые такое… Необычно даже.-  видит ворох телеграмм на подоконнике, книгу «Липовицы» В.Коротаева – О-о-о! А это Витя приходил? Он здесь?
- Да, утром забегал.
- А че  ушел?
 - Так занят же – Рубцов домывает стаканы, ставит их на стол.- на три дня всего приехал. С невестой приходил. Верой… разливает принесенное  сухое вино - Ну давай!
- А почему елка не наряжена у тебя?
- Мои хотели приехать. Да пурга вишь , задержала…  Сергей, не уезжай сегодня в санаторий. Задержись, я имею в виду. Переночуй. И  сходи в магазин, пожалуйста. Я три дня ничего не ел. Боюсь – упаду. Деньги есть…
На столе – недоеденные продукты. Бутылки пива. Селедка. Сидят Чухин и Рубцов.
- Пока ты бегал, еще телеграммы принесли - радуется Рубцов-  Из Кургана, Находки, Бухары, Свердловска… Со всех концов страны. Везде помнят. Хорошо!... – достает  гармонь, гладит ее – Васина, Белова…
Склонив голову, заводит грустный щемящий русский мотив. В глазах стоят слезы:
- И-эх! Сергей!.. Всех друзей растерял! И нет уж иных! Анциферова Коли, Дзаболова, Яшина…- Так тяжело, ты не представляешь… Одному…
И жить тошно… И умирать – страшно… Сердце вот что то – прихватывает…саднит… - видны слезы на глазах.

 КОНЕЦ   ДВЕНАДЦАТОЙ  СЕРИИ.







 






ТРИНАДЦАТАЯ    СЕРИЯ.

Дербина с тяжелой сумкой поднимается по  лестнице к рубцовской квартире. ТИТР: « 5 января 1971 года»
Звонит в дверь .  Долго не открывают. Потом слышится скрежет ключа, дверь открывается, но Рубцова на пороге нет. Дербина входит. В  квартире -  страшный беспорядок. Рубцов лежит на диване на спине:
- Люда-а… Я. .. ждал… тебя… Как телеграмму послал, так и ждал…Люда…Я… - заплакал.
Дербина оставляет сумку в коридоре, опускается на колени перед Рубцовым и тоже – плачет. Вдруг она замечает у изголовья Рубцова свое белье.
- Коля, а белье мое почему  здесь?
- Ну тебя ж не было… А оно… хранит запах… твоего тела…
- Коля, я буду, буду с тобой всегда и мы никогда не расстанемся!
- А я Люда обещаю, что не буду больше пить. Ни капли! Только ты… спасешь меня… Пойдем завтра в ЗАГС!
- В ЗАГС!?.. – Дербина ошарашена. -  Пойдем…
- Я сегодня выходил… Дошел до Союза. А там – прихватило … отлежался Вот буквально перед тобой пришел. Я  чувствовал, поезд  с тобой придет…
- «Скорую» вызывали?
- Нет. Отошло у меня… Зачем? Но сюда на машине довезли…
- Надо идти. Надо обязательно идти к врачу…
Рубцов остается лежать. Дербина уходит на кухню с сумкой, вытаскивает из нее трехлитровую банку с зелеными  помидорами, другие соленья, варенья. Достает из сумки домашнее платье, переодевается. Ищет тапочки в прихожей. Пускает воду в раковине, где гора немытой посуды. Вода льется. Дербина смотрит на нее… Зажигает газ , ставит чайник. Идет в комнату:
- А у тебя и хлеба нет?
- Хотел купить… Не купил.
В окошечко регистратуры поликлиники склонилась Дербина. ТИТР: « 8 января 1971 года»
- Николай Михайлович… Яшина, 3, 66… 36-й… 1936 –й, 3-го января…
Сидят перед инспектором ЗАГСа. – полноватой женщиной , со строгими навыкате глазами.
- Людмила Александровна, вы развелись 14 марта 1970 года? А где свидетельство?
- Какое свидетельство?
- О разводе.
- А разве штамп?...
- Штамп без свидетельства ничего не значит…
Идут домой по улице.
- Ну как же  ты так, Люда? Почему ты не взяла свидетельство? Ты потеряла его?
- Да найду я , найду. Отнесем. Тебе все равно с утра завтра в поликлинику.
Снова у той же инспекторши ЗАГСа. Она смотрит на календарь  на столе под стеклом.
- Ну что ж , регистрации у нас по  четвергам и субботам. Вот… ближайшая свободная суббота 24-го.
- А пораньше нельзя?
- Но вот на четверг можно, 19-го февраля. Устраивает?
Счастливые лица Рубцова и Дербиной. Оба кивают.
Поднимаются оба по лестнице дома. В руках у обоих – тяжелые кошелки с картошкой. ТИТР: «10 января 1971 года»
- Ну что ты , Коля, на месяц хватит. Мы не будем праздновать вместе со всеми. Нам – хватит…
- А друзья?
- Друзья?.. Если они понимающие и настоящие, правильные, они – поймут. А потом, мы  же едем в Ригу, в путешествие.
- Ну да в Ригу, конечно , в Ригу. Я  ведь  там  был, когда то… Интересно будет…
  - Уф, ну наконец то! Пришли!
 Входят в квартиру. Дербина по-деловому раздевается. Рубцов что то стоит без движений. Смотрит на Дербину.
-Что? сердце?
-Да нет. Какая у нас жизнь замечательная…- тоже раздевается.
- Ты все таки выпей, корвалолу то
- Выпью, выпью. Жаль, что другого ничего нельзя…
Дербина вскидывает на него строгий взгляд.
- Молчу, молчу…
- Коля, мне прописываться надо – опускает глаза – на  работу не берут. В библиотеку…
 ТИТР: «15 января 1971 года, пятница. Контора ЖКО треста №59»
Секретарь – миловидная женщина, с сединой в волосах, уложенных в прическу, строго и заученно выговаривает сидящему перед ним  Рубцову:
- Согласно нормам, нормам. Ведь у вас 16 метров. Одну еще можно прописать, тем более – будущую жену. Мы и так идем вам навстречу. Но у ней же на иждивении несовершеннолетняя дочь. И потому  мы не имеем права…
- Но ведь я же согласен!
- Ну и что ? Существует законодательство. Вы в заявлении дочь не указали.
- Так что, новое заявление писать?
- А это вам не поможет…
- Ах так!- Рубцов резко встает -  Ну тогда я  найду на вас управу! Кто у Вас начальник?
- Майоров.
- Нет, паспортного стола?
- Вишняков. Но он скажет Вам то же самое…
ТИТР  «16 января, суббота»
Дербина в беспокойстве ходит по квартире, поглядывает на часы, идет – двенадцатый час. Смотрит в кастрюлю, где варится суп. Помешивает там. Раздается стук в двери.
- Коля? Куда ты пропал?- видит ,что Рубцов пришел не один.
- Знакомься , Люда! Это Юра Лещов. Из радиокомитета.
- Здрассть… Про… ходите – осталась с Рубцовым на пороге, Лещов проходит.
- Коля, ты купил вина?! - видит в кошелке две бутылки.
- Люда, это ж яблочное… Ситро… Ну что ты, волнуешься?
Раздевается , проходит в комнату.  Ставит на стол бутылки. Лещов вытаскивает из карманов еще две бутылки. Таким образом, на столе красуются четыре бутылки светлого яблочного вина!
- Люда, ты дашь нам закуски?
- Закуски нет – злая, удрученная Дербина уходит на кухню и сидит там, качая в  отчаянии головой…
За окнами стемнело. Дербина продолжает сидеть. Из комнаты доносятся возбужденные голоса, переходящие в скандал. Рубцов кричит:
- И Энгельс твой, Федосей, козел! И все вы козлы! Уматывайся отсюда!
Лещов уходит, Дербина утихомиривает Рубцова, кладет его спать.
- Ложись, ложись. Проспись…
 - Люда, я  первый поэт России! Ты веришь? Ты мне веришь?! Я ведь это написал – « В горнице моей светло» я , а не кто-нибудь! Ты не волнуйся, Людочка! Мы сходим, в понедельник! Обязательно сходим! Я добьюсь!- сжимает кулаки – К Невзорову пойду, к самому Соколову!
- Спи, успокойся – Рубцов наконец лежит, еще что то бормочет – Мне уже все равно - словно эхом, про себя, проговаривает Дербина. Но Рубцов уже спит. Дербина прибирает бутылки . Накрывает Рубцова одеялом…
Ночь. Едва пробивается свет из за штор. Дербина лежит на кровати, Рубцов на диване. Слышится стук в дверь. Оба они проснулись. Стук повторился. Осторожный, одномерный, но властный, настойчивый.
- Коля? Ты слышишь?
- Что это? Или кто?
- Это… - Командор.
- Командор? Какой командор?
- Ну из Пушкина – « О, тяжела твоя десница!»
- Мне страшно, Коля…
- Иди ко мне…
Дербина переходит на диван к Рубцову. Тесно. Но они лежат, прижавшись друг к другу.
- Все равно все будет хорошо, Люда! Я – верю… Съезжу в Москву, возьму аванс, будем готовиться к свадьбе. К нашей свадьбе…- целует Дербину.
- Только не пей, Коля. Только не пей…. Я очень тебя прошу… Не надо… Уходит… Слышишь?..
-Я слышу. Я все  шаги различаю. Знаю  даже, кто ко мне идет, кто из соседей… А вот эти – что то не вспомню…  - хлопает парадная дверь. – Все , ушел… Давай завтра, сегодня уже, сходим к Боре Чулкову. Он квартиру получил, давно  зовет, приглашает. Неудобно уже. И на выставку сходим. Малыгин, художник, портрет  мой написал… Сходим?
- Сходим, сходим, А сейчас, спим давай…
Рубцов нажимает звонок, в новом доме. Видны чистые, выкрашенные стены.  Дербина рядом. Звука звонка не слышно.
- О, не подключили, что ли? Не работает звонок…- стучит. Никто не отзывается.
Выходят на улицу. Это – улица Левичева, видна табличка на доме. Напротив  нового дома Чулкова – грубая и высокая кирпичная беловыбеленная стена, над которой видна колючая проволока.
- Тюрьма… - констатирует Рубцов. – Подожди меня. Я позвоню - заходит в неподалеку стоящую телефонную будку.
Пока Рубцов звонит, Дербина ходит вдоль стены. Вышагивает... Рубцов выходит из будки:
- Идем к Шилову!
Идут мимо продовольственного магазина. Внутри и около него много людей. Дербина и Рубцов заходят. Рубцова  как магнитом тянет к прилавку с алкоголем, где давка. Дербина чуть не оттаскивает Рубцова.
- Коля, не надо, не надо…
- Неудобно. К Алексею. Да-а-а…- видит длинную очередь -  О! Клавдей! - Подходит к Клавдею Захарову, инвалиду с рукой, из шахматного клуба, который близок в очереди…- А  ты че не в клубе?
Дербина выходит, видя бесплодность сопротивления.
На квартире у Шилова. Сидят трое за столом, главным украшением которого является огнетушитель «Солнцедар». Шилов  читает  выдержки из статьи газеты « Правда»
- Сегодняшняя, сегодняшняя! Но тут и про других, именитых…А!.. Вот «Рубцов один из самых значительных, если не самый значительный лирический поэт нашего времени. Его поэзия преображает состояние нашего сердца». Ну и так далее… Статья так и называется – «Лирический герой и современность»
- Вот по этому случаю можно не   только выпить, но и запеть - Рубцов берет в руки гитару, настраивает, поет : «Замерзают мои георгины
                И последние ночи близки…»
Под звездным небом, под музыку  «Георгин» возвращаются домой Дербина и Рубцов.
- Кто это? Так поздно? – Рубцов идет  открывать дверь. – Юра? Молодец, молодец, что пришел! Заходи, раздевайся.
Рыболовов, смуглый , высокий, в черной шубейке, черном свитере и черных валенках, раздевается, привычно сбрасывает валенки, остается в черных шерстяных носках.
- Я только на минутку, ты знаешь. Поезд в два часа…
- А бутылку ты принес?
- Не-е-ет…- разочаровано протягивает Рыболовов, вдруг оживился – Но я лучше расскажу тебе про Клюева, новые данные, мне на кафедре литературы , под большим секретом, показали…
- Пойдем на кухню…
Рыболовов и Рубцов сидят на кухне ,пьют чай. Взгляд Рубцова упал на одеколон «Жасмин», стоящий на полке.
- А, такое событие. Сколько думал, не решался. – встает, прислушивается к закрытой в комнату двери . Разливает одеколон по стаканам, разбавляет водой из чайника – Давай!
Рыболовов отказывается , качает головой. Рубцов сливает все в один стакан:
- И все таки ты нехороший человек. «Черный», как Людка заметила…
- Почему , Коля? Ты мне очень дорог. Знаешь, твои стихи два часа читал на вечере в институте, ревели от восторга…
- А почему ты рукописи читал? Васи Белова? Он же мне их дал, понимаешь? Только одному мне… Кто тебе разрешал? Моешься, стираешься… Не приходи ко мне больше! Скатертью вон…дорога…
Рыболовов встает, собирается в прихожей:
- Ты Коля, будешь жалеть об этом. Я плохого тебе не желал никогда. И не желаю…
- А это ты приходил прошлой ночью?
- Да.
 Дербина и Рубцов выходят из здания, где видна вывеска «Паспортный стол». Удрученные, молчаливые – оба.
- Нет, это же надо! Как только забрезжит счастье, маленькие лучик, просвет и все тут, - рубит рукавом - преграда,  мрак, стена! – непреодолимая, незримая, глухая!... Законы, постановления, инструкции, положения, разнарядки, правила!.. Опутали! Со всех сторон!
ТИТР : « 18 января 1971 года»
- К Невзорову пойдем. А сейчас… - выходят на  центральную площадь города, где ресторан «Север» - выпить надо. Не могу я…
- Нам же еще в редакцию успеть, Коля! Ты же завтра поедешь…
- Пойдем, пойдем, по стаканчику пропустим и все…
Заходят в бар ресторана «Север» , на первом этаже. Там прилично собралось народу.
- Да их тут тьма! – разочарованно протягивает Рубцов.
Рубцов и Дербина стоят на улице возле бара. Дербина явно озадачена, хочет уходить, но боится одного оставлять Рубцова. Из бара  вдруг выходит группа в четыре человека. Рубцов изумляется:
- Вот ето да? Аркадий?! Ты откуда свалился?
Аркадий не менее рад, подходит к Рубцову:
- Да вот, из отпуска вернулся… Отмечаем со своими…
- Люда, знакомься, это – Аркадий Кузнецов, лучший фотокор Вологды. А эти – Лапин , Некрасов и сам его благородство - Задумкин! А это – Людмила Дербина, поэтесса.
- И твоя разлюбезная женушка – смазливо пожимает руку Дербиной Задумкин. Он  церемонный, в богатом пальто с серым каракулевым воротником.
- Так как всегда, очень начитанный… Ну что , ребята, я хочу выпить! По случаю…- задумался - По случаю – первого понедельника на этой неделе. Аркадий -  вытаскивает, подает деньги – мне «Солнцедара», себе – что хотите. О, смотрите, сам Унковский идет! Люда, мы пошли в шахматный клуб! Мы подождем тебя там.
Дербина, ни слова не говоря, уходит.
Дербина идет по улице с Лизой, секретаршей из Союза писателей.
- Вспоминали тут про тебя. Говорят, книгу готовишь.
- Да сейчас рукопись забрала, в «Комсомольце», Коля завтра повезет.
- А как у тебя с ним?
- Мы же заявление подали.  Расписываемся, в феврале…
- Люда, ты что ? – Лиза даже приостановилась - Он же пьющий… Драчливый, несносный такой… Не знаю, не знаю…
- Мне тоже  не по себе. Надо бы подождать, может… Но сейчас как быть? Регистрация назначена. Я - в западне. Да и трудно мне без него. На Новый год уезжала, так места себе не находила…
- А ты знаешь что? как полезет драться, так сразу его за горло…
- За горло? Это как?
- А вот так. Схвати и дави, быстро отцепится… Я своего так и приручила. Быстро присмирел…
- Хм … - лицо Дербиной крупно, раздумчивое…
Сидят в шахматном клубе, шестеро за столом, трое с одной стороны, трое с другой. Лапин, Задумкин, Некрасов – Кузнецов, Рубцов, Третьяков. Это новое лицо компании, оказался в клубе, зовут его…
- Альберт, ты как всегда самый гоношистый и везде появишься, где наливают…Прилепишься…- Рубцов начинает  по привычке задираться- Но  ты скажи, кто ты есть? Кто я и кто ты? А?
В клуб ,озираясь и несмело, входит Дербина.
- О, Люда! Иди, иди сюда! Садись… Алик, стул даме! Люда , выпей за нас, шахматистов – Рубцов пододвигает свой недопитый стакан. Дербина отхлебывает глоток, морщится:
- Коля, нам идти надо. Мне надо еще в библиотеку…
- Ты – иди! А мы сегодня – гуляем! Счас Задумкин сбегает за переводом и мы пойдем, в ресторан… Ты с нами!
- В ресторан? Нет, я не пойду… Я … не одета…
Задумкин, сидящий напротив, опрокидывает бутылку водки, она катится по столу, ее успевает подхватить Лапин, но содержимое  -  пролито! К выпивающим подходит Унковский:
- Ребята, давайте хватит уже.
- Ну что ж, хозяин просит… - Задумкин поднимается.
Компания выходит. Дербина и Рубцов оказываются позади всех.
- Коля, мы же в кино хотели сходить, на «Фараона»…
- Да я сам фараон. Че мне его смотреть?
- Ну, тогда,- дай мне ключ. Я не пойду с вами…
- Раз жена приказывает, то я – дам… - вытаскивает из кармана ключ, явно довольный, подает Дербиной.
Сидят на втором этаже ресторана, в зале, та же компания. Официант сервирует стол. Приносит салаты, ставит по краям – бутылки «Перцовки». Рубцов рассказывает о своих планах :
- Зеленых цветов не бывает. Но именно так я хочу назвать сборник. Хотя лучше и – «Над вечным покоем». Но - морщится - Нет. Мрачно. А Васильев тот, художник удивительный, он чувствует, понимаешь, Аркаша, нашу Русь…
В темени наступившего вечера стоит вся шумная компания, - у Ленинградского продовольственного магазина, считают рубли. Рубцов «командует»:
- На вино, на вино , ребята, хватит. Задумкин, давай трояк! У тебя ж оставался. Заначил?
Всей гурьбой идут к стоянке такси. Усаживаются Рубцов, Задумкин, Третьяков, Лапин. Не доставшимся места Некрасову и Кузнецову пассажиры кричат - «Берите следующую тачку! Ждем!» Машина трогается с места.
Вчетвером вваливаются в квартиру Рубцова. Дербина их встречает неприязненным взглядом…

Расположились в комнате за столом, на котором бутылка водки, две – вина. Закуска – зеленые помидоры… Рубцов терзает гармонь, поет :
                В этой деревне огни не погашены
                Ты мне тоску не пророчь,
                Светлыми звездами нежно украшена
                Тихая звездная ночь…
Встревает Лапин:
- Постой Коля! Давай нашу родную, вологодскую. И начинает  петь один – «Шумел камыш, деревья-а-а гнулись!...»
Рубцов одергивает его :
- Да не то поешь! И вообще – не умеешь петь  - не берись!
- Но подожди… Это же наша, «А ночка темная была-а-а!…» - опять продолжает
- Иди ты отсюда вон, Карузо!
Лапин внимательно смотрит на Рубцова, затем медленно выговаривает:
- Я то уйду. А вот с кем ты останешься? Зря ты так, Николай…
- Иди, иди , пока целый – Рубцов почти выталкивает Лапина.  В коридоре закрывает дверь, разворачивается и замечает, как Задумкин целует руку Дербиной. У Рубцова расширяются  глаза:
- Эй ты , партиец! Ты почему это пристаешь к моей жене?!
- Да ты что, Коля, я и не думал приставать! С чего ты взял?
- Знаешь что, Задумкин… Ты хоть мне и тезка, и работали мы вместе… Но вот больше всех ты мне не нравишься! Ну не нравишься и все!! Насмотрелся я на таких, в общежитиях! Одни сволочуги кругом. Иди  и ты, пока цел! - замахивается на Задумкина, но тот успевает увернуться и Рубцов чуть не падает, но удерживается.
Задумкин одевается в прихожей. Рубцов удивленно на него смотрит:
- Э, ты чего это надеваешь пальто моей жены? Примеряешь что ли? Ты че, ошалел?
- Ой, я нечаянно, нечаянно… Ну Коля, ну случайно же!
- Иди, иди , стихоплет…
После ухода Задумкина Рубцов подсаживается к Третьякову:
- А ты чего сидишь, не пьешь?- вырывает стакан вина из рук Третьякова, выпивает его:
- Эх, Алик, Алик! Тебя больше всех люблю. Ты знаешь, у меня брат есть, Алик. Пропал куда то… - смотрит в пол – И другой есть, Борька, в Краснодаре. Поеду вот к нему, с  женой. Летом…Там море. А я давно на море не был…- вдруг Рубцов вспоминает – Нет, сначала мы поедем на Балтику. Возьму договорные и рванем… Теперь можно. Теперь про меня все знают - Вырывает стул из-под Третьякова - Нечего тебе тут сидеть!
- Я ухожу, ухожу, Коленька…- смотрит на часы Третьяков – поздненько, поздненько уже…
Видя, как засобирался Третьяков, Рубцов бросается за ним в прихожую:
- Алик, Алик, не уходи! Счас еще выпьем! Я найду! Я достану! Вон у Алексея, соседа,  займу! Он даст, он мне всегда дает… Ну останься, ну подожди. Пластинки послушаем, Вертинского! Ты же не слышал, Вертинского!
Третьяков уходит. Рубцов стоит на площадке.
Крутится пластинка Вертинского. Дербина начинает убирать со стола. Рубцов набычившись сидит за ним :
- Не трожь ! Здесь еще есть… - выливает остатки вина из бутылки, залпом пьет и стакан кидает в стену! Он разбивается.
Дербина прибегает из кухни. Идет за веником и совком. Медленно , молча убирает  осколки:
- Хватит уже, Коля… Утихомирься. Ну сколько можно? Ты же обещал? – садится перед ним, смотрит. Слушает Вертинского. Рубцов закуривает , и начинает чиркать спички о коробок и кидать в Дербину.  Детская игра. Спички не долетая, потухают. Дербина выходит на кухню. Вдруг она слышит : песня  Вертинского прекращается и  треск…
Пластинку с Вертинским Рубцов разбивает. Осколки летят, он берет гармошку. Потом отставляет:
- Боишься меня? Боишься… Я знаю, ты подослана ко мне… Ты – шпионка! Ты гадина, что тебе Задумкин? Он всего лишь журналистик, Журналюга… Да стишки пописывает к юбилеям. А я – поэт! Я настоящий поэт! И что я пью? Ха! Да знаешь ли ты? Что это помогает мне! Что мастерство не пропьешь! Запомни! Хотя пишу, да, мало. Сейчас мало…Не везет мне. Везет лишь только дуракам. Вроде Задумкина…А если ты хочешь знать, я сам – майор! Да, майор КГБ. Я – первый коммунист. Я чту Ленина и Христа. Но России больше нет! Нет ее!! Она принесена в жертву… Всем, всем, маленьким нациям… Во-о-от такусеньким…- показывает кончик пальца, А России – больше  нет!.. Ее распяли! На кресте коммунизма - распяли!
Берет гармонь, поет: Чудный месяц плывет над рекою
                Где то голос поет молодой
                И над родиной, полной покоя
                Опускается сон золотой…
Сон ! – понятно?!  Спит … держава…Иэ-э-э-эх!! – с размаху кидает гармонь о стену. Та жалобно застонала.
Рубцов берет в руки пачку папирос, коробку спичек, а спичек то и нет!
Рубцов выходит на кухню. Там сидит Дербина. Плачет.
- Люда, ты плачешь? Не плачь. Не плачь… Пойдем со мной… - тянет ее.
- Отстань от меня!
- Ах так! Вот ты как! Ну знай, что у меня есть получше тебя женщины! Сука ты! ****ь!
- Тогда я сейчас уйду…
- Никуда ты не уйдешь – вот ключ – показывает – Никуда я тебя не выпущу!
- Ну тогда  выпрыгну!
- С пятого этажа ? Прыгай… прыгай – идет на балкон, открывает дверь , стоит там несколько секунд ,закрывает дверь, идет в ванную - Но ты не уйдешь  так просто, не-е-ет!.. Сначала я раскрою тебе череп!
Шарит под ванной. Ничего там не находит, вытаскивает ком грязного белья. Выходит из ванной   и простыня выпадает на всю длину так, что Рубцов покрывается ею, как привидение…
- Отдай ключ!
- Не отдам! Сначала ты пойдешь ко мне!
Дербина пытается просунуть руку в карман за ключом, Рубцов выворачивает ее руку, а потом тащит ее на диван. Дербина толкает его с силой, Рубцов падает, держится инстинктивно за край стола, тот переворачивается, падает вместе с ним. Оба в борьбе падают на пол. Идет ожесточенная драка. Дербина снова пытается достать из кармана ключ, Рубцов кусает ее руку:
- Ах ты! Паразит! Гад!
Катаются по полу, Дербина оказывается сверху Рубцов, садится на него и тянет руку  к его горлу, сжимает его. Рубцов отдергивается, кричит, уже в исступлении и прозрении:
- Лю-у-д-а-а!..  Да ты что?! Ты что это!?.. Ведь я же люблю тебя!... Люблю-ю…
Последнее слово произносит с придыханием. Он синеет, но с последней долей силы сбрасывает с себя Дербину, откидывается , переворачивается вниз головой на живот, на  разбросанное на полу белье, затихает.
Дербина тяжело и надсадно дышит, смотрит на неподвижного Рубцова несколько секунд, потом с расширенными от ужаса глазами наклоняется  над ним, ближе, вплотную и видит, что  лицо Рубцов очень синее, почти черное... И вдруг из уголка его исказившегося  рта вытекает капелька пенистой крови…
Дербина как чумная ,  подбирает остатки  не лежащего под Рубцовым белья, относит его в ванную, запихивает обратно под ванну. Открывает кран, льет на  искусанный локоть. Потом вдруг спохватывается, подбегает к Рубцову, вытаскивает у него из кармана брюк, с омерзением, ключ. Лицо Рубцова отошло от синевы. Сомкнутые ноги его   медленно расходятся… Голова  его обращена к дивану,  рядом – сваленный стул, справа – опрокинутый , прислоненный столешницей к стене стол. Около стола – лежит расколотая  пополам икона святого Николая Угодника. Дербина одевается наспех  в прихожей, открывает двери ключом , выходит…
           ТИТР : «19 января 1971 года. Крещенье Господне »
 
                К О Н Е Ц     Ф И Л Ь М А

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ВСЕХ   ТРИНАДЦАТИ    СЕРИЙ
                телесериала  « РУБЦОВ »

1 серия.
   
     Пролог: друзья поэта Николая Рубцова узнают о его гибели.
Беды и  лишения  многодетной  семьи, как и  всей  непростой судьбы русского народа, отражаются на  безрадостном детстве  родившегося  в  Емецке Архангельской области  в 1936  году Коли Рубцова - потеря, от непосильной работы по комсомольскому призыву, любимой старшей сестры,  необоснованный арест и годовой тюремный отцовский срок, начавшаяся война, смерть матери, уход на фронт отца, разлучение с родными. В 1943 году рвется последняя ниточка, с братом Борисом, – Колю переводят из под Вологды, в отдаленный Тотемский район, - в детский дом деревни Никольское, и по окончании войны  про него никто не вспоминает. В детдоме подростком Коля испытывает еще одно потрясение – гибель  от волков любимой пионервожатой Натальи Николаевны… Первые стихотворные опыты Рубцова появляются в  школьной стенгазете. В 1950 году, с окончанием семи классов, после безуспешных попыток поступить в мореходку Риги и художественное училище Ленинграда, Коля Рубцов возвращается обратно…

2 серия.
      
       В 1951 году во время учебы в Лесном техникуме села Тотьма, Коля Рубцов знакомится с Таней Агафоновой и  безоглядно  влюбляется в нее. Взаимности он не добивается и с получением паспорта уезжает в  1952 году в Архангельск, где  после повторной неудачной попытки  поступить в мореходку, оформляется на  годичную работу в Траловом флоте. 1953-55 годы Рубцов учится в Горном техникуме г. Кировска Мурманской области, а во время летних каникул 1954 года окончательно порывает связь с Татьяной Агафоновой и совершает  поездку  в  Ташкент, где чуть не умирает с голоду. Весной 1955 года Рубцов бросает учебу и выезжает в Вологду, где впервые, через 13 лет разлуки, встречается с отцом Михаилом Андриановичем и  родным братом Альбертом, который приглашает  его  переехать жить  возле него под Ленинград, где он поселяется вместе с женой.



 

3 серия
      
Николай Рубцов проживает в поселке Приютино под Ленинградом, где знакомится с Таей Смирновой, которая обещает  ждать его со службы, куда он призывается  в конце 1955 года. До 1959 года  Рубцов служит на Северном флоте,  где впервые печатается во флотской  газете  в 1957 году, в коллективных сборниках литобъединения. Вторая несостоявшаяся любовь Рубцова Тая выходит замуж в том же, 1957 году.


4 серия.
 
       По возвращению со службы Рубцов проживает в Ленинграде - работает на Кировском заводе, учится в вечерней школе, печатается в местных газетах, посещает литобъединения , выступает с чтением стихов в клубах и Домах культуры, знакомится с  набирающими известность поэтами Глебом Горбовским, Иосифом Бродским. Летом 1962 года Николай Рубцов издает рукописный сборник «Волны и скалы», поступает в Литературный институт в Москве.

 
5 серия.
   
      В июле 1962 года во время приезда в Никольское Рубцов заново знакомится с Гетой Меньшиковой, с которой воспитывался в детдоме, - и сближается с ней. Осенью Гета, не зная , что Рубцов поступил  учиться на дневное отделение института в Москве, приезжает жить  под Ленинград, откуда вскоре, после уговоров Николая, возвращается в Никольское. 29 сентября в Вологде, в возрасте 63 лет, умирает от рака  Андрианович Рубцов.



6 серия.
   
     В апреле 1963 года  у Геты Меньшиковой и Николая Рубцова рождается дочь Лена. Во время учебы Рубцов  систематически  попадается с  нарушениями дисциплины и на него устраиваются  необоснованные гонения.  С окончанием  второго курса, и после  успешной сдачи экзаменов,  летом  1964 года, его, не поставив  в известность, исключают из института.  Знакомство Рубцова с Людмилой Дербиной в мае  1963 года, и ровно через год, следующая  их встреча.



7 серия.
   
     Лето и осень 1964 года Рубцов проводит в Никольском, с Гетой и дочерью,   пишет много стихов, пробует себя в прозе. Хлопочет о  возвращении  в институт. Центральные  литературные журналы широко публикуют Николая Рубцова.  В январе 1965 года Рубцова восстанавливают на заочное отделение. Летом того же года, после  ссор с Гетой и ее матерью, Рубцов пытается устроиться на жительство в Вологде – знакомится с местными  литераторами.  Но, однако, подолгу, нелегально,- продолжает проживать в Москве.


8 серия.
   
     Вологодская поэтесса Неля Старичкова приглашает Рубцова жить  к себе и  поэт  часто останавливается у ней. Осенью  1965 года, в архангельском издательстве выходит первая книга Николая Рубцова -«Лирика». Поэт  знакомится в Москве с писателем Александром Яшиным.
 
9 серия.
   
     Командировка Рубцова  в июне-августе 1966 года  на Алтай. Следующим летом его неудачно сватают в Москве. В августе проходит агитационная поездка Рубцова с вологодскими писателями, по случаю 50-летия  Советской власти, - по Волго-Балтийскому каналу. В Москве  издается новая книга Рубцова – «Звезда полей». В сентябре 1967-го поэт получает место в общежитии Совпартшколы в г. Вологде, на улице Октябрьской.

10 серия.
   
    В начале 1968 года от Дербиной в Воронеже уходит муж. Весной того же года Рубцов  получает  комнату с подселением на Набережной  VI армии и совершает поездку на родину Сергея Есенина под Рязанью.  Становится  членом  Союза писателей.   Новый , 1969 год, Рубцов встречает с писателем Василием Беловым. В феврале в Вологду приезжает писатель Виктор Астафьев, который помогает  устроиться в новой полученной квартире Рубцова на улице, названной именем Александра Яшина, умершем в июле 1968 года. В мае 1969 года Рубцов заканчивает Литературный институт.





11 серия.
 
    Друзья Рубцова, видя неустроенность  его личной жизни, знакомят его летом 1969 года с Гетой Трофимовой (Гетой-2). Неля Старичкова,  случайно  встретившая ее на квартире по улице Яшина, порывает с Рубцовым.  Людмила Дербина осенью 1969 года  переезжает на постоянное жительство в Вологду, ищет встречи с Рубцовым и  сходится с  ним в конце 1969 года.

12 серия.

      В течение 1970 года Рубцов совершает поездки в Москву, Свердловск, Вельск, Великий Устюг, Горьковскую область, Архангельск. В июне он сильно травмирует правую руку, попадает в больницу. После ссоры с Дербиной в сентябре приезжает в Тотьму и просит  переехать к нему с дочерью Гету Меньшикову. Она видит его в последний раз. С Дербиной Рубцовым снова мирится, она соглашается жить с ним, но  очередной скандал вынуждает ее  уехать встречать Новый год в Вельск к родным. Рубцов снова остается один, «ударяется»  в запой.

 13 серия.
 
      5 января 1971 года Дербина приезжает и снова пытается наладить жизнь с Рубцовым. Он,  в последний год страдающий  от сердечных приступов, посещает поликлинику, ему прописывают лекарства, он  их принимает. 9 января Дербина и Рубцов подают заявление в ЗАГС, регистрацию  брака им назначают на 19 февраля. Но 14 января Рубцову отказывают в прописке будущей жены на его жилплощади и с 16-го января, после десяти дней воздержания, Рубцов постепенно скатывается в  очередной запой.  Он еще успевает узнать,  что 17 января, в центральной газете «Правда», органе ЦК КПСС, положительно оценен, как талантливый современный поэт России. Но запой его уже «раскручивается». В понедельник 18 января, после окончательного объяснения с начальником паспортного стола,  Рубцов, раздосадованный неудачами, загнанный в западню, со второй половины дня безудержно и безостановочно пьет  - в шахматном клубе, в ресторане «Север», дома, куда приводит «друзей», и  которых, поочередно  ссорясь, выгоняет прочь.  В течение   ночи весь свой гнев Рубцов обрушивает на Дербину и в случайном столкновении, в ожесточенной завязавшейся между ними  драке, в начале пятого часа утра 19 января, дня Крещения Господня, предсказанной им даты кончины, в возрасте 35 лет - он погибает.

  2010-2012 г.г. Мурманск – Лас-Пальмас(Испания)