Раз в год я вожу отца на его родину - село Станки Вязниковского района Владимирской области - поправить могилы его родителей. Соответственно, моих бабушки и дедушки, Елизаветы Алексеевны и Николая Петровича.
Название "Станки" - не мануфактурного свойства, а гораздо более древнее. Якобы здесь был стан монголо-татар на пути к Владимиру.
Папе скоро 78 лет, два месяца назад был второй инсульт. Тем не менее, попросил снова свозить его: надо покрасить ограду, посадить цветы, вообще посмотреть что как. Ведь в деревне никого из родственников не осталось.
Должен признаться, я вообще люблю бывать на кладбищах. Как-то мне там спокойно. Но это - особенное. В одном из многочисленных березовых перелесков поодаль от деревни. От берез и светло, и тенисто, и сорняки не растут. Даже неухоженные могилы выглядят пристойно - листья да редкая трава. Земляника. Как раз ягоды покраснели.
Хорошо спится, наверно.
Хотя неухоженных могил очень мало - за большинством присматривают, это видно. Гигантских обелисков, высящихся надо всем и вся, нет. Как и в деревне, все здесь более-менее равны - могилки небогатые, но ухоженные.
С моего детства в Станках изменилось многое. Раньше пили большинство мужчин - теперь, похоже, все - и женщины, и чуть ли не дети. Появились наркотики, о которых раньше и слыхом не слыхивали. Молоко можно добыть только у опять же неслыханных прежде пришельцев из Средней Азии. Совхоз здешний никогда передовым не был, но худо-бедно функционировал. Теперь же ни одно поле не засеяно, развалившиеся постройки щерятся ржавыми останками неведомых механизмов. Сталкер.
Но за могилами неведомо чем живущие станковцы ухаживают, как прежде. Может, как принято в таких случаях говорить, не все еще потеряно.
А самое главное здесь для меня - то, что это маленькое - с полгектара - кладбище населено персонажами летних месяцев моего детства, которые я проводил у дедушки с бабушкой. Самые разные деревенские люди самого разного возраста, которые
играли у нас в карты - в неведомых "козла" и "рамса",
выпивали с дедушкой,
сплетничали с бабушкой,
обсуждали предстоящую охоту,
и просто заходили поговорить о текущих станковских делах -
почти все они теперь здесь. И бродя по дорожкам между оград, с ними как будто можно беседовать. Очень странное, скажу вам, ощущение!
Вот экстравагантный Федя Шачков (отчеств многих не помню - помню, как называли дома), который до смерти пугал меня, пятилетнего, истошными песнями у нас под окнами, а также нарочито громко орал на Клязьме к возмущению прочих рыбаков, развивая свою теорию, что рыба человеческие звуки не слышит.
Вот наш сосед Серега Елизаров - отличный плотник, знаменитый также тем, что не раз видел НЛО над лесом (и даже, кажется, рассказывал об этом корреспонденту районной газеты "Маяк". Сомнение в рассказанном вызывало только его обычное состояние). Интересно, кстати, почему пришельцы перестали наведываться к нам с концом развитого социализма? Раньше их видели очень многие.
Вот Ольга Степановна Изволенская, дочь последнего дьячка заречной Серапионовой Пустыни. Даже старухой она была красивая, сильная, статная - и очень доброжелательная. Всегда приносила мне что-то очень вкусное собственного изготовления - то "пресняки" с черной смородиной, то желе из красной. Мужа убили в 41-м, и замуж она больше не вышла. Уехала в Истру и воспитывала сына одна. Под пенсию вернулась, а теперь и сын, дядя Федя, восхищавший меня на открытие охоты шляпой с пером, щеголеватым патронташем и ножом с наборной ручкой из оргстекла, доживает здесь свой век.
Вот одноклассник моего отца Женька Григорьев - чем-то похожий на хулигана Федю из "Операции "Ы" богатырь. Он разъезжал по Клязьме на ботнике (это такая шустрая лодка, выдолбленная из целой осины), громогласно исполняя произведение земляка - поэта Фатьянова "Хвастать, милая, не стану..." Помню, был свидетелем, как он, перевезя через реку каких-то туристов за поллитру, виртуозно устроил у берега небольшую катастрофу с намоканием и получил на этом основании вторую. А папа рассказывал, что в молодости Женька был главный в Станках боец, и как его однажды после очередной схватки станковских с ендовскими везли побитого на подводе...
Вот Николай Иванович Алексеев, коллега моих бабки и деда по станковской школе, учитель биологии и физкультуры. Папин брат, которого тоже уже нет, рассказывал, как он объяснял им на уроке закон борьбы за существование: "Был я в стране Швейцарии. Пчелы там - размером с кулак, а летки у ульев почему-то как у нас! И вот она, бедная, извивается, жужжит, но лезет в улей"...
И многие другие - с каждым здороваюсь, о каждом вспоминаю.
А вот и сами бабушка с дедушкой. Учительница физики и математики и директор станковской школы соответственно. Бабушка Лиза - волевая, жесткая. Подняла в войну двух сыновей - рассказывала, как благодарна картошке за это... И картошка, и все прочее на ее большом участке были в идеальном порядке до последнего, 87-го, года ее жизни. Откуда брала силы - загадка для меня. Все-таки, наверно, те люди были другой породы... А когда ее забрали-таки по старости в Москву - не перенесла и первой зимы.
Еще помню, что бабушка совершенно преображалась, читая монологи на сцене сельского клуба. Это была для нее настоящая отдушина. Монологи и пьесы она черпала из выписываемого журнала для актеров-любителей (название забыл), а тренировала их на мне.
Дедушка Коля, или, как называла его бабушка, Пётрович (с безударным "ё"), лежит теперь под довольно дурацким памятником в виде руки с факелом, торчащей из какого -то утеса. Дед был гораздо мягче и веселее бабы Лизы. Помню, как он, уже с трудом ходивший, "выписал" стройматериалов в сельсовете (была такая концепция) и построил мне в ивняке на берегу речки шалаш, где я мог уединяться и хранить свои сокровища.
Он прошел всю войну в артиллерии и не был, кажется, даже сколько-нибудь серьезно ранен. Но на войне начал сильно пить - до нее, говорят, в рот не брал. От этого (и от простуд в ледяной воде) в конце жизни сильно болел.
Я любил рассматривать его медали и военные трофеи, особенно эсэсовский обоюдоострый кинжал, которым дед, по его рассказам, лично заколол восемь немцев. Так это или нет - боюсь, уже не узнать. Вообще, ужасно жалею, что так мало расспрашивал его о войне и ничего не записывал.
В последние годы дедушка уже не вставал с кресла и учил меня плетению изощренных местных сетей - крылён и вентирей. Вот это он как раз заставлял меня записывать - здесь две ячейки убавить, тут три прибавить... А то, говорит, мастерство будет утрачено: никто уже не плетет такие, ленивые все стали.
Бумажку эту я, конечно, потом потерял.
А еще дедушка, будучи бессменным председателем местного общества охотников, каждый год привлекал меня к написанию статьи к открытию охотничьего сезона в уже упомянутую газету "Маяк". Писал он так: поднимал свои статьи за предыдущие годы, выбирал наиболее понравившиеся пассажи, заставлял меня их пересказать другими словами и скрепить переходами, после чего добавлял эффектный финал. Потом я получал от него по почте рубль семьдесят - честную половину гонорара.
Умирал он тяжело и, говорили, звал меня. Я был на втором курсе на "картошке"...
В общем, мои знакомцы здесь - обычные люди, каких было миллионы, ничем особо не примечательные. Но почему-то чем дальше, тем чаще они мне вспоминаются. И, когда я здесь, как будто говорят со мной.
- Ой, Арсюшка, бааатюшки, какой бОльшой тО стааал! Да с бОрОдой, что главнО тО!, - с таким красивым, напевным окающим выговором. Его, кстати, чудовищно пошло и неправильно изображают артисты, пытающиеся говорить по-деревенски. Надо не лепить "О" где ни попадя, а правильно произносить безударные гласные и интонацию ловить...
- Ну, как киевскО "ДинамО"-тО сыгралО?, - спросит Елизаров. Как там БлОхин, КолОтОв, ВЕрЕмеев?
Я в детстве, к осуждению всех моих дворовых и школьных друзей, преимущественно щеголявших в красно-белых шарфиках, болел за
Динамо" (Киев). Ну, нравилось мне оно!
- Да пес его знает, как оно сыграло, дядя Сереж. Другая страна-то уже...
- А учишься-тО, пОди, все на Одни пЯтерки..., - обязательно проворкует кто-нибудь из бабушкиных товарок. Да вон хоть Милица Ивановна - вот ведь она здесь. Общаясь с ней всю жизнь, бабушка, помнится, искренне удивилась, узнав, что зовут ее не "Милиция".
То, что московский внук - почти круглый отличник, всегда было предметом гордости.
- Да нет, Милица Иванна, что-то плоховато я стал учиться...
Ладно, дорогие мои, Пора мне. Путь до Москвы по Горьковскому шоссе или, как его называл деда Коля, "пЕкинке" (неслучившаяся трасса Москва-Пекин!) неблизкий. Бог даст - как и в детстве - до следующего лета!