Лиза

Скользя рукой по кускам бетона, которые когда-то были частью стены, пальцы каждый раз встречали на своем пути лишь острые шероховатые осколки и пыль, но неожиданно что-то гладкое и холодное пробежало по коже моего пальца, слегка лизнуло его, застенчиво высовываясь из своей искусственной норы. Я смел ладонью бетонную крошку и перед моими глазами возникло что-то сине-серое, небольшой кусок прямоугольника. Убрав еще пару кусков стены, я понял, что это какой-то большой предмет. После нескольких минут несложной работы передо мной стоял сейф. Неровности и царапины на его поверхности свидетельствовали о том, что с ранениям, но все-таки в сохранности ему удалось пережить войну и даже атомный взрыв. Я приблизился к сейфу. Провел по нему рукой, пробуя кожей на вкус его стенки. Мне казалось, что я ощущаю целые временные эпохи, я плыл во времени, разглядывая кожными узорами подушечек пальцев каждый этап войны, я слышал каждый авианалет, каждый артиллерийский снаряд. Но как и десять минут назад, внезапно что-то в моем прикосновении мне показалось странным. Задумавшись лишь на десятую долю секунды, рука снова вернулась к тому месту, по которому она уже прошлась. Да, сомнений не было, какая-то линия, выцарапанная по металлу, показалась на ощупь чересчур прямой и длинной. Я передвинулся чуть вбок, чтобы посмотреть, что это. На сейфе были выцарапаны цифры. Это пароль. Но зачем? Кто-то определенно хотел, чтобы этот сейф открыли. И я его открыл. Внутри лежала лишь небольшая книжица в каком-то мягком переплете. Аккуратно ее отряхнув, я приоткрыл книгу. Меня тут же поприветствовала надпись на ее форзаце:
Оригинальная стилистика сохранена. Орфографические и грамматические ошибки исправлены лично мною - человеком, который пожелал остаться неизвестным. Главное, чтобы люди узнали правду.

6 апреля

Мама сказала, что мне нужен дневник для записывания всех вещей, о которых я думаю. Мне кажется это правильным. Но у меня есть проблема. Мама не сказала, о чем писать, а сама я не знаю. Я сейчас спросила маму, что мне писать, и она сказала, что сперва я должна подписать дневник и рассказать о себе. Я Лиза, я веселая девочка, и мне семь лет. Папа говорит, что это совсем немного, но все мои родные говорят, что я уже большая. Взрослые часто говорят каждое свое, и тогда я не знаю - кто прав. Но доверяю больше всех маме. Я люблю маму. Особенно когда она теплыми руками обнимает мои щеки перед сном и целует меня в лоб. От мамы всегда приятно пахнет. Папа вот всегда дышит около ее лица, значит, ему тоже нравится. Папу тоже люблю. Папа мне всегда во всем помогает и бывает даже так, что не злится на меня, когда мама меня ругает. Мама сказала, что мне пора ложиться спать. Завтра напишу что-нибудь еще.

7 апреля

Мама сказала, что прочитала мой дневник, сказала, чтобы я продолжала. Она это называет “вести свой дневник”. Когда я здесь пишу - я веду свой дневник. Я сейчас глажу свою кошку, она лежит у меня на коленках и спит, она все время бегает, а потом спит, наверное, она просто сильно устает когда много бегает. Мама говорит, что все кошки много спят, но я видела других кошек, и некоторые из них совсем не бегают. Я люблю свою кошку. Она пушистая и вся очень черная, поэтому я назвала ее Черникой. Папа говорит, что так кошек не называют, но мне нравится. И Чернике нравится. Когда я говорю ее имя, она на меня смотрит внимательно. Люблю Чернику так же сильно как маму или папу. Когда я это сказала маме, она немножко похмурилась и ничего не сказала, а папа говорит, что в этом нет ничего плохого и что он тоже любит Чернику. Я сегодня сильно устала. Мы в школе много писали. Поэтому я лягу спать пораньше.

10 апреля

Я сегодня шла домой с магазина. Мама попросила купить хлеба. На скамейке где мой подъезд плакала какая-то тетенька. Я подошла и спросила, почему она плачет. Мне было ее сильно жалко. Она закрывала лицо руками, но я видела как слезы текут у нее между пальцев. Я говорю: “Тетя, не плачь”. И глажу ее по руке. Она дрогнула и чуть не перестала плакать, она долго на меня смотрела и даже немножко улыбнулась, но слезы все равно у нее текли. Она то смахивала ладошкой свои слезы и улыбалась, то просто плакала, ее ладошка тоже была мокрая, и она ею размазывала косметику на своем лице. Мне стало немножко неприятно, когда она взяла меня за локоть и стала тянуть к себе. Я и сама могла подойти! Она спросила меня, что я знаю про войну. Я сказала, это когда люди стреляют друг в друга и умирают. Она сказала, что в ее мужа тоже стреляли на войне, ему ранили руку, и сейчас он в коме. “Если он и умрет, то уже не почувствует боли, не увидит своей искалеченной руки, мертвые не чувствуют ничего”. Я не поняла, зачем она мне все это рассказывала, я немножко испугалась, не стала спрашивать ее, мама меня уже, наверное, потеряла. Я сказала, что мама меня ждет. Тетя поцеловала на прощание меня в волосы и сказала, чтобы я не пускала папу на войну.

11 апреля

Я сказала маме, что со мной случилось и спросила, где находится эта кома. Мама сказала мне: “Кома - это когда человек все время спит”. Я потом много думала об этом и испугалась за Чернику и спросила папу, не находится ли Черника в коме, когда спит, но папа рассмеялся и сказал, что нет. Я верю папе, папа все время читает газеты и он умнее мамы, мама мне сама это говорила. Сегодня по телевизору много раз говорили слово “война” и показывали много плохих картинок. Мне очень не нравится война.

13 апреля

Я спросила папу про войну. Папа сказал, что на войну идут дураки и что на войне всегда умирает много людей. Но даже когда дураки умирают - мне грустно. Мы же все люди. А в Библии написано, что мы все дети Адама и Евы, а значит, мы все друг другу скольки-то юродные братья и сестры. Хоть папа и говорит, что Библия - это такие же сказки как и такие, которые он мне иногда читает перед сном, мама говорит, что в Библии все правда и там много умных мыслей. Я стала спрашивать у мамы, есть ли у нас дураки среди родственников. Мама сказала, что нет. Это хорошо, потому что их тогда могли бы убить на войне.

17 апреля

Сегодня мы в школе нашим классом играли в повстанцев. Я не знала, кто это такие. Но мальчики сказали, что это те, кто воюет против Альянса. И что мы играем за добро. Я не хотела воевать, хоть и понарошку - не хочу быть дураком. Но потом оказалось, что это было весело. Мы уничтожили Альянс. Вечером дома я спросила маму, кто такие этот Альянс. Мама сказала, что это люди, которые хотят убивать других людей. Я спросила, почему они захотели убить мужа той тети, мама сказала, что не знает и больше не хотела отвечать на мои вопросы. Папа был сегодня злой, и я не стала у него спрашивать, когда папа злой он как мама не отвечает на вопросы.

18 апреля

Черника болеет, не хочу ничего писать.

24 апреля

Сегодня я играла в песочнице с моими друзьями. Но с нами играл незнакомый мальчик. Он говорил, что он приехал из страны Альянса. Мальчики его за это сильно побили, у него шла кровь. Мне его стало очень жалко. Мальчики увидели его впервые, но побили, когда узнали, что он из Альянса. Это и есть война? Воевать с тем, кого ты видишь впервые? Воевать только потому что он с другой страны? Глупая война. Глупая.

25 апреля

Мама прочитала мои вчерашние записи и поругала меня. “Война не глупая - это ты глупая!”, - сказала она. “Мы сражаемся за свободу от Альянса”, - досказала мама, когда хмурилась над сковородкой. Она жарила котлеты. Я ничего не поняла и пошла в зал спросить папу. Папа сказал, что мы и в Альянсе были свободными. Я спросила: “Как это свободный? Я свободна? И как понять что я свободна?” Папа сказал, что я слишком маленькая чтобы быть свободной. Я грустная снова  вернулась к маме, и Мама сказала, что вся наша семья свободная. Я так и не поняла, но, наверное, это хорошо, когда ты свободен. Когда я вырасту - хочу быть свободной.

27 апреля

Мама кричала на папу. Ругались из-за войны. Папа не кричал, но о чем-то быстро говорил. Как будто боялся, что мама будет говорить слова между его слов. В один момент мама даже дралась с папой. Папа не дрался. Папа никогда не дрался с девочками и тетями, он говорил, что это не поступок мужчины. Мне было жалко папу. Я побежала в комнату и схватила маму за руку. “Мама не бей, пожалуйста, папу”. Мама выдернула свою руку, и мне стало больно. Кажется, я не плакала, а просто глаза стали мокрыми, но мама с папой замолчали. Мама меня обняла и тоже стала плакать. Папа обнял нас всех вместе и только и говорил: “Поплачьте, девочки”. Мы плакали. Мне отчего-то было страшно, война где-то там далеко, но как будто она была и здесь. Я не хочу чтобы война была у меня дома. Мы еще долго плакали, а потом пошли гулять по парку. Папа купил нам мороженое, и мы больше не плакали.

30 апреля

Я ненавижу войну!

2 мая

Мама опять поругала меня, что я пишу в дневнике неправильные вещи. Папа это услышал и потом шепнул мне на ушко, что я могу оставлять свой дневник у него в сейфе с его документами, если я не хочу, чтобы мама читала мой дневник. Я сказала, что если мама хочет его читать, то я должна давать ей его читать. Папа сказал, что если я не хочу чего-то делать, то никто не должен меня заставлять это делать. Это и значит быть свободной. Мне это понравилось, я отдала дневник папе, и теперь я свободна.

3 мая

Я спросила папу, заставлял ли Альянс делать нашу страну то, чего она не хочет. “Заставлял”, - буркнул папа. “Значит, мама права, и мы боремся за свободу”, - воскликнула я. “Доченька, - как-то серьезно стал говорить папа - не нужно делить все на черное и белое, есть еще и серое”.

5 мая

Мы все живем в сером мире, но большинство видит только белое и черное, поэтому в мире происходит так много плохого - вот что я поняла.

7 мая

Война, война, война. Все о ней говорят, все хотят воевать, Хорошо, что папа не хочет. Я не хочу. Мне страшно, что я приду домой после уроков, а мамы нет - она ушла воевать. Мама мне все время рассказывает о войне, папа ее за это ругает, но мама все говорит. Я пытаюсь много не слушать, потому что у меня потом болит голова и снятся кошмары.

11 мая

Мне сегодня снилось, что маму убили. Я проснулась ночью и не могла больше уснуть. Я гладила Чернику, и она не спала вместе со мной. Я сказала маме о о том, что случилось ночью. Она говорит, что глупо бояться. Мы далеко от войны, и она не собирается ни с кем воевать. “Воевать должны мужчины”, - говорила она. Я спросила ее, почему тогда не воюет папа. Мама промолчала. “Потому что он не дурак”, - подумала я, но маме ничего не сказала.

12 мая

Сегодня на уроке мы писали письма и делали подарки своими руками для тех, кто воюет против Альянса. Я нарисовала воина Альянса и повстанца. Они держались за руки. Еще я сделала открытку и приклеила туда это письмо и засохшую розу. Получилось красиво.

13 мая

По телевизору я услышала, что повстанцы воюют за мир. “Воевать за мир” - глупее фразы не слышала. Воевать - уже не мир. И какой же тогда это мир??? Я спросила папу - как это воевать за мир. Папа сказал, что я очень умная и поцеловал меня в лоб. “Сомневайся во всем и задавай вопросы”, - сказал мне папа. Папа очень умный.

15 мая

Сегодня вечером маме позвонили из школы. Мама спросила, что я натворила, но я ничего такого не делала.

16 мая

Сегодня меня вызвали к директору. Мне было очень страшно. Когда я зашла в кабинет, там сидели все учителя. “Садись”, - сказал он. Я села. На столе лежала моя открытка с письмом. “Ты это написала?”,- спросил директор. Я ответила, что да. Учителя смотрели на меня с осуждением. Я тут же расплакалась. “Ты знаешь, сколько плохого нам сделал Альянс?”, - директор что-то мне начал рассказывать, но я ничего не слышала. Потом я не помню, как оказалась дома. Я очень устала, хочу спать.

18 мая

Сегодня я получила свою первую плохую оценку. Когда я спросила учительницу во время ее рассказа о своем муже-повстанце, почему мы не можем мирно договориться с Альянсом, чтобы не воевать, она меня выгнала с урока. Я думаю, она сама не знала.

20 мая

Я заметила, что стала хуже делать уроки. Противно учиться. Противно смотреть телевизор. Все говорят о войне, война - это хорошо. Люююююди, почему вы не видите? Люди умирают. Это нехорошо. Это очень плохо. Я хочу плакать, когда умирает человек, Альянс или не Альянс. Смерть не знает, кто ты такой. Смерть это всегда смерть, человек - это всегда человек.

24 мая

Сегодня нам на нашем уроке рассказывали про то, что Альянс - это тоталитарное государство. Я так и не поняла ничего. Почему оно отличается от нашего. Когда я спросила папу, что такое тоталитарное государство, он ответил, что я еще маленькая спрашивать такое. “А мы живем в тоталитарном государстве?”, - спросила я. Папа очень посерьезнел в лице. Он взял меня за руки и спросил, не задавала ли я кому-нибудь этот вопрос. “Нет,я никого больше не спрашивала”. Папа говорит: “И не спрашивай”.

27 мая

Вчера ночью я гладила Чернику, и прошло много времени перед тем, как я уснула. Я слышала какой-то странный громкий звук за окном. Я спросила маму, не слышала ли она. Она сказала нет. Папа говорит, что это плохо, что я не сплю по ночам. Дети должны спать по ночам.

29 мая

Сегодня я тоже слышала этот звук, но уже поздно вечером, перед тем как уснуть. Уверена, что слышала. Как будто кто-то всю ночь свистел и ревел на кого-то. Но мама с папой говорят, что это кошмары. Никто об этом не говорит. Может быть, я заболела?

- Ну что ты там так долго копаешься!?
Я невольно вздрогнул. Едва успев отойти от липкого и пустого оцепенения, на меня тут же обрушилась гроза ощущений.
- Ты мне не поверишь! - воскликнул я, с трудом вставая с корточек - ноги затекли и плохо меня слушались.
- Что? - невнятно промямлил мой напарник, жуя окурок сигареты.
- Я сам до конца не верю - признался я, протягивая ему дневник
- Кажется, это дневник Лизы.
- Той самой Лизы? - окурок на пару секунд замер во рту.
- Той самой Лизы, - неуверенно подтвердил я.
Он с несколько минут внимательно оглядывал и перелистывал дневник.
- Не может быть, не могу поверить - зачарованно протянул он.
- Ладно, сейчас не время для игр “верю - не верю”, нужно быстрее отсюда убираться. Ты закончил ремонт.
Аккуратно закрыв дневник, он вернул его мне.
- Да вроде бы закончил, но я слышу какой-то не очень приятный звук в районе мотора. Так и не смог понять, что это.
- Главное, чтобы эта штуковина долетела до штаба.
- За это можешь не переживать, - хлопнув меня по плечу, заверил меня мой напарник.
Когда мы уже почти дошли до вертолета, мой напарник снова воскликнул:
- Твою ж мать! Это же дневник Лизочки! Это то, что читал каждый повстанец, о чем рассказывают детям в школе! И вот мы нашли его! Теперь никто и пикнуть не сможет, что дневник Лизы - это подделка!
И действительно, ее дневник за короткое время набрал рекордное число прочтений, а по количеству выпускаемого тиража эта книжка могла бы посоревноваться с Библией. Дневник Лизы - это поистине символ сопротивления всех свободных людей, всех стран, противостоящих Альянсу.
- Это же точно тот самый дневник? - уточнил мой напарник.
- Я почти в этом уверен. Просто он видимо не переписан повстанцем - это оригинал.
- Я думал, мы его никогда не найдем, что он потерян для всего свободного мира.
- Нужно как можно скорее отнести его в штаб.
Я, озираясь по сторонам в поисках затаившихся солдат, боялся, как бы внезапная засада не застала нас врасплох.
- Да, идем, пока сюда не нагрянули патрули Альянса.
Вертолет без проблем поднялся в воздух и мы постепенно набирали высоту.
- Кстати, ты не в курсе, когда начинается операция “скальп”? - едва разбирая слова, услышал я - слова с трудом продирались сквозь звуки движения лопастей
- Не знаю, - чуть ли не крича, признался я, - но подготовка идет полным ходом, я слышал, к этой операции специально разработали новый тип бомб. хватит одной такой малютки (я начал отмерять в воздухе ладонями ее примерный размер, но мой напарник и не думал поворачиваться ко мне лицом, он внимательно оглядывал крыши ближайших домов), чтобы снести целый квартал. Парочка наших бомбардировщиков, забитых такими бомбами, и от столицы Альянса не останется и следа! - восхищенно закончил я.
- Да, зададим мы им жару, посмотрим, как они запоют на переговорах, когда лишатся нескольких городов.
- Жалко все-таки Лизу, - вдруг снова расчувствовался мой напарник.
- Да. Мы должны сделать все возможное, чтобы такое больше не повторилось.
- Мы отомстим за нее, я лично подпишу каждую бомбу ее именем.
Я удовлетворенно кивнул, задумчиво разглядывая небо и прикидывая в уме, сколько им придется лететь и сколько бомб хватит, чтобы сровнять с землей город.

Продолжая читать дневник, я вдруг задумался.
- Это не он, не настоящий дневник.
- С чего ты взял? - тут же спросил меня напарник, словно все время только и ждал, что я произнесу эту фразу.
- Как я понял из этого текста, Лиза была против войны с Альянсом, против любой войны вообще.
- Но это же враки, все мы знаем, что Лиза ненавидела Альянс и даже убила нескольких солдат Альянса.
- Да знаю я!
- Знаю, - еще раз произнес я, но на этот раз тише и не собеседнику, а самому себе.
- Выкинь тогда эту лабуду, - услышал я расстроенный голос.
- Хорошо, - сказал я, но что-то мешало мне швырнуть дневник в проем. Я пересел назад, на пассажирское кресло, вжался в бок сиденья, чтобы незаметно дочитать дневник. Я начал его листать, чтобы посмотреть, сколько в нем исписано страниц, как вдруг что-то зацепилось за мой взгляд. Я перебрал пальцами пару страниц назад и увидел, что на одной из страниц какие-то пятна. уже засохшие, но еще сохраняя остатки красно-серого цвета. Глаза невольно впились в строки и стали их читать.

Я ничего не писала в дневник шесть дней. Не писала бы и сегодня. Меня папа заставил написать. “Чтобы к моему приходу сделала записи в дневнике”, - строго сказал он и ушел. Папа сказал, что так будет легче, что мне просто нужно написать про то, что произошло за последние дни и что я чувствую. Но проблема в том, что я ничего не чувствую. У меня порезана ладонь, но я иногда даже забываю, что она вообще поранена. Я устала плакать, устала вспоминать, устала от свистящих прям в ухо звуков снарядов, устала мерзнуть ночью, устала говорить Чернике, что еды больше нет, хотя еще осталось немножко, но мне самой очень хочется кушать, устала, устала, устала. Но папа умный. Папа говорит ласково так, знает как мне тяжело, хоть он и взрослый, ему тоже тяжело - я же вижу. Папа говорит: “Выговорись, доченька, бумага все стерпит”.  “Кого она терпит? Меня?”, - спросила я. “Тебя, доченька, тебя”, - произнес папа. Он поцеловал меня в лоб и ушел. Он теперь всегда уходит по вечерами и возвращается только ночью. Тогда он всегда приносит нам покушать, хоть и немножко. Не знаю, в каком магазине он покупает продукты, ведь, как заметил папа, деньги теперь нигде не принимают, и на них ничего нельзя купить. Я теперь стала поздно ложиться спать. Потому что пока папы нет дома. я хоть и с Черникой лежу, не могу уснуть. Папа всегда приходит и говорит: “Опять не спишь, дочурка? Не беспокойся за меня, все будет хорошо”. Папа говорил это как-то неправильно. Он и маме говорил таким образом некоторые вещи, но мама на это ему только замечала что: “У нее и так много лапши на ушах”. Я не понимаю, что это значит, но спрашивать никогда мне не хватало смелости.
Папа сказал, что нужно написать все по порядку. “Напиши, станет легче, поверь мне” - сказал мне папа.

День 1
Все началось с того, что у нас в школе несколько раз подряд прозвенел звонок. “Дети! А ну быстро все встали из-за парт!”, - она так громко это сказала, что все тут же это сделали. “А теперь все вышли из кабинета!”, - тут же скомандовала учительница. Но все как-то остались стоять. “Вышли! Быстро!”, - проорала учительница, хотя до этого никогда не кричала. Мы вышли. К нашему кабинету тут же подошел старшеклассник откуда-то. Учительница сказала идти за ним, и он нас вывел наружу. Там на улице  уже стояли другие классы. И директор. Директор сказал, что нечего бояться, но мы видели, как над нами пролетали самолеты, и нам было страшно.

День 2
Я проснулась от свиста, но, кажется, я и не спала вовсе. Мне было сложно понять. Кошмары, которые мне снятся, и настоящая война так похожи друг на друга, мне все сложнее понимать - сплю я или нет. Снова свист. Весь день. Звук иногда исчезает, но, наверное, это потому, что мы просто уже привыкли его не замечать. В школу я больше не хожу - мама меня не пускает.

День 3
В этот день умерла моя мама. В этот день, я ведь… я хотела, но мама. Просто что-то острое врезалось в наше окно на кухне. Оно так быстро летело… едва успеваешь… Оно задело ее в шею и осталось торчать в стене. Мама готовила. Готовила ужин. И она стояла… она была там, совсем рядом, где окно, около него. Папа сказал, что все случилось быстро. Когда смерть случается быстро, ты не успеваешь испугаться и чувствовать боль. Ведь так, да? Так? Когда я буду умирать - хочу тоже не заметить этого. Бог, пожалуйста, пусть это случится быстро. Это даже хорошо, что после смерти, так говорила та тетя у подъезда, не чувствуешь вообще ничего. А что, если тогда вдруг я уже мертва и не заметила этого? Нет, я умерла, но не до конца, если я бы умерла полностью как мама, я бы ее обязательно встретила. Пока, дневник, на сегодня больше нет сил писать. Папа не знает, как тяжело писать, когда писать нечего, когда я думаю слишком много, но мыслей в голове от этого не становится больше.

Я отвернулся не в силах больше смотреть на этот текст. За каждой буквой боль, за каждым словом отчаяние. Казалось, каждая строка пропитана глубоким детским несчастьем, непониманием и бессилием что-либо изменить, в промежутках между буквами, в каждой неровно выведенной линии он видел страх, видел как дрожащая крохотная рука девочки дергала себя за сухожилия, боясь потерять смысл пережитого ею события. Она пытается, насколько вообще может ребенок, сказать о том, что она чувствует, но единственное, о чем она может сказать - это война. Война и всего лишь листок ее дневника в качестве друга, которому она может поведать свои детские переживания. Этот затрепанный дневник с помятой кожей - единственный проводник в реальность, единственное, что связывает ту девочку, которую она видела в зеркале и то, что смотрит на нее в отражении сейчас. Хотя она уже и не помнит, как просто и грациозно спадали ее волосы на плечи, когда она смотрелась в зеркало; как подводила свои губы ярко-красной помадой мамы, пока ее нет дома, и целовала зеркало, воображая мальчика из другого класса; как она устраивала чаепития со своими куклами; как Черника ласково щекотала ее щеку своим шершавым языком. Где теперь это все? Украла война, бесстыдно утащила, вырвала из крохотных рук ее игрушки, пока Лиза отвернулась, война их взяла, взяла и все остальное. И для чего? Чтобы бессмысленно кинуть это все на алтарь войны. Алтарь, который каждый день собирает паству послушных овец, готовых позабыть о всем. Не зная, что они тем самым молятся дьяволу, укрытого в тиару, сшитую из благочестия, долга, патриотизма и других громких слов, которые так нелепо звучат, когда маленькая девочка, сжимая холодную руку своей матери, спросит то ли у забывшего ее Бога, то ли у всех воюющих людей: “Зачем?”