Я преспокойно пил чай и любовался весенним безоблачным днём, полным тишины и необычного умиротворения: будто бы всё происходило во сне. В траве копошились пчёлы, не упуская ни одного цветка. Они усердно жужжали. А на небе порхали и звонко пели неведомые мне птицы, радуясь, что живут ещё один день и, возможно, будут жить завтра. Ветер бережно гладил деревья, и листва приятно шуршала.
Ничего, кроме звуков природы. Я отчетливо слышал своё дыхание и, казалось, как кровь разгоняется по телу от ударов сердца.
Меня посещали чудные воспоминания. Иногда я безотчетно улыбался, а порою, лицо искажала гримаса ужаса. За свою жизнь я видел много хорошего, но ещё больше – плохого. И, знаете ли, жизнь без страданий представлялась бы мне неполной, убогой, ненастоящей. Но, несмотря на это, что-то глубоко во мне надеялось, что всё страшное позади, и готово было прожить остаток даже такой, ненастоящей жизни.
Стаи птиц своим беззаботным криком будто бы укрепляли эти надежды. И как можно было в такой момент противиться этому светлому чувству?
Я был не одинок в своих размышлениях. Люди устали от войн, ссор и распрей. И в вечном покое было их спасение. Однако целью был именно покой (или на крайний случай – вечность), но никак не само спасение.
Всюду важен процесс. Жизнь и смерть, счастье и грусть сами по себе не являются чем-то, что имело бы смысл или значение. Мы любим жизнь за её наполненность, содержательность и боимся смерти за те минуты, что ей предшествуют.
Впрочем, трудно назвать процессом моё существование. Как и существование других людей. Вот птицы – это другое. Они живут. Они летают. Они радуются. Для всего этого человеку нужно, как минимум, умереть. Разве это справедливо?
Я взял кружку и сделал глоток. Чай был ещё горячим, и пар, рассекая холодный воздух, возносился к небу. Сквозь него я видел пустую дорогу, а за ней – озеро, ещё с раннего утра покрытое густым туманом; будто бы облако спустилось на землю, устав от своей напыщенной возвышенности.
Небо оставалось ясным. Я взглянул на наручные часы: стрелки показывали на двенадцать. Я любил подолгу смотреть на них. Так чувствовалось время. Будто бы всё вокруг и движется только лишь за счет крохотного механизма под циферблатом.
Я слушал часы. Я слушал время. Оно уносило прочь от моего дома, улицы, города.
Но вот внезапно утихший мир заставил меня очнуться. Птиц на небе почти не осталось, лишь самые отважные продолжали кружить в весёлом танце. Жужжание в траве утихло.
Я с интересом начал листать газету в поисках занимательной статьи. На первой же странице кричал заголовок: “Война”. Но это чёрное слово мелькало в прессе уже месяцев шесть. И никто не верил в то, что война когда-нибудь действительно начнется. Мир видит свой закат, и каждый считает своим долгом посвятить последние часы себе и близким, а не смерти. Люди слишком измотали себя, чтобы вновь убивать. Наверное. Во всяком случае, каждый, кто читал газеты или слушал новости по радио, был уверен, что его это не коснётся.
Отложив газету из-за нахлынувших короткими картинками, как вспышками, мыслей о войне, я прошептал:
– Не сегодня.
Я посмотрел по сторонам, вздохнул и повторил:
– Не сегодня.
Люди вокруг постоянно твердили это себе и друг другу. Каждый день на протяжении уже полугода был чудесен. Такие дни не могли принести ничего дурного. Нет таких людей, которые взглянув утром на солнце, подняли бы вслед за головой оружие.
Мимо проходил старый знакомый – мой сосед. Увидев, что я читаю газету, он широко мне улыбнулся.
– Не сегодня! – Крикнул он и посмотрел на небо. – Точно!
Я добродушно кивнул.
У него жена, родители и четверо детей, трое из которых еще даже не пошли в школу.
Нет. Войне нет места. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда.
С неба исчезли птицы. Я закрыл глаза, желая немного подремать. В воздухе пахло выпечкой.
Я опять начал погружаться в удивительное состояние забытья и полусна. И разумом был вовсе не у себя дома. Я вспоминал. Бесчисленные глаза людей, которых я знал когда-то, которых терял когда-то, мелькали передо мной. Они пронзали меня своим взглядом и тревожно разговаривали. Но вскоре их беспокойные голоса слились в один неприятный, мерзкий гул, который, я знал, не кончится никогда. Он всё усиливался, становился похожим на визг, будто бы о чем-то предупреждающий. У меня звенело в ушах.
Я был уверен, что слышал этот визг и раньше.
Внезапно, меня осенило.
Это была сирена. Она завывала на всю улицу. И я уже не спал. Механический голос, не умолкая, сообщал о чем-то. На улице доносились испуганные голоса и крики.
Я вышел на дорогу и поднял голову. Жужжание пропеллеров сотрясало небо. Над городом летела туча стальных, напичканных смертью, птиц.
Война.