(рассказ)
Наступил сезон открытия школы после оккупации. Война продолжалась, но люди почувствовали себя свободными. Особенно, дети. В школу отправились все. И те, кто научился только ходить, держась за руки бабушек, и те, кто нёс букеты цветов самостоятельно в подарок учителям. Но на следующий день разная малышня осталась дома, и только Иванович репьём прицепился к старшему брату Андрею, ученику седьмого класса.
Примостился рядом с ним. Парта, как и до войны, на двоих, но сосед Андрея охотно потеснился, и после звонка на урок притихли они в ожидании учителя. Между старшими возник было галдёж: выгонит Ивановича учитель или разрешит и ему заниматься с ними? Недоразумение не шутейное: семиклассники знали вряд ли больше первоклашек, потому что за время оккупации позабыли всё, чему обучались прежде, а маленькие не только спали в ту пору, но выпытывали у бабушек да у матерей, как звучат и как пишутся буквы, зачем ещё людям цифры понадобились,- словом, много накапливалось заслуживающих внимания вопросов. Больше всех у братишки Андрея, головастого несмышлёныша Кольки, за что односельчане в таком уже возрасте величали его Ивановичем.
Открылась дверь, и в класс зашёл учитель с большой тетрадью в руках – классным журналом. Учитель поздоровался, ему дружно ответили: «Здравствуйте!»- вскочив, как по команде. От того, что он так приветливо улыбнулся, за партой, где шушукалась взволнованная троица, мигом наступило полное спокойствие: пронесло! Не станет разбираться учитель, почему в классе лишний, а не заметить присутствия новичка он не мог.
Учитель сделал перекличку по журналу, спросил:
- Кто это тут незаписанный? Из какой школы он перешёл? В каком классе обучался прежде?
Ему всё подробно объяснили, добавили: это брат Андрея, в школе он ещё не учился ни в какой, но решил поступить сразу в седьмой класс, всё равно все мы одинаково ничего не знаем. Учитель выслушал объяснения, поправил классный журнал и вышел. Вернулся он с учительницей. Подозвал Ивановича, сказал ей: вот этого огольца ведите к себе.
- Так, так,- мальчишку глубокомысленным взглядом пронзила учительница.- Филипок, значит?
Иванович пожал плечами, ничего не ответил. Звали-то его не Филиппом, но в тоне голоса, с каким произнесла это новое имя учительница, ничего обидного не прозвучало, напротив, как бы и не с большим уважением произнесено было, чем если бы Колей назвали его. Сравнивать было трудно, даже Колькой не называли его давно. Запомнил он тот хмурый день, когда все были не в себе как бы, подавлены были чем-то, бабушка же и припечатала тогда: «Остался у нас теперь Иванович.» С той поры он и не слышал маленького имени своего, слышал только - большое.
Учительница привела Ивановича в другой класс, в «мой» - она сказала, и посадила за одну парту с девчонками тоже третьим. Иванович покраснел всего на мгновенье: сидит с девчонками!- но уже в следующее мгновенье заметил, что в классе Ираиды Михайловны, так назвала себя учительница, по трое сидели и за другими партами, и тоже вперемешку: и девочки, и ребята. Им-то она и представила новичка:
- Знакомьтесь, Филипок Иванович.
Класс выдохнул некий неясный звук, означавший, видимо, полное согласие величать новичка так. На переменах же семиклассники хохотали, обращаясь к малышу: Филипок Иванович! Слушая их, хохотали и первоклашки. Глядя на всех, смеялся и новичок. Словом, в школу отправился он Ивановичем, а домой возвратился Филипком Ивановичем. Ну, если так, пусть будет так. Пора стояла ещё непонятная, не до каких-то там выяснений, тем более по таким пустякам, как имя. Бабушка – Ксения Зиновьевна, в семье просто Аксютка - и та согласилась с тем, что внук её теперь – Филипок Иванович.
С бабушкой Аксюткой были они большими, не разлей вода друзьями. Начались занятия. Филипку Ивановичу раздобыла бабушка газету, на полях которой писал он буквы и цифры. Она радовалась аккуратностии его и экономии – одной газетой пользовался он как бы не месяц, если не всю четверть,- ну, до тех пор, пока мать не вызвали в школу, а Ираида Михайловна не уточнила, почему это Филипок Иванович совсем не выполняет домашних заданий? Мать и понятия не имела о том, что внук обманывал бабушку, показывая ей однажды нацарапанные каракули, которые бабушка принимала за выполненные уроки. На ней лежала ответственность за успеваемость маленького школяра, и она лишь похваливала его за прилежание. Да что, узнав о своей промашке, бабушка беспомощно развела руками, а мать достала отцовский ремень, пустила в дело. Ираида Михайловна, похоже, соревновалась с матерью, ставила его в угол, оставляя после уроков. Это серьёзное наказание, похлеще ремня. В классе темно и пусто. По глиняному полу носятся мыши, хорьки да крысы. Визжат, грызутся, а ты стой и слушай, терпи, пока не придёт гордая учительница и не простит тебя, отпуская домой. Тут хорошо и весело, когда в классах полно детворы, но…где видели вы приятные наказания? Во имя же исправления характера, кто посягнёт на их отмену?
Грамота не давалась Филипку Ивановичу. Ираида Михайловна настаивала на отчислении. В отместку ей придумал проказник новое имя учительнице: Тидарида Михайловна. Это имя обернулось кличкой, разнеслось по округе, где строгую женщину знали все и соглашались, что лучшего она и не заслуживала. Ох, как она обиделась на прозвище, а заодно ещё сильней невзлюбила маленького олуха царя небесного. Бабушка – и та усомнилась в умственных способностях внука. Дразнит пчёл и не понимает, что делает. Да ласковое теля двух маток сосёт, а этот и от одной отбился.
Филипок Иванович нашёл способ, как восстановить добрые отношения с бабушкой. Охотой. Да, ходил на охоту и приносил домой зайцев. «Как же ты поймал?»- спрашивала бабушка, а он, краснея, ломал голову над сложнейшей, тупиковой задачкой: говорить правду или врать? Сказать правду, не поверят, врать – не мог, ну, до слёз не мог, увиливать от ответов по зарослям шуток был ещё неспособен. Как он ловил? Если нет петель, ловушек, ружья, хорошей собаки,- только ногами и можно поймать. Сам, как собака, догонял он зайцев, а скажи правду, засмеют в глаза. Зато потом недоумевают, откуда берутся чемпионы мира по бегу. Голод – лучший тренер самых заслуженных мастеров в любом деле. А зайчатина – мясо. Да какое мясо! Время-то стояло голодное.
Государство не оставляло без внимания семьи отважных защитников родины. И мать на троих дармоедов (рос у них ещё грудничок Васятка. Этот больше спал: проснётся, просит поесть, а есть нечего, мать в степи, как на принудработах, он тихо закрывал глаза и засыпал), получала пособие больше двухсот рублей деньгами, по семьдесят пять рублей на ребёнка. О, это были большие деньги, на учёте в семье каждая копейка. И тут вдруг выяснилось, что бабушка не только читать не умела, она не умела и считать. Пойдёт в сельпо с рублём, оставит там два. Невестка выходила из себя, но свекруху не накажешь ремнём её сына, а бабушка оставалась неисправимой: деньги в её руках таяли. Невестка грозилась отправить её в школу и посадить за парту. И осенило её Соломоново решение: заставить сына, чтобы он научил свою бабушку счёту. Как только это сделать? Но то, что казалось для неё сложным, получилось само собой: и бабушка, и внук охотно взялись за науку. Бабушка ведь не враг самой себе, ну, не дал ей бог разума на счёт, так и деньгами отродясь не баловал. А на Руси добрые люди тем только и перебивались, что обсчитывали других добрых людей, и не в одном конкретном селении,- повсюду. Обсчитают и глазом не моргнут, а тебе и возразить нечем, потому что счёт – не твоего ума дело. Бабушка улыбнулась, как Васятка, почти таким же беззубым ртом, когда внук развернул перед ней газету, поля которой были размалёваны столбцами загадочных значков: примерами по арифметике,- пояснял Филипок Иванович, подавая ей ручку: к тонкой палочке привязано перо «уточка», и поставил на стол пузырёк с жидкостью, выжатой из недоспелой бузины: чернилами. Показал: макай сюда. Он тоже весь затрепетал, почувствовав, счастье неслось к нему со всех ног: уроки за него делать будет бабушка.
- Вот, ба, давай. Но всё тут затуркано, понять ничего нельзя.
- Давай, один ум хорошо, а…
- А другого пока нет, бабушка. Обходись одним, своим. Решай пример. Есть десять мин, к ним надо прибавить тридцать сен,- сколько будет?
- Во-первых, надо б округлить до ста. Жизнь поставлена на счёте «сто». В мешке сто килограммов, сто литров – бак, до колодца – сто шагов.
- Вона, до ста значит. Так округляй, бабушка.
- Опосля надо б знать, что это за мины такие? Время-то военное, вон Леше Паслёнкину глазик вышибло, разряжал мину, могло и головёнку отхватить. Ну, а сено – это что такое? На лошадях давно не воюют.
- Откуда знать внуку, чего не знает бабушка?
- Спросил бы учительшу.
- Тидариду? Она и с моё-то меньше знает. Как тут считать, ба, как? Школа… это… выдумают же: колхоз, школа, а ты учись. Когда мамка учит меня ремнём, я сбиваюсь со счёта, сколько раз меня она хлестанула.
- Не дави на слезу. Сожгла б тот ремень, да придёт батько, чем штаны подвязывать?
- Придё-ёт… уже бежит, ждите. Семьдесят пять рублей – вот что осталось от него.
- Не греши. Имя его носишь.
- Да к Филипку какому-то привязали.
- Подрастёшь, узнаешь и про Филиппка.
- И то расту. Но что с примером?
- Округляй до ста… Наш век – сто годков.
- А папе сколько было?
- На войне своя грамота…
- Не уразумею я тут ничего…
Как им удалось округлить «до ста» десять «мин» и тридцать «сен», не уразумела даже Ираида Михайловна. Да и мудрено это было сделать, потому что «мины» оказались минутами; «сено» - секундами; и округлять надо было не до ста, а до шестидесяти.
И нашла тут коса на камень: то, чего недопонимала учительница, отлично понимал ученик. Во всяком случае, так ему казалось. «Я округлял!..»- отстаивал он свои знания и, когда Ираида Михайловна свела к нолю его округления, вспылил: «Это бабушка решила пример… округлила…» «Ах, это ба-а-бушка учится за тебя и округляя-я-ет»,- произнесла учительница с такой интонацией, что Филиппок Иванович сверкнул молнией, а после молнии, как известно, гремит гром. И гром прогремел: «Да, Ти-да-ри-да…» Дальше можно было не продолжать, и он прикусил язык… но поздно: слово, сказано, не воробей, вылетит – не поймаешь…
В итоге вызвали мать в школу, и Филипок Иванович снова потерял счёт, до какой сотни там округлила число ударов по заднему месту родительница, остужая бабушку словами: «Я не больно бью… за одного битого двух небитых не берут». Бабушка подставляла свою руку под ремень, но невестку не переубедишь… И обе убежали в степь. Тяга земная, полевые работы лежали на нежных и хрупких, женских плечах. Вечером бабушка выводила Филипка Ивановича из угрюмости вопросом: «Что Васятка?» «Спит»,- и тут внук заглядывал ей в глаза, и горя у него как не бывало. Дальше продолжал он повествовать уже без вопросов: «Посмотрит, посмотрит и…ба, как он улыбается! Зубиков нет, а улыбается… вроде над тем, что я Филипок… Все надо мной смеются, и Васятка тоже… почему, ба?..»
И всё-таки первый класс Филипок Иванович одолел. И к общей радости: победе над фашистами, прибавилась и та домашняя радость, что малыша то ли перевели, то ли выгнали из первого во второй класс.
Было это знаково. Как насмеялся кто над бабушкиными успехами, а она училась на совесть и счёт осилила. И в семье теперь полушки малой не пропадало, и денежная помощь прирастала отавой на скошенном лугу: с рублём пойдёт бабушка в сельпо, а продуктов принесёт домой на два рубля. Клавдия за прилавком сама в счёте путалась.
Но вот наступил очередной учебный сезон. Бабушка провожала внука в школу, вела его не за руку, нет, шёл он сам с большим букетом цветов Тидариде Михайловне. Шёл подобно старшему брату в прошлом году, теперь-то Андрей закончил семилетку, и словно передал эстафету младшему брату. Ровесники Филипка Ивановича ещё в носах ковырялись, на год старшие ребята шагали, держась за руки бабушек, а его бабушка несла только холщовую сумку с «Родной Речью», с книжкой по арифметике, с газетой, где сообщалось об энтузиазме трудового народа, и поля которой служили школьной тетрадью. Всё хорошо, всё нормально вроде… но…
Из военкомата пришло уведомление: Иван Белокрылый пропал без вести на полях сражений в Великой Отечественной Войне, не погиб – пропал, поэтому пособия его детям больше выдавать не будут. Нечего считать стало матери пропавшего без вести солдата. Невестка грозилась поехать за правдой, да всё не выпадало ей часа: уборочная страда не отпускала. Стране нужен был хлеб. Бабушка успокаивала её: нельзя без хлеба. И вину за всё свалила на внука:
- Лучше б ты арифметику не учил и в первом классе навсегда остался, лучше б тот год никогда не заканчивался… там хоть помочь поступала. А теперь мы дюже поумнели, да вот зубы на полку положить придётся.