- Андрюша, вставай, пора идти на работу. Завтрак на столе, нажарила тебе картофельных драников – сметана в блюдце. Чай заварила черный, со смородиновым листом, как ты любишь.
Андрей Каюров любил хлопотунью жену – от Марии всегда веяло спокойствием, добротой и врожденной мудростью. Порой в народе говорят: «Живет за мужем, как за каменной стеной!» Только в их семье было все наоборот – жена стала для него защитной каменной стеной. Мария родила ему шестерых ребятишек. Старший сын Володя походил на дедушку, родился рыженьким, как солнышко, младший сын Саша – на отца. Четыре дочки – Фаина, Маша, Люда и Аннушка разделились пополам: две на него, две на Марию. Глядя на жену, думал: «Как она успевает справляться с детьми, многочисленным хозяйством, уборкой по дому – не забывать о внешности? Двужильная, что ли?»
Андрей до женитьбы долго ухаживал за Марией. Нравилась парню ее статная фигура, черные косы, глубокие ямочки на обеих щеках. Влюбился сразу в голубые глаза доброй девушки, но больше в душу запала милая приветливая улыбка будущей невесты. Упорным ухаживанием все-таки своего добился – Машенька стала любимой женой. Порой он спрашивал жену:
- Машунь, скажи, за что ты меня полюбила? За тобой такие красавцы ходили, не мне чета!..
Мария строго, задумчиво смотрела на него, потом застенчиво улыбалась и говорила:
- Знаешь, красота для меня ничего не значит. У народа есть мудрая пословица: «С лица воды не пить». Тебя, Андрюша, полюбила за твою добрую душу, оставайся таким всегда, и мы никогда не расстанемся.
Усевшись за стол, налил из старого медного самовара чай, вдохнул в себя смородиновый аромат – блаженно улыбнулся. Запах душистых драников заполнил весь дом. Взял драник в руку, обмакнул в сбитую Машей из молока домашнюю сметану, с наслаждением положил в рот. Он всегда ел с большим удовольствием стряпню нареченной половинки. Съев больше десятка картофельных оладьев, сладко, до хруста во всем теле, потянулся, прошептал чуть слышно:
- Господи! Как же хорошо жить на свете! Как немного нужно человеку для счастья – дом, построенный своими руками, цветущий яблоневый сад, разбитый им, женой и детьми. Корова Зорька – кормилица семьи, овцы, куры с голосистым петухом Яшкой, боров Митька, лохматый пес Дружок, кошка Мурка – вот вся эта спокойная размеренная жизнь с любимыми детьми, женой и есть настоящее счастье.
Напившись чаю, Андрей расцеловал жену в разрумяненные щеки и отправился на работу. Уже двадцать лет он трудился на железной дороге путевым обходчиком неподалеку от Арзамаса, на станции с лирическим названием Соловейка. Его дом стоял на границе двух дорог: Горьковской и Казанской. Из-за такого расположения дома семьи Каюровых друзья прозвали Андрея Ивановича в шутку пограничником. Весело говорили:
- Наш Иваныч (так уважительно называли его молодые путейцы) ни одной ще-лочки между рельсами не пропустит, ни одного нарушителя, у него глаз - алмаз!.. - Именно он смог навести порядок в арзамасских механических мастерских среди молодежи. Взял да и придумал «Книгу совести», в которой нарушители дисциплины сами давали оценку своим поступкам, обещая их больше не повторять. И действительно, больше не повторяли. Андрей Иванович молодец, добрейшей души человек! И семьянин хороший – есть с кого брать пример!..
И, правда, Андрей не курил, не пил, на это у него просто не было времени. В свободное время сочинял заметки о работе друзей в газету, писал грамотно, не смотря на то, что за спиной было всего четыре класса начального образования. Правда, орфографию, для верности, просил проверить дочку Людмилку, которой Бог с рождения дал талант к русскому языку. Андрей Иванович любил работу, казавшуюся не очень трудной, но, увы, тревожной. «Не дай Бог, - думал он, - не доглядеть разошедшиеся рельсы. - Неминуема авария техники, страшнее всего, если авария повлечет за собой человеческие жертвы!..
Иногда, доходя, до конца проверяемых путей, задавал себе вопрос:
- Сколько же километров прошел я по железнодорожным путям за эти двадцать лет?.. Наверное, земной шар обогнул два, а может, три раза, если бы отправился в кругосветное путешествие…
Шагая по шпалам, внимательно смотрел на рельсы, вбитые костыли, чтобы не пропустить малейшего развода рельсовых путей. Иногда в глазах начинало рябить, тогда останавливался, смотрел по сторонам, давая отдых глазам. Каюров знал наизусть деревья, кустики, росшие по обеим сторонам дороги. Помнил каждую полянку, болотце, каждый бугорок, на который садился отдохнуть, когда падал от усталости. Тихонько, как бы уговаривая самого себя, приговаривал:
- Вот посижу немножко, дам отдых ходункам и дальше пойду мерить наречен-ные судьбой версты. Только бы ничего с дорогой не случилось. Знаю! Знаю, от меня, да от тебя, родимая дороженька, зависят многие жизни людей. Ну, ладно, вставай, Андрюха, пойдем дальше, немного осталось колобродить, всего-то четырнадцать километров.
Вставал и шел вперед, не думая о боли в натруженных ногах, ломоте в уставшей спине.
Особенно Андрей любил высокую круглую сопку, созданную искусственно из насыпной глины при строительстве дороги. Давно она сиротливо маячила на виду у мчавшихся мимо поездов, у приходивших в лес грибников. Андрею казалось, что сопка стыдится наготы, пожалел неприкаянный холм, решил прикрыть деревьями и кустарниками. В их саду разрослась вишня, по весне поросль приходилось вырубать. Накопал поздней осенью молодых побегов любимых деревьев и посадил на оголенной сопке. Рядом с вишней приютил четыре яблоньки, три груши, семь слив, чуть позже нашел место для черемухи, калины, жасмина. На самой верхушке водрузил два дуба и два кедра. Пусть будут воеводами маленького райского уголка. Цветущие деревья, кустарники быстро принялись, потому что осень затянулась, напоила землю, корни дождливой влагой. Вскоре сопка стала не только его любимым местом, но и других селян. Много влюбленных пар наполняли здешний воздух флюидами волнующих чувств. От них сопка клубилась белым облаком, источала душистый аромат, а осенью дарила вкусные сочные плоды. Зная, кто ее сделал такой красавицей, люди дали ей имя – Андреевская сопка.
За столько лет работы Каюров научился примечать малейшие изменения в природе. Вернувшись с работы, говорил ребятишкам с улыбкой:
- Я сегодня в лесу повстречался с весной. Принцесса пряталась от меня за березкой. Думала, что не замечу ее, а я заметил!.. Там, где она стояла, осталась маленькая проталинка. Видел зеленоглазую красавицу отдыхающей на нашей сопке. Поднялся наверх и обнаружил рассыпанные ею по земле первоцветы: подснежники, стародубки, кандыки, медунки. Весна прислала вам в подарок цветы. Посмотрите, какие красивые, пахнут снежной свежестью.
Младшие дети Людмилка, Анютка, Машенька подбегали к отцу, он раздавал каждой из них по весеннему букетику цветов. Старшие – Володя, Саша, Фаина загадочно улыбались, потому что знали, весна несет с собой не только первоцветы, но и бередящую душу любовь. Андрей больше всех времен года любил весну: за клейкую светло-зеленую листву, за белые кипенные сады, шум и гам, устроенный перелетными птицами. Всегда с удовольствием бегал в детстве и в юности с друзьями смотреть на ледоход, покататься тайком от родителей на льдинах – побравировать смелостью перед девчонками. Плыть и думать: « Ура! Не боюсь, не боюсь! Я самый смелый, ничего не боюсь!..»
Правда, за такой подвиг отец однажды прямо на берегу отодрал его розгой. Андрей молил только об одном, чтобы отец не снял с него штаны, потом от девчонок стыдобы не оберешься. Старшеклассницы в школе будут ехидненько спрашивать:
- Ну, что, каюрчик, сидеть-то сможешь, или в вечного пенька превратился? А, может, в неваляшку, она тоже не садится, не ложится?
Потом зальются зловредным смехом. К счастью, отец штаны не снял, наверное, вспомнил, как сам когда-то катался на льдинах и так же получал порку от отца. Иван так отхлестал Андрея по спине и ниже, что тот, действительно, не мог сидеть за партой без выступивших на глазах слез.
Весной работать было легче: не стояла испепеляющая жара, рельсы, шпалы не раскалялись, не жгли подошвы ног. Главное, воздух!.. Этот особенный аромат, исходивший от цветущих деревьев, от испаряющейся земли, первоцветов – пьянил, кружил голову. Андрею в майское благодатное время хотелось скорее возвратиться домой, обняв нежно Марию, наговорить море ласковых слов, в ответ услышать призывный смех жены. После весенних волнующих сердце ночей появлялось в их доме желанное звонкоголосое дитя.
Лето – солнечное лето!.. В детстве Андрей наслаждался жаркой порой, не вылазил с друзьями из речки Теши. Не было искуснее ныряльщика под воду, чем он, умел дольше всех задерживать дыхание под водой. А какое наслаждение приносила запрещенная родителями ночная рыбалка. Бывало, прибежит в полночь дружок Васька Скворцов, кинет камушек в окно и тихонько позовет:
- Андрюха, вставай, пошли на рыбалку, я много червей накопал, на двоих хватит. Слышишь, что ты там возишься, давай скорей, а то наше прикормленное место Петька Самохин с Ванькой Симкиным займут.
Андрей высовывал взъерошенную голову в окошко, шепотом ворчал:
- Да тише ты, мамку разбудишь! Накроется тогда наша с тобой тайная рыбалка.
Затем брал приготовленную заранее котомку с пирожками, бутылкой молока, удочку, запрятанную с вечера под кроватью, осторожно выходил через окно во двор. Щенок Полкан увидев друзей, начинал прыгать, повизгивать, просился с ними на волю. Но Андрей знал, что пес должен остаться у дома, чтобы охранять хозяев. Мальчик с сожалением доставал из котомки пирожок с любимой ливерной начинкой, клал в собачью миску и тихонько приговаривал:
- Ешь, Полкаша, пирожок, только не подавай голос, а то отца с матерью разбудишь – походит тогда по моей спине отцовский ремень.
Пока Полкан заглатывал пирог, они, пригнувшись к земле, огородами убегали к любимой реке Теше. Наловив сорожек, чебаков, окуньков, иногда маленьких щурят, делили улов на три части. Мальчики давно придумали хитрость, как отдавать наловленную рыбу матерям, чтобы те не догадались, кто и когда поймал ее на самом деле. Возвращаясь под утро с рыбалки, заходили к старому деду Никодиму, живушему на берегу Теши. Никодим был бобылем, почти совсем ослеп, обезножил. Старуха померла десять лет назад, детей у них не было. Кормился с реки, ставил мордушки. В соседнем лесу добывал зайцев, попадающих в силки. Но, чем старее становился, тем труднее было добывать пропитание. Спасибо односельчанам, стали от каждого дома приносить ему всякой снеди: кто хлебушка, молока, кто картошки, овощей, а вот Андрейка с Васильком отдавали ему после ночной рыбалки третью часть улова, но с таким условием, что оставят у него в погребке свои две части до обеда. Вернувшись, домой на рассвете, залазили тихонько в окна, мирно досыпали, как ни в чем не бывало. А после обеда, забрав у деда Никодима рыбу, каждый нес часть улова в дом к другу и говорил его матери:
- Мы вчера с отцом ходили на ночную рыбалку, наловили много рыбы, решили с вами поделиться. Матери, ничего не подозревая, брали подаренную рыбу с благодарностью. Это позволяло закадычным друзьям вновь играть в таинственных доброжелателей – рыбаков.
Когда вырос и стал путейцем, лето приносило ему немало неприятных минут. Особенно невыносимой была жара, трудно ходить по раскаленным шпалам под палящими лучами несколько часов подряд. А гроза!.. Молнии следуют за тобой по рельсам, как смертельные змейки! Стоишь на деревянной шпале и боишься ступить чуть в сторону – железные грозовые рельсы несли неминуемую смерть. Ни один раз с ним бывали тепловые удары – все это были издержки профессии. Но больше всего запомнилось лето позапрошлого года. В начале июля температура воздуха поднялась до отметки сорок пять градусов. Дождей не было – воздух раскалился так, что при дыхании обжигал легкие. Начались суховеи – пыльные бури. На сто шестьдесят пятом километре железнодорожных путей с правой стороны насыпи находились болотистые места. От жары болота высохли, камыш пожух, побурел. Вот именно в такое место попала не загашенная каким-то пассажиром папироска. Казалось, высохший тростник только и ждал этого момента: заполыхал необузданным огнем, понесшимся быстрым всадником по болоту, испепеляя жизнь на своем пути.
Загорелись торфяники, дорогу, все вокруг застилал густой ядовитый смог, дышать было нечем. С жалобными криками поднимались дикие утки в воздух, кружились, кружились над своими выводками, горевшими на их глазах. Малыши не могли взлететь на крошечных, еще неоперившихся крылышках. Сила огня была страшной, надо было его немедленно остановить, чтобы не перекинулся на левую сторону от дороги, где стоял сосновый бор. Иголки сосен, елей, молодых кедров тоже подсохли, пожелтели, были готовы вспыхнуть мощным костром от малейшей искры. Дорога разделяла две стороны: одну уже пылающую и другую, замеревшую в немом страхе, от нависшей над ней беды. Насыпь по весне покрылась полынью, вьюнком, муравой, но и эти сухие травы стали кормом для ползущего вверх к рельсам огня. На борьбу с ним вышли жители села Соловейки, Боровки, из города прислали солдат из стройбата. Начальник станции Павел Сергеевич Паршин, обращаясь к работающим на пожаре, умоляющим голосом кричал:
- Земляки, родные мои! Не подведите, спасем реликтовый бор – родовое достояние, в этом бору заложен труд дедов и отцов. Бор – наша память о предках. Сам не уйду отсюда, пока не погашу последнюю искорку!..
И не ушел. Он, односельчане, солдаты стали неистово выдирать руками с насыпи горящую траву, молча, без стонов, охов дуть на обожженные руки, на вздувшиеся на ладонях пузыри. Навалившись скопом, вместе одолели огонь, спасли бор и раскинувшееся за ним село Боровки, названное так в честь грибов боровиков, росших в неисчислимом количестве в зеленом бору. Уже тогда Андрей усвоил для себя важную истину: силу духа, человеческого единства ничем нельзя победить.
Немаловажное место в душе Каюрова занимала осень, подкрадываясь внезапно рыжей лисой, расцвечивала природу мирным золотым огнем. Земля начинала светиться необыкновенным сияющим светом. Казалось, солнце не заходило на закате, не садилось за небольшие холмы, сияло денно и нощно на небе. Андрей, отправляясь ранним утром на работу, вдруг обнаруживал в кроне любимой березки, стоящей за калиткой, небольшую золотистую челочку. В саду, выросшем на сопке, трава становилась желто-красной. Листва на ней лежала грудами-сугробами, горела темной охрой. Казалось, природа подставила уставшему за лето солнцу всю себя, чтобы покрыться перед наступающими холодами, последним золотисто-шоколадным загаром. Загорев, блаженно сияла пленительной улыбкой, увидев ее улыбку, улыбались люди. Их лица тоже светились, казались загорелыми.
Однако и осень не всегда была ласкуней, в этом году по весне стояли сильные заморозки, потом лето не побаловало ни солнцем, ни теплыми дождями. Ягод, грибов в лесу было мало, дикий малинник не разъягодился. Медведи не нагуляли жира, не залегли в ноябре в спячку, бродили, озлобившись, по пустому лесу. Зайцы, белки, другая мелкая живность мигрировали в другие более сытные леса. Волки начали по ночам приходить в села, нападать на собак. Лисы делали подкоп в стайки, крали кур. Но намного стало страшней, когда три медведя погодки, объединившись, повадились на пасеки, разорив ульи, перекинулись на сараи. У Петра Анисимова задрали молодую телку.
Однажды, ноябрьским вечером, Андрею пришлось встретиться с разъяренной медведицей, стоявшей прямо на его пути, среди рельсов. Метров тридцать разделяло их дуг от друга. По-видимому, медведица переходила на другую сторону дороги в дикий малинник, где надеялась собрать засушенные ягоды. На пути ей встретилась более сытная пища – человек. Оголодавший зверь ринулся навстречу путейцу и, если бы поезд, мчавшийся с огромной скоростью, не сшиб его, то неизвестно, ходил бы он сейчас по заветным путям. Такими непростыми чудесами иногда заканчивалось осеннее чарующее время, после которого наступало самое трудное для него – зима.
К зиме у Андрея Ивановича сложилось двойственное отношение: селянскую зиму просто обожал. Родная Соловейка зимой превращалась в большое белое блюдце, на котором тихонько ютились дома, с серебристыми заплатками-крышами, деревьями с кружевными пелеринами, сплетенными в декабре искусным художником инеем. Многочисленными змейками-тропинками, требующими от пешеходов умелого лавирования при ходьбе. Особенно лавируешь, когда несешь из сельского колодца на плечах коромысло с двумя наполненными водой ведрами. Чуть оступился и тут же плюхнулся вместе с ведрами в глубокий рыхлый сугроб. Такая тропинка, облитая не одним ведром воды, превращалась в любимую катушку ребятни. Санки употреблялись реже, а вот цинковый таз, с дном, намазанным коровьим навозом, смоченным на морозе водой, был излюбленным детским транспортом. Андрей в детстве сам катался на нем с горки. Мастерил веселую «крутешку» детям каждую зиму. Нравилась Каюрову подледная рыбалка на любимой звонкоголосой речке Теше. В выходные дни часами сидел с удочкой над прорубью. Деревенская радостная зима доставляла ему большое удовольствие.
Вот другая зима – железнодорожная, не нравилась. Именно она доставляла ему много хлопот, душевных тревог. Метели переметали пути так, что ни зги не видно. Во время зимнего обхода дороги путейца часто преследовал страх, думал:
- Вдруг не заметил прощелины под снегом, не увидел выскочившего скрепителя-костыля, или коварной трещины в рельсе? Нужно вернуться, перепроверить, подстраховать себя, чтобы избежать беды…
И, действительно, возвращался назад. Разметал самодельной метлой сомнительное место, заново проверял. Через минуту метель вновь совершала черное дело, посылала вслед за путевым обходчиком сомнение, изнуряющую тревогу. Такая зима изматывала, на нет, мочалила нервную систему, подрывала здоровье, а, главное, делала очевидцем многих бед.
Десять лет назад из-за такой беды чуть не получил инфаркт. А дело было так. На дворе стоял необыкновенно ветреный февраль: метели никому не давали вздохнуть. Соловейка превратилась в один монолитный сугроб, из-под снега торчали только снежные шапки крыш. Казалось, дым шел не из труб, а из заснеженной земли. Стало тяжело ходить по железной дороге. Ветер со всей силы толкал в спину, иногда подхватывал, как пушинку, и нес вперед. Вот таким вьюжным, буйным оказался тот злополучный вторник. Андрей прошел, вернее, почти пролетел под натиском ветра половину пути. Неоднократно возвращался, чтобы перепроверить тревожные участки, очень устал, но в голове все время сверлила одна и та же мысль:
- Хоть бы Мария догадалась не отпускать в школу четвероклассницу Людмилку. Он сильный мужчина, и то, как перышко, летает по дороге, пропускающей вперед с бешеной скоростью поезда. Если дочь пойдет со школы домой в такую метель, а идти, ни мало, ни много, целых четыре версты по шпалам, может обессилить от вьюги. Скатиться с насыпи в низину и назад, на дорогу, не выбраться. Занесет метель девчушку – замерзнет, до весны не найдешь.
Шквальный ветер ударил в лицо с такой силой, что Андрей не устоял, упал коленями на ледяные рельсы. Снег залепил глаза, от боли закружилась голова. И все-таки по вибрации в рельсах почувствовал, что с горы спускается товарный поезд. Стоять на коленях было некогда, нужно было проверить еще двадцать метров пути. Резко поднялся, побежал вперед, но внезапно наткнулся на маленькую фигурку – кто-то сидел на рельсах, скорчившись, почти переломившись пополам. Маленькая голова человечка представляла сплошной комок снега, было непонятно, какого он пола. Ребенок, обессилев от ветра, больше не мог идти, сдался на милость стихии, обреченно засыпал от холода вечным сном.
Андрей почти из-под колес выхватил дитя, молниеносно соскочил с дороги, чтобы не попасть под поезд. Крепко-крепко прижал тело замерзающего к груди, заслонив его голову от двойного удара ветра и вихря, созданного мчавшимся поездом. Когда поезд прошел, Андрей протер залепленные снегом глаза, чтобы рассмотреть ребенка, лежащего на руках. Одежда маленького человека совсем задубела, превратилась в ледяной панцирь. Лицо, волосы забились толстым слоем снега. Андрею потребовалось несколько минут, чтобы соскрести снег с лица. Когда увидел лицо, у него подкосились ноги, на глазах появились слезы. На его груди лежала девятилетняя дочь Людмилка. Он послушал ее сердечко, к счастью, оно чуть слышно, но еще билось. Андрей снял фуфайку, завернул девочку, потом достал из походной сумки баночку с медвежьим жиром, осторожно растер обмороженное лицо дочки. Понес Людмилку на ближайший переезд, там стрелочница Нина Антипина вызвала дрезину, на ней их доставили домой. Впервые в жизни Андрей накричал на жену, отпустившую Людочку в сильный буран в школу. Мария заплакала, выскочила на кухню. К отцу подошла старшая дочь Фаина и сказала:
- Папа! Не ругай маму! Она строго запретила Люде идти в школу. Но, когда мама отправилась в магазин, Людмилка тайком ушла из дома с одноклассниками. До школы ребят через речку отвез дедушка Макар на лошади, запряженной в зимние сани. Узнав о беглецах, мама сбегала в медицинский пункт, дозвонилась директору школы, попросила оставить детей в интернатском отделении на ночь. Директор Тамара Владимировна согласилась, пять четвероклашек остались ночевать в интернате. Ребята, заигравшись, не заметили, как одноклассница ушла домой. Мама не знала, что Люда не осталась в школе, сильно переживала за вас обоих. Спасибо тебе, папа, зато, что спас сестренку. Мама просто умерла бы от горя, если с ней или с тобой случилась беда. А вот с Людмилкой, когда придет в себя, строго поговори, нельзя быть такой самовольной.
Выслушав старшую дочь, Андрей почувствовал себя виноватым. Раздевшись, пошел на кухню, обнял зареванную жену, прошептал:
- Прости меня, Маша, страшно перенервничал!.. Как представил, что бы могло с дочерью случиться, так душа от страха чуть из тела не выпрыгнула. Но ничего, кажется, обошлось. Сейчас истоплю баню, намажешь дочурку медвежьим жиром, легкие натрешь барсучьим салом, хорошо прогреешь в легком пару. Дома разотрешь водкой, да напоишь травяным чаем с медом. Думаю, воспаления легких избежим. Иди, готовь Люду в баню.
Случай с дочерью долго не стирался из памяти. К счастью, Людмилка отделалась простой ангиной. Десять дней провалялась с температурой в постели. Андрей сделал ей серьезное внушение за своевольный поступок. С той поры старшие дети по очереди встречали сестру со школы.
Зима! Зима! В мирное время приносила радость, иногда тревоги. А вот зима 1941-1942 годов запомнилась путейцу на всю оставшуюся жизнь. 22 июня 1941 года началась война с фашистской Германией. Фашисты вероломно напали на родную страну. Андрей Каюров, как многие мужчины призывного возраста, пошел в военкомат. Решил добровольцем отправиться на фронт – защищать Родину. Его просьбу в военкомате отклонили, потому что начальник станции Паршин Павел Сергеевич попросил для него бронь. Паршин хотел, чтобы Каюров, самый опытный путеобходчик, остался работать на станции. Уже в 1939 году участились диверсионные аварии на железных дорогах. Их железнодо-рожная ветка с Арзамаса вела в Москву и другие города России. 30 сентября 1941 года началась битва за Москву. С особенной яростью гитлеровцы рвались к родной столице в зимние месяцы 1941-1942 годов. Зима этих лет была неимоверно лютой. Порой градусник показывал почти сорок пять градусов. Фашисты хотели взять Москву, во что бы то ни стало.
Со всех концов страны к Москве летели литерные поезда, доставляющие войска, пушки, танки, бронемашины и другое вооружение, а назад многочисленных раненых. Тыл должен был обеспечивать фронт всем необходимым. Мирная работа путейца приравнялась к военной службе. И днем и ночью Каюров находился на дороге, помощников почти не было – молодежь забрали на фронт, а старики были плохими ходоками, да и глаза их подводили. А сейчас на дороге нужен был глаз да глаз!.. В трудные военные дни, когда совсем становилось невмоготу, обходчик ставил под ружье членов своей семьи: и жену, и детей. Благо, что их семья с Марией Федоровной была большая.
В морозы стали подводить рельсы, выпущенные еще в 1914 году. Перекаленные, изношенные они не выдерживали, трескались, разъезжались, как коровьи ноги, на льду. За месяц порой приходилось менять до трехсот штук. Останавливали пассажирские поезда ненадолго, снимали «отходы», пилили прямо на месте простой ножовкой, обжигая раскаленным на морозе металлом пальцы, и ставили на место.
Литерные поезда шли один за другим, останавливаться было строго запрещено. Прерывать движение военного состава без уважительной причины во время войны тоже нельзя – угодишь под трибунал. Допустишь аварию: решение беспристрастное – расстрел. Вот такой дамоклов меч навис над головой Андрея Ивановича. Пробегая километры дороги туда и обратно, думал всегда об одном: «Только бы мне не подвести фронтовиков, не просмотреть «кожную» болезнь рельсов, но ее проще заметить, а вот, что там у них внутри…, попробуй, узнай».
Андрей ждал восхода и заката солнца с нетерпением. Именно в это время особенно тщательно осматривал старые рельсы на полотне дороги. Ориентировался по отсвету: если рельс отливал красноватым, как окалина, стало быть, бедой пахнет. Снова, не смотря на смертельную усталость, брался за ножовку и часами онемевшими от холода руками, пилил запасные части рельсов, лежащие на насыпи. Кроил их, кромсал, подгоняя до нужного размера устраняемого рельса. Потом по рации вызывал аварийную дрезину и вместе со всеми устранял опасную брешь в железнодорожном пути. Казалось, все беды остались позади, но не так-то было. Самое опасное зимнее испытание ждало его впереди.
Шел уже тридцатый год работы на железной дороге. Годы давали о себе знать. Прожить почти полвека на земле, что-то да значит. Этот морозный январский день запомнился ему на всю жизнь. Утро двадцать пятого января 1942 года было неимоверно жгучим, туманным. Андрей пошел в обход путей один, жалко было морозить детей. Уходя на работу, размышлял вслух:
- Может, сегодня все обойдется, что зря детей простужать, вон, как сладко спят. И так за лихолетье сильно похудели. Пусть хоть в субботу вдоволь отоспятся, все равно из-за морозов в школе занятия отменили.
Недавно Каюрову выдали теплый армейский бушлат, шапку ушанку, а, главное, катаные валенки, и все-таки мороз пробирал до самых костей. Ресницы заиндевели, видимость дороги стала нулевой. Андрею приходилось часто протирать глаза платочком и все ниже наклоняться к рельсам, чтобы не пропустить очередной аварийный отход. Пройдя пятнадцать километров, ничего серьезного не обнаружив, облегченно вздохнул, прошептав:
- Ура! Кажется, сегодня пронесло! Осталось совсем мало, там путь более надежный, рельсы недавно меняли. Думаю, выдержат сегодняшний небывалый морозище.
Успокоившись, пошел вперед, но, как, оказалось, расслабляться было рано. Продолжая обход, подошел к 426 километру, здесь путь заметно искривлялся. Вдруг Андрей заметил, что именно в кривой части лопнул рельс. Сантиметров в семнадцать вылетел кусок. Каюров знал расписание поездов наизусть. Через пятнадцать минут по этому пути должен пройти пассажирский поезд Свердловск – Москва. Мысли лихорадочно заметались:
- Что же мне делать? Один в такой мороз не справлюсь! Перестань паниковать, успокойся! – приказал себе. - Выход один: оградить путь и петардами остановить состав. Срочно по рации вызвать дрезину с рабочими.
Собравшись окончательно с мыслями, все сделал, как надо. Поезд остановил, подоспевшие ремонтники устранили аварию и отправились назад. Андрей радостно помахал рукой машинисту, который от всей души выразил ему благодарность за проявленную бдительность, и пошел дальше. Единственное, что тревожило обходчика – отсутствие петард, потратил все полчаса назад на остановку поезда. Подумал: «Не может такого быть, чтобы в конце пути что-нибудь снова случилось, осталось всего- то пройти каких-то полтора километра».
А вот и случилось! Страшная беда нависла над ним, а главное, над литерным, который должен проследовать на Москву через тридцать минут. Каюров уже заканчивал осмотр 427 километра и на свою беду обнаружил в конце пути лопнувший пополам рельс. В отчаянии осмотрелся по сторонам – вокруг ни души, помочь не кому. Самое ужасное то, что поезд даже нечем остановить: петард нет. Прикинул в уме: «Авария неминуема! Зачем только отпустил дрезину с рабочими, надо было попросить их доехать со мной до конца пути. Сегодня суббота, а завтра выходной, значит, ремонтники отправились по домам».
Мелькнула спасительная мысль: «Бригадир Антипин Алексей Петрович не поехал домой с рабочими, пошел пешком на разъезд попроведовать жену Нину, работавшую стрелочницей. До разъезда всего 1,5 километра, нужно добежать до него, сообщить бригадиру об аварии. Он с поста дозвонится в мастерские, хоть три дежурных ремонтника да приедут с нужным оборудованием и новым рельсом. Я возьму у Нины сигнальный флажок и побегу назад, навстречу поезду, попытаюсь его остановить». Времени на раздумывание не было. Быстро огородил аварийное место и поспешил на пост.
- Сожалею, что в мирное время кроссами никогда не занимался. Моя работа требует медленной ходьбы для тщательного обследования дороги. А теперь мне надо бежать быстрее лани, из последних сил, которые в конце пути, да на таком морозе, у меня совсем иссякли, - рассуждал путеобходчик.
Все- таки, собрав волю в кулак, Каюров помчался, как мог, но тяжелый полушубок, валенки замедляли бег. Понял, что с такой тяжестью на плечах, быстроты не добьешься. Не думая о морозе, о последствиях для здоровья, скинул с себя полушубок, валенки и, оставшись в одной железнодорожной форме, носках, побежал к разъезду. Не забегая на пост, позвал чету Антипиных, когда они вышли, Каюров, запыхавшийся от бега, сообщил об аварии:
- Алексей, срочно звони в мастерские, вызывай рабочих, на 427 километре пополам лопнул длинный рельс. Когда подъедут, вместе с ними отправляйся к огороженному месту, устраните аварию. Я побегу назад, навстречу литерному, может, успею остановить, хотя бы метров за триста до опасного места. Нина, кинь мне сигнальный флажок, показывающий, что путь закрыт.
Поймав на лету флажок, не теряя драгоценных минут, пулей помчался навстречу военному составу. Протерев глаза, увидел, что поезд спускается с крутого холма. Подъезжая к нему, машинисты метров за пятьсот начинали сбавлять скорость, чтобы благополучно спуститься вниз, это было на руку Каюрову. Путеец подумал: «С высокого места при замедленном ходе машинист должен заметить бегущего по шпалам человека, размахивающего сигнальным флажком». И, правда, машинисты, охрана увидели что-то невообразимое впереди: навстречу поезду несся из последних сил, падая и вновь поднимаясь, железнодорожник с сигнальным флажком и что-то громко кричал.
Капитан Кравцов Александр Васильевич приказал остановить состав и пошел навстречу к уже не бегущему, а еле-еле плетущемуся нарушителю движения. Достал из кобуры пистолет, направил на Каюрова, сурово спросил:
- Кто ты? Почему нарушил военный устав о запрете останавливать литерные поезда?
Андрей Иванович прошептал осипшим от мороза и крика голосом:
- Я путевой обходчик Каюров Андрей Иванович. Остановил поезд, потому что обнаружил на 427 километре лопнувший пополам рельс. Времени на устранение аварии не было. Если бы вы не остановились, могла случиться непоправимая беда.
- Ну, что ж, показывай злополучный аварийный рельс, если врешь, пристрелю, как лазутчика, на месте.
Обратившись к подошедшему машинисту, сказал:
- Прохорыч, отдай ему свой бушлат и валенки, а то он совсем в сосульку превратился. Ты же в кабине паровоза пока посиди, там не замерзнешь. Я с бойцами пойду к месту аварии.
Увидев, что обходчик стучит зубами, то ли от холода, то ли от страха, достал алюминиевую фляжку с чистым спиртом и подал Каюрову:
- На, глотни, хоть немного согреешься. Столько бежал в раздетом виде на морозе, поди, ни рук, ни ног не чувствуешь…
Андрей взял дрожащими руками фляжку, выпил три глотка, задохнувшись от крепкого зелья, закашлялся, на глазах выступили слезы. Капитан и пять бойцов рассмеялись. Кравцов добродушно проронил:
- Сразу видно, не фронтовик, не привык неразведенный спирт пить.
Через пять минут подошли к огороженному месту, половинки лопнувшего рельса уже разошлись сантиметров на двадцать в стороны друг от друга. Брешь, которая зияла между двумя половинками рельса, неминуемо привела бы к сходу поезда под откос. Увидев ее, капитан побледнел и, громко свистнув, проговорил:
- Да ты, Каюров, подвиг совершил! Сколько бы танков, пушек, минометов, солдат пошли сегодня под откос. Страшно подумать какое бы здесь было месиво, столько бы солдатских жизней загубили. Да! Работа твоя нисколько не легче, чем воевать на фронте. Фашисты бы очень обрадовались такой аварии. Дорогой, Андрей Иванович! Выражаю тебе личную благодарность за добро-совестную службу в тылу. Молодец! Можно сказать, настоящий храбрый солдат!..
Потом подошел к Андрею, крепко обнял, расцеловал в обмороженные щеки, заглянул в глаза, тихо произнес:
- Знаешь, Андрей Иванович! Я о твоем подвиге командованию сообщу, попрошу представить к награде. Огромное спасибо тебе, друг, за спасение нашего поезда, жизней солдат и так необходимого московскому фронту оружия.
Потом снова достал фляжку и отдал Каюрову, сказав:
- Забирай насовсем, дома основательно погреешься!..
Каюров хотел было сказать капитану, что не пьет, но голос окончательно пропал, а капитан уже насильно вложил фляжку в руки.
- Ладно, возьму, будет, чем растирать онемевшие ноги,- решил про себя Андрей Иванович, поблагодарив Кравцова кивком головы.
Показалась дрезина, Ашпин Алексей с тремя дежурными рабочими привезли новый рельс. Солдаты помогли им поставить его на место. Андрей отдал машинисту армейский бушлат, валенки, надел свой полушубок и катанки, которые подобрал по дороге бригадир. Капитан поблагодарил всех за быстрое устранение аварии, и поезд помчался дальше.
Андрей от выпитого спирта, безмерной усталости, пережитого стресса почти терял сознание. Товарищи завернули его в старенькое ватное одеяло, положили на сено, которым была застелена платформа дрезины, и повезли домой. Дома жена Мария будет лечить медвежьим, барсучьим салом его обмороженные ноги и руки, натруженную поклонами поясницу. Она сумеет поставить на ноги любимого мужа. В этом путейцы не сомневались, зная таланты Марии в лечении здоровья отца ее детей.
Война продолжалась, болеть было некогда. Полежал пять деньков с высокой температурой: жестокий бронхит взял над ним власть, как только температура спала, вышел на работу. Правда, теперь ему дали помощника – фронтовика-инвалида, соседа Свиридова Федора, потерявшего в бою под Москвой кисть правой руки. Теперь стрелок из Федора был никакой!..
Возвратившись в родной поселок, солдат смастерил себе железный протез, научился захватывать им инструмент, здоровой рукой закручивать гайки, вбивать крепежные костыли, словом, помогал делать ремонт. Вдвоем путейцам было намного легче, четыре глаза зорче замечали «болезни» железнодорожных путей.
Фашистам не удалось захватить столицу Родины. Московскую битву, которая началась 30 сентября 1941года и закончилась 20 апреля 1942 года, немецкие захватчики с треском проиграли. В этом была заслуга не только нашей героической армии, но и тружеников тыла.
Война, длившаяся тысячу четыреста восемнадцать дней, больно ударила по семье. Порой, дома есть было совсем нечего, особенно голодно становилось весной. Картошку за зиму быстро съедали, что ни говори, восемь ртов давали о себе знать. Все, что выдавали по карточкам, мать старалась скормить младшим детям, им нужно расти. Пыталась подкармливать хоть как-то мужа, иначе ноги передвигать не сможет, а вся работа держалась на его ногах, руках и глазах. Выручала корова, молоком поддерживала всю многочисленную семью.
Уже в марте, как только снег сходил с картофельных полей, Мария давала ре-бятне корзинки и отправляла собирать замерзшую картошку. Потом пекла из нее тошнотики, от которых детей действительно тошнило, но отвар корней бадана помогал успокаивать ворчащие после такой еды желудки. В общем, война напоминала о себе всему селу каждый день: то горьким плачем по погибшим, пропавшим без вести, а то горькими вздохами, глядя на вернувшихся домой, калек.
Андрей не был на войне, но каждый день встречался с грозной техникой, шед-шей на поля сражений, за которую отвечал головой, с санитарными поездами, наполненными стонами раненых солдат. Иногда от увиденного сильно болело сердце. Слушая военные сводки с фронта, неотступно верил в победу армии над врагом. Ждал всей душой радостного часа и дождался. Одним из первых среди односельчан услышал из громкоговорителя на станции Соловейка об окончании войны. 9мая 1945года он и его семья со всей страной радостно встречали День Победы. В его память на всю жизнь врезалась картина радостных и горестных слез односельчан. Объятия знакомых и незнакомых друг другу людей. С большим воодушевлением, ликованием встретили люди Победу, завоеванную потом и кровью. Великая Отечественная война принесла море горя, но с другой стороны и море – победной радости. И оба состояния, неразделимые: слезные минуты печали и слезные минуты радости одинаково солоны.
Капитан Кравцов сдержал свое слово, доложил командованию о подвиге Каюрова Андрея Ивановича в тылу. Еще в 1945 году его пригласили в военкомат города Арзамаса и вручили медаль «За доблестный труд» в Великой Отечественной войне. Уже в мирное время Андрею Ивановичу присвоили звание «Почетного железнодорожника». Вся семья радовалась за любимого отца. Приехавшие журналисты спросили его:
- Андрей Иванович, какие качества больше всего цените в человеке?
Каюров немного подумал и ответил:
- Прежде всего: доброту, справедливость, совестливость, любовь к труду, человеку и родной земле.
Он сам пронес в своем сердце, душе эти качества, старался воспитать их у детей. Дети выросли, получили профессии: Старший сын Володя окончил Казанский авиационный институт. Александр, Анна, Мария получили профессии в приборостроительном техникуме. Фаина и Людмила осуществили заветные мечты: стали педагогами. Все создали семьи, родили им с бабушкой Марией внуков. На его шестидесятилетний юбилей съехались многочисленные гости: дети, внуки и закадычные друзья по работе. Андрей Иванович смотрел на своих наследников, друзей и думал:
- Много ли человеку надо для счастья? Нет, немного! Просто ты уже счастлив от того, что достойно прошел по рельсам нареченной судьбы, в конце пути увидел плоды своей жизни: детей, внуков и друзей. Увидел мирное небо над головой – вот это и есть истинное земное счастье!..