Продолжение.
Начало – http://www.proza.ru/2014/06/16/1315
Наступила ночь.
Кучерявый пацанёнок сладко сопел на печи.
Жена Какули – Тамрико – готовила хачапури.
Мужчины тихо сидели за столом, а когда в окно заглянула голубая звезда, Какули затянул красивую грузинскую песню.
Лёлик и Василий Василич не понимали чужого языка, однако песня показалась родной, словно тысячу раз они её слышали или пели когда-то их матери вместо колыбельной своим Лёлику и Васеньке.
Звезда горела в небе неиссякаемым огнём.
Лёлик отдёрнул босую ногу и спрятал под одеяло:
– Не балуй!
Заза – большеглазый сынок Какули – бросился под стол, весело хлопая ресницами. Секунд десять спустя он просунул из своего убежища длинный прутик и пощекотал им вторую пятку Лёлика.
– Сказано, не балуй! – Лёлик укрылся с головой.
Но и это не помогло. Надрывно заорал петух, запрыгнувший со двора на подоконник и величественно сошедший на голову Лёлика.
Наступило утро.
Василий Василич сидел на завалинке и следил за манёврами худощавого бородатого русоволосого чудака, подъезжающего к дому на допотопном велосипеде.
Машину то и дело подбрасывало на колдобинах, и тогда седок принимался неистово вертеть педалями.
Василий Василич даже привстал, когда понял, что велосипед – это вовсе не волосипед, а чудная трёхколёсная конструкция со странной, торчащей к верху на шесте, вертушкой.
– Доброго утречка! – вскрикнул бородач, прежде чем вывалился из сиденья.
– Здравствуйте, – улыбнулся Василий Василич.
Незнакомец вскочил с земли, отряхиваясь на ходу, приблизился на два несуразных шага:
– Позвольте представиться! Коренной, э-э… не премину заметить, единственный абориген посёлка Чудино – Славянинцев Эдип Петрович. Директор, если так можно выразиться, местного этнографического музей.
– Очень приятно, – Василий Василич ни с того ни с сего шаркнул ногой и учтиво поинтересовался. – Чем обязан столь?..
– Видите ли… э-э… – Славянинцев подхватил Василия Василича под локоть.
Из окна показалась взъерошенная голова Лёлика:
– Вась, хинкали будешь?
– Хинкали? – Василий Василич обратил аристократический взор на этнографа. – Под чачу.
Славянинцев шумно сглотнул набежавшую слюну.
Бутыль из-под чачи была пуста.
Эдип Петрович с удовольствием отправил в рот последнюю хинкалину и отвалился на спинку стула:
– Да-с!.. Восхитительно!.. Помнится, в детстве маман баловала меня этими…
Славянинцев щёлкнул пальцами.
– Хинкали? – удивился Какули.
– Да нет же, пельменями. Но, по-моему, это одно и то же.
– Нет, дорогой, это нэ одно и то! Это – хинкали, а то, что тебэ мама давал – пелмэни!
– Ну… какая разница, господа! – Эдип Петрович цыкнул зубом. – Этнография допускает смешение жанров и стилей.
Господа не отвечали, сосредоточив внимание на сочных хинкали.
Какули насупился:
– Детство у всех разное.
– Это верно, – быстро согласился Славянинцев. – Ну что, мон сьер, осмотрим достопримечательности, тэк сказать, местной альма-матер?
Славянинцев поднялся.
– Так не допили ж ещё? – Лёлик потянулся к полной бутыли, стоявшей на полу.
Но Василий Василич до того в задумчивости глядевший на пустой рог, тоже встал из-за стола и молча последовал за этнографом.
Лёлик вздохнул:
– И то верно. Вечером допьём.
– Пелмэни – не хинкали! – твёрдо произнёс хозяин дома.
– Какули, дорогой, – Лёлик добродушно взглянул на грузина. – Пошли в музей, развеемся.
Какули заглянул в миску, на оставшийся островок хинкалины, окружённой хинкальным соком, и кивнул:
– Хорошо, но потом я этот дискусия продолжу.
Сказал и ус покрутил.
Они шли по главной улице и отвечали на приветствия сельчан. Казалось, в Чудино живут одни мужчины.
– Женщины на ферме, да и вообще, – туманно пояснил Эдип Петрович своим спутникам, без связи добавив. – У нас в Чудино собрались представители почти всех независимых государств бывшего СССР. Вот, кстати, уважаемый акын и аксакал… Искяндер Мамедычу! – директор помахал проезжавшему на верблюде старику в халате и тюбетейке.
– Салам алейкум!.. – пропел аксакал.
– Алейкум салам, – ответил Славянинцев.
– Гамарджоба! – мимо пронёсся джигит в черкеске и папахе, верхом на вороном коне.
– Джоба гамар! – по примеру Эдип Петровича выкрикнул Лёлик.
Какули рассмеялся и поправил:
– Нэ! Надо так – гагимарджос!
– Барэв, Какул! Вонц кинас? – поздоровался толстячок, гордо восседавший на плюшевом ослике.
– Он спрашивает, как я, – перевёл Какули. – Харашо я, харашо!
– Ра-ады приветствовать вас в нашем деревне, – толстячок резво спрыгнул с ослика и всем поочерёдно протянул свою коротеньку руку:
– Я – Бстрян из Карабаха, – повторял он при очередном рукопожатии. – Для друзей просто – Амазасп Жюльвернович. Всех прашу гости!
Армянин погрозил грузину пальцем:
– Какул! Ай, абижус, если не придёшь с друзьями!
– Харашо, харашо! Придиом, всё равно нэ атстанеш!
Лёлик ничего не понимал, моргал ресницами.
Он оглянулся на берёзки, русские избы и мирные дымочки над трубами.
Ещё он увидел родное васильковое небо.
А по дороге, словно в видении, скакали джигиты, семенили ослики и покачивали лохматыми горбами верблюды.
Лёлик тряхнул головой. Нет, это был не мираж. Джигиты, ослики и другие представители бывшего Союза не исчезли.
– Альма-матер, – прочитал по слогам Лёлик на прибитой к двери дощечке. – Этнографический музей п. Чудино. Библиотека. Планетарий.
– Прошу, – пригласил Эдип Петрович приостановившихся гостей широким жестом. И первым вошёл в избу.
Да, это была обычная изба. Однако зал оказался просторным, чистым, светлым. И единственным.
На всех четырёх стенах висели портреты мужчин в роскошных бронзовых рамах. Приглядевшись, Василий Василич крякнул. Брови его поползли вверх. Было, чему изумляться.
– Иосиф Виссарионович Джугашвили. Сталин, – прочитал Василий Василич, наклонившись к табличке, привинченной к раме.
Вождь всех времён и народов был изображён в наполеоновской треуголке и немыслимо растянутой белой майке. Сталин скашивал глаза на собственное обнажённое предплечье, на котором коротко значилось, в виде наколки: «Не забуду!»
– Владимир Ильич Ульянов. Ленин, – прочитал Лёлик, стоявший перед другим полотном.
Вождь Октября был наг. Срамное место прикрывалось брошюрой, озаглавленной так же кратко «Что делать?»
Переходя от одного шедевра к другому, в персонажах, глядевших на них с картин, друзья узнавали вождей мирового пролетариата и советских государственных деятелей.
На последнем был запечатлён сам Эдип Петрович Славянинцев. В римской тоге.
– Господа! Это работы, к сожалению, ушедшего от нас… в монастырь… чудинского портретиста Ивана Чудищева! – с пафосом прокомментировал этнограф. – Я лично был знаком с гениальным живописцем, о чём можно догадаться, любуясь столь щедрым на идею портретом вашего покорного слуги. И всячески способствовал развитию творческого потенциала Ивана Чудищева.
– Кого? – прозвучал во внезапно наступившей тишине громкий голос слегка нетрезвого Какули.
Этнограф вздрогнул:
– Простите, не уразумел. Вы о чём?
– Кого не забудет? Он! – Какули прищурил глаз и ткнул своим толстым пальцем в сторону товарища Сталина.
– Господи, – Славянинцев нервно улыбнулся. – Это же аллегория!
– Какой Али слушай, какие гори? Он же…
Какули буркнул по-грузински, надо полагать, что-то нецензурное и отдышавшись добавил:
– Убери!
– Что убрать? – Славянинцев смешался.
– Всё убери!
– Вот станете директором музея и делайте, что вам заблагорассудится!
– Я никагда не стану! У меня голова не тот!
– Пацаны, вы чего? – вмешался Лёлик. – Вы ещё из-за бабы этой подеритесь! Кстати, кто такая? Почему не узнаю?
– Это Маргарит Тэтчер!
«Железную леди» художник Чудищев посадил в металлическую бочку, которая при этом повторяла формы её великобританского тела.
Василий Василич тем временем подошёл к чучелу лося, и загрустил, вспомнив своих мартышек, кабанов, попугаев, оставшихся в тесной московской квартирке, где в клетке глупая канарейка глупо клевала зерно. Впрочем, канарейку они с Лёликом из клетки выпустили…
Лев следил за тем, как птица поднимается всё выше и выше в сверкающее африканского небо.
Дверь распахнулась и в избу вбежала стройная миниатюрная вьетнамка.
– Где тебя носит, Тяу? – недовольно поморщился Славянинцев. – У нас, между прочим, гости из столицы!
– Плостите, Этип Петловиц! – прощебетала молоденькая вьетнамка. – Я колову доила!
– Познакомьтесь, господа, – Славянинцев слащаво улыбнулся, – моя помощница-практикантка из дружественного Вьетнама. Тяу Во. Тяу – в переводе с вьетнамского… Алмаз!
– Плостите, Этип Петловиц! Тяу – это земцюг!
– Точно-точно, жемчуг!
Вьетнамка подошла к Василию Василичу.
– Я Вас узнала, – сказала она. – Вы из ДОДО. Я к Вам тозе приходила на плактику.
И взглянула на Василия Василича своими миндалевидными глазами.
Продолжение следует – http://www.proza.ru/2014/06/20/1581