Мы не знаем кто он...

 

    Он всегда одет опрятно. Светлая отглаженная рубашка, коричневые брюки, чистые, со стрелками. Его густые седые волосы – белые, они почти сливаются с рубашкой, они не бывают взлохмачены, прическа опрятна, как-будто от только что с парикмахерской вышел. Ему лет 60, может больше, может меньше. Он говорит сам себе, говорит вслух с собой, внятно, он разговаривает довольно громко, порой совсем тихо, под нос, он не обращается ни к кому конкретно. Правда, иногда его прорывает, и он кричит на прохожих, но все же никого конкретно не задевает, даже как-то непонятно почему он старается быть подальше от людей, подальше тогда, когда повышает голос.
     Он злится, его злость тоже необычная. Создается ощущение какого-то пространственного вакуума, который он явно тоже ощущает и заведомо к нему стремится. Его поведение отлажено, механично повторяется. В его фигуре в целом есть что-то нервное, неустойчивое и отрешенное, но не всегда. Его можно встретить когда угодно: вечером, порой утром, он живет рядом, в соседнем доме. Есть одна особенность: он льет воду с балкона на небольшой палисадник, мимо которого ходят люди, он льет много воды, заливая соседей нижних этажей, при этом он много кричит, кричит страшно, громко, не всегда внятно, он ругает всех и за все.
     Летом часто его можно встретить с ведром воды, все в той же одежде: белая рубашка отглаженная, рукава закатаны по локоть, коричневые брюки со стрелками. Он явно не в себе, вспышки ненависти очень бурные и почему-то только с балкона.
    Мы не знаем кто он, он мелькает в нашем районе то тут, то там, спросить не у кого – город, знакомых нет. Мы просто наблюдаем. Так длится уже лет пять, может больше. Он всегда чист, и льет только чистую воду, и в ведре у него, которое он часто носит по дворам, тоже всегда только чистая вода.
     Когда он идет по улице, складывается такое ощущение, что он находится в какой-то прострации, и все мы – это для него всего лишь  какой-то ненужный параллельный чуждый мир. Мы – люди ирреальны для него.
      На минуту, когда он проходит мимо, почему-то вдруг кажется, что не он сумасшедший, а мы все вокруг давно сошли с ума. От этого становится не по себе и хочется не попадаться ему на глаза или хочется избегать с ним встреч вообще.
     Наверняка у него есть родные, иначе он давно был бы в психушке. Он не одинок – это точно. Вот и вчера, он шел с огромным большим ведром, полным, вода не хлюпала, а странно прозрачно колыхалась. Он шел тихо, мирно, что-то бормотал себе под нос.
     Сидя на новой лавочке, недалеко от реки, мы нехотя наблюдали за ним со стороны, ветвистые деревья прятали нас, но все же он заметил нас, притих, приостановился на секунду, и пошел дальше, как будто понял, что мы оказались там случайно, и к нему не имеем никакого отношения. Нам было не по себе так же как и ему.
     Он выпал из обычной нормы жизни, из той, к которой все привыкли, из механичной, налаженной и обыденно, из нормы здорового человека, так кажется всем вокруг, но так ли это?  Он многим надоел, он – странная картина реальности, которая вызывает разные эмоции и чувства. Зимой его никто не видит, его время – это весна и лето.  Он живет явно по новым правилам: они синхронны, упорядочены и повторяемы. Они, эти новые его правила, как схема, они схематичны и очень последовательны. В его безумии много ума – пытливого и пугающего.
  .