Странные события в моей жизни начались именно тогда, когда я во второй раз свернула со своей дороги – поступила не в Москву, а в Томск. Я уже училась на журфаке в Томске. Перед первой сессией накануне Нового года ко мне обратилась корреспондент газеты и предложила сделать новогоднее интервью со мной. Интервью сделали на целую газетную страницу, в нём я представала успешной, талантливой
В Томске с арт-директором ночного клуба. Этот ночной клуб находился около общежития и был популярным клубом. Арт-директор – Володя Овчинников – прослушал меня и взял к себе петь. Встал вопрос о перемене фамилии. Не хотелось тащить на сцену и в новую жизнь - так я думала, ведь собиралась оставаться в Томске - фамилию из прошлого. Подруга одобрила новую фамилию, и я впервые в Томске вышла на сцену с ней. После маленького города это был прорыв, как будто я шагнула на большую сцену. В сравнении с захолустьем, где ночных клубов-то никаких не было, Томск был Лас-Вегасом.
Мой отчим папа Коля в это время дал мне деньги на издание книги. На книгу не хватало, а мне очень важно было записать свой сольный авторский альбом – и я начала его записывать в Томске, а когда деньги закончились, вкладывала в альбом заработанные в ночных клубах на сессиях. Сумма вышла порядочной. Кто-то покупал себе материальные ценности, я вложилась в создание своего первого сольного альбома, с которым в 2007 году чуть не поехала участвовать в конкурсе «Юрмала – Новая волна».
Но последующие события оставили меня на малой родине, ехать в Москву я уже не могла по состоянию здоровья, и альбом просто прокис в провинции, его звучание устарело. В конце первого курса я странно заболела. У нас в доме оказался БАД «Литовит», который купила у своей знакомой и принесла моя мама. После того, как я пила этот БАД месяц, у меня начались странные приступы. Что там было в этом бутыльке того первого БАДа, остается только гадать теперь. Может быть, там был какой-то яд в малых дозах. Моя мама любила лечиться. "Хуже не будет..." - сказала она тогда, повторяя слова своей подруги-распространительницы. У меня внезапно начались сильные судороги всего тела. Когда это случилось в первый раз, я подумала, что умираю. Врач-недоучка в этом городке час крутил меня на УЗИ и поставил свой диагноз, который впоследствии оказался ошибочным. Уже началось время, когда медицина стала конвейером для зарабатывания денег. Медики начали "зарабатывать", поэтому выяснять что-то подробно и лечить никому не хотелось - сразу уговаривали на операцию. Это сделал молодой врач в Кемерово, когда я поехала на консультацию "в область". Подстраховалась, чтобы не соглашаться на операцию в маленьком городке. Но и "в области" молодой врач стал сразу укладывать меня на операцию. При этом он не сделал самостоятельно ни одного обследования, понадеявшись на диагноз, поставленный до него в маленьком городке... В то время как обычный рентген поставил бы под сомнение тот диагноз. Моя родная тетя - врач, поэтому она разбирается в таких вещах. Но я опять послушалась маму. Мама сказала: "Никому не говори, чтоб не сглазили, сделаем, тогда расскажем..."
На эту операцию я выложила огромную сумму – несколько месяцев работы на 2 ставки в музыкальной школе. Когда я перед операцией увидела бумагу, которую дают всем на подпись (договор о том, что в случае заражения или в случае смерти на операционном столе с врача снимается ответственность), я почувствовала дикий страх самосохранения, утром собрала сумку и под крики хирурга отправилась домой. И надо было мне остановиться у телефона, чтобы позвонить своей подруге Юле. Она стала меня уговаривать перестать бояться. Тут из другого отделения выбежала женщина в облачении церковной служительницы и со словами «Не бойся, дочь моя, иди» повесила мне на шею крестик. Мой первый крестик потерялся еще в детстве – получилось так, что мне, когда я собралась уйти с той операции, вешают на шею чужой крест. Откуда только взялась эта женщина, и что меня дернуло остановиться звонить Юле... После того, как мне повесили на шею тот крест, я как загипнотизированная пошла на операцию. Странная роль была в моей жизни у этой Юли – и бабушки её, клянущие меня, девочку из другого социального слоя… И Юля сама, которой я зачем-то позвонила, когда могла просто уйти с той операции … Именно после тех событий Юля исчезла из моей жизни, поэтому я говорю, что она сыграла в моей жизни зловещую роль. Позже я узнала, что крестики в больницах действительно чужие – они не новые, их чаще всего кто-то жертвует для больниц. Мне надели «чужой крест»
Во время операции оказалось, что диагноз был ошибочный, хирург «сам не понял, в чем дело». Зато по врачебной ошибке пришлось делать вторую операцию, потому, что случилось кровотечение. Наркоз не рассчитали, и я чувствовала, как мне на живую зашивают кожу на животе. Была дикая боль, я не могла произнести ни слова – наркоз еще действовал, но сознание уже включилось. Я старалась сказать: «Мне больно» - и не могла. Мне казалось, что я шевелю губами, но я их не чувствовала. Зато я слышала все, что говорят вокруг меня. Они обсуждали меня. Вот тогда я и услышала о том, что они зря меня оперировали и что «не должна эта история всплыть, а то будет скандал»… Потом медсестры везли меня с операции в реанимацию, и все швы болели от того, что они, не церемонясь, затаскивали каталку в лифт так, что она десять раз подпрыгнула на всех порогах – я стонала от боли, они ржали. Когда вечером я немного пришла в себя, то увидела картину: в моей палате стоит анестезиолог-реаниматолог, молодой красивый парень Константин, который не рассчитал наркоз, от чего я проснулась и на себе ощутила всю боль. Он жаловался медсестре, что сегодня потерял кошелек с деньгами. Я заплакала горько и сказала: «А я сегодня чуть не потеряла жизнь из-за вас…» Медсестра подскочила и стала меня успокаивать. Наташа звали медсестру, очень добрая. Анестезиолог-реаниматолог с виноватый видом ретировался из моей палаты. А через час из другой реанимационной палаты вывезли закрытого простынею человека – как сказала мне медсестра, у этого мужчины не выдержало сердце, ему тоже не рассчитали наркоз, но только перестарались. Мужчине было всего за пятьдесят лет, и делали ему точно такую операцию, какую делали мне.
И это была областная больница. Не пошла в суд – подумала, что все равно случившегося не поправишь. Но фамилии тех, кто был причастен к этому ошибочному диагнозу, запомнила на всю жизнь. Первого, поставившего мне этот ошибочный диагноз, я обходила стороной, встречая на улице. Второго, который полез оперировать, показывали по кемеровскому телевидению, как он продолжает лечить. Он пошел в гору, стал руководить отделением, потом стал заниматься экспериментальными методами в лечении. В дальнейшем я собралась с духом и написала ему письмо – откровенное, всё, что хотелось сказать человеку этому. И сразу стало немного легче. Это решение пришло ко мне тоже во сне - это был кошмарный сон об этом прошлом, в котором я снова переживала эту боль, когда режут и зашивают наживую, после чего, проснувшись в слезах, я поняла, что должна это сделать. Я всё это вынесла только потому, что была очень молодой девочкой со стойким организмом. А вынести предстояло еще больше. С этого, оказалось, всё только началось. С этих пор началась моя борьба за жизнь. Заболела я, видимо, оттого, что плохо мне было на том месте, куда я себя «вернула» после музыкального училища и «исправила», пойдя не той дороге. После операции мне даже из больницы кемеровской в тот городишко возвращаться не хотелось - так плохо мне было в нем. И болела я от этого. Сразу после операции я, как ни в чем не бывало, вышла на сцену со своими авторскими песнями.
Однажды в ДК объявили конкурс, который спонсировал местный авторитет. Он считался в народе «нормальным мужиком», и действительно таким являлся. По странному совпадению, у него даже прозвище такое же оказалось, какое было у моего отчима - только среды были разные. Этот человек держал в городке единственный ресторанчик. Он часто ездил в Москву, смотрел, как устроены рестораны в столице, и хотел сделать ресторан на хорошем уровне. В Москве видел, как поднимался Григорий Лепс - поднимался он из ресторана, был еще не известным далее Москвы. Привез наш авторитет видеозапись Лепса из этого ресторана и показывал всем с восторгом. И вот этот авторитет решил провести и финансирует конкурс с целью найти себе певца или певицу в свой ресторан. Я об этом конкурсе не знала. Был человек, который и от меня скрывал информацию, и скрывал меня от директора нового ресторана. Это звукарь того ДК. Я отказала ему два раза, как пелось в одной популярной песенке тех лет - когда ему показалось мало обычных дружеских отношений. Он был женат, имел двух детей, а мне такие истории были не нужны. Меня пришлось показать авторитету только потому, что срывался весь конкурс. Авторитет пришел и спросил: покажите мне тех, кто будет участвовать, чтоб я мог оценить, есть ли смысл финансировать. Никто ему не понравился. Последним аргументом была взрослая певица, намного старше меня, которая немало лет отработала в этом ДК. Она, безусловно, была уважаемая. Но и на ее запись авторитет не среагировал никак, заявил, что деньги на конкурс давать не будет. Всё срывается. Делать нечего. Бегут за мной: там тебя зовут.
Когда пришла в студию, авторитет сидел нога на ногу. «Говорят, ты петь умеешь?» - «Умею». Что ж не уметь-то, не с улицы пришла. Училась этому. А ему звукарь рассказал: мол, есть тут еще одна такая-растакая звезда, но она не очень, я поэтому ее тебе не хотел показывать… И всё это – мерзкая месть за отказ спать с ним. Авторитет решил сам оценить меня. Я же вообще не знала, кто это такой, даже глаза круглые сделала, мол, а кто это, но петь – это всегда с радостью, и спела ему из репертуара Ветлицкой и Распутиной – это любимые его певицы были и он сам сказал спеть из них что-нибудь. У авторитета глаза радостно загорелись. Он наорал на этого звукаря, почему скрывали меня (он ведь не знал правды), и сказал, что будет финансировать конкурс, а меня возьмет в свой ресторан. Звукарю он сказал записывать для меня аранжировку песни Лепса «Первый день рождения», вот такой новый продюсер у меня нашелся. Звукарю делать нечего, характер показывать опасно стало – стал делать для меня аранжировку. Эту песню я спела на конкурсе. Но звукарь решил – мстить исподтишка. Конкурс еще не начался, а он уже начал распускать сплетни. Через небольшое время авторитет, подвозя меня с репетиции до дома, спросил: откуда эти слухи, что я с ним сплю? Я лично об этом слышала впервые. Но об этом уже кто-то рассказал его жене, молодой девушке. Я сразу поняла, с какой стороны дует ветер, и рассказала все как есть: сплетни явно шли от звукаря. Ему сделали выволочку.
Жюри того конкурса было еще то: естественно, что никаких профессионалов в нем не было и неоткуда им было там взяться, и судили по принципу «брат ты мне или не брат». В дальнейшем я сама часто сидела в жюри таких конкурсов как состоявшаяся певица, и знаю, как подсуживают. А в тот день авторитет зашел в комнату жюри поинтересоваться и ахнул: на первые места обсуждали таких «певцов», от которых уши вяли даже у тех, кто не очень хорошо в этом понимал. Авторитет очень разозлился и сказал: «Я немного уже понял вашу систему, и мне все равно, я финансирую конкурс, и Маша должна быть победителем». Поэтому им пришлось, стиснув зубы, выделить мне второе место, потому что обидеть заслуженную девушку, которая была намного старше меня, и у неё был большой стаж работы в бюджете, они не могли - ей дали первое. Сплетни звукаря все же сыграли мерзкую роль: они помешали авторитету взять меня к себе в ресторан, потому что его жена была этими слухами уже настроена против.
Сколько сплетен за моей спиной было и потом – о них я узнавала позже… и было бы не так мерзко, если бы они соответствовали действительности – все, что рассказывалось… Но даже это небольшое покровительство авторитета поставило на место бесчинствующих молодчиков, которые во главе с соседом по подъезду держали в страхе всю округу. Увидев однажды, как я выхожу из машины авторитета, враз потерял желание ко мне привязываться. С выступлениями в том городке я завязала, для меня мои выходы на сцену стали работой. Становилась профессиональной певицей. Ирония судьбы заключалась в этом случае в том, что я когда-то ехала поступать на журфак, а продолжала идти по дороге певицы. А через какое-то время я узнала, что тот звукарь очень тяжело заболел. Бумеранг к нему прилетел.
Меня тогда заметил не только авторитет, но и местная азербайджанская диаспора. И вот однажды они пригласили меня выступить у них на открытии ресторана в Кемерово. Когда они привезли меня в ресторан, их аппаратура даже не включилась. На открытие ресторана ждали самого Тулеева. Когда приехал Тулеев, аппаратура не работала, и спеть мне не пришлось. Но Тулеев дал мне автограф – это один из двух автографов, которые я брала когда-либо (еще один был от Расторгуева).
В это же время я приняла участие в кемеровском областном конкурсе. Оргвзнос на этот конкурс организовала мне моя старшая подруга Наденька. Сумма была достаточно приличной для меня, и я бы вряд ли её сама выделила из своего скромного бюджета работника бюджета, но Надя принесла деньги и рассказала, что эти деньги собрали для меня предприниматели городка, чтобы я могла поехать на этот конкурс – скинулись по просьбе Нади. Котлеты на том конкурсе раздавали своим, иногородних брали ради численности и статуса областного конкурса, на сцену вываливалась полная бездарность и награждалась по номинациям. Зрители выходили из зала со словами: «А все нормальные, видать, в Москву уехали, нет здесь артистов хороших…» Я на гала-концерте находилась в зале и слышала все эти отклики вокруг себя, на сцену меня не выпустили, потому что "не своя" была и песни у меня были авторские, и вживую петь могла - этим и отличалась. Невыгодное сравнение для фанерщиков с перепевками выходило. Потом, когда я начала брать первые места, выезжая за пределы родного региона, я поняла разницу. Я перепрыгивала через это всё, шла дальше
Песни - здесь http://www.realmusic.ru/sibstars/music/