на фото:"изделие Т-3", перехватчик Су-9.
Вторую неделю обследуюсь в стационаре окружного госпиталя. Каких только анализов не сдавал, на каких только аппаратах не крутили. Сегодня назначена проверка в барокамере. Я не знаю, ни результатов предыдущих проверок и анализов, ни хотя бы ориентировочного заключения врачей, поэтому ощущаю себя подопытным кроликом.
Врачебно-лётная комиссия всегда неприятна, хоть плановая, хоть внеочередная. А эта даже какая-то особенная, будто на выживаемость проверяют. Не в своей тарелке я и перед барокамерой. А предстоит подъём до 10 тысяч, правда, с кислородом – без него поднимают только до 5. Кислородом начинаем дышать от нуля – так положено.
На 5-ти тысячах выполняю какие-то задания по счислениям элементов полёта, записываю результаты их в бланках, разложенных врачами на столе. Работаю, вроде бы, чётко. Потом высоту увеличили до 10 тысяч, естественно, с промежуточными «площадками».
Вот на этой высоте я и «поплыл». Появилась заторможенность в мыслях, притупилась реакция на обязательные тесты. Долго решаю в уме задание по определению бокового сноса и поправок в курс, другие подобные вводные, которые в другой обстановке и в полётах «щёлкал, как орешки». А тут заело – сам себя не узнаю.
Но самое забавное: перед снижением я не могу сосчитать собственный пульс. Всю мою «физиологию», конечно, записывают самописцы, но по заданию я обязан был выполнить этот тест. А мне писать нечего – свой пульс я даже не могу прощупать. Бывает же такое наваждение!
Буркнул через маску своему соседу по столу, попросил помощи: нет пульса! Тот понимающе улыбнулся, взял моё запястье, засёк время по АЧХО и показал на пальцах – 120. Мычать через маску мне в ухо посчитал неприличным.
Я записал пульс в бланк и скосил глаза: сколько же у него? Бог ты мой, всего 80! Это на высоте 10 тысяч, где по теории авиационной медицины пульс тренированного летуна должен, как минимум, удваиваться! Понятно, я – обычный, средней выносливости лётчик, ну может чуть выше, но тогда, – кто же он?
Прибыл в госпиталь он пару дней назад, поселился в соседней палате, где лежат с какими-то болячками отставники-полковники, показался мне необщительным. На мой взгляд – тоже почти старик – лет сорок. Все процедуры и обследования врачебно-лётной комиссии мы проходим параллельно. Я заинтересовался этим, аскетического вида пожилым летуном и, пытаясь заговорить с ним, спрашиваю о звании.
– Да штатский я, штатский – рассмеялся лётчик. И видя мой недоумённый взгляд, добавил: – на заводе служу, машины до ума доводим! Да вот не повезло – загнали на внеочередную ВЛК.
Вот, оказывается, что: он – испытатель. На каком заводе он служит – спрашивать не надо, в Новосибирске только один авиационный завод – имени Чкалова. Серийно там выпускают сейчас МиГ-19, новейший дозвуковой перехватчик.
Спрашиваю, не эти ли машины он облётывает после сборки?
– Да нет – отвечает, – это серия, а мы работает с новыми разработками. Серийные машины облётывают военные лётчики. Они же и гонят их своим ходом в части.
Вскоре ВЛК закончила свою работу, мне зачитали заключение: «…годен без ограничений к полётам по группе … без ограничений по высоте и скорости». Абсолютно здоров.
А через день, в Толмачёво узнаю кое-что про своего напарника по барокамере. Он выполнял очередной испытательный полёт на «изделии Т-3» – так именовался на заводе истребитель нового поколения, получивший потом имя «Су-9». Взлетал и должен был садиться на наш, училищный аэродром – заводская полоса чем-то не устраивала.
На высоте около 20 тысяч и удалении от аэродрома 120 километров у машины заглох двигатель.
Планируя на аэродром в Толмачёво, он несколько раз пробовал запустить двигатель, но безуспешно. Матом сопровождал все подсказки с земли, посылал подальше собравшихся у рации членов консилиума, (если так можно окрестить группу конструкторов), гремел на весь радиоэфир. И одновременно делал все, чтобы дотянуть до полосы и посадить машину, ставшую планером. А какой планер из этой трубы с маленьким треугольным крылышком?
Катапультироваться ему не предлагали – это решение принимает сам испытатель. Но что твориться в эти минуты почти неуправляемого полёта в его душе – он и сам вряд ли помнит.
Лётчики, это понимают и порой только они могут оценить такое чуть ли не самопожертвование. Да, это подвиг.
Недаром многие испытатели носят звёзды Героя, полученные не за участие в боях. Такая вот героическая профессия.
Январь 1960г