Кошачий глаз
Мягкие кошачьи лапки придавили меня вместе с одеялом к кровати: это была моя кошка Анаша. Она всегда спала со мной, но уходила ночью по своим кошачьим делам и возвращалась только к утру. Утаптывая меня в кровать, она залезла в своё обычное гнёздышко между моих ног естественно состроенное из одеяла, свернулась в клубок и тихо засопела.
Я слышу её дыхание всегда, когда мне ничего слышать вокруг себя не хочется, кроме добрых слов и звуков родного голоса. Однако, чтобы услышать её дыхание, нужна полная тишина, а её уже нарушали рассветные птицы. Вставать не хотелось, да и тем более, как можно потревожить спящий между твоих ног комок Анаши? Я повернулась на другой бок и закрыла глаза…
Почему-то я проснулась от тихого мяуканья, как будто меня звала куда-то моя Анашка, только это был не её голос – это был котёнок. Встав с кровати, я начала искать котёнка по всему дому: заглядывала в шкафы, диван, углы и коробки, но его нигде не было. Указала на место скрывания котёнка мне моя кошка. Она подвела меня к входной двери, и я снова услышала мяуканье. Странно, что я проснулась от него, этого самого мягкого писка, а не от кошкиного рёва по случаю ознаменования поиска котёнка. Я открыла дверь, и увидела маленькое рыжее пушистое облачко. Почему-то я подумала, что его зовут Феликс.
Погладив его приветственно, я пригласила его зайти к нам. Анаша пригласительно заурчала, и уже собралась было показать гостю кормушку, однако Феликс прошёл через порог и уставился на меня. Я присмотрелась к его глазам. Странно для рыжего кота его возраста было иметь такие чистые голубые глаза. У котят помладше они чуть темнее и мутнее от того, что они ещё не понимают, куда попали, что со всем этим добром, которое они видят, делать. А сейчас, в его полтора месяца глаза уже просияли и как-то удивительно просветлели на все котовьи 40 лет. Голубые маленькие топазы Феликса смотрели на меня, сверкая, и проникали в самую душу, осваивая её постепенно, как удав осваивает проглоченную мышь.
Неожиданно Феликс встрепенулся и распустил усы павлиньим веером. Он посмотрел на Анашку, кивнул и посмотрел на меня глазами уже янтарно-медовыми. Эти глаза смотрели ко мне в сердце и искали непрожитые чувства, или подавленные гневные слова, но при этом обволакивали их, укутывали и коконали, как шелкопряд. Только от этого взгляда мне хотелось плакать, или стонать так, как не могла стонать раньше. Чтобы не заплакать, я зажмурилась, несколько раз продышала глубокое проникновение необычного взгляда и снова открыла глаза.
Теперь на меня смотрела хризолитовая трава. Она щекотала мои пятки и, захватывая душу, проникала в подсознание, пытаясь разбудить моего внутреннего Зверя. Я мяукнула. Феликс обратил на меня своё другое внимание. Он посмотрел на меня, и зашёл на кухню.
Закрыв дверь, я отправилась на кухню, дабы дать своим кошкам свеженькой рыбы и молока. Я открыла холодильник, достала молоко и рыбку, а когда закрыла дверку, увидела, что Феликс сидит рядом и смотрит на меня тёмными чёрными омутами. Он поглощал взглядом мою сущность, подменяя её своей рыжекошачьей, прочитывал все мои скрытые желания и возможности, читал всё, что я не знала о себе, и на глубине своих глаз тихо улыбался моей глупости. Простояв так в глубоком оцепенении немного, а может быть и много времени, я погладила Феликса по голове и почесала за ушком. Он довольно размурчался, несмотря на то, что был секундой назад моим личным спрутом.
Я дала кошкам рыбу. Они принялись её с удовольствием уплетать, мурча на всю комнату. Когда они дошли до голов, я налила им в миску молока, и убрала банку с белой кошачьей водой в холодильник. Обернувшись, я увидела, что на меня смотрят серые глаза и пытаются понять, что я за человек, если даю совершенно незнакомому коту поесть и выпить. Видимо, поняв, что я неопасна, Феликс доел свою рыбу и напился молока. Я налила сладкий чай и приготовила себе бутерброды с колбаской, не забыв при этом о своих хвостатых помощниках съедать завтраки. Наевшись ещё и колбасы, они стали умываться после трапезы. Позавтракав, я последовала их примеру и тоже умылась.
Был выходной, и никуда не нужно было идти, а потому я позвала хвостатых носителей глаз-драгоценностей поваляться на диване. Я включила телевизор, чтобы кто-нибудь что-нибудь трещал, пока мы будем заниматься валянием, и упала на диван. По телевизору, как водится, с утра ничего хорошего не показывали, поэтому, я переключила на музыкальный канал и свернулась клубком от того, что там звучал голос моего любимого Томаса. Клип взрывал мозг не меньше, чем взгляд каждый раз новых глаз Феликса, однако, я была всегда особенной извращенкой и потому с удовольствием накручивала усы Шерхану окружения.
Анаша, уже привычная к таким выкрутасам своей хозяйки, свернулась клубком, немного подремала так, а потом начала потягиваться и расправлять все свои косточки. Я услышала хруст какой-то кости и сразу же прошарила под кожей кошки везде, где только можно. Хорошо потянулась, раз кость встала на место. Хотя, где она умудрилась её не так поставить?
Вспомнив о Феликсе, я позвала его к себе, чтобы взъерошить шерсть на загривке и заодно поискать у гостя вредоносных вампиров-попрыгунчиков. Оказалось, что Феликс рассматривал мои книги и коллекцию дисков с разными фильмами. Он повернул ко мне голову, и я увидела, что его цвет глаз изменился на серо-зелёный отблеск травы в озёрной воде. Зрачок сузился до игольного ушка: явно он критиковал внутри себя мою коллекцию книг и фильмов. Потом, увидев, что происходит на экране, он зашипел и вздыбил шёрстку. Я позвала его, спросив, нужно ли выключить сие происшествие – он мяукнул. Я выключила телевизор и позвала Феликса к себе.
Он пришёл ко мне мягкой поступью и запрыгнул на диван. Уселся возле меня и посмотрел на меня глазами уже разного цвета: один был голубым, а второй зелёным. Один меня щекотал и радовал, а второй поливал небесным цветом и убаюкивал. Я стала гладить и расчёсывать Феликса руками, но он мне не давался в руки, а только сидел и терпел, пока уже жалкая человечинка наиграется в заботливую мать. После того, как я наигралась, он ушёл изучать мою коллекцию музыки. Теперь его глаза стали широки, как маленькие кошачеглазые блюдца из жёлтого бутылочного стекла. Чем-то он был явно удивлён, раз так выкатил свои бутылочные донца на стопку с дисками. Рассмотрев их, он вернулся ко мне, сел напротив и заговорил, уже поменяв свои глаза на чёрный и зелёный:
- Ты понимаешь, кто я?
- Ты – Феликс, кот рыженосящий.
- Почти верно. На самом деле меня зовут Ян, и я пришёл, чтобы вызнать про тебя всё.
- И много узнал?
- Достаточно.
- Что же?
- Ты устала от людей, прячешься от них за своей игрушечной улыбкой и стараешься показать, как ты их любишь, хотя на самом деле стонешь от того, что никто не любит тебя. Единственное, что тебя спасает, это твои извращения. Я видел твои книги и фильмы – они нужны тому, кто заблудился в собственных мыслях, но они не помогут тебе распутать этот клубок, ведь ты не кот и не кошка. Я видел твою коллекцию музыки, здесь ты меня удивила. При всей своей извращённости мыслей, душа твоя осталась нетронутой и притягивается к истинным звукам – природе, мурчанию нашего народа, настоящим инструментам, воде, ветру, траве и Музыке Сфер. Ты слышишь, как сейчас поёт Венера?
Я прислушалась.
- Не очень отчётливо слышу, но, кажется, она страдает.
- Да, она страдает, потому что ты упустила свой последний день под её покровительством. Сегодня ты могла бы найти свою любовь, однако, предпочла накормить меня и поваляться на диване.
- А что же мне надо было делать, куда идти?
- Этого уже никто не знает, потому как время утекло в замочную скважину.
Он задумчиво посмотрела на Анашу.
- Кто дал ей такое имя?
- Я, когда она открыла глаза, я увидела в них особенную муть, как после наркотиков, вот и назвала её в честь одного травянистого и натурального.
- Странно. Обычно наш народ называют совсем по-другому. Мы даже привыкли к тому постоянству, с которым вы нас называете Барсиками, Борисами, Пушинками, Машками, Муськами и прочими совершенно нелепыми кличками. Ты всегда умела отличаться от других, но теперь тебя это угнетает. Что ты намерена с этим делать?
- Я, правда, очень устала, и ни на что не гожусь. Только и остаётся, что ухаживать за котами, слушать их мурчание и сердца и успокаиваться, что любовь взаимна.
- Может быть, однако, не стоит забывать, что ты человек, и не уподобляться амёбе, ползущей сейчас по одной лужице. Ты можешь изменить себя и этот мир вокруг – силёнок у тебя хватит, я знаю. Вся твоя жизнь зависит от твоих желаний, однако, ты почему-то ничего тебе необходимого не желаешь.
Я задумалась, но так и не нашла ответа.
- Ты слишком долго дрессировала свою доброту, позабыв про своё зло. Само стремление к христианским идеалам не плохо, только, подавляя в себе страсти, ты совершаешь новый грех. Ты стремишься душой к натуре, однако сама почти вся искусственна. Я пытался разбудить твоего Зверя, однако он только и смог, что мяукнуть мне в ответ, хотя он должен рычать и искать себе новую добычу. Посмотри на себя, на свои глаза, какого они цвета?
Я подошла к зеркалу и посмотрела в него. Глаза были серо-зелёно-голубого цвета. Я смутилась, не поняв, что это значит.
- Видишь, они мутны, как у котёнка, который не знает, что сделать с тем миром, который на него обрушился в ту же секунду, как он открыл глаза. Почему так? Почему ты никак не можешь определиться с тем, какими глазами смотреть на мир? Ты хочешь быть только хорошей, без капли плохого и получить цвет серости и неприглядности? Хочешь дарить людям небесный свет, одаривая их иногда тучами и грозами? Или всё же зелёные глаза колдуньи, чтобы завораживать окружающих своей дьявольской сущностью?
Я стояла и смотрела на Феликса-Яна и не могла понять, что сейчас происходит. Говорить с котом, это для меня нормально, но чтобы он мне ставил такие вопросы…
Пока я думала, Феликс ушёл. Он открыл дверь и вышел уже на своих двоих. Я кинулась к нему вдогонку:
- Ян! Подожди! Я знаю, какие у меня должны быть глаза! Только без тебя они снова станут серыми…
Ян обернулся и улыбнулся довольно.
- Что ж, сегодня у Венеры будет праздник. Равно как и у Меркурия.
Ян вернулся ко мне в квартиру. Больше я не кормила его сырой рыбой и не поила его из блюдца молоком. Однако теперь мы иногда смотрим друг в другу глаза, чтобы понять, не стал ли кто из нас вновь хамелеоном.