То было великое время. Именно тогда свершилась вековечная мечта Карнавала – решительные Труффальдино арестовали глупых Панталлоне, у которых тряслись руки и бегали глаза. Откуда ни возьмись, набежали благородные персонажи в девственно-белых плащах, розовощекие, складно и умно цитирующие Толстого и Ясперса и начали устанавливать новые декорации. Решительные Труффальдино носили значки новой расцветки и кормили с рук улыбающихся рептилий, водя их за собой на поводках под обожающее блеяние и самопроизвольные рукоплескания мечтательных Коломбин.
А потом на Главной Улице Карнавала, откуда ни возьмись, появился Плохой Дракон и пополз, шелестя тяжело, подминая под брюхо новые декорации и выдыхая на разбегающихся ненависть и смрад. Внутри Плохого Дракона позвякивало и поскрипывало железо и гудел огонь.
Труффальдино, сбившись в кучку под Главным Балконом, хлопали накрашенными веками и звали Коломбин заслонить собою свободу и главных носителей её.
И тогда на Главной Улице Карнавала появился Хороший Дракон и пополз навстречу Плохому. Хороший Дракон был потяжелее и погорячее Плохого. Он вцепился тому в горло и задушил его, и, дождавшись, пока Плохой не перестал взвизгивать и сокращаться, нехотя уполз, громыхая стальными лапами. Иногда Хороший Дракон останавливался, подбирал долгое брюхо и с некоторым сожалением оглядывал поверх крыш оставленную им сцену. А там, на главной улице, валялось несколько статистов в костюмах и масках Пьеро и под ними растекались лужи клюквенного сока.
Труффальдино и Коломбины дождались, пока он не уполз совсем и, радостно щебеча, высыпали на Главную Площадь Карнавала. Многие из них держали в руках очень красивые Новые Флаги – Главная Площадь украсилась необычайно!
На Главный Балкон степенно вышел добродушный и чуть подвыпивший Бригелла, взмахнул коричневым рукавом и сказал речь, прерываемую бурными и облегчёнными овациями.
А в толпе уже, не дожидаясь окончания речи, поймали и начали с гомоном и визгами качать маленького и седенького Тарталью в пенсне и буклях. В самый опасный момент, как раз тогда, когда Хороший Дракон душил Плохого, Тарталья во Дворце произнёс замечательную по смелости фразу: «Я, - сказал Тарталья, - уголовников не защищаю!» И спрятался за широкого Бригеллу. За это его теперь качали, вскрикивая временами: «Тарталья - совесть Карнавала!»
Великий Артист любил карнавалы. Это был жанр, массовое зрелище, непростая для режиссуры вещь. Это надо было понимать. Хотя он и не решался заявлять об этом прямо. Границы жанра требовали от него нахождения за ними, в атмосфере постановки, на грани различаемого, но только не в прямом участии - нет! Это было бы слишком в лоб. Великий Артист обычно появлялся в эпизоде, мелькал и растворялся, играл гул толпы, возгласы, иногда даже он играл элемент декорации или светового оформления. А порой выступал в роли невидимых снайперов, и стрелял в спины участников шариками конфетти для уточнения драматической составляющей пьесы. На этом, последнем, Карнавале он появился сразу после Победы в виде Призрачного Портрета, величественно развернувшегося вдруг на декорации высотки чуть ли не до земли, и тут же перенёсшегося на гигантское полотнище, влекомое дальним и тоже призрачным аэростатом