(*) Пулково – аэропорт в Санкт-Петербурге
Тот самолет, что высоко, – мимо, над Пулково летит, – малюсенький такой; бывает, только по воздушному следу и заметишь.
А этот огромный! Крылья, фюзеляж, хвост – как на картинке! Этот приземляться будет… Потому и летит низко: красуется, серебрится в мерцающей синеве июньского неба, наслаждается восхищенными взглядами, величавый и грациозный. ЦЕлую вечность плыть ему от синих холмов на горизонте до моего дома, цЕлую вечность парить над километрами изумрудных перелесков с прожилками тропинок… и лишь за секунды до того, как исчезнуть над крышей моего дома, он вздрогнет, очнувшись от вечности, – и плавно пойдет на разворот.
– В СЛАВЯНСКЕ УКРАИНСКАЯ АРМИЯ БОМБИТ ЖИЛЫЕ КВАРТАЛЫ…
… секунды... Целая вечность, и секунды, чтоб очнуться…
– НАСЕЛЕНИЕ СЛАВЯНСКА УКРЫВАЕТСЯ В БОМБОУБЕЖИЩАХ…
… от синих холмов на горизонте до дома - секунды…
– Наташ, хватай Машу и сотовый! Мишку не забудь, а то Машка плакать будет. Мам! Мама, накинь плед! Капли! Капли не забудь! – у мамы – сердце.
– УКРАИНСКАЯ АРМИЯ БОМБИТ...
…секунды… долгие секунды, драгоценные… секунды, чтоб исчезнуть…
– Пап, палку! палку возьми! Пап, ты где?
… Маша хнычет – Мишки нет. Наташа в окно тычет: близко.
– Мам, капли взяла? Держись, а?! Девчонки смотрят. Пап, отзовись!
… Сумка с документами! – где она? Тут же висела!
– Маша, Наташа, – идем! Мам, капли с собой? Плед поправь. Пап! Папа?! (Сумку найти!)
Папа сидит в углу, тихий, маленький, беззащитный. Сумку на коленях держит:
– Фу-у-у... Документы? – Тут! И Машин Мишка – тоже.
– Положил, чтоб не забыть, – поднимается, опираясь на палочку. Ноги больные.
– БОМБИТ ЖИЛЫЕ КВАРТАЛЫ…
… он приближается, величавый, мощный, бездушный…
На лестничной клетке крик, стон, плач... Душно. Жарко. Соседка с ошалевшими глазами никак не попадет в рукав куртки, чуть ни рыдает, – страшно без куртки. Помогла. Спускаемся. Куда? Подвал закрыт. В убежище? А где убежище? В школе? У почты?
– Если что – в яму? В кусты? Не сбиваться в группы? Девочки, слышали? (Угукнули.) Мам?
Мама отстала, держится за сердце. Возраст, ишемия.
– Капли! Мам, где капли?!
– Эй, там! Помощь нужна?
– Сюда! Сюда! у женщины сердце! Слышите!? Мама, сейчас!
– У входа, в кустах посажу, – какой-то парень берет ее на руки и исчезает внизу, в темных извивах лестницы.
– Спасибо тебе, милый! Спасибо!
Девчонки! Маша! Вцепилась в мой подол, слезы глотает. Наташа! Наташа?! Наташенька!!!
– Мам, мы здесь, – деду спускаться помогает. Этаж-то – четвертый! Как деду с его ногами!..
– НАСЕЛЕНИЕ УКРЫВАЕТСЯ...
… летит бездушная махина бессердечная, летит нежить проклятая! Что ей горе человеческое, кровь да смерть: крылом качнуть, да нутром рыгнуть… Секунды роковые... спасительные… последние...
Папа еле идет, быстрее не может, – артрит.
– Внуча, с мамой иди, – подталкивает Наташу ко мне.
– Папа!
– Идите, идите! – отворачивается, слезы прячет.
– Деда, – хнычет Наташа.
– Папа!
– Девок спасай! – сглатывает он слезы. – А я… Пожил…
– Папа!
– Беги, сказал!
– УКРЫВАЕТСЯ В БОМБОУБЕЖИЩАХ…
… считанные секунды… Громадина уже качнула крыльями, вот-вот нависнет над двориком…
На крыльце – крик. Чей-то малыш упал, коленку разбил, орет, слезы грязные по щекам размазывает:
– Не реви, малОй! На руки давай. Наташа! Машка -- на тебе. В школу дуйте.
Во дворе народа не видно, только вопль стоит: зовут, теряют, ищут, причитают, молятся...
– Мам! Мама, где ты?! Ма-ма!!!
… Громадина совсем близко, уже нацелила хищный клюв, уже заходит на разворот…
(***)
… все такая же прекрасная и величавая; серебрится в мерцающей синеве июньского неба…