- Попугай, - сказал Отто Шнайдер. – По. Пу. Гай.
Провел пальцем по лезвию большого, с зазубринами и кровостоком, ножа и с размаху воткнул его в сбитую из необструганных досок столешницу.
Вайсман щелчком отправил недокуренную сигарету в ливень и откинулся в плетеном кресле.
- Тебе что-то не нравится? – спросил он.
- Предчувствие такое, Генрих, - еле слышно ответил Отто. – Гложет тебя, сука, изнутри, и понять не можешь, почему. Как тогда, в Камбодже, помнишь?
- В Камбодже было плохо. Помню.
В дальнем углу навеса в гамаке заворочался Питер, прихлопнул надоедливого москита и открыл глаза. Ливень гудел свою однообразную песню, изредка прерываемую глухими раскатами далекого грома.
- И название у операции тупое, - вставил Питер. – Попугай. Смешно.
- Не смешно, - ответил Генрих. – Нормальное название, в тему. Операция устрашения - мы их просто немножко попугаем.
- Президенту это «немножко» не понравится, - Отто выдернул нож из стола. – Нас станут искать.
- Плевать. – Генрих сплюнул в сумеречные джунгли. – Вот именно так. Плевать. Мы в этот лагерь уже не вернемся, штаб в Европе приказал сворачивать дела. У них нехватка финансирования, повстанцы не выплатили последний перевод.
Отто вскочил на ноги, потянулся и пошел к выходу. Остановился у края навеса, так, что брызги дождя почти попадали на его сломанный нос, расстегнул ширинку и помочился. Из быстро сгущающихся сумерек сквозь мокрые заросли на край поляны вынырнули два темных силуэта и направились к навесу. Отто достал из кармана пачку сигарет, всунул одну в зубы и сказал через плечо:
- Они вернулись. Дитрих и Шульц.
- Sehr Gut, - Генрих тоже встал со своего кресла и, подойдя к столу, развернул карту.
- Не по-немецки, - в голосе Питера было раздражение. – Вы знаете правила – нас тут нет, разговор только на английском.
- Ist mir egal, - бросил Генрих, он тоже был на взводе, и повторил по-английски, - мне плевать.
Дитрих и Шульц вошли под навес, отфыркиваясь, словно моржи после купания, сбросили плащи, покрытые маскировочной сеткой, прислонили автоматы к креслу, в котором сидел до этого Генрих и подошли к накрытому картой, словно скатертью, столу. Дитрих оглядел присутствующих и, ткнув пальцем в карту, сказал:
- Человек двадцать. Автоматы, два гранатомета, один пулемет – вот тут. Техники нет, только джипы. Совсем конфетка.
Отто хмыкнул и выплюнул обгоревший фильтр в ночь. Генрих недовольно глянул в его сторону, затем повернулся к пришедшим.
- Значит – по плану. Выступаем утром, в пять. Берем только БТР, отступать нужно будет быстро. Все-таки военный аэродром, черные будут там через час после тревоги.
- Scheisse, - выругался Дитрих. – Мы не успеем со складами.
- Это приказ штаба, делаем, что можем, и сваливаем. Лавочка прикрывается, ребята, мы едем домой. И это не обсуждается, - добавил он, заметив удивленный взгляд Дитриха.
- Всем отбой, - скомандовал Отто. – Завтра будет веселый денек.
БТР трясло на разбитой дороге, их кидало из стороны в сторону, словно те невидимые штуки, звенящие в погремушке, разве что они издавали меньше шума, а может, их просто не было слышно из-за рева мотора этой старой советской консервной банки. В ней всегда было ужасно шумно, пыльно, и до одури душно - Отто ненавидел ее всеми фибрами души. Он смотрел в одну точку, прямо перед собой, на какой-то погнутый и ничего не держащий уже болтик, болтающийся в такт с его головой, смотрел, и думал. Когда-то много лет назад в Панаме, еще когда они ехали убивать Норьегу в такой же трясущейся и ревущей железяке, капитан Джонсон, первый и последний друг Отто, сказал:
- Малыш, не переживай так. Все это – хрень еще та. Дерьмо, конечно, знатное, поляжет много народу, но посмотри на это по-другому: не важно, кто будет стрелять, кого будут убивать. Важно – не обосраться в танке. Понимаешь? Не обосраться, когда ты только едешь на задание, когда в задании, когда стреляешь, когда рядом – твои коллеги. Вот это – цель. Вот о ней и думай.
И Отто думал сейчас об этом. Пыль забивалась в ноздри, дым выхлопа резал глаза, давила в бок кобура, а он думал о том, как бы ни обосраться.
БТР оставили на полянке в полукилометре от аэродрома. Группа рассыпалась по джунглям, разбитая на звенья. Отто шел с Дитрихом прямо в лоб, к воротам, Генрих с Шульцем справа, к складам, Питер, Фридрих и молодой американец – Брюс Уорнер, слева, к оружейной точке. Шли четко, без шума, след в след, придерживая ветки и отпуская только когда перехватывает прикрывающий, полупригнувшись, с оружием наизготовку – палец на курке, другой на предохранителе, вымазанные краской лица – шли, словно демоны джунглей, призраки зеленого ада, явившиеся на землю за своей жертвой.
К аэродрому вышли в восемь и две, как запланировано. Выбрали цели, скоординировали по рации готовность и начали атаку. Отто снял часового выстрелом в голову, тихим сухим щелчком из теплого, почти живого механизма, прямо в середину каски. Бзденьк! - вылетела отстреленная гильза и, перевернувшись в воздухе несколько раз, упала в еще мокрые заросли. Он не любил убивать, он не любил сеять смерть, он не любил войну, взрывы и кровь. Это вояки из боевиков любят войну, любят мочить врагов из всех видов оружия и просто обожают покрываться их кровью – в реальности все не так. Это профессия, работа, ее нужно просто выполнять.
Опасность давно уже не щекотала его нервы, не толкала в кровь дозы адреналина, он пресытился ей, как пресытился этой свободой джунглей и вседозволенностью человека с оружием. Черный континент, Латинская Америка, немножко Азии и много Европы, он побывал везде, где было жарко, и где требовались его руки и автомат. Люди, лица, глаза, тысячи глаз и тысячи лиц, все они сливались в плотное серое полотно, он не помнил в кого стрелял, как, и зачем. Просто так было надо, либо ты, либо тебя, в конце концов, это просто наскучило ему и чтобы не сойти с ума от однообразия, он стал представлять себе барашков, милых, серых, рисованных мультяшных барашков, прыгающих через куст. Выстрел – прыжок. Это было как в тех советах от врачей для страдающих бессонницей. Считайте овечек, говорили они, считайте, пока не уснете. Однажды, после заварушки в ЮАР, он насчитал десять тысяч восемьсот пятьдесят четыре, но так и не уснул. А утром встал, оделся, нацепил кобуру, проехался по горящему городу прямо к дому доктора, вошел в его спальню и воткнул нож в его черное горло. Дерьмовый был доктор, раз не смог с таким простым пациентом справиться, решил он. А дерьмово делать свою работу нельзя. Или хорошо, или никак, сказал Отто, склонившись над ним. И воткнул нож в горло. А сейчас он стал думать, что доктор, может, был и не дерьмовый – барашки-то пригодились. Выстрел – барашек. Чтобы не сойти с ума от скуки. И счет сбоку, в правом верхнем углу, красивым веселеньким шрифтом на таком же веселеньком облачке, довольно большой счет.
А еще было «бзденьк», и это было единственное, что любил Отто. Звук отстрелянной гильзы. Собственно он и стрелял уже только ради этого звука, все остальное стало ему неинтересно. Он полюбил его, каждый раз звук был немножко другим - это зависело от окружающей обстановки, от оружия, от патронов, всегда разный и всегда похожий, он вслушивался в это самое «бзденьк» после каждого выстрела. Потому и стрелял одиночными, всегда. Иногда ему казалось, что ничего красивее в природе не существует, ничего прекраснее этого звука - в нем столько всего скрыто - судьбы людей, создавших его и уничтоженных им, события, которые этот звук меняет, вещи, которые он разрушает, люди, которых он останавливает… и барашки, да.
Бзденьк.
- Есть попадание, - сказал Дитрих, хотя Отто сам прекрасно видел, как голова в каске качнулась в направлении движения пули и часовой свалился на землю, словно мешок с дерьмом.
- Пошли! Все вперед! – кричала рация и они пошли.
На аэродроме протяжно затянула заупокойную сирена. Дитрих поливал огнем сторожку, Отто бил одиночными по стоявшей неподалеку вышке, в которой прятался солдат. Угол обстрела был неудачным, пули не могли задеть постового, Отто понимал это и старался как можно быстрее выйти на приличную позицию, непрерывным огнем прижимая того к полу. Они добрались до ворот, Дитрих рванул чеку и бросил гранату в окно сторожки. Взрыв разметал маленькое строение в щепки, они вбежали на территорию. Отто пробежал пару шагов, перекатился и упал за ржавым остовом какой-то машины, Дитрих приземлился рядом. Они переглянулись, перезарядили автоматы и одновременно, словно сговорившись, вскочили на ноги, ловя в прицел вышку. Солдат на ней почувствовал свое положение и уже готовил пулемет, вбивая в него ленту. Бзденьк-деньк – два выстрела почти слились в один, пули проткнули тело солдата и он исчез за бортиком. Где-то далеко ухнул взрыв – били из гранатомета - земля дрогнула и огромное огненное облако величаво выползло из-за склада. Ага, подумал Отто, сдетонировало топливо. Самое время. По территории аэродрома забегали люди, больше в гражданском, чем в военном, это было немного странно, но он привык не обращать внимание на странности. Встал, приложил приклад к плечу и, медленно передвигаясь, все так же одиночными, как в тире, убирал эти двигающиеся мишени. Бзденьк, барашек. Бзденьк, еще один. Много барашков. Много звука. Почти экстаз.
Как положили Шульца, он не видел. Рация прохрипела, что есть потери, позывной «Штиль». Плохо, Шульц был хороший солдат. Почти на подходе к складу пуля пробила шею Дитриха, тот схватился за горло рукой и упал, дергаясь и заливая кровью обмундирование. Отто видел снайпера, на крыше склада то и дело яркой вспышкой мелькало стекло прицела, видел, но снять не мог, лишь передал Генриху по рации и залег за ящиками под кучей брезента. Плохо дело, он же предупреждал, это становилось похоже на Камбоджу. Трупы надо будет сжигать прямо здесь, а это задержит группу. «Если не будет совсем как в Камбодже и будет, кому сжигать», - подумал он. Вдалеке стрекотала пулеметными очередями огневая точка, бухали редкие взрывы, коротко огрызались автоматы. Отто попытался выглянуть, но пуля вспорола брезент прямо около его головы и он снова залег.
- Scheisse, - тихо прошипел он, и уже в рацию, - вашу мать, снимите же его, я под обстрелом, не могу пошевелиться! «Ветер», «Ветер», снимите снайпера!
- Понял тебя, - Генрих тяжело дышал, - мы выдвинулись в твоем направлении. Большие потери, «Ураган», нас осталось только трое и ты. Их было много, я не знаю почему, там не простые срочники, там крутые ребята. Нас подставили, Отто.
«Этого и следовало ожидать», - подумал он. Камбоджа.
Снайпер не давал ему подняться еще минут десять, слишком долго для этой операции, потом пискнула рация, голос Генриха уведомил, что путь свободен и приказал выдвигаться к складу. Отто, пригибаясь, короткими перебежками, от укрытия к укрытию, двинулся к цели. Когда он добрался до места, Генрих уже закладывал взрывчатку, соединял проводки и настраивал механизм запала.
- Это какое-то дерьмо, Генрих, - сказал он. – Остальные где?
- Нет остальных, Отто, только ты и я.
- Scheisse. Дерьмо. Дерьмо. – Он вытер пот со лба, положил автомат на пол и сел около него. – И что мы будем делать, Генрих?
- Мы сделаем дело, а потом уйдем. Хотя, может и не мы, а только один из нас.
Генрих выхватил из кобуры пистолет и направил его в сторону Отто.
- Даже не может быть, а я уверен, - сказал он. – Ничего личного, Шнайдер. Операция «Попугай» пришла к своему финалу. Мы всех напугали, все боятся. Финал, занавес, актеры на пенсии, спектаклей больше не будет. Ты понимаешь?
- Понимаю, Генрих. И ты забираешь все сборы себе.
- Именно так, мой друг. Да. – Генрих отщелкнул предохранитель. – А ты последний актер, который претендует на все. Ты слишком стар для этого дерьма, Отто. Я тоже. Ужасно хочется на пен…
Ззденнньк – в тишине звук всегда дольше, заметил Отто - выхватил из кобуры «беретту» и – здень-день-денннньк – выпустил в Генриха почти всю обойму. «Иногда плохо держать автомат на одиночных», - подумал он, оперся о стену и встал на ноги. Подошел к хрипящему Генриху и посмотрел в его забрызганное кровью лицо. Просто еще один барашек. Такой же, как все.
- Ist mir egal. Ah egal. Egal. – сказал он и сплюнул.
Опустил автомат на землю, толкнул ногой подальше от тела и направился к выходу. Слова Генриха бились в его голове, понимание, что все кончено, приходило постепенно. Что не будет больше войны, не будет автоматов и стрельбы, не будет этой привычной и скучной жизни. Что выбора нет - в Европе его не ждут, да ему туда и не хотелось - а здесь ребята Президента будут очень рады поговорить с ним до того, как подвесят просушиться. Что не будет больше барашков, прыгающих через кусты – какой там у нас счет-то? – и, самое страшное, не будет звука вылетающей гильзы.
Отто рывком передернул затвор, загоняя в ствол пистолета патрон, выщелкнул обойму, приставил дуло к сердцу и медленно нажал на курок. Мир закружился в его глазах, в грудь толкнуло чем-то горячим.
Бзденньк.