(Прилепин З. Обитель: Роман. — М.: Изд-во «Редакция Елены Шубиной», 2014. — 752 с.)
Не раз уже слышу: « Эту книжищу надо перечитать!» Каюсь: особых глубин в новом романе Захара Прилепина я как-то не углядел. Понимаете, это очень хорошо, иногда старательно, иногда и с авторским задором написанный текст; это также насущная для Прилепина, очень назревшая попытка создать характер главного героя, не похожий на собственный. Но…
Мало того, что почти 800 страниц выматывают читателя физически — они потому и выматывают его, что содержания, собственно «смыслов» на такой листаж явно не достает. Кажется, сам автор почувствовал это, отчего и уходит подчас в лихо закрученный, но вяловато изложенный экшн. В издательской аннотации роман назван «метафизическим». Мне же он показался историко-приключенческим с элементами аллегории.
Однако при всем моем выстраданном скепсисе, текст — да, по-своему презанятнейший.
Итак, Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН), год 1929-й. Каторга, но пока еще с замахом на перевоспитание заключенных. Далеко не все персонажи романа догадываются, что СЛОН — все та же неистребимая модель русской жизни, какой она тянется через века: с крепостным театром, барским банным развратом, сладострастным палачеством и подневольным трудом на грани личного героизма. Однако и пылкой веры в возможность перековки человека нету уже. Чувствуется в душах чекистов (у кого из них она есть) — растерянность: новая, светлая жизнь явно запаздывает.
Главный герой романа — молодой зека Артем Горяинов. Сидит он за преступление, которое автор старательно пытается осмыслить в ключе библейского эпизода с Хамом и его папенькой, однако столь громкая заявка повисла, мне кажется, в воздухе.
Хоть и кончил Артем гимназию, но от человека «серебряного века» в нем разве что интерес к поэзии теплится. А он, «серебряный век», дотлевает именно здесь, на Соловках — здесь его последнее пристанище и могила, не устает напоминать нам автор. Но для Артема безразличны что вера коммунистическая, что христианская; темы революции и гражданской войны, которыми все мыслящие персонажи так или иначе живут, его тоже не занимают. Кажется, Прилепин сознательно делает героя несколько вне его эпохи, вечным каким-то недорослем.
Ежели так задумано, то Артем — тот «естественный человек», сосуд инстинктов, которому ценой испытаний придется во что-то еще дооформиться. В этом смысле «Обитель» — роман воспитания и роман пути, тем паче, что большинство его героев так или иначе — «романтики с большой дороги».
На долю Артема выпадут схватки с урками; покровительство главы СЛОНа Федора Эйхманиса (исторический Ф. И. Эйхманс, 1897 — 1938); горчащий и жгучий, на грани садомазо роман с «комиссаршей» Галиной; попытка побега; долгое ожидание казни; почти случайная гибель в самом конце. Автору симпатичен его герой, которого он щедро — наверное, по знакомству — наделяет харизмой: все Артема если не любят, то интересуются им. Его приключения Прилепин многозначительно насыщает библейской и босхианской символикой.
Штука, однако ж, в том, что писателю не удалось показать духовную эволюцию своего малосодержательного героя. 700 с лишком страниц перед нами всё тот же сверхзнакомый фирменный прилепинский персонаж (лирический герой?..): озорник, анархист и гопник, навязчивый инфантил, зацикленный исключительно на себе. Это несимпатичный субъект, смесь ницшеанского сверхчеловека (по замаху претензий, по подростковому неумному своеволию) и человека массы, слабого, сентиментального, истеричного. Автор наделяет его значащей фамилией Горяинов. Через горе — во что-то новое?.. ГорЯ, обновиться?.. Волей автора и очень логично для данного характера он и преобразуется — из стихийного бунтаря в лагерную пыль, в сознательно незаметного зека, одержимого лишь одним инстинктом: выжить, дотянуть до свободы.
Но какие уж особые «смыслы» проведешь через этакого персонажа? Вот почему в конце романа, оттеснив Артема, нам является сам автор (очень хорошо выписанная сцена интервью с дочерью Эйхманиса). Затем идут страницы из женского дневника «комиссарши» Галины. После — справка о том, как сложилась судьба главных персонажей. Но черт возьми, этот финал в несколько рывков выдает неуверенность автора: всю ли задуманную «метафизику» удалось передать в основном тексте?
Нет, отмотаться от своего излюбленного героя писателю так и не удалось. И это, кстати, плохо сказывается на стиле произведения: при заявке на эпичность и «метафизику» он какой-то лирически несдержанный, нескромный, дребезжащий излишними уточнениями, обмолвками, репликами как бы и в сторону, но всегда почему-то в сторону зеркала, где маячит собственное ненаглядное авторское лицо.
Выглядит это на общем мрачном и трагическом фоне пошловатым кокетством.
Ну, и энергетики на такой объем писателю явно не достает: 200 страниц — одна экспозиция. ЗАЧЕМ?!..
Кстати, у меня впечатление, что сложная правда той эпохи не особенно-то Прилепина и занимала. Отсюда странные, чуть ли не нарочитые проколы: то Артем в 1929 году мечтает о шампуне (тот явился в Германии в 1933 г.), то размышляет о двухуровневой квартире на Пречистинке (опять привет нашим дням), то при встрече с иностранцами силится вспомнить латынь, хотя в гимназии французский с немецким ведь непременно учил!
«Верующий» и «красный» наш автор, главным образом, от противного: либерасты, по нему, еще куда как «хужей». Но своего положительного идеала у Прилепина, мне кажется, нет. Выхода из тупика русской истории, «как бог нам ее дал» (Пушкин), сам он, увы, не видит.
И значит, все эти бла-бла интеллигентиков-зеков о «богочеловеке» и «человекобоге» (отзвуки философских спекуляций «серебряного века» в «Обители» очень слышны) здесь — болтовня пустая?
Истина — по-Прилепину — вот она:
«Русскому человеку себя не жалко, это главная его черта. В России всё Господне попущение. Ему (богу — В. Б.) здесь нечем заняться. Едва Он, утомленный и яростный, карающую руку вознеся, обернется к нам, вдруг сразу видит: а вот мы сами уже, мы сами — ребра наружу, кишки навыпуск, открытый перелом уральского хребта, голова раздавлена, по тому, что осталось от лиц, ползает бесчисленный гнус. «Не юродствуй хотя бы ты, русский человек». Нет, слышишь, я не юродствую, нет. Я пою».
Но «поёт» Прилепин вовсе не в эпизодах, «метафизикой» робко помеченных и сильно напоминающих самодеятельный концерт в пользу бедных, а в любовных сценах: яростных, злых, по-настоящему человечески честных, «жизненных». Эти страницы — пожалуй, лучшее, что есть в романе. Ну, и сцены, где автор со своим героем сладострастно наблюдает корчи приговоренных к смерти палачей — бывших чекистов; психологически это очень достоверно сделано!
«Обитель» — отнюдь не безусловный успех писателя, хотя и важный шаг вперед в его творчестве. В творчестве внутренне противоречивом, где достоинства иной раз парадоксально порождены очевидными недостатками. Чем, на мой взгляд, цепляет «Обитель» — это не картинами прошлого, о котором Прилепин ничего нового не сказал, а тем, что его внеисторичный, вневременной герой как бы жизнедействует и в нашем грядущем.
Проклинаешь автора за длинноты, за интеллектуальную вялость там, где ей бы вовсе не место, за вечного прилепинского героя, которого и не жаль, и видеть больше его не хочется — а возразить «по сути вопроса» (оборотец 20-х) писателю мы, кажется, перед собой и перед судьбой не отважимся…
18.06.2014