Г л а в а т р и д ц а т ь д е в я т а я
ПУТЕШЕСТВИЕ РОДИТЕЛЕЙ
Как это часто бывает, в панической компании каждый пытался взять на себя руководящую роль. Вспышки ужаса, поражающего родительские умы, сверкали в комнате, точно молнии. Всем непременно хотелось куда-то бежать, кого-то схватить, трясти и требовать, чтобы дети вернулись обратно по домам. Самые страшные истории, оставшиеся от детских лет, поражали то одного, то другого несомненным совпадением с сегодняшней коллизией, а уж если в истории присутствовали (или отсутствовали?) руки, ноги и прочие отделенные подробности, делалось дурно до синюшного цвета губ и неотступного озноба.
Бабушка прокурорский работник рассказывала всем, что вот как дурно сделали, что не построились стенка в стенку с аптекой, окно в окно, дверь в дверь. Евгений Иванович непрерывно курил у форточки, подавая неясные замечания, как делал всегда, когда не знал, что делать. Юркина мама поставила в углу портрет Ивана Флегонтовича и что-то шептала ему со стеариновой свечой. Сережкина мама присоединилась, не зная, кто такой Иван Флегонтович, но обращалась к нему почему-то «Боженька». Члены коммунистической партии тоже молитвенно взглядывали на Ивана Флегонтовича, но вместо молитв только скрещивали пальчики, как делают это девчонки перед черной кошкой, чтобы, чур меня, пронесло.
- Товарищ участковый! – потребовала тетя Ирочка. – Юра! Игнатов! Надо же срочно звонить в милицию!
- Милиция уже здесь! – важно отвечал участковый. – От вас нужно простое заявление. Без заявления дела не откроют. А стало быть, и поисков не начнем.
- Не имеем права! – добавил он и кивнул на бабушку Веру Лукиничну. – Прокуратура. Заявит, что самоуправство.
Нужно заявление, кивнула бабушка прокурорский работник.
О чем?
О пропаже детей. Самое короткое, с указанием особых примет и всего, что известно о происшествии.
Бухгалтер задумался. В его мозгу вращалось все, что ему известно о происшествии, а известно получается всегда чуть больше, чем хотелось бы, и это «чуть» непременно приводит к необратимым последствиям. То есть, вследствие уклада своей психики бухгалтер правильно полагал, что, в конце концов, пострадает именно он. Есть люди, которых грабят, а они не заявляют. Потому что еще и сядут в тюрьму. Тошно жить такому человеку. Об этом думал бухгалтер, Боренькин папа.
Мысли буфетчицы были жалким отражением мыслей бухгалтера. То есть, все то же самое, только в пирожках и капустах. Не ворованные механизмы, а копеечки сдачи. Не фальшивый ремонт, а хлебная котлета, но из этих котлет складывались такие переполненные вагоны, что не всякий паровоз их утянет. Об этом думала буфетчица, Мишкина мама.
Толькина тетя работала в ресторане, в горячей точке – официанткой. Она никогда не ела в ресторане. Из общего котла. На кухне всегда стоял небольшой котелок – для своих. И даже под страхом смерти – никто не посмеет скинуть туда недоеденную котлету, надкусанную картофелину или подливу с зубочистками. Это – святое! А это – нет. Это первой свежести. А это? Надо спросить у Толькиной тети количество оборотов. С утра это был шашлык, потом борщ, потом котлета, потом пельмени в бульоне, потом обжаренные пельмени, потом манты (по-бурятски называются позы) – откровенно говоря, даже Толькина тетя сбивалась со счету! Официант Советского Союза – вот кто была такая Толькина тетя! Об этом высоком звании теперь она не задумывалась, она просто знала, что до чертиков не хочет звонить в милицию!
Три голоса было против.
Четвертый тоже.
- Что будет Юрке? – справилась Юркина мама у бабушки прокурорского работника.
- Не знаю, сколько он уложил трансформатором! – развела руками бабушка прокурорский работник.
- Ах! – хором воскликнули родители и переглянулись. Ах, мол, какой кровожадный мальчик воспитан в этом семействе. Вот они, прокурорские работники, так мы и думали!
- А так – угон автомобиля по предварительному сговору! – ответила бабушка прокурорский работник и подошла к Уголовному кодексу. – За сговор добавят. В общем, от пяти до семи лет в детской колонии.
- А сколько ему будет через семь лет? – сочувственно уточнила Сережкина мама.
- Семнадцать! – всхлипнула Юркина.
- Ну, могут уже во взрослую перевести! – утешила Сережкина мама. – Простите, я не от жестокости так говорю. Но надо же за детьми хоть немного присматривать!
- Вы Сережина мама? – уточнил водитель «Победы». – Правда? Мама мальчика из холодильника?
- Какого еще холодильника? – недоуменно огляделась Сережкина мама.
- Ясно, какого! – хором отозвались родители. – Из моего.
- Ничего не понимаю! – расстроилась Сережкина мама. – О чем это вы?
Родители задумались, напряглись – и решительно простили Сережке всю съеденную им колбасу, во имя собственного ребенка, лишь бы вернулся жив, чур меня!
- О чем? – не успокоился лишь Мишкин папа. – Что он автомобиль и угнал. Я видел, только не понимал, когда он Юрку подначивал!
Юркина мама с облегчением посмотрела на Сережкину.
- Хорошо, был коллективный угон! – согласилась Сережкина мама. – А кто остальные члены банды – вы видели?
- Видел! – кивнул Мишкин папа, он же водитель «Победы». – Целый маскарад, только мне не до этого было! Я хотел Бореньку поскорее забрать! – он сделал кивок в сторону главного бухгалтера.
- Не надо на меня кивать!- сурово ответил бухгалтер. – Не брось вы машину, никто бы ее не угнал! Да!
Виноватым сделался Мишкин папа. Итак, вина бродила по кругу, как это и бывает в панической компании. Но во всякой такой компании всегда находится трезвая голова, которая время от времени возвращает всех к решению вопроса.
- Итак, вы пишете заявление? – громко спросил участковый.
- Нет! – хором ответили родители малолетних преступников, и только доктор Савицкий уточнил у Мишкиного папы, что делала Майка, когда угоняли автомобиль.
- Прыгала выше всех! – сердито ответил Мишкин папа. – Чуть крышу салона не пробила!
Доктор Савицкий побегал своими длинными пальцами по халату, отыскал рожок фоноскопа и послушал, что говорит его сердце.
- Я против! – заявил он присутствующим едва ли не тотчас. – Однако же как мы их найдем? По этой карте? – он кивнул на карту Солнечного острова с прилегающими территориями.
- Вы нас не оставите? – испуганно спросила участкового тетя Ирочка. – Нам нужен хоть какой-нибудь милиционер! А то нас обзовут соучастниками?
- Будем звонить в милицию? – участковый будто бы не услышал его. – По долгу службы я обязан это сделать. Тем более, под прокурорским надзором! Я просто не могу закрыть на это глаза! А то меня ждет служебное расследование! И поставят на светофор, лампочки переключать. Как деда Мороза. Я против. Пишите заявление!
- А вот сейчас мы посоветуемся с великими! – снова поднялась из-за стола бабушка прокурорский работник. – С одной стороны – мы обязаны написать заявление. С другой стороны – если мы сами вернем автомобиль, дети отделаются легким внушением там и суровым домашним наказанием здесь. Я не хочу, чтобы из этих озорников в тюрьме воспитались преступники. У кого есть лишние дети?
- Дурацкий вопрос! – пожала плечами буфетчица Мишкина мама.
- Вот и у нас их нет! – завершила бабушка. – Приходится каждым дорожить.
- Вы с кем-то хотели посоветоваться! – напомнил ей участковый. Похоже, он хотел оттянуть принятие сложного для него решения.
Бабушка подошла к книжной полке и достала из-под Уголовного кодекса роман «Преступление и наказание». Как мы помним, она называла его «Преступление? И наказание!».
Бабушка прокурорский работник открыла роман на произвольной странице и, зажмурившись, ткнула пальцем в произвольное место.
- «Да зачем же стулья-то ломать, господа, казне ведь убыток!» - весело закричал следователь Порфирий Петрович»! – громко прочитала бабушка прокурорский работник и обвела торжествующим взором присутствующих. – По-моему, сказано до предельного ясно!
Что ясно? Что ясно, переглянулись встревоженные родители, что это еще за головоломка.
- А то! – ответила бабушка. – Что не стоит горячиться и поднимать до времени шум. Это нам сам следователь сообщил. От имени Достоевского. И вправду – ведь мы и не подумали, какой убыток нанесем казне, когда теперь полчища милиционеров с собаками отправятся в разные стороны на поиски наших детей.
- А мы им карту покажем! – справедливо заметил участковый.
Все с негодованием на него посмотрели.
- И что на карте? Великие Дураки? – громко спросил Евгений Иванович. – Трусово? Жадино? Большие Лгуны?
- Но вы ведь знаете, что под этими названиями скрывается? – пронзительно глянул на него участковый, вероятно, на миг себя почувствовавший следователем Порфирием Петровичем из романа Достоевского.
- Знаю! – прямо ответил Евгений Иванович. – Но никому не скажу! Это наша с Юркой тайна! А родственники – имеют право не показывать против своих детей!
Участковый посмотрел на бабушку прокурорского работника.
- Имеют! – кивнула бабушка. – Ведь я же не хочу идти в милицию. Пользуюсь законным правом!
- Где? – с криком распахнулась входная дверь. – Где все? Слава богу, я уж думал, вы все уехали!
Безо всяких сомнений, это был репортер Эдгар Штурм со своей фотокамерой и вспышкой. Он тотчас принялся устанавливать треногу и подбирать подходящий ракурс, чтобы никто не заслонял тетю Ирочку на фотографии в завтрашней газете. Это он всегда так говорил про завтрашнюю газету, чтобы всем казалось, что целый штат газетных сотрудников не спит или спит на столах в ожидании срочного репортажа Эдгара Штурма. Несоответствие этого утверждения скучной истине доводило Эдгара Штурма до белого каления и истерик в кабинете главного редактора. Отважный репортер не понимал, как можно вместо фотографии падающих с карниза детей ставить скучную заметку о севе озимых. Кто это будет читать? Кому это интересно? Тысячи людей по стране успешно включают станки и подходят к конвейеру – вот если станок не включился или конвейер лопнул, это уже интересно, об этом нужно трубить на всю страну, горячился Эдгар Штурм. Это желтая пресса, отвечал ему главный редактор и медленно рвал фотографию падающих детей. Рвал он, конечно, из самых добрых побуждений. Директора такой школы следовало немедленно снять, учительницу уволить, а самому репортеру Эдгару Штурму с его опасной склонностью к жареным фактам, навсегда перекрыть дорогу во все советские средства массовой информации. В наших газетах, назидательно внушал ему главный редактор, если падает самолет, значит, снова посеяли озимые. Непонятно? И тогда Эдгар Штурм обегал глазами все первые полосы советских газет, и видел, что повсюду бесконечно сеют озимые. С мурашками по коже он медленно удалялся и переходил дорогу от редакции, оглядываясь как Раскольников – ему казалось, что вот-вот на него упадет очередной советский самолет.
Эдгар Штурм полоснул своей вспышкой и все прикрыли глаза. Так и получились.
- Куда уехали? – переспросила бабушка прокурорский работник. – Куда, вы говорите, мы все уехали?
- Как – куда? – удивился Эдгар Штурм. – Весь город говорит. За детьми! А вы что – не знали? Ваши дети угнали кучу автомобилей, правительственный кортеж во главе с Генеральным секретарем, все страны уже отправили ноты протеста, а некоторые отозвали послов. В сторону города Улан-Удэ движется кантемировская танковая дивизия, чтобы перекрыть им движение на Москву, и с минуту на минуту ожидается высадка воздушного десанта специального назначения, а все корабли в Тихом океане приведены в состояние полной боевой готовности. На нас направлены все атомные боеголовки НАТО и Стран Варшавского договора, чтобы в случае дальнейшей экспансии стереть Аршан и улицу Инициативную с лица земли!
- Как вы думаете? – перевел он дух. – Они еще в Аршане?
- Думаю, что нет! – ответил Мишкин папа. – Давно уже нет. Даже если они едут на самой медленной скорости. Одно не пойму! Как же они до педалей дотягиваются?
- Не они, а он! – отвечал Евгений Иванович. – Вы Юрку не знаете!
- А что – он умеет водить? – удивилась Сережкина мама. – Этого даже Сережка не умеет!
- Водить! – усмехнулась тетя Ирочка. – А что же здесь сложного? Крутишь баранку и крути!
- Так там еще педали есть! – напомнил Мишкин папа.
- Да? – искренне удивилась тетя Ирочка. – А они зачем?
Мужчины переглянулись.
- Теряем время! – напомнил главный бухгалтер. – С каждой минутой они уезжают все дальше. Скоро узнает моя жена, и тогда нам всем мало не покажется! Да!
Женщины переглянулись.
- Хорошо! – решил участковый. – Если вы все отказываетесь писать заявление, скажите, как мы их догоним?
- Проще простого! – махнул рукой Евгений Иванович. – Сядем в мой мотоцикл! Я его даже не выключал, хотел развернуться и за ними! Интересно, он еще на месте?
– На месте! – кивнул отважный репортер. – Чур, я в люльку – буду фотографировать по дороге! Это выйдет отличный репортаж! С ним меня точно возьмут в основной газетный штат!
- Чур, я на заднее сиденье! – задрала, как отличница, руку Софья Гавриловна. – Это я во всем виновата! Если бы я оказалась поблизости… Или сама повела их на экскурсию …
- Я! И я! – поднялись родительские руки.
- Товарищи! – объявил Евгений Иванович тоном капитана спасательного судна. – На всех мест не хватит. Некоторым придется остаться.
Поднялась толчея, как на верхней палубе тонущего «Титаника». Все полезли в двери, и возникла опасность, что дом накренится.
- Стойте! – воскликнул участковый, которому очевидно не доставалось места в мотоцикле, а быть с тетей Ирочкой в минуты самого ее большого волнения ему казалось невероятно сладостным. – Стойте! У меня есть идея! Я вызову дежурный автобус!
- Дежурный автобус? – удивился главный бухгалтер. – Полный милиционеров?
- С собаками? – уточнили женщины. Почему-то женщины не любят собак. Похоже, здесь они предпочли бы кошек. Поисковых кошек, с поводками на бантиках.
- Пустой автобус! – участковый поднял телефонную трубку. – Есть у нас маленький, запасной. Все в ремонте! Не обещаю.
Он верно сделал, что не обещал. Потому что, судя по количеству всевозможных звонков его переправляли по всем инстанциям, над ним подшучивали, подтрунивали или высокомерно не понимали. Нашелся автобусик, потерялся управляющий, нашелся техник, потерялся заправщик. В конце концов, не отыскался водитель, который был совершенно уверен, что до конца недели его развалюхе со стапеля не слезть. Участковый молил и заигрывал, участковому помогали взглядами обнадеженные родители, а когда он решился позвонить кому-то, кто точно уж все решит, все на цыпочках удалились из комнаты, чтобы только не помешать удаче.
- Есть! – двинул по столу кулаком участковый.
Тетя Ирочка влетела первой и повисла у участкового на шее. Нет, так вышло, она просто запнулась о ковровую дорожку, по которой ползал еще Шалышкин, как мы помним. А запнувшись, она полетела вперед с удивленным выражением лица. Участковому оставалось только ее подхватить и прижать к внезапно ставшей могутной милицейской груди.
- Ах! – счастливо всплеснули все руками, один только Эдгар Штурм притопнул и попробовал выудить тетю Ирочку с благодарностью советской милиции. Спасение не окончено, сообщил участковый, а тетя Ирочка покраснела и принялась сетовать на ковровые дорожки.
Теперь никто не мог дождаться автобуса.
С этой минуты ожидание сделалось особенно тягостным, потому что все уже было решено. Когда все решено, опасно медлить. Удача призвана, но растворяется, потому что мерцание ее молниеносно, собственно – миг, которого порой достает на всю нашу жизнь.
Когда у ворот послышалось тягучее завывание старенького, не в радость ему разбуженного мотора, все бросились к окнам.
- Стоять! – воскликнул участковый. – Пойду с водителем переговорю, чтобы он нас потом не сдал по инстанции.
- Он что, без путевки? – подняла брови бабушка прокурорский работник, но все на нее зашикали, чтобы после семи вечера она наводила порядок в собственном доме, а не в мире. Все напомнили, что места в мотоцикле ей не досталось, и если хочет бежать за коляской, то только после того, как все уедут, как люди, на автобусе. Удивительно, как меняет людей даже самая маленькая удача! Они становятся такими нетерпимыми к недавним собратьям по несчастью! Так выздоравливающий косится на больного.
- Путевка? Кому нужна путевка? – возмутились родители, но участкового уже и след простыл.
Теперь еще с нарастающим страхом все ждали его возвращения. Всем казалось, что он уже никогда не придет, что открыв их сокровенные планы милицейскому водителю и получив от ворот поворот, он попросту уедет с ним обратно, чтобы не входить с понурой головой и несвязными оправданиями.
- Есть! – возник участковый в дверях. – Договорился, но только до утра. На дальнейшее у него бензина не хватит. Только! – предупреждающе выставил он руки. – Никто не треплется с водителем ни о чем! Я сказал, что пригласил его на свадьбу. Что вы все мои родственники, то есть – жениха!
- А цветы? – удивилась Юркина мама. – Как же мы на свадьбу – и без цветов?
Евгений Иванович решительно вынул из вазы огромный букет фиалок, которые недавно вручал любимой жене и протянул ей снова.
- Подарки? – спросил бухгалтер и вынул из портфеля огромный газетный сверток. – Только, Евгений Иванович, тебе не смотреть. Я тебе сегодня купил. В «Детском мире». И даже не думай догадываться!
- Спиннинг? – воскликнул Евгений Иванович, и бухгалтер прикрыл рукою глаза.
- Ах, да! – хлопнул себя по лбу Евгений Иванович. – Какой я неуклюжий! Это же, наверное, арбуз?
Все с сожалением посмотрели на Евгения Ивановича. Сережкина мама сказала, что может сделать вид, будто у нее подарок в ридикюле. Буфетчица принесла тяжеленную сумку, которую волочила с работы и предложила считать ее продуктовым подарком. Тогда свою сумку притащила официантка Толькина тетя. Они померялись сумками, была приблизительная ничья. Каждый что-нибудь называл теперь подарком, и скоро у всех так поднялось настроение, будто бы и вправду они отправлялись на свадьбу в Великие Дураки!
Один только доктор Савицкий разглядывал фоноскоп и с сожалением говорил ему, что не сможет подарить, потому что назавтра снова вылавливать болезни в детских организмах! Он предложил свою шариковую ручку, но отдернул назад, потому что ей выписывать рецепты.
- Успокойтесь! – хлопнула по столу ладонью буфетчица. – Вот вам хлеб! Сделаете вид, что это колбаса. Я вас научу! Отойдемте в сторонку.
Участковый внимательно на нее посмотрел, но спрятал свой взгляд до поры до времени. Бабушка прокурорский работник взяла с собой Достоевского, потом Уголовный кодекс, потом их взвесила, перетянул Уголовный кодекс, его и выбрала.
- Зачем это вы? – недоуменно глянула буфетчица. – Что это вы в дорогу берете?
- Добрая примета! – пояснила ей бабушка.
– Не очень-то и добрая! – передернулась буфетчица и вышла первой.
Водитель автобуса оказался угрюм, бородат и космат, как Диоген, если бы родители уже ходили к бочке. Он был так недоволен, что его разыскали, разбудили и отправили на какую-то запоздалую свадьбу, что не скрывая своего настроения, отвернулся и шумно зевнул, не прикрывая рта, отчего Юркина мама брезгливо на него посмотрела, поморщилась и ушла на самое дальнее сиденье. Евгений Иванович поздоровался из мужской солидарности, но заспанный с похмелья водитель не был с ним солидарен и не ответил. Он что-то буркнул одному только участковому, и тот залебезил, как мальчишка-приказчик и торопливо бросился в дом.
- Где ваша карта? – закричал он с крыльца. – Евгений Иванович, где ваша маршрутная карта?
Евгений Иванович ахнул, разметал восходящих в автобус родителей и вывалился на улицу. Каждый из родителей здоровался с водителем и показывал ему свой подарок, словно шофер был шафером на свадьбе, и проходил в салон, пожимая плечами. Водитель разве что не ругался в ответ, а после засопел и раскурил свою цигарку. Никто из женщин не решился протестовать, хотя закашляли все, и каждая принялась ладошкой отмахивать дым. Одна лишь бабушка прокурорский работник полезла в пачку «Беломора», постучала папиросой о тыльную сторону ладони и сделала пальцами два зажима от табачной крошки. Все посмотрели на нее, словно сидели на пороховой бочке.
Бабушка прикурила и принялась разглядывать водителя.
- Поехали! – сообщила бабушка.
Юркина мама вынула папиросу из ее зубов и погасила об собственный каблук.
Женщины благодарно, но жидко поаплодировали.
- Подумаешь! – обиженно молвила бабушка и низким урчащим голосом запела «Товарищи в тюрьмах, застенках холодных».
- Действие валерьянки! – виновато пояснила мама, оглядываясь по сторонам. – Ей теперь море по колено. Скоро заснет.
Бабушка сердито вздохнула и уткнулась в свой Уголовный кодекс, узнавая каждую статью в темноте, как курица узнает цыплят.
Вошел участковый и протянул маршрутную карту водителю, что-то бормоча ему на ухо – очевидно, настоящие названия, доверенные ему в интересах дела Евгением Ивановичем. Евгений Иванович настороженно поднялся вслед за ним и попросил участкового все названия не открывать, а только по следованию маршрутом.
Водитель презрительно глянул на него, но только крякнул и дернул рычагом.
Кособокая дверца автобуса запахнулась, дрожащим светом забрезжили фары, мотор взревел, как разбуженный медведь, и несоответственно этому гоночному реву автобус еле потащился по уличным колдобинам, переваливаясь, как избушка на курьих ножках.
Водитель откусил замусоленный кончик цигарки и смачно поездил по носу ладонью. Он едва не наехал колесом на брошенный кем-то мешок то ли с тряпьем, то ли с овощами и для верности накрытый новеньким широченным пиджаком. Всем показалось, что мешок отскочил и даже как-то выругался вдогонку. Это внесло хоть какую-то веселую нотку в мрачное начало поездки. Однако мысль, что они приближаются к цели, что действуют, а не ходят из угла в угол, что могут хоть что-то предпринять – изменила саму эту компанию из панической в поисковую.
Так или иначе, долго ли коротко ли, путешествие родителей началось!
;