Дом был старый деревянный, двухэтажный, с достаточно высоким чердаком, крытым кровельным железом. Он ничем не выделялся в ряду других строений, выходящих своими фасадами на улицу Тимирязева.
Перед домом – высокое крыльцо, с двумя дверьми - входы на первый и второй этажи дома. Деревянные ворота с калиткой в них вели в сравнительно узкий, но протяженный двор, в котором один за другим стояли два обитаемые одноэтажные деревянные флигели; ими двор как бы делился на передний и задний. Периметр двора замыкался стеной нашего дома, далее высокими сплошными деревянными заборами и сараями, где жильцы обычно держали дрова и уголь, а кое-кто и домашнюю птицу.
Над одним сараем высилась голубятня, хозяин которой страстно увлекался, гоняя и дрессируя голубей. Мы, дети, с восхищением наблюдали эти забавы и, когда он разрешал, принимали в них участие. Во дворе была дворовая уборная и неподалеку от нее колодезь, вода из которого использовалась для «технических» целей. Питьевую воду приходилось носить (зимой – возить на
санках) от водоразборной колонки, находяшейся метрах в 150-200 от нашего дома.
В этом доме бабушка , мать, я и сестра (младше меня на семь лет) прожили до середины 1946 г.
В 1945 г, после окончания войны с Японией к нам присоединился отец, переведенный до демобилизации дослуживать в Иркутск.
Наша комната находилась на втором этаже. Кроме нас здесь жили еще две семьи.
Одна - Бичунские, евреи, довольно пожилые люди (или мне они такими тогда представлялись), и с ними внучка Майя - года на полтора старше мня. Ее родители, молодые польские (или галицийские) интеллигенты, в то время затерялись где-то на островах Гулага, старики с ребенком осели в Иркутске, где, как они считали, они находятся все же поближе к своим детям-страдальцам.
Другая семья (в памяти не осталась их фамилия) занимала две комнаты : одну маленькую (где жила молодая женщина 24-26 лет Полина с дочкой Геней, которая была немного младше меня), и сравнительно бOльшую,- проходную. Проход на общую летнюю кухню был отграничен от их жилого пространства тяжелыми, длинными до пола занавесками. В этом тесном пространстве ютилось четыре человека : старуха Анна Семеновна, ее пожилая дочь Вера, ее муж – бывший гвардейский офицер (царской армии), впавший к этому времени в почти полную прострацию и размещенный в отдельной фанерной выгородке их комнаты, и давний любовник Веры – Петр Степанович, державшийся джентльменом, стройный, поджарый, c военной выправкой, всегда чисто выбритый, тоже уже достаточно пожилой. Он, пожалуй, был в возрасте моего отца, но вот же не был мобилизован в армию,тогда как отец был. Сейчас, когда я думаю об этом, мне это кажется не таким уж и странным. Тогда же, естественно, за малостью моих лет, этот вопрос передо мной возникнуть не мог.
Вера и Петр Степанович служили в каких-то конторах, Анна Семеновна была вдовой священника, кем им доводилась Полина и Геня, мне неизвестно, но было ясно, что она среди них – не случайный и не чужой им человек. Полина работала делопроизводителем в военкомате, была веселая, открытая и энергичная особа. Остальные – замкнутые, молчаливые, но сдержанные и неизменно вежливые люди (этот «лед» несколько удалось растопить матери, когда она сумела достать в медчасти ИТколонии*, где она тогда работала «вольняшкой», для Анны Семеновны, заболевшей воспалением легких, чудодейственное и новое американское из ленд-лизовских поставок лекарство СУЛЬФИДИН, спасшее ей жизнь).
Мы, дети из всех семей хорошо ладили между собой, подолгу проводили время друг у друга, гуляли, играли.
Обычно зимой, когда проезжие части дорог были покрыты хорошо утрамбованным снегом, мы, пацаны, вооруженные железными прутьями с загнутыми на их концах крюками, гонялись за проезжавшими грузовичками с газогенераторными колонками (на нашей улице движение машин было не очень интенсивным), цеплялись за их борта, чтобы проехать с ними несколько сотен метров, и так же вернуться обратно. Коньками обычно были дешевенькие "снегурки", прикрученные к валенкам веревками.
До сих пор хорошо помнится мне один "криминальный" случай, касающийся моих дворовых разборок со сверстниками.
Вернувшись после японской компании к нам в Иркутск, отец привез мне в подарок казачью шашку в ножнах и никелированный шестизарядный револьвер с инкрустированной перламутровыми накладками рукояткой. Я, конечно же, поспешил во двор похвастаться "сокровищами".
Мой сверстник Виктор, живший на первом этаже нашего дома, после долгих безуспешных просьб попытался силой завладеть ими. Я замахнулся шашкой и, не смогши преодолеть инерции ее движения вниз, слегка рубанул его в плечо. Ранка оказалась неглубокой, но показалась кровь, Витя завопил.
Появилась его мать. Убедившись, что Виктору ничего страшного не угрожает, она отвесила мне две весомые затрещины и отправилась жаловаться моей матери. В результате всего этого, шашка с предварительно надпиленным и переломленным клинком, револьвер и откуда-то появившийся мешочек с патронами были выброшены в выгребную яму дворовой уборной, а я получил дополнительную порцию родительского "увещевания". Слава богу, что я ничего не знал раньше об этом материнском загашнике с боеприпасом!
Как известно, начиная с победоносного завершения
Сталинградской битвы, военная фортуна отныне постоянно сопровождала Красную Армию. Мы каждый день внимали Левитану, вещавшему из черных
тарелок-репродукторов, имевшихся у всех жильцов, об очередных успехах
наших войск, перечислявшему названия освобожденных от оккупантов городов и сел.
6-го ноября 1943 года был освобожден от врагов наш родной Киев.
Война отступала все дальше и дальше на запад, выходила за пределы нашей страны.
При всем при этом было заметно, что Петр Степанович все более и более мрачнел и уходил в себя, погружался в депрессию, начал cильно выпивать.
Война продолжалась еще долгие месяцы.
Но вот, наконец, 9 мая 1945 г. она завершилась подписанием Акта о безоговорочной капитуляции Германии.
Весь город высыпал на площадь перед горкомом партии. Люди плакали, смеялись, пели песни, незнакомые люди обнимались и целовались, «качали» военных.
Тогда в «простом» народе мало кто знал, что предстоит еще одна война - с Японией - с новыми жертвами, ранеными и покалеченными.
В ночь с 9-го на 10-е мая Петр Степанович повесился на чердаке, закрепив веревку на стропилах.
Еще одна – из многих и многих десятков миллионов жертв революции, войн (в том числе и гражданских) и репрессий, прокатившихся по многострадальной России, кровью вписанных в ее Историю 20-го века.
...В середине 1946 года мы вернулись на родину, в Киев.
*ИТколония – исправительно-трудовая колония.