Вилла

Михаил Бородкин
По мотивам рассказа Янниса Ремундоса «Смерть поджидает»

                «Харон вышел-пошел себе на охоту,
                да и выкосил весь квартал»

                Из народной греческой песни

«Знаешь, у меня плохое предчувствие» - сказала мне Александра, наблюдая, как я, склонившись над картой, безуспешно ищу деревню Скиади. Моя жена постоянно страдает от плохих предчувствий. Единственным противоядием была кулинария, но, оказавшись в дешевом мотельчике «Арсиноя», я не мог рассчитывать на спасение. «Не беспокойся, все пройдет хорошо, через час-два я вернусь». Она недовольно бормочет себе под нос: «Уже давно пора бросить эту работу. Мы уже не подростки». Нам почти по сорок, иными словами, мы на вершине наших финансовых и физических возможностей, но, чтобы не спорить, я говорю в примирительном тоне: «Скоро брошу. Страна в болоте, нам надо ловить момент, чтобы не оказаться у разбитого корыта». У нее ответ уже наготове: «Но мы ведь богаты. Что еще надо? Почему бы нам просто не умчаться на Багамы, и сидеть на берегу, свесив ножки вниз?!» Женщины! Ничего не видят дальше своего носа. «Все будет в свое время», повторяю я рассеянно. Наконец-то мне удалось найти на карте нужную деревню.

Жена вздыхает и начинает рассматривать огни местного порта. Подсвеченный прожекторами лайнер, неповоротливый, ленивый, совершает последние маневры, чтобы причалить. Мне хочется явиться на встречу одетым с иголочки. Я – контрабандист. Не то, что бы я этим гордился, и, упаси Боже, не хочется оправдываться. Страна выживает, как может, распродавая, в том числе, и вещественные остатки древнегреческой цивилизации. Это полноценный бизнес, подпольная, «черная» археология. Моя «специализация», если можно так выразиться, связана с нумизматикой. Я уже успел составить себе доброе имя в тусовке «коллег по цеху», и не думаю, что найдется кто-то, кто станет оспаривать мою профессиональную подготовку.

Днем ранее я договорился о встрече с неким Аргиром Василиадисом. Мы условились встретиться на вилле его брата. Там намечался какой-то праздник: насколько я понял, веселье было в честь племянницы Аргира, или что-то такое, я не стал вдаваться. Аргир был пропащая душа, вечно в долгах из-за карточных игр и рулетки, есть и такие дурачки. Чтобы расплатиться с кредиторами, он помаленьку и тайком, чтобы его брат, Никифор, не дай Бог не заметил, распродавал богатейшую коллекцию античных предметов. Никифор же собрал ее, скупая за бесценок у местных предметы старины.

Никифор Василиадис слыл живой легендой деревеньки Скиади, где, он, собственно, и родился. Он начал с нуля, и к своим пятидесяти, умело пользуясь врожденными мошенническими способностями и безжалостностью, а также, обзаведясь кое-какими связями в органах и в порту, добился стабильного материального положения и «респекта» со стороны местных. Поговаривают, что он был замешан в аферах на бирже. Деревенька Скиади выживала в основном за счет подачек региональных властей (раз в четыре года перед выборами), да еще за счет набегов сумасшедших туристов из Англии и Швеции, очумевших от дождей и сухих законов у себя на родине. Инфраструктуру помог наладить все тот же Никифор. В общем, даже воду местные пили за его здравие, тем более, что в последнее время этот делец переключился на строительный бизнес, создав, таким образом, достаточное количество рабочих мест. Мужики оторвались, наконец, от своего узо и рецины (1), переключившись на созидательную трудовую деятельность. Жены счастливы, старики довольно качают головами, «все как при Паттакосе»(2). В общем, Василиадис был достойным примером феодальных черт и порядков в рамках современного и развитого греческого капитализма.

«Ну, как я?», спрашиваю Александру. Она искоса смотрит на меня. Ловлю себя на том, что вновь любуюсь восточным разрезом ее глаз. Со стороны порта доносятся нервные крики портовых работников, старающихся упорядочить группы туристов, спускающихся непрерывным потоком с трапов. «Красавец», отвечает она, поправляя узел на моем галстуке. «Если хочешь спать, то не жди меня». «Хорошо», отзывается жена рассеянно. У меня есть пара минут в запасе, и, чтобы убить время, я включаю телевизор. Новостной диктор, запинаясь и краснея, что-то тараторит. Оказывается, в аэропорту «Элефтериос Венизелос» (3) потерпел крушение авиалайнер. Как передают, самолет при посадке сделал над полосой два три невнятных маневра и практически вертикально упал на землю. Выживших нет. Причины устанавливаются, ведется следствие. «Мы живем в абсурде, в разрыве между духом, который испытывает желание (4)», бормочет Александра, начитавшаяся Камю в студенческие годы. 

У стойки ресепшена я уточняю свой маршрут, и, лихо запрыгнув в арендованный кабриолет, мчусь по пустынным в вечерний час островным дорогам и улочкам. Хочется дышать полной грудью, ловить ртом воздух, ощущая, как нежный аромат цветов проникает под кожу, вливается в кровь и становится частью тела. Мне посещает мысль, что не осталось больше в Греции «классических», с культурологической точки зрения, деревень. Традиции и наследие завяло, оставив после себя лишь невнятное воспоминание и ностальгию. Когда придумали телевизор, и провели провода во все концы страны, люди принялись жадно дышать тухлым столичным воздухом, и восхищаться дешевым блеском никому не нужных цацек. Но не только телевизор во всем виноват. Свою лепту внесло и подпольное, анонимное общение в сетях, где можно поделиться самым сокровенным с неизвестным собеседником. Интернет стал причиной того, что мы живем как колония бактерий, безвольно плавая и кружа среди моря пошлости и изощренной рекламы. В конце концов, старые шаблоны порвались, стереотипы разрушились. Ну и ладно.

Добравшись до Скиади, я притормаживаю у минимаркета, в двухстах метрах после церкви, огибаю супермаркет «Атлантис», поворачиваю налево на частную дорогу, затененную кипарисами, и, вот, впереди уже призывно мигают огни виллы.

Немногочисленные и элегантные гости собрались в саду, люди всех возрастов, в роскошных смокингах и вечерних платьях. Большинство, как я понял, прибыли на большой яхте и трех парусниках поменьше. Целый флот, пришвартованный у частного пирса. Улыбки, духи, золото, «нержавеющие», как говорится, ценности. Аргира что-то не видно.

«Мы ждем его с минуты на минуту, он отлучился по делам», объясняет мне вторая или третья супруга Никифора, женщина вызывающей, я бы сказал, красоты. «Что будете пить?», между делом спрашивает меня домработница, девушка лет двадцати. Наверняка любовница шалуна-хозяина, думаю про себя, и вежливо отказываюсь. Никогда не стоит пить на работе, это правило.

Я присаживаюсь на пластиковый стул, рядом с бассейном, и терпеливо жду, исподволь наблюдая за окружающими. Все благолепное собрание разбилось на небольшие группки, где обсуждалось что-то свое. Одни хотят пойти поиграть в карты, другие – погулять под луной и искупаться. Наверное, они пока еще ничего не знают о разбившемся самолете, настроение у всех замечательное. Из замаскированных динамиков мягко раздается соната Моцарта, навевая скуку и желание поспать.

Вдруг передо мной появляется монахиня, садится на стульчик рядом со мной, и, почти не скрываясь, сверлит меня взглядом. «Разумеется, Вам интересно, что я здесь делаю», произносит она, наконец. Если честно, то мне не интересно. Я уверен, что она просто нездорова. Одного взгляда на ее наряд, смесь паранджи и балахона, безумный взгляд, какой бывает только у «буйных», да еще и огромный золотой крест на шее в придачу, словом, все это говорило о том, что передо мной очередной религиозный фанатик. «Я как Святой Франциск Азисский….бреду среди грешников, чтобы наставить их, пусть и в последний момент, на путь истинный, дабы были готовы они к Армагеддону, последнему дню из дней». Я киваю с понимаем дела, краем глаза высматривая в толпе Аргира. Когда же он придет уже, наконец?! А тетка все не унимается: «Я супруга одного страшного грешника. Посмотрите, вот он в красной рубашке, разыгрывает из себя Казанову. Шулер от Бога, как говорится. Сейчас он их всех облапошит, дурачков. Он так всегда, а я молю Господа нашего, чтобы он хоть раз проиграл, или, по крайней мере, чтобы его раскусили… да только молитвы мои пока не услышаны».

Я чувствую, что оказался в трудном положении, но выручает мобильник. «Прошу прощения», бормочу я торопливо, но слышу вдогонку такие слова: «Вы человек особенный, я сразу это поняла, над Вами другое свечение, не здешних грязных мест…». Переключив внимание на телефон, понимаю, что говорит Аргир. Он говорит коротко: «Быстро дай брата!..», потом слышится тяжелое дыхание, пара хлопков, и, наконец, сдавленный крик. «черт, кто-нибудь слышал?! … эй, ты что здесь стоишь?! » - это уже окрик в адрес кого-то третьего. За окриком последовала еще одна пара хлопков. Связь оборвалась. Что ж, ждать Аргира, видимо, нет смысла. Если его и не убрали, то он, в любом случае, задержится. Эту мысль я додумываю, направляясь к центральному особняку роскошной василиадовой виллы.

«Ну вот, самое время поговорить о наших делах!», внезапно Никифор появляется рядом со мной. Вообще, ко мне сложно приблизиться незамеченным, а уж тем более застать врасплох – почти невозможно. Я смотрю на него: толстоватый лысый грек, каких десятками и сотнями можно встретить в каждом средиземноморском городке. Между такими греками, сербами, итальянцами и испанцами разница лишь в том, что говорят они на своих местных языках. Никифор был доволен, улыбчив, великодушен. Прихватив меня под локоть, он потащил меня куда-то вглубь своего дворца. Я не очень понимал, какие у нас с ним могут быть дела, и, кроме того, меня беспокоило, что на виллу вот-вот нагрянут гости. Не даром же они начали с бедного Аргира. «Прости, прости великодушно, что забыл о тебе, сегодня пришлось поговорить с сотней людей, голова кругом! Теперь, значит, твоя очередь! Хе-хе!». Он по товарищески хлопает меня по спине. Служанка в костюме горничной приносит поднос с напитками, но я вежливо отказываюсь. Грек нахмурился, но промолчал. Очень кстати позвонил телефон, и Никифор отвлекся.

Из готического окна между лестничными пролетами, где мы остановились, я заметил, как группа игроков в покер разместилась за столом на лужайке. Усталое вечернее солнце давало отблески на многочисленных и безвкусных украшениях светских дам. Мужчины были одеты более сдержано. Центровой фигурой всего действа был шулер, муж сумасшедшей тетки. Он был ловок с картами, весел и остер на словцо. Мужчины за столом сдержанно улыбались, дамы же хохотали.

«И чем Вы занимаетесь…ээээ, господин Болтер?», Никифор закончил разговор и снова принялся за меня. Теперь он вертел в руках мою визитку с вензельками. «Перевозки. У меня транспортная компания, международный уровень перевозок. Голландия, Германия, Саудовская Аравия. Теперь и Греция». Кривить душой не приходится, я и правда состою в должности Директора и акционера одной шарашки, в которой всем заправляют подставные лица. «В общем, на жизнь хватает», притворно смеется Никифор, но его отношение ко мне меняется, хозяин становится еще приторнее и слащавее. Мне мерзко, но вида не подаю. «Ладно, пошли в библиотеку, переговорим», говорит он совсем по-свойски.
 
Библиотека представляет собой значительное помещение с высоченными потолками. На деревянных стеллажах – красного дерева, конечно, - я замечаю современных авангардных авторов и нетленных классиков античности, о которых, предполагаю, Василиадис и слыхом не слыхивал. Что ж, книги тоже предмет декора, и местная элита, похоже, начинает это понимать. За круглым дубовым столом сидят трое или четверо, все мужчины. Мне сразу бросилось в глаза, что от веселящегося и уже частично напившегося «бомонда» в саду их отличает строгое поведение: серые пиджаки, при галстуках, каменные лица, холодные глаза. Все греки, судя по лицам, конечно. «Мои партнеры», поясняет Никифор. Конечно, партнеры. Костяк его группировки. Я вежливо киваю, понимая, что такой расширенный состав для переговоров совсем не входил в мои планы. Мы обмениваемся рукопожатиями и визитками. По-прежнему остается открытым вопрос об Аргире, который помирает где-то на улице в деревни, или уже помер. На всякий случай, я решаю пока ничего не говорить.

«Господа, господин Болтер прибыл сюда, чтобы сделать нам некое щедрое предложение», начинает Василиадис едва все расселись, а я вежливо киваю. Аргир не успел посвятить меня в подробности моей легенды, поэтому остается только со всем соглашаться. Пока Никифор говорит, расстегиваю пиджак, чтобы было посвободнее двигаться. «Суть моего предложения исключительно конфиденциальна, и поэтому я могу посвятить в нее только господина Василиадиса», сообщаю я мягко, но непреклонно. С этой публикой только так. Никифор хмурится, но соглашается. Недовольные господа покидают библиотеку.

Как только дверь закрылась я перехожу к главному. «Никифор, видите ли…я не совсем мистер Болтер. Точнее, я не мистер Болтер». Густые брови грека встали домиком. Спокойным движением я достаю из наплечной кобуры пистолет, а из специального отсека на ремне – глушитель. «Видите ли, мистер Болтер… приболел». Навинчиваю глушитель на дуло. Не объяснять же сейчас испуганному Никифору, что настоящий Болтер не справился с управлением своего навороченного спорт-кара, выехал за пределы спидвея и, повалив две корабельные сосны, остался в той местности навсегда. Натягиваю на левую руку кожаную перчатку. Да, я левша. «Но, как Вы понимаете, дело совсем не в этом», продолжаю я, «только не вздумайте дурить», это в ответ на значительный взгляд грека на дверь, «никто прибежать не успеет».

«Что тебе надо?», вмиг севшим голосом прошипел Никифор. «Только ты, только ты», сообщаю я успокаивающим голосом. Не хватает еще, чтобы он и правда начал орать и переполошил весь дом. Конечно, я покривил душой, когда сказал, что занимаюсь контрабандой. Это только прикрытие, а задачи передо мной стоят совсем другие. Два тихих хлопка. Обливаясь кровью, Никифор дрыгает ножками и оседает в роскошном кресле. «Аргир тоже, кажется, пострадал, но это не моя работа, клянусь». Грек затихает. Дело сделано, игра сыграна.

Выбраться из кабинета оказалось нетрудно, благо никифорова «бригада» пошла освежиться в бар на первом этаже. Не считая Аргира, которого я планировал использовать в темную, все прошло по плану. На лужайке же в мое отсутствие началось новое представление.

Чокнутая монахиня с митрополичьим крестом на шее, оказывается, устроила скандал со своим благоверным. И, видимо, дав волю оскорбленным чувствам и больной психике, взяла да и выложила честным гостям всю шулерскую правду. Итогом стала массовая драка почти всех мужчин, присутствовавших на этом празднике жизни, а точнее, избиение несчастного картежника. Он лежал на траве ничком, с залитым кровью лицом, и один проигравшийся в пух и прах господин продолжал пинать его ногой в живот и куда придется. В общем, такое случается в жизни плутоватых игроков, к такому надо быть готовым. Рядом кудахтала и причитала красавица жена, а точнее, теперь вдова Никифора Васидиадиса. Скоро ее ждет пара неприятных моментов, связанных с супругом, но, в целом, ничего страшного, теперь она обеспечена.
 
Стараясь не попадаться на глаза, я быстренько покидаю территорию виллы. И только набрав приличную скорость на трассе, я перевожу дух. Дело сделано, но на душе как-то противно.

Александра терпеливо ждет меня, посматривая на грустные портовые огни. «Все в порядке?», спрашивает она. Я сдержанно киваю. «Как тебе вилла?». Я задумался. Хочется пойти в душ, отмыться и потом выспаться. Завтра будет дела, связанные с новыми документами, гостиничными вписками-выписками и тому подобными вещами. Отвечать не хочется. «Вилла мне понравилась», отвечаю, и Александра переводит на меня вопросительный взгляд.

июнь 2014. 

Примечания:
1. Узо – разновидность греческой анисовой водки. Рецина – разновидность греческого белого некрепкого вина, особой чертой которого является терпкий смоляной запах («рецина» переводится с греческого как «смола»)
2. полковник Стилианос Паттакос – один из участников военной хунты в Греции (1967-1974), называемой также «Хунтой черных полковников»; наиболее популярный в народе деятель этого правительства. 
3. Крупнейший аэропорт Греции, обслуживающий Афины и расположенный в 20 км. от центра города в регионе Аттика
4. Если быть более точным, то отрывок звучит так: «Абсурд — это разрыв между духом, который испытывает желание» (Мунье Э. Надежда отчаявшихся: Мальро. Камю. Сартр. Бернанос)