- Война для меня – это голод, голод, голод… Это значит, ждать весны, а потом нарыть мерзлой картошки и поесть досыта… Хотя бы раз в жизни, - так начинает свой рассказ «ребенок войны», Владимир Александрович Савенко. Он вздыхает и отдается воспоминаниям:
- Первые дни войны я хорошо помню. Я был тогда у бабушки в Таганском районе. Под окном было большое дерево, и мы туда складывали осколки от бомб. Это было просто ажиотажем: мы сидели на крыше, следили за падением «зениток», а потом бежали собирать разноцветные осколки от гранат, прятали их в дупло. Нам с ребятами было по семь лет,- Савенко родился в 1933 году. Война стала его суровым детством. Отца назвали «врагом народа» и осудили без права переписки на 10 лет. Ветеран называет этот период своей жизни «безотцовщиной», папу он видел последний раз в три года, потом узнал, что тот умер в заключении. В садики «врагов народа» тоже не брали, поэтому он целыми днями слушал радио, знал оперы наизусть, разрисовывал стены танками, все время что-то строил. Когда Москву начали чистить от «врагов народа», мальчика вместе с матерью посадили в телячьи вагоны. Она была тяжело больна, прямо с носилок ее сбросили на подстилку из соломы.
- До 1943 года мы были в ссылке, где я работал пастухом, кормил маму. Иногда я приносил матери стакан молока, а молоко это ж было – о, Боже мой, чудо! В то время все умирали от голода. Все время стоял вопрос: выживем или нет? Мы варили супы из очисток от картошки и из крапивы, иногда делали кашу «завариху» - смешивали муку с водой. Носить было нечего, поэтому я выпиливал подошвы из дерева, к ней прибивал тряпки, - это и было нашей обувью. Неподалеку от нас был овраг, в который скидывали телогрейки с умерших солдат. Мама их стирала, шила из них бурки и валенки. Такую одежду мы отправляли в деревню и получали за нее крупу, муку, реже - замороженное молоко, которое тоже считалось деликатесом.
Уже в 1945 году Владимир Александрович, а в то время попросту Вова, бежал в Москву к бабушке.
- Бабушка меня очень любила, - с улыбкой на губах вспоминает ветеран. - Помню, как по праздникам она давала мне так называемый «бутербродик» - это тоненький кусочек черного хлеба, а сверху такой же кусочек белого хлеба, конечно, без масла. Как же я радовался…
Оказалось, что дух единства, согласно истории царящий повсюду в военное время, был ничем иным, как пропагандой:
- По поводу народного единения я вам вот что скажу. В тылу люди занимались только выживанием. Не было никакого духа единства, это все напускное. Если же люди знали, что их семьи погибли в оккупации, тогда, да, они мстили, - и вот это было за родину. Выступления Сталина люди толпами слушали по радио на улице. За 4 дня объявляли, что скоро будет говорить Иосиф Виссарионович. Он всегда заканчивал свои речи словами: «Победа будет за нами!». Когда я был уже в одиннадцатом классе, преподаватель сказал, что Сталин заболел. И весь класс ревел навзрыд, потому что в сознании Сталин был и отцом, и учителем, и вождем. Мы не знали, как жить без него. Уже после войны я постепенно начал «выколачивать из себя раба» по Чехову. Воспитывал в себе человеческое достоинство, потом оно стало для меня нормальным явлением, несмотря на прошлое.
В эти годы Владимир Александрович еле выжил, его детство стало самым трудным и ответственным периодом жизни. Сегодня он признается, что наверстывает упущенное, теперь в нем много детского хулиганства, веселого нрава и азарта. В 81 год Савенко путешествует по миру, делает невероятной красоты вещи из бересты, на свои дни рождения играет в боулинг. О военном времени говорит охотно, думает написать книгу по живым воспоминаниям.
- В день Победы мама вернулась в Москву, мы помирились и пошли на Красную площадь. Тогда царила атмосфера надежды на что-то новое. Я уже был не маленьким мальчиком, все-таки 12 лет. Многое пережил, столько понимал в жизни: что такое хлеб, кто есть кто, что такое хорошо и плохо… У меня было, конечно, раннее взросление. После победы было тоже очень голодное время, мы пытались ставить страну на ноги, постепенно менять жизнь. Помню, как в 1947 году мама купила буханку горчичного хлеба и принесла домой, - вздыхает. – О, Боже мой! Это была сказка…
Дарья Шуклецова