Степанова Алла Ивановна,
д.т.н., профессор, лауреат Государственной премии,академик РАЕН,
заслуженный изобретатель РСФСР.
В каждом спецхимическом НИИ я в свои молодые годы встречал женщин, которые занимали среднюю руководящую должность типа начальника отдела или самостоятельной лаборатории, которых уважала вся отрасль и побаивался даже директор. Эти дамы выдвинулись в годы войны, когда в тылу образовался заметный дефицит мужчин. Сейчас эта категория практически исчезла, те «военные» дамы ушли в мир иной, а новых по понятным причинам не появилось, им просто загородили дорогу мужчины. Как мы шутили: «Самый плохой мужик лучше самой хорошей женщины потому. что никогда не уйдет в декрет». Редким исключением стала моя однокашница Алла Ивановна Степанова.
Невысокого роста, с пепельными пышными волосами и большими серыми глазами она среди студентов считалась красавицей, и наши парни были не прочь познакомиться с ней поближе. Однако у нее с первого курса образовался постоянный кавалер, парень лет на восемь-десять старше нас, который приезжал в институт на собственном «Москвиче» первого выпуска, - роскошь в то время весьма великая. Этот уже вполне взрослый человек решительно отгонял от Аллы Степановой всех потенциальных соперников из безусых студентов на безопасное расстояние. Они поженились еще в ВУЗе, но Алла не сменила фамилию. Потом я узнал, что ее отец занимал какой-то весьма ответственный пост, и она, видимо, решила сохранить известную и авторитетную фамилию.
Она училась на отлично, получила «красный» диплом, ее фамилию золотыми буквами занесли на стену почета в главном корпусе КХТИ. По распределению она вместе с мужем попала на работу в НИИ, расположенном в крупном городе. Этот НИИ образовался из того самого ОТБ НКВД, куда товарищ Берия в 1941 году согнал за колючую проволоку для авральной работы многих уцелевших спецхимиков. Научная часть ОТБ со временем превратилась в крупный НИИ. А из опытного производства при этом ОТБ НКВД вырос огромный спецхимический завод. Естественно, НИИ и завод имели громкое и славное прошлое, но к нашему появлению на спецхимической сцене эту славу уже несколько затмили московский НИИ и подмосковный НИИ академика Жукова. Как отмечали еще древние, слава земная проходит.
После окончания института я надолго потерял Аллу из виду и встретился с ней лет через 15, когда наше высокое руководство подключило наш алтайский НИИ к разработке быстрогорящего топлива для советской антиракеты в помощь пермскому НИИ. Для нас это направление не было основным, и особых успехов тут мы не достигли.
Этот рассказ я начал с волевых «военных» дам потому, что Алла Ивановна в своем НИИ попала в самостоятельную крупную лабораторию, которой много лет уверенно руководила именно такая дама, Евгения Гавриловна Романова, кандидат наук и лауреат Сталинской премии. Я не раз встречал Романову на отраслевых совещаниях и конференциях, довольно хорошо познакомился с ней, уважал ее за твердость характера, за былые заслуги и за то, что она на равных говорила с заместителями министра, начальством главка и имела обширные, крепкие связи в смежных НИИ и ВУЗах.
Однако работать под началом Романовой оказалось нелегко. Много позже Алла Ивановна жаловалась мне:
- Она буквально эксплуатировала меня. Я работала как каторжная в лаборатории, да еще писала по два десятка экспресс-отчетов в месяц. У меня правую руку судорогой сводило.
Насколько я знаю, все «военные» дамы в отрасли отличались строгостью и высокой требовательностью, даже жесткостью к подчиненным, - да ведь иначе они бы не пробились на свои ответственные должности. Руководить отделом или самостоятельной лабораторией и в самом деле было непросто, а в спецхимии особенно. Такой начальник полностью отвечал за все дела в своем подразделении, за все грехи сотрудников, а никаких административных прав у него практически не было. Вот и приходилось эти права «качать» самому.
Лет через 15 Романова ушла из НИИ в местный ВУЗ заведовать кафедрой, и начальницей лаборатории стала Алла Ивановна. К этому времени она имела немалые заслуги за спиной, получила орден Трудового Красного Знамени, стала кандидатом наук, ее уже несколько лет выбирали депутатом горсовета. Невысокого роста, даже, пожалуй, маленькая, Алла Ивановна тоже успела выработать весьма твердый характер и сотрудники ее заметно побаивались. Помню, на сорокалетний юбилей они подарили своей начальнице огромную фотографию тигра с грозно оскаленной клыкастой пастью. Алла Ивановна не обиделась и повесила эту фотографию в своем кабинете. Могу сказать, что эта тигриная морда производила сильное впечатление.
Практически сразу после повышения в должности Алла Ивановна среди прочих работ начала разработку быстрогорящего твердого топлива для антиракеты. Эта антиракета, аналог американской антиракеты «Спринт», предназначалась для уничтожения вражеских ракетных ядерных и термоядерных головных частей, когда их прозевали службы дальнего обнаружения, и эти атомные «головки» уже находились на нисходящем участке своей траектории и с космической скоростью мчались к целям на нашей территории. Антиракета должна стартовать с огромным ускорением и с чудовищными перегрузками, чтобы буквально за несколько секунд успеть сблизиться с такой вражеской боеголовкой и уничтожить ее.
По состоянию советской технологии ракетчики разработали проект нашей антиракеты на твердом топливе, которое должно гореть с огромной скоростью. Здесь требовалась скорость горения примерно 100-150 миллиметров в секунду, а обычные твердые топлива горели со скоростью не больше 10 миллиметров в секунду. Спецхимики получили почти невыполнимое задание. По трудности это то же самое, что пробежать стометровку не за девять, а за одну секунду и даже быстрее.
Головной организацией по этой работе назначили НИИ, в котором работала Алла Ивановна. В этом НИИ в отличие от нашего было несколько крупных самостоятельных рецептурно-технологических лабораторий, и директор НИИ Л.Н.Козлов поручил эту задачу сразу всем своим лабораториям, - в духе здорового социалистического соревнования.
Конечно же, для начала НИИ Л.Н.Козлова сорвал сроки разработки быстрогорящего топлива. Задача оказалась не такой простой, как представлялось высокому руководству страны. Пороха, ракетные топлива и взрывчатые вещества относятся к энергонасыщенным системам и очень легко выделяют заключенную в них энергию. Чем выше будет у них скорость горения, тем чувствительные станут они к любым внешним воздействиям. Как говорили в нашей среде, они начинают взрываться даже от взгляда. В НИИ Л.Н.Козлова произошло несколько аварий с человеческими жертвами, но это не приблизило решение сложнейшей проблемы.
Проблему рассмотрели на грозной и нервной коллегии министерства, где Л.Н.Козлову и его заместителю по науке Мошеву Валерию Варфоломеевичу пришлось очень несладко. На помощь им к проблеме подключили все остальные спецхимических НИИ, которые имели дело с ракетными твердыми топливами. Наш НИИ, уже переименованный из-за Пеньковского, тоже стал участником этой работы.
Сразу скажу, что мы в своем НИИ старались вовсю, но за несколько лет напряженной работы не смогли ничем помочь пермякам. У меня в отделе при работе с быстрогорящими топливами мучительной смертью погиб один человек и двое сотрудников стали инвалидами. На очередной конференции отрасли по этому вопросу, которую проводил в Перми заместитель министра В.Н. Раевский, я довольно резко сказал, что пора прекратить «порочную практику распыления сил и средств, которые ни к чему конструктивному не приводят, но лишь увеличивают число человеческих жертв». За это анархистское и пораженческое выступление меня крепко отчитал мой директор Я.Ф.Савченко, а Раевский какое-то время подозревал меня в умственной неполноценности.
Но это случилось позднее, а пока мы честно старались выполнить ТЗ: повысить скорость горения топлива в десять-двадцать раз. Однако опять прошли директивные сроки, установленные Решением ЦК КПСС и Совмина, а воз оставался все там же, и снова собралась коллегия министерства. На этот раз ввиду откровенно аварийной ситуации с проблемой коллегию проводил сам министр В.В.Бахирев. Об этой коллегии, на которой имел несчастье присутствовать и я, во всей отрасли долгие годы ходили самые мрачные легенды.
Если отбросить вымыслы, то на моих глазах главный докладчик Л.Н.Козлов, жизнерадостный восьмипудовый здоровяк сорока пяти лет, после полуторачасового пристрастного допроса сошел с трибуны похудевшим, поникшим стариком. Его заместителю по науке В.В.Мошеву досталось еще крепче. С заместителями директоров других задействованных НИИ министр вообще не церемонился. Докладывать на коллегии от нашего НИИ должен был я, но, к счастью, приехал Г.В.Сакович, и на трибуну пошел он.
Из уважения к людям, которых я уважаю, я умолчу о деталях этих откровенных и нелицеприятных допросов с пристрастием, которые устроил министр всем докладчикам. Он не давал им говорить, а сразу буквально сбивал с ног тяжелыми вопросами, на которые нет положительного ответа, типа, как вы дожили до такой жизни, и до каких пор это будет проджолжаться. В заключительном выступлении В.В.Бахирев дал оценку заместителям директоров НИИ, которая стала исторической и передавалась спецхимиками из уст в уста. Постараюсь передать его слова возможно точнее.
- Вы, товарищи заместители директоров, все доктора, профессора, лауреаты и даже членкоры. Страна дала вам все, о чем может мечтать ученый. Вы получаете зарплату больше, чем я, министр. Но вы не отрабатываете ваш кусок белого хлеба с толстым слоем масла и с черной икрой. Я требую от директоров НИИ в месячный срок дать мне персональные предложения о замене этих ваших нерадивых заместителей на более работоспособных.
Конечно, никого из заместителей не согнали с насиженных кресел. Но эффект был потрясающий. Заместители директоров, привыкшие к заслуженным уважительным обращениям, краснели, бледнели, тряслись и заикались от злости. Наши интеллигентные смежники из ВУЗов и академических НИИ долго не могли придти в себя от нервного потрясения. Как эта оценка отразилась на нас, начальниках отделов, лучше не вспоминать.
По решению коллегии срок выполнения работ в третий раз был продлен, как сказал министр, на его личный риск. И тут, наконец, наступил звездный час Аллы Ивановны Степановой. Она решила эту труднейшую задачу, с которой не справились остальные три отдела НИИПМ, плюс три подключенных им в помощь крупных спецхимических НИИ. Не буду запутывать Читателя деталями. Почти все мы, «помощники» Аллы Ивановны, с невероятными ухищрениями уже получали топлива со скоростью горения в 30-40 миллиметров в секунду. Но требовалось 100-150 миллиметров в секунду. И Алла Ивановна разработала такое топливо!
Хорошо помню, как я однажды привез Степановой, координатору работ, свой очередной отчет о работе, которая опять оставалась не выполненной. Алла Ивановна небрежно перелистала наш труд, отложила его в сторону и сказала:
- Знаешь, мы, наверно, скоро откажемся от вашей помощи.
- Как!? – закричал. – Вы что, нашли решение!?
- Кажется, да, - скромно ответила Алла Ивановна и мило улыбнулась. Эта кокетливая дамская улыбка на фоне огромной фотографии оскаленной головы разъяренного тигра выглядела очень эффектно.
Через некоторое время выяснились подробности. Одним из способов повышения скорости горения топлива было измельчение частиц окислителя, перхлората аммония. Все это прекрасно знали и использовали. Но беда в том, что сильно измельчить перхлорат не удавалось, частицы мельче 30-40 микрон снова слипались. Мы все смирились с этим и не старались прыгнуть выше головы.
А вот Алла Ивановна сумела измельчить перхлорат до субмикронной величины. И у нее частицы размером меньше микрона не слипались! Скорость горения топлива сразу поднялась до требуемой величины. Самое смешной, мы все знали о таком способе, применяли его в лабораториях, но никто, кроме нее не догадался применить этот способ в производстве.
Неразрешимая проблема была разрешена. Заводы начали изготавливать заряды для антиракеты, и вскоре ее приняли на вооружение. Казалось бы, Аллу Ивановну нужно срочно осыпать наградами, премиями, а ее бронзовый памятник при жизни поставить у проходной. Но не тут-то было. Она продолжала скромно трудиться на своем месте без каких-либо звонких отличий. Я немного удивился, но хватало своих забот, которые не позволяли сильно размышлять о чужих странностях.
Через пару лет пришло письмо из ее НИИ, в котором сообщалось о скорой защите дикторской диссертации старушкой Е.Г.Романовой. Наш АНИИХТ назначался головной организацией по защите, и надо было написать отзыв. Мой шеф Сакович передал эту почетную обязанность мне вместе с самой диссертацией. Я прочитал диссертацию, - ничего особенного. Как многие ветераны отрасли, Романова собрала в этом труде все достижения, к которым она имела отношение за долгий беспорочный трудовой стаж. Но последняя глава меня удивила. В ней Романова описывала тот самый способ измельчения перхлората, который я считал изобретением Аллы Ивановны, с ее же слов.
Однако письмо было официальным, подписал его хорошо знакомый мне директор НИИ Л.Н.Козлов. Если диссертация представлена на защиту, значит, она прошла обсуждение в том НИИ в присутствии всех заинтересованных лиц, и никаких возражений не последовало. Я знал, что в защите докторской диссертации самый трудный этап, - получить заключение своей родной организации «на полноту исследований». Под этим безобидным термином понималось, что материал диссертации на самом деле принадлежит автору, что автор не позаимствовал ничего из трудов своих коллег без их согласия. При наличии такого заключения сама защита становилась во многом простой формальностью. Еще древние говорили, что нет пророка в своем отечестве, и это заключение «о полноте» являлось признанием автора пророком именно в своем отчестве.
Я поудивлялся, пожал плечами, - видно, Алла Ивановна, как нередко бывает, малость преувеличила свою роль, - написал положительный отзыв, утвердил его у замдиректора и отправил по месту защиты.
Вскоре в Москве проходила очередная конференция по очередной важной проблеме, я там встретил Аллу Ивановну и совершенно случайно рассказал ей о диссертации Е.Г.Романовой, - я уже почти забыл об этой истории. Алла Ивановна страшно удивилась. Мало того, всегда спокойная, всегда вежливо улыбающаяся, она совершенно расстроилась и чуть не со слезами уверяла меня, что она ничего не знала об этом.
- Помоги мне, - просила, даже умоляла она, - это мое, поверь. У меня ничего более важного нет. Человек вообще за всю жизнь может сделать только что-то одно такое важное. Она просто давала мне студентов на дипломирование, а я включала ее соавтором в статьи.
- А Козлов? – спросил я.– Я верил ей, но ведь Козлов подписал все документы, значит, он не считал, что Романова совершила плагиат, то есть, попросту украла достижение у Аллы Ивановны.
- Не знаю, - растерянно говорила Алла Ивановна, - ничего не понимаю.
Я вернулся в свой НИИ в большом недоумении, рассказал об этом Саковичу. Он тоже поудивлялся, но потом решил:
- Это их дело. Пусть сами разбираются.
- А если тут плагиат?
- Это их дело, - повторил Сакович уже более твердо. - Я назначен первым оппонентом, уже выслал свою рецензию, и менять ничего не буду. И ты ничего не делай.
Когда Сакович упирается, его не переспоришь, но в такие моменты у меня тоже проявляется ослиное упрямство. Страшно не люблю, когда мне качают права.
Я тут же отправился на телетайп и от своего имени отправил ученому секретарю подмосковного НИИ, - защита намечалась там, - свое особое мнение, как автора отзыва головной организации. Я написал, что по дошедшим до меня сведениям, материалы, изложенные в последней главе диссертации Романовой, получены в лаборатории А.И.Степановой, и могут быть использованы другими лицами только при согласии упомянутой Степановой.
Такое замечание всегда вызывает шум, а жуковский подмосковный НИИ отличался повышенным интересом к научным скандалам. Случился крупный пассаж, защиту Романовой отложили, а мне Сакович устроил сцену сразу у фонтана и у балкона.
Алла Ивановна написала мне, что все улажено, что они с Романовой и Козловым договорились о разделе интересов. Романова успешно защитилась. При встрече я спросил об этой истории у Л.Н.Козлова, он откровенно сказал:
- У Аллы Ивановны все впереди. А у Романовой это единственная серьезная глава в диссертации. Я должен был помочь ветерану отрасли.
Позже каждый из остальных трех начальников рецептурно-технологических отделов НИИПМ уверял меня, что субмикронный перхлорат – его личное достижение. Мой старинный товарищ из этого НИИ, бывший замдиректора Г.И.Чебуков тоже клялся, что субмикронный перхлорат придумал он лично.
Это распространенное явление в прикладной науке. Время гениальных одиночек прошло, научный поиск ведется широким фронтом, в работе задействованы десятки, а то и сотни научных работников, и многие из них склонны приписать основную заслугу в решении проблемы себе, любимому.
Мы снова встретились с Аллой Ивановной лишь через несколько лет. Я защищал докторскую диссертацию в Ленинградском технологическом институте. Потом заболела стенографистка, а ВАК принимал протокол заседания ученого совета только в стенографическом виде. Оформление других документов тоже заняло много времени, и я задержался в ЛТИ. И тут ученый секретарь ЛТИ объявила о защите докторской диссертации Аллы Ивановны Степановой.
Алла Ивановна прилетела в Ленинград на следующий же день. Прилетела не одна. Перед защитой заболел ее третий оппонент, и ей пришлось срочно искать замену. Вот с этим новым третьим оппонентом она и прилетела, это был заведующий нашей пороховой кафедрой в КХТИ, симпатичный здоровенный мужчина на пять лет моложе нас со Степановой. Ее защита прошла успешно, но с этого момента жизнь Аллы Ивановны резко изменилась.
Не буду ничего утверждать, на Алла Ивановна вскоре переехала их Перми в Казань. Переехала одна, муж и сын остались в Перми. Злые языки говорили, что у нее «отношения» с тем самым новым третьим оппонентом. Все ждали, что они официально закрепят свои внезапно вспыхнувшие «отношения», но «третий оппонент» не стал разводиться с женой. Алла Ивановна по конкурсу устроилась заведующей кафедрой химии в Казанском филиале Московского экономического института.
Она не потеряла связи со своим НИИ, и я узнал, что коллеги включили ее в очередную Государственную премию. Алла Ивановна стала лауреатом. Я старался следить за ее успехами, но жизнь постепенно разводила нас все дальше друг от друга. При встрече с другими бывшими коллегами Аллы Ивановны, я всегда спрашивал о ней, но их ответы меня огорчали, ибо свидетельствовали о не очень большом уважении к ней. Я считал,что это в них говорила зависть.
Один из наших хороших общих знакомых рассказал, что Аллу Ивановну не сильно уважали и в жуковском НИИ. Она, якобы, проявляла слишком большую настойчивость в желании узнать святая святых, - ход незаконченных работ у коллег. По этим разговорам выходило, что Алла Ивановна не отличалась большой деликатностью в этих вопросах и пускала в ход все ухищрения, в том числе,женское обаяние. Любимым ее приемом был вопрос, заданный нежным голосом капризной девочки:
- Неужели вы откажете в этом маленькой женщине?
В итоге Жуков, якобы, запретил вообще пускать «эту маленькую женщину» на территорию своего НИИ.
Мы с ней однажды случайно встретились в Москве, разговорились, я спросил ее, трудно ли ей было войти в Государственную премию. Я знал, что это страшно тяжелый процесс, конкурентов очень много, а у нее еще непонятная история с авторством по субмикронному перхлорату. К моему удивлению, Алла Ивановна небрежно ответила:
- Я даже не знаю. Там девочки все оформили.
Мне стало неприятно. Такой ответ был явной неправдой. Даже получение почетной грамоты министерства вынуждало претендента оформлять кучу «бумаг», и многократно бегать за множеством подписей. Никакие «девочки» тут не помогут. После этого я не встречал Аллу Ивановну.
Она проработала в Казани довольно долго, лет семь. «Третий оппонент» так и не развелся с женой. Не знаю, в этом ли была причина, или злые языки приписывали Алле Ивановне то, чего никогда не было, но Алла Ивановна вернулась в Пермь. Не знаю, вернулась ли она в брошенную ею семью, не знаю,где она там работала, слышал только, что ее уже сильно постаревший, но все еще предприимчивый муж организовал какую-то свою фирму, возможно, она работала в этой фирме, возможно, заняла место Романовой в Пермском ВУЗе. Я полностью потерял ее из виду.
Лет через пятнадцать после нашей последней встречи, я от общего знакомого узнал, что Алла Ивановна умерла от рака в хосписе в своем городе. У Аллы Ивановны, якобы, не сложились отношения с сыном и особенно со снохой. Когда она заболела, молодые не захотели за ней ухаживать и поместили ее в это страшненькое заведение.