Удивительный парадокс: реальные носители прикольных фамилий умирают, но общее количество приколов стремительно нарастает. Что я имею ввиду? Такие чудаковатые, как Членов, Хрюкин, Кровопусков, Дрочилин, Плохонький, Неплох, Лопух, Малофейкин, Дряхлых, Целколомидзе, Премент, Огрызкин, Отрышкин,Пузиков, Дрискин, Псаки… Казалось бы, выбери поблагозвучнее, заплати сколько требуется и катись, звеня и сверкая новыми гранями. Но нет!
Забавных “родовых имён” сегодня так много, как нахохлившихся ворон в осеннем саду, как шебутных грачей, вернувшихся по весне на родину. Приколы множатся со скоростью размножения мухи-дрозофилы, то есть, в геометрической прогрессии.
Литературоведы утверждают, что в произведениях писателей мы встречаем характеристичные имена и фамилии. Абсолютная правда, с античных времён. Писатели ведь - пророки. Они предугадали. Ибо по сегодняшним представлениям фамилия – это сконцентрированный в слове генетический код, Y-хромосома, раз и навсегда явленная миру. От куряки - к куряке, от пьяницы - к алкоголику, от лентяя - к лежебокам, от хапуг - к мошенникам, подлецам и аферистам.
Например, многострадальная Анна Каренина (по мужу) – сестра князя Стива (Степана) Облонского, женатого человека имеющего пятерых детей, пропадающего в кордебалете и уличенного своей женою в измене с гувернанткой. Лео Толстой, как бы хотел сказать: “Смотрите, Анна Аркадьевна семейно запрограммирована: рано или поздно она изменит мужу!”
Показательно, как человек по фамилии Шулер, перемахнув из Европы в другую часть света, основал массовую секту типа христианской. По красной цене стадионы ломятся услышать проповедь Шулера, балдеют до самозабвения от его слов и от его лечебного чародейства. Знают ли эти люди значение такой ясной, русской фамилии самопровозглашённого священника? Сомневаюсь. Иногда можно встретить такие сообщения: “Доклад о событиях на Малой земле сделал полковник Брехунов”, “Проблемами алкоголизма занимается социолог Красноносов” или “Приморское управление КГБ одно время возглавлял некто Негодяев”, “Политический обозреватель Роман Свистунов”. Даже не смешно.
Лишь фамильные слои добрых людей, народных героев, носителей доблестных Y-хромосом, тают, истончаются, гаснут, имея тенденцию исчезнуть полностью.
Умирая, моя мама Нина, слабым голосом называла всех поимённо, кто обидел её беззащитную старость. Потому и мои мемуары построены на принципе ассоциативной памяти: от имени к имени, без искажений. Многих из мелких людишек, окружавших меня, я назвал в предыдущих публикациях. Назову ещё, если посчитаю нужным. Да будь они трижды прокляты, мне их не жаль, как им не было жаль меня.
Майзельс!
Дважды в жизни с перерывом в пятьдесят лет встречались мне два разных человека с идентичной фамилией. И оба раза, по их делам и поступкам, по социальной позиции, занимаемой ими в обществе, я узнавал одного в другом. Как две капли воды.
В первый раз странный для меня тип-оборотень под такой фамилией встретился в Красной Армии на третьем году моей обязательной воинской службы на “точке”.
Старший лейтенант Майзельс прибыл сменить командира нашей стартовой батареи, тухляка Дзюбу. Чернявый салага, заросший шерстью по самое горло, как будто махер прилип, с глазами-пуговицами и невиданной спесью. Стоит-то как! Непременно отставив ножку! Я - в армию защищать Родину, а он - в офицерское училище - от армии. На третьем году встретились.
Плоский лицом и плющеный телом, как прошлогодний клоп, в свеженькой форменке, старлей не подошёл и побеседовал, а важным кивком головы издалека подозвал меня к себе в расслабленные часы технического обслуживания пусковой установки и ракеты.
На пике лета нещадно палило степное солнце, сжигая траву и соевые поля.
-Сержант,- в непререкаемом тоне заявил маленький наполеоша,- прикажите вашему расчёту закопать силовой и коаксиальные кабеля в землю.
-На сколько сантиметров прикажете?
-Сантиметров на двадцать!
-Извините, таарищ старший лейтенант, вы это на полном серьёзе?
Я стоял перед ним как савраска: худой, то есть, субтильный, а сверстничек успел и брюшко нажить.
-Вы что, не понимаете меня? Я приказываю выкопать канавки глубиной двадцать сантиметров и уложить в них кабеля от пусковой установки до их разъёмов. Затем закопать. Выполняйте приказ!
И как только высокомерный салага приказал мне “выполнять”, всё во мне тут же взбесилось. Перед глазами поплыл пережитый мной и всеми нами зимний ужас, близость смерти и её зловонное дыхание.
Зимой в Приамурье у меня и у всего дивизиона была суровая практика. Был полный зимец и мы припухли.
Звенящей позёмкой гуляли по диким степям хлёсткие арктические ветры. В ходу был полный набор степняков: метель, буран, вьюга, позёмка, пурга. Переохлажденные воздушные массы от Северного полюса беспрепятственно двигали по голым пространствам десятки и сотни тысяч тонн снега, перегоняя их с места на место, переметая дороги и тропы, нагромождая сугробы за каждой кочкой, за каждым кустиком, за любым возвышением на местности. Степняки, царапая лицо затвердевшим фирновым снегом, вспрыгивали человеку на плечи, как подлые звери.
“Метель”, сгруппировали мы гиблые явления природы на солдатский лад, это когда снег мечется по степи без всякого звука. “Вьюга” - это завывающий ветер со снегом и кругообразными воронками. “Пурга”, обычно, прерывисто поёт и присвистывает. “Буран” мы классифицировали как постоянный ветер со снегом в одну сторону и потому с постоянным режущим звуком. Как писал наш золотой символист Александр Блок: “Разыгралась чтой-то вьюга, / Ой, вьюга, ой, вьюга! / Не видать милого друга / За четыре за шага!/ Снег воронкой завился, / Снег столбушкой поднялся”. Но при этом, подчеркну, вертикальная видимость при степняках бывает настолько хорошей, что иногда можно увидеть небо с овчинку и определить количество и форму облаков.
Огороженная по периметру сплошным забором, как снегозадерживающей системой, позиция нашего зенитно-ракетного дивизиона (зрдн) каждый божий день за ночь к утру превращалась в заброшенное сельское кладбище, набитое спрессованной переметёнкой по самое некуда.
Тотчас после завтрака, оголившись по пояс, мы огребали снежную “бахчу” с антенного поста, с кабины боевого управления, с аппаратной кабины, с радиодальномера, откапывали навесы для транспортно-заряжающих машин, средств обеспечения и буксировки, “окучивали” подъездные пути и кольцевую дорогу.
С “окопами” для пусковых установок, вообще, выходил полный облом. В зенитно-ракетном значении “окоп” – это не траншея в земле. Ракетный окоп представляет собой очерченную на земле окружность диметром метров двадцать, обвалованную двухметровым бруствером из привозного грунта. В центре образовавшейся пиалы, как кукушка в чужом гнезде, живёт-вращается пусковая установка с торчащим ракетным клювом. Такие “окопы” черпают снег, как щедрый повар “чумичкой”, за минуты превращая боевую технику в могильники.
На огневой позиции мы авралили наперегонки с утра до вечера, шуруя окованными фанерными лопатами из кухонных бочек с джемом, вареньем, повидлом, говяжьим и свиным жиром. Спрессованный ветром снег вначале нарезается кубами, поддевается “квадратно-гнездовой” лопатой и с силой отшвыривается “как можно дальше за бруствер” до кровавых волдырей на ладонях. А из-за бортика бруствера злобный ветер швыряет вам в ответ новые порции снежного дерьма, вновь превращая позицию в любимое ему белое безмолвие.
-Ну, чё, грамотеи, - издевался, чиорт знает откуда они берутся такие люди, командир батареи капитан Дзюба,- с теорией относительности все знакомы? Тогда будете бросать снег вот отсюда до обеда!
Занятия по технической подготовке, строевой, политической и другим дисциплинам были отменены. Всю зиму практически в Красной Армии мы служили дворниками.
Что тут скажешь? Неслучайно, с древнейших пор возникла в народах смачная поговорка: “Чем бы солдат ни тешился лишь бы е.ать не просил”. Чтобы скрасить время однообразной солдатской службы в армиях мира придумано много бесполезных и увлекательных занятий-забав. Например, щипать траву на полковых дорогах. Или под траурный оркестр всем дивизионом хоронить окурок. В нашем случае это была бесконечная борьба со стихией - “борьба со снегом”. И поговорка “солдат спит – служба идёт” нам тут никак не подходила.
В наставлениях по боевой работе нет речи о ливнях или занудных дождях, о снегопадах и снежных заносах. Нормативы упрощённо разделены на летние и зимние, вступающее в силу при переходе на сезонную форму одежды.
Где-то после Нового года, в самые Крещенские морозы, случилось самое страшное: смена позиции. Завопила ненормально громко сирена боевой тревоги:
-Ау, ау, ау! Ау, ау, ау!..
В валенках, в темно-синих брезентовых робах со штанами на байке и в таких же сливового цвета куртках на подстёжке с цигейковыми воротниками мы выстроились в казарме как упитанные пингвинчики, скованные по рукам и ногам. Подтянулись из офицерских домиков офицеры. Прорезался на пороге казармы “наш Чапай” - майор Ведерников в портупее, в шапке-ушанке, с противогазом и при пистолете.
-Тревога настоящая!- Заявил наш Чапай, расхаживая перед строем в проходе между койками.- Вы хоть и мудаки, но вы не ошиблись. Тревога настоящая, боевая, а не просто учебная. Американские турбовинтовые стратегические бомбардировщики-ракетоносцы поднялись с Аляски в полном боевом вооружении и взяли курс на Советский Союз. По расчётам нашего штаба цель америкосов нанести ракетно-бомбовый удар по благовещенскому аэродрому наших стратегических бомбардировщиков. Но чтобы добраться до них, американцы должны уничтожить зенитно-ракетные дивизионы нашего полка, прикрывающие Благовещенск от нападения с воздуха. Существует реальная угроза нанесения ракетного удара по нашему дивизиону. Смерть за нашими спинами!..
Пауза.
-Получен приказ выжить! Получен приказ немедленно сменить позицию!.. Сбор по-походному, с личным оружием. Работаем по нормативам боевых наставлений. Два часа на приведение дивизиона в походное состояние, три часа - на движение по указанному маршруту, ещё два часа отводится на подготовку к пуску ракеты на новом месте. Если не уложимся в отведённое время, то америкосы накроют нас смертельным огнём! Мы обязаны растерзать оккупанта на подлёте к их целям.
После некоторого гомона в строю комдив продолжил:
-Сигналы связи! Один красный выстрел из ракетницы – стоп! Два красных выстрела – ответ о приёме сигнала. Жёлтый – замедлить движение. Зелёный – продолжать движение. Для колонны! Красный и одновременно зелёный - вызов командира. Три красных – сигнал бедствия и необходимой помощи. Порядок следования! Впереди – бульдозерная команда, затем боевое охранение “Газ-51”. В дозорной машине буду следовать я и офицеры штаба. В аръергарде колонны проследует походная кухня и автоматчики: свиновод, собаковод и кочегар Безденежный! Кочегар Нищенко остаётся на охране казармы.
“Наш Чапай” колюче прищурил один глаз и ощерился:
-Ну, что примолкли, как домашние сцучары, которых выгнали на мороз?! Время пошло! Это вам не в карманный биллиард наигрывать!
Взбодрённые язвительной репликой командира, мы вывалились из казармы и, полося сугробы, нестройной толпушкой побежали на боевые места. Дьявольская метель гуляла и плясала по степи с воем и с присвистом, как пьяная компания на поминках. В целях светомаскировки на позиции заглушили дизеля и наступил полный атас. Или Аргамедон.
После авральной работы лопатами мы похерачили выдергивать металлические сошники удерживающие пусковую от смещения при старте ракеты. Осенью, руководствуясь наставлениями, мы надёжно забили стальные держатели в мягкую землю по самую “шляпку”.
Военные! Они что, ****и или синоптики? Кто из них читал хотя бы “Каштанку” Чехова? Откуда им, дорогим нашим, знать, что климат Амурской области резко-континентальный с чертами муссонности, что лето на юге области теплое, а зима суровая? Подчёркиваю: летом здесь проходят изотермы от +18 до +21, а зимой на широте Благовещенска январские температуры опускаются от -24 до -44.
Да, мы зафигачили сошники по головку, по наставлениям, чтобы надёжно. Силы много – ума не надо! Но кто знал, что с наступлением холодов вечная мерзлота амурской области втихаря поднялась из глубины аида и пикнически спекла, спаяла, сварила в монолит, как электросваркой, металл сошников со льдом Тартара.
Мы и так, и эдак, и так, и эдак - мёртво! Каждый чувствовал себя заложником, захваченным в плен и прикрученным к взрыв пакету с часовым механизмом. “Тик-так! Тик- так!” – тикало время нашей жизни и жизни доверенных нам людей. Наступало отчаянье.
Отворив дверь блиндажа, где скрывался от ветра, капитан Дзюба спросил:
-Всё ещё ****есь, друзья?
Я объяснил.
-Надо разжечь костры и оттаять! – бросил командир батареи, бывший во время войны зенитным пулемётчиком.
-А не взорвёмся от ракеты? – опасливо поинтересовался Возняк.
Но капитан пожал плечами:
-А чё, ****ься лучше, что ль? Вот раньше солдаты были так солдаты: Молодцов, Жеребцов, Конев, Богатырёв! А теперича? Птичкин, Синичкин, Воробьёв, Цыплаков, Курицин... Раньше, бывало, солдат .уй вынет да как ссыканёт на мостовую - булыжники выворачивает! А сёдни? Вытащит пипиську, на снег капнет - и снег даже не тает. Раньше, как пёрднет - стенки содрогаются! А нонче еле бзднёт, и самого неделю из стороны в сторону носит. Раньше-то как было? Бабу солдат еёт: как туда - так у нее глаза из орбит выскакивают, как назад - так аж матрац в опу засасывает! А сейчас что? Две мухи на верхней губе еутся - он их сдуть не может. Значица, для солдата главное так: лучше геройски пёрднуть, чем предательски бздеть!
И Дзюба вновь укрылся в блиндаже, как медведь в берлоге. Но меня от его командирских наставлений прорезало. Перед глазами стремительно пронеслись все известные мне виды открытого огня. В результате мои солдаты притащили на позицию заспанного зачумлённого свинопаса из дивизионного свинарника с четырьмя бензиновыми лампами для опаливания чушек и мы дали жару и вечной мерзлоте, и сошникам, насильно разделив их симбиозную любовь.
Оставалось скрутить на катушки задубелые от мороза кабеля, связывающие пусковые установки с телом всего дивизиона, как пуповина, и ради которых всё и и работает. “Пуповины" в общей сложности, тысяча двести метров! Она вывешивалась на стальных рогульках над землёй. А для защиты кабелей от огненной стартовой струи Порохового Реактивного Двигателя и от воздействия солнца кабеля укрывались деревянными коробами, сколоченными треугольником.
Мы эти рогульки и тужиться вытаскивать не стали, бросили. При этом капитан Дзюба как бы и не заметил нашего самоуправства.
-Вы меня, что, на испуг берёте?- Врубил я Майзельсу правду-матку.- Ещё раз уточняю: ваш приказ нарушает порядок, установленный боевым наставлением. Мы базируемся в зоне вечной мерзлоты. В случае смены позиции нам никогда не освободить кабеля и мы условно или в натуре бесславно погибнем. Вы согласовали ваше распоряжение с командиром дивизиона? Вы получили какое-то особое распоряжение или указание из полка? Пока вы не покажете мне письменный приказ я ваши слова не могу расценивать как команду для немедленного выполнения.
-Вам известно, что приказ сначала выполняется, а потом обжалуется?
-Мне известно. Но в данном случае лучше не выполнять.
-Одеть противогаз! Снять противогаз!
Этот глупый каприз старлея вначале показался мне смешным, но избавил от зуда в кулаках, которые, вы же понимаете, ужасно чесались.
-Одеть! Снять! Одеть! Снять! Повторяйте эту команду ещё дадцать раз!
Противогазная маска так и мелькала на морде моего лица.
Одновременно приходило понимание, что голодный человек без пищи превращается в зверя, а пустой - в грязное животное.
Вторым издевательством старлея стал бег на месте.
-Выше коленку! Раз два три! Раз, два три! Выполняйте приказ!
Я молчал, вглядываясь в глаза-шурупчики напротив и пытаясь определить: “Неужели передо мной, действительно, враг, тайный наёмник врага, наймит, предатель, готовый уничтожить нас за деньги?”
-В таком случае, - продолжал изгаляться Майзельс,- Бегом по кольцевой дороге вокруг позиции!
Я взглянул на часы под гимнастёркой: через двадцать минут в дивизионе наступает всеобщий перерыв во всех занятиях и работах... А в перерывах из бетонного бункера обычно поднимался на поверхность покурить на воздухе да на зелёной травке наш Чапай. Задача была протянуть время: Чапай обязательно обратит внимание!
Я стартанул не слишком резво, слегка побежал, как на марш-броске, затягивая ногу. А весь личный состав дивизиона, побросал всякую работу, удобно устроился, приветственно улюлюкал и, лениво покуривая, любовался устроенным цирком.
-Таарищ старший лейтенант, выше приказание выполнено!- Без каких-либо отклонений от устава доложил я, проделав два километра по периметру.
-Приступайте к рытью канавки и закапыванию кабелей!
-Я сказал на каких условиях я могу выполнить ваш приказ, наносящий ущерб боеспособности дивизиона.
“Он, всё-таки, наверное, вредитель,- думалось мне тем временем.- Чёрт его знает, с какими урками он там, на одесских пляжах, до училища общался? Я, вот, “стиляга”. А Майзельс, скорее всего, фарцевал у одесских гостиниц с интуристами”. Но мне было интересно. Ближе к зиме, полагал я, вредитель переведётся в другую часть, и вся вина, смерть и позор за схрон с кабелями лягут на меня.
-Противогаз надеть!- Изощрялся в выдумках Майзельс.- Бегом, по кольцевой дороге, марш!
Я опасался провокации. Я понимал, хитрован Майзельс провоцирует меня на издевательских приказах. Светит солнце, травка зеленеет, чирикают воробьи, где-то далеко в степи рыдает иволга – то ли дело пробежаться на свежем воздухе. В противогазе.
Я ждал Чапая и беспрекословно выполнял распоряжения сволочного офицерика, надеясь, что тот образумится и всё придет в норму. Я бежал вокруг позиции в наморднике, как лошадь, высоко вздымая ноги, топоча сапогами и взбивая пыль. Потворствуя в малом, я выполнял идиотические повеления, опасаясь единственно, чтобы конфликт неожиданно не закончился.
Наконец, академический час – 45 минут приконал к естественному концу... Из-под земли в курилку поднялся Чапай. Закурив, среди зелёной травы, он осмотрел позицию, отчего то задумался и вдруг обнаружил меня, сержанта, отчибучивающего номера на кольцевой дороге в противогазе. Чапай сделал мне сердитую отмашку типа “ко мне”.
-Тебе, что мать перемать, времени на тренировку не хватает? Что это ты тут во время технического обслуживания пробежки устроил? Да сними, ты, нах этот намордник!
Я снял.
-Ну?
-Я выполняю приказ старшего лейтенанта Майзельса!
-Что за приказ, ну?
-Майзельс приказал закопать кабеля на 20 см в землю. Я отказался. Теперь он издевается надо мной.
Майор воззрился на меня с недоумением, как и я только что на Майзельса. Через мгновение до майора дошло, он вспыхнул, тяжело задышал и побледнел от сдерживаемых эмоций.
-Немедленно, передай Майзельсу приказ “Ко мне!”
Теперь я побежал прямо по траве, поперёк позиции и с удовольствием гаркнул Майзельсу прямо в лицо:
-Вас требует командир дивизиона!
Старлей помчался враскачку, придерживая рукой кобуру с пистолетом на портупее.
Народ балдел. Два силуэта на возвышении. Один крупнее и мощнее схватил и тряханул заморыша. Видно было, как Чапай топал ногами и взмахивал руками. Наконец, выхватил у Майзельса пистолет и заломил ему руку приёмом самбо. Удерживая Майзельса в таком унизительном для офицера положении, Чапай что-то проорал в подземелье. Тотчас выскочили замполит Смагин и толстый начальник штаба капитан Распопов. Они затолкали Майзельса вниз. Чуть позже прибыл поднятый по тревоге дивизионный караул во главе с начальником и разводящим. Они засадили Майзельса под замок в одиночную камеру при караулке, а часа через три за ним приехали особисты. С борта знаменитого зелёного фургона, куда его впихивали, сверстничек Майзельс, тоже умный, выкрикнул ни к чему:
-Да мне лучше десять пьяниц, чем один умник!
Ха, кто бы сомневался. Только не я.
(Начало. Продолжение следует)
-------------------------------------