Когда переведутся донкихоты,
пускай закроется книга Истории.
В ней нечего будет читать.
И.С.Тургенев.
Люба очень любила гостить у бабушки, жившей в деревне, на окраине которой располагался ее большой дом, построенный еще отцом - мироедом, как посчитали бы в это несчастное время Гражданской войны. Впрочем, бабушка Аглая Серафимовна никогда не называла свое жилище домом, а именовала по-прежнему поместьем.
Еще до революции ее муж, в знак протеста против вступления страны в Первую Мировую войну, когда мужиков без разбора забирали на бойню, полностью освободил крестьян от податей и стал жить на ренту от накопленных ранее доходов. Мало того, он нередко помогал деньгами наиболее нуждающимся крестьянам - бывшим крепостным его отца и деда.
За такое отношение крестьяне относились к вдовствующей старушке с превеликим уважением и нередко помогали ей, принося кто мешок картошки, кто яичек, а кто и курочку.
В благодарность за это Аглая Серафимовна позволяла деревенским ребятишкам пользоваться плодами запущенного сада, оставшегося без должного ухода после смерти мужа.
После всероссийского несчастья, называемого новоявленными правителями революцией, какая-то потешного вида комиссия с красными лоскутами на шапках пыталась выгнать старушку из дома, но за нее вступился местный комбед, во главе которого был выбран местный староста. Довод сельчан перед прибывшими комиссарами был весьма своеобразен: поместье бывших помещиков следует сохранить в назидание и демонстрации потомкам. Иначе говоря, поместье должно служить своеобразным музеем. в который из окрестных сел будут водить подрастающее поколение будущих большевиков - строителей новой пролетарско-крестьянской жизни.
Долгие споры представителей сельхозкоммуны с прибывшими из города
агитаторами завершились тем, что Аглае Серафимовне выделили три небольшие угловые комнаты в ее собственном доме, позволив забрать с собой наиболее дорогие ей вещи - портреты пращуров, письма, часть посуды, библиотеку и другое, что новую власть не заинтересовало.
Большую гостиную коммуновцы несколько перестроили, оборудовав в торце ее некое подобие сцены, с которой прибывавшие время от времени агитаторы из города живописали счастливую и безмятежную жизнь в грядущем будущем, до которого, как они говорили, рукой подать.
Аглая Серафимовна с достоинством выслушала извинительные речи сельчан и с их же помощью перенесла выбранные ею вещи в бывшие комнаты прислуги. После чего зажила прежней тихой жизнью, не досаждая никому и лишний раз не попадаясь на глаза представителям новой власти и не мешая им налаживать жизнь по-новому.
Время от времени к ней приходили за советом и она никому не отказывала, но при этом никоим образом не пыталась оценивать действия властей и вообще избегала разговоров на эту тему. Именно такое поведение позволяло ей жить тихо и неприметно, не привлекая к себе внимания большевистских активистов.
Единственным светлым пятном в ее жизни стал чтение и, само собой, приезд внучки Любочки, навещавшей бабушку довольно часто. Вместе с родителями она учительствовала в городе в школе, обучая пролетарских детей начальной грамоте.
В осеннюю и весеннюю распутицы, в зимние вечера в одной из комнатушек бывшей помещицы собирались ребятишки из окрестных домов, и она читала им детские книжки преимущественно уникального издания Ивана Сытина, бережно хранимые хозяйкой. А более смышленых она пыталась выучить французскому языку и игре на пианино. Эта возня с ребятишками помогала ей разнообразить жизнь.
Но приезд внучки Любы был для нее самым большим праздником.
Вот и в этот теплый августовский день Любушка приехала на извозчике, привезя для бабушки немудрящие подарки - булку белого хлеба, пряники, немного сахара, соли...
- Небойсь, последнее отдали, - покачала головой Аглая Серафимовна. - Сами-то не голодные сидите?
- Да нет, бабушка, - весело отозвалась Люба. - За работу платят хоть и не систематично, но нам хватает. Да и родители учеников иногда балуют продуктами за дополнительные занятия.
- Ох, времена! Дай Бог пережить это, - перекрестилась старушка.
- Тяжело вам? - спросила внучка.
- Душа болит, - вздохнула Аглая Серафимовна. - Чем все это кончится? А жить надо...
- У вас-то тихо?
- Как сказать, - подумав, ответила бабушка. - Объявились какие-то продотряды, чистят у всех амбары, сусеки. Подчистую выметают...
- Вас не трогают?
- А что с меня взять? Драгоценности давно отобрали, усадьбу, как они выражаются, реквизировали в пользу рабоче-крестьянской власти. Что осталось-то? Бог им судья. Полно об этом. Сама-то как? Ухажера не завела еще?
- Нет, - покраснела Люба. - Сейчас все говорят о "свободной любви", а брак предлагается считать буржуазным пережитком и анахронизмом...
- Как это?
- А так: живи, с кем хочешь, рожай, от кого хочешь, а детей предлагается передавать на воспитание государству.
- Что за ересь? Это же противоестественно! Богохульство какое-то. В конечном итоге это приведет к вырождению народа. Они не знают, чем кончили Содом и Гоморра? Да и Римская империя пала во многом вследствие беспорядочных половых связей...
- Вы так серьезно относитесь к этому...
- Милочка, это крах страны! Забирать детей у родителей и воспитывать их в общественном инкубаторе в большевистском духе означает зомбирование, воспитание класса рабов, не способных мыслить самостоятельно. Это означает. что такие люди способны жить исключительно по команде на потребу правящему классу, большевистской верхушке.
Мало того, при этом нарушаются родственные связи между братьями и сестрами, внуками и бабушками и дедушками, племянниками и тетками и дядьями. Представь, что ты оказалась в числе таких и полностью изолирована от родственников, любящих тебя людей.
- Не приведи. Господи! - испуганно перекрестилась Люба.
- А беспорядочность половых связей... Ты знаешь, в Африке бывают случаи, когда у чернокожей пары вдруг рождается белый ребенок. И это при том, что черная женщина не имела никаких контактов с белым мужчиной.
- Это как?
- Так вот, оказывается, что ее мама, бабушка или даже прабабушка разочек согрешила с белым человеком. А последствия выскочили через несколько поколений.
То же самое наблюдается и в Америке, когда у белой пары вдруг рождается метис. Вот и в нашем случае в семье может родиться ребенок, но не от настоящего отца, а от человека, с которым когда-то имела связь ее более ранняя родственница - мама, бабушка... Вот и представь, что может произойти с распутной женщиной. Недаром церковь строго осуждает плотский грех, безнравственность и распущенность.
- Как же быть? Нормальных и благородных мужчин почти не осталось - кто погиб в Первую Мировую, кто в Гражданскую войны, кто эмигрировал. А жить, как нас наставляют, я не хочу...
Подумал немного, Аглая Серафимовна пододвинулась поближе к внучке и тихо заговорила:
- Ты у нас красавица и достойна пристойной жизни, но не при этом бесчеловечном режиме.
Девушка с удивлением уставилась на старушку, не понимая, к чему она клонит. А та продолжила:
- Сейчас во Франции обустроились твои родные дяди Василий и Георгий.
- Как? Они же погибли во время Гражданской в Крыму, - воскликнула девушка.
- Тише ты! - остановила ее бабушка. - Это для властей они погибли. Так надо было для нас, оставшихся здесь.
- А как же папа с мамой и вы? - спросила Люба.
- Мы не успели, не смогли. Риск был велик.
- Что же теперь делать?
- Мы с тобой уйдем через польскую границу.
- А мама с папой?
- Из Пскова мы дадим телеграмму о мнимой смерти родственницы. Это будет оправданием для их отъезда. А там, соединившись, мы уедем за рубеж.
- Но для этого нужны деньги...
- Деньги есть. Дедушка твой еще в январе семнадцатого предвидел эту катавасию и перевел все банковские вложения в золотые николаевские червонцы. Часть из них вывезли Василий и Георгий, а другая часть у меня.
- Как вы их могли сохранить?
- Я их зашила в корсет. А однажды чуть не попалась.
- Как это?
- Сняла его, а в это время в деревню явился продотряд - я увидела их в окно. Быстренько налила в корыто воды, разделась и села. Когда комиссары вломились в дверь, я попросила их выйти с тем, чтобы я смогла одеться. Они вышли, а я быстро одела корсет, а сверху свое старое платье - вот это самое.
- Ну, вы, бабушка, прямо Нат Питкертон какой-то, - засмеялась Люба.
- Что делать, дорогая! Когда уходить будем, я попрошу Фросю - ты помнишь нашу кухарку? - скажу, что поехала в город к сыну на несколько дней, пусть она посмотрит за моими "апартаментами".
- Ох и хитрая же вы, бабушка! - Люба обняла старушку. - Ох и хитрая, прямо раритет какой-то!
- Ты только помалкивай, не дай Бог проболтаться. А сейчас пойдем-ка. я тебя жареной картошкой угощу...