Чтоб ты сдох...
рассказ
Людмила Ивановская.
-Любил я свою Дусю, Юлевна, очень любил... Можно сказать, больше жизни любил, потому как жизнь без нее и вовсе не жизнь. Не за падло мне было любую прихоть ее исполнить...
-А она?
-И она. Все позволяла. Но - командирша! Я же - дитя казармы, человек военный: почитай с восемнадцати лет и до конца трудовой жизни. Привык исполнять приказы. И когда армия с приказами кончилась - осталась только жена.
Со стороны спального корпуса дома престарелых раздался звон колокольчика. Дежурная нянечка громко звала постояльцев:
- Концерт приехал! Концерт приехал! Собирайтесь в зал! Артисты будут у нас до обеда.
Десятка три стариков обоего пола расселись полукругом вокруг небольшой сцены в три ряда.
Артистами оказались воспитанники местного детского дома в возрасте от шести до шестнадцати лет. На них были юбки, брюки, блузки из однотипной блестящей ткани разных цветов. На головах девочек огромных размеров банты.
После приветствий и поздравлений с наступающим Днем Победы - 9 мая, дети неожиданно очень дружно и чисто запели хором про улицу Заречную! Песня давно стала гимном рабочего городка, в который всех присутствующих теперь свела судьба.
Маленькая звонкоголосая солистка стояла на самом краешке сцены. Рядом на стуле - аккордеонист, седой энергичный старичок с молодыми глазами.
Вероятно, это его стараниями был подобран для хористов такой не детский репертуар.
Настороженные, потухшие, тоскливые глаза зрителей, по мере восприятия душевной песни, постепенно теплели. влажнели...
Робко переглянувшись с соседями, кое-кто из них осмелился тихонько подпевать вместе с хором:
- Я не хочу судьбу иную
и не сменяю адрес я...
В моей судьбе ты стала главной,
Родная улица моя.
Конечно судьбу "иную" здесь, в зале, хотели бы все, но песня вызвала такую острую ностальгию, что к концу уже пытались петь почти все зрители. И лица некоторых стариков стали совсем детскими, доверчивыми, со слезинками на щеках.
Когда озорная малышка-певунья в блестящей серой кофточке из парашютного шелка с огромными рукавами-фонариками завела "Ландыши", то хор детей и стариков грянул вместе почти сразу:
-Ландыши, ландыши,
светлого Мая привет!
Ландыши, ландыши,
Белый букет!
Хоть не ярок их наряд,
но так нежен аромат.
Не цветы - очарование!
Словно песенка без слов,
Словно первая любовь,
Словно первое свидание!
Ландыши...
Черноглазая Юлевна вместе со своей активной подружкой Диной перекрикивали солистов. Они помнили наизусть слова всех песен советских времен. Разошлись, разгорячились! Улыбки до ушей! А в улыбках-то всего по три, четыре зуба... С зубами проблема у многих стариков, хотя среди них достаточно и не очень старых. А у "аристократки" Дины еще и нет одного глаза, но белоснежная стрижечка аккуратна, а старомодный костюмчик сидит как влитой. Видать, хороша в молодости была Дина!
Закончился концерт "сводного" хора песней "Я люблю тебя, жизнь". Лучше, чем в песне, об этом и не скажешь. Дети спустились к зрителям, большинство из которых были ветеранами Войны. Они подарили старикам поздравительные открытки, сделанные своими руками.
И гости, и хозяева были взаимно счастливы и благодарны.
Вечером Юлевна вновь подошла к "новенькому", одиноко и в стороне от всех сидящему на ветхой скамейке за кустами.
-Все прячешься, Климыч? - спросила Юлевна, присев рядом. - Не шибко тоскуй, привыкнешь. У нас тут жить можно. Кормят, лечат. Не обижают. Самое главное - не слечь! Не стать обузой нянечкам под конец...Мечта у всех, конечно, одна: уйти тихо и быстро...
- У тебя на воле из семьи кто остался? - неожиданно поинтересовался старик, перебив собеседницу.
- Где-то есть муж. Потеряла его по глупости еще в молодые годы... Детей Боженька не дал. Карьеристкой была по жизни! Я же окончила московский текстильный институт с красным дипломом. Была начальником головного цеха на фабрике. Потом секретарем партийной организации всей фабрики.
Хлопок получали из Узбекистана. Был на фабрике постоянный представитель оттуда, Рашид. Красавец!
И случилась у нас с ним связь. Так полюбила этого Рашида, что и от мужа таиться не стала. Оформили развод. Быстро развелись, чтоб из партии не турнули, хотя муж до последнего уговаривал. Из секретарей перевели меня снова начальником в тот же цех. Собирались с Рашидом вскоре расписаться...
Юлевна задумалась, прервав свой рассказ.
- И что же, до свадьбы дело не дошло? Прошла любовь - завяли помидоры? - грустно пошутил Климыч.
- Как тебе сказать... Это моя горькая тайна. Ни с кем не делилась, Климыч. Но тебе вот сейчас возьму да и расскажу! "Дела давно минувших лет!"
- Помнишь знаменитое узбекское "хлопковое дело"? Два следователя раскрутили. И оказался мой Рашид в этом деле замешан. Его взяли. И меня арестовали. Я же много каких документов подписывала. Доверяла ему больше, чем себе.
До суда так меня и не выпустили, из партии исключили, трехкомнатную квартиру конфисковали... Суды были показательные. Махинации там оказались на многие миллионы... Самых главных организаторов, может, и расстреляли. Не знаю... Мне дали десять лет строгого... А Рашиду - пятнадцать. На суде услышала, что у Рашида в Ташкенте есть семья, трое детей...
- И ты, можно подумать, ничего не замечала за своим Рашидом? Парторг из тебя хренов!
- Знаешь, Климыч, были подозрения подчас, но башку-то снесло от свалившегося счастья! И полюбовнику не составляло труда все, что угодно, мне "объяснить". Использовал меня, влюбленную дуру, как толкушку... Эту обиду даже десять лет тюрьмы не стерли...
Но теперь простила.
-А после тюрьмы ты его не видела? - спросил Климыч.
- После тюрьмы я уже никого не видела... Возвратилась не я , а моя тень. С трудом дали мне комнату в семейной общаге. На работу никуда не взяли. До того, как попасть сюда, в Дом, работала почтовым курьером на поездах. Пока были силы. Одна. Много лет. Молча. Без коллективов.
Было время подумать! Да что толку... Старость она и есть старость: так и норовишь глядеть не вперед, а назад... Одни воспоминания.
Неожиданно упали редкие капли дождя. Порыв ветра штопором закрутил пыль вдоль дорожки к центральным воротам.
Старики заспешили к спальному корпусу. Климыч заметно прихрамывал, опираясь на крепкую трость с костяным набалдашником, а Юлевна семенила рядом, продолжая что-то быстро говорить... Только старик ее не слушал, хотя размышлял про себя об ее истории:
"Вот есть дитя несмышленое! Доверчивое, беззащитное... Начальник отдела! Парторг! Надо же такое... И веселое, песни подхватывает громче всех, и слова все наизусть знает! И такому вот десять лет тюрьмы... Эх - хе - хе... "
В последующие дни Юлевна Климыча не видела ни в столовой, ни на прогулке. От медсестры узнала, что у него гипертонический криз. Доктор велел лежать.
В субботу был гостевой день. И большая часть обитателей Дома, способная ходить, как всегда топталась у больших ворот. Старики внимательно оглядывали входящих гостей, определяли к кому кто приехал и, конечно, каждый из них надеялся на то, что вдруг тоже станет кому-то нужен...
У Юлевны была племянница Зина, которой она отписала свою комнату в коммуналке. Зина навещала тетку один раз в году, в святую родительскую субботу, после Пасхи, когда навещают всех почивших на кладбищах. Ехать ей было целых четыреста километров, и она выбрала именно этот поминальный день, хотя тетушка еще была жива.
Юлевна не обижалась, ждала этот день и всякий раз просила племянницу подтвердить ее согласие в случае смерти забрать тетку из Дома и похоронить на выкупленном ею месте рядом с матерью. Это была ее вторая мечта. За гарантированное исполнение этой мечты Юлевна и отдала Зине свою коммуналку.
Стоять сейчас у ворот было бессмысленно, и Юлевна побрела искать Климыча. Она нашла его у небольшого пруда на длинной лавке из толстого ствола дерева, отстроганного сверху, стоящего на вкопанных ножках из такого же ствола. Здесь иногда сидели по пять-шесть человек одновременно и созерцали пруд. Хотя созерцать особо было нечего: поверхность пруда почти до середины была покрыта ядовито-зеленой ряской. Но на чистом прогале в центре пруда плавала пара диких уточек, а у кромки воды подавали голос лягушки. В умирающем прудике еще теплилась жизнь...
Юлевна поздоровалась и присела на бревно.
- Климыч, я смотрю, ты уже герой: вышел погулять на воздух, значит и давление твое успокоилось?
Старик молча смотрел на едва знакомую женщину. Он не испытывал раздражения от ее назойливости. Наоборот, ему было ее жаль, как бывает жаль симпатичного бездомного щенка, который весело виляет хвостиком, не осознавая безысходности своего существования.
- Что за отчество у тебя такое - Юлевна? Как звали твоего отца? - вопросом на вопрос по солдафонски ответил Климыч.
- Юлием звали. Юлием Михайловичем, - удивилась она. - А я Раиса Юльевна. А тут стала просто "Юлевна".
- Ну так вот, Раиса-киса Юлевна, мне на здоровье наплевать: криз, сердце, диабет, какая-то там еще хрень... У нас с супругой хорошие медицинские страховки - вот врачи и отрабатывают.
Услышав про супругу, Юлевне захотелось "далее и поподробнее". Вместе с подружкой Диной каких только предположений они ни строили по поводу этого видного мужчины с военной выправкой, не похожего на прочий мужской контингент.
"Где же его семья? Неужели такой генофонд на нем и прервался? Да не может такого быть..."
Словно угадав мысли женщины, Климыч начал свой рассказ.
"В конце сорок четвертого стукнуло мне восемнадцать лет, и меня сразу забрали на фронт. Немного пришлось понюхать пороху. Домой после победы не вернулся. Приехал только переведаться в свой хутор, а там разруха, нищета. Отец-инвалид одобрил: "Армия сделает тебя человеком. Служи, сынку, честно". Я и вернулся в свою войсковую часть на сверхсрочную.
Служил в Баку. Время голодное, непростое. Но молодость брала свое: ходили в увольнения, знакомились с девчатами.
Там встретил я свою Марго. Веселую, умную армянскую девушку из очень строгой семьи. Встречались, гуляли. Познакомился с ее родителями. Стал бывать у них дома. Она - единственный ребенок в семье. Отношения всё серьезнее: жить друг без друга не могли. Все впервые и у нее, и у меня.
Когда Марго забеременела, ни в чем не признаваясь родителям, заговорили о свадьбе. И поженились. Марго была на четыре года старше меня. Жили в большом и богатом доме ее родителей.
Через несколько месяцев родился старший сын - Эдик. Очень модное имя было тогда в Баку. Радовались мальчику, и на службе дела в гору шли... Получил служебное жилье. Баку был как в песне - "лучший город Земли". Дружба народов...
Через пару лет появился у нас второй сын. Назвали Артемом. Сыновья были в Марго: чернявые, кудрявые красавцы...
...а третьей была дочь Лилия. Она уж точно была папина дочка, особенно внешне: в отличие от братьев, ничего армянского в ней совсем не было.
- Да ты, Климыч, счастливый отец, оказывается! - не выдержала Юлевна.
- Да, Раиса-киса... Было ради кого трудиться, "звездочки" зарабатывать...
Климыч надолго замолчал и, казалось, забыл о своей собеседнице. Юлевна. наконец, не выдержала и неуверенно спросила:
- И как же теперь твои детки, Климыч?
- Вот к чему я и "поднял" свою жизнь... Чем-то мы с тобой похожи, Юлевна. Очень похожи.
Такая вот первая половина прожитого: счастливая семья, растущие дети, движение по службе. Будни и праздники. Друзья и недруги. Всё было.
Но, как оказалось, не было одного, самого главного. А самым главным оказалась встреча с Дусей. Евдокией Ивановной Смирновой. Она ведала всей хозяйственной службой нашей воинской части. Побаивался ее не только рядовой состав, но и офицерский. И не потому, что она была генеральской женой, женой командира части. Идеальный порядок был в ее хозяйстве. Спуску недобросовестным подчиненным не давала.
Много лет мы знались издали, но однажды, как какая-то сила кинула нас друг к другу. Встречались тайно, но и я, и она со временем потеряли страх перед командиром. Стыдно вспомнить, но "кувыркались" мы по всем ее складам... Это было затмение. Потом вместе отправлялись в отпуска, вроде в разные места, но оказывались вместе...
Длилась наша тайная жизнь больше десяти лет, но, в конце концов, тайное стало явным. Извержение вулкана...
Сначала командир хотел пристрелить меня как собаку, но Дуся, вроде, сказала ему: "Ты меня все равно не простишь...Стреляй нас обоих, я без него жить не буду". Это с ее слов. Он был умный мужик, знающий себе цену: Дусю выгнал из дома, запретил видеться с сыном и в течение нескольких дней оформил развод.
Спустя время сжалился и купил ей однокомнатную квартиру. Из части уволил.
Моя Марго давно уже все понимала. Молча. Такой характер. Как только Дуся клином вошла между нами, мы с Марго постепенно стали чужими. Но беда не приходит одна. Наша дочь Лиля, восьмиклассница, упала с турника на уроке физкультуры и сломала позвоночник. Где мы только ее ни лечили... Она осталась инвалидом. Но с помощью Марго сумела окончить школу и даже поступить в институт.
Эдик и Артем к моменту нашего развода с Марго уже были женаты. Я ушел к Дусе. Дети от меня не отказались, но радости даже от редкого общения стало мало.
Эдик пошел по моим стопам: стал военным. Артем серьезно увлекся химией, после института ушел в науку. Работал в химической лаборатории. Что-то там было вредно для здоровья... По выслуге я вышел на пенсию и уволился из армии. Мы с Дусей скоро поняли, что оставаться в Баку нам нельзя.
И дальнейший рассказ Клима Климыча Юлевна слушала не дыша, сдерживая слезы, мысленно сочувствуя ему.
"И новая трагедия пришла в мою семью: нелепая смерть старшего сына, Эдуарда. Его вместе с двумя другими на пешеходном переходе сбил камаз, у которого на скользкой дороге отказали тормоза.
Молодой, сильный, успешный... только успел стать папой. На Марго было страшно смотреть...
Вскоре мы с Дусей поменяли ее квартиру в Баку на равноценную в пригороде Новороссийска, где жил мой младший брат с семьей. Он помог с работой и со всем остальным.
Началась новая жизнь. Мы были очень счастливы, хотя Дусю не приняли ни мои старики родители, ни жена моего брата. Так что с его семьей дружба была однобокая. Но с братом до конца очень были дружны... "Анкология"... - Клим Климыч с силой выделил первый звук в этом страшном слове. - Брата не стало.
Один за другим ушли и мои родители, хотя были еще далеко не древними стариками. А потом, за нашим отъездом в след, из Баку понеслись вести одна страшнее другой. У дочери Лили после обычного гриппа случилось двустороннее воспаление легких, и за три дня она "сгорела". Ей было двадцать семь лет... На ее похоронах мы с Марго виделись в последний раз.
Очень просил сына Артемку жить долго и быть здоровым... Но, видать, плохо просил. Через пару лет его супруга Ольга прислала телеграмму, чтобы я срочно вылетал в Москву. Она привезла туда умирающего Артема специальным "бортом" из Баку в институт Бакулева. Скорая забрала его прямо с трапа самолета. Аневризма сердца. Врачи напрямую связали его болезнь с вредностью химической лаборатории. Шесть часов шла операция "на сухом" сердце. Поставили искусственный клапан, и только с третьего раза "запустили" сердце. Видать, спасла его любовь жены Ольги. Она сидела у дверей операционной, не отходя ни на минуту. Врачи позволили.
Сын ее об этом заранее попросил: мол, если ты будешь все время рядом, я не умру...
Клапан стучал, как будильник. Слышно было... Инвалидность. Рассчитан этот клапан на восемь лет, а потом менять. Но он простучал в два раза больше. А менять уже было нельзя, так как состояние здоровья не позволяло. Похоронил я последнего сына...
Вскоре случились невероятные события в Баку... Куда-то подевалась дружба народов. Азербайджанцы гнали вон русских, резали армян. Мою Марго, армянку, спас наш старый сосед, азербайджанец. Он вывез ее в аэропорт в багажнике своей машины.
В Баку безвозвратно осталось всё: дом, участок, квартиры, авто... Всё, что я оставил Марго после развода.
Марго оказалась где-то в Ростове или Ростовской области. Проживала в общежитии для беженцев. Гордая, ко мне не обращалась, о себе не сообщала. Ничего о ней не знал. Она там и умерла внезапно от инфаркта в конце девяностых... Я узнал не скоро. Бедствовали тогда многие, ну а одинокие беженцы... Похоронили ее в картонном гробу, а может и совсем без гроба... Ездил туда, ничего не смог добиться...
Вот она, моя история.
Обитатели Дома знали друг о друге все и не переставали узнавать еще что-то новое. За каждым стариком шлейфом простирался огромный, неповторимый мир, сотканный из бесчисленных событий, из множества встреч и расставаний, из многих достижений и потерь. А вот теперь многие из них стали сродни детям: дети всех любят и всему радуются, пока не знают зла. А старики уже забыли про зло, всех простили и всех любят.
Но... они безотчетно жаждут хоть каплю ответной любви и тепла.
Раиса Юльевна всем сердцем прониклась сочувствием к судьбе Клима Климовича. Она стала его опекать, как более опытный постоялец Дома. не замечая его самоуверенной снисходительности.
После каждой встречи, возвращаясь в свою комнату, где они проживали вдвоем с Диной, Юлевна посвящала соседку и подружку в дальнейшие перипетии жизни Клима Климыча. Дина в прошлом человек творческий, образованный, до сих пор писала стихи, и подруга была ее единственным и очень благодарным слушателем.
- Ты не представляешь, Динуль, как он любил свою Дусю! Бывают же на свете такие счастливые женщины! Прожили вместе, говорит, двадцать пять лет, и - душа в душу. Но никак не говорит о том, что же в конце концов случилось...
Увидела у него на столе несколько снимков! Больше всего поразила цветная фотография, где он с Дусей, уже в возрасте, на пляже! Не передать! Стройный седой мужчина, "без живота", с балерунскими ногами, а рядом с ним бабец в два раза толще его, "капюшон" до колен! Верх купальника - два гамака! Да у нее, Динуль, одна нога шире, чем его талия! И еще держит в руках толстый мужской бумажник...
Климыч ласково про это объяснил: " Контроль за денежкой неусыпный!"
Мордашка у Дуси - ничего. Видно, что глазки бабникам хорошо умела строить. Я ее что-то сразу невзлюбила, Динуль...
- Знаешь, Юлевна, на старости лет многие дамы расплываются. Полюбил-то Климыч ее, наверное, совсем другую, - заступилась Дина за неведомую Дусю.
-Нет! Сказал, что она всегда была "крупных форм".Самостоятельно, без его помощи не могла застегнуть бюстгальтер, который, кстати, шила "на заказ"! А уж с возрастом и совсем беда, когда все в два раза ниже отвисло! Особенно в южную жару. Спасал ее бедную от опрелостей детской присыпкой! Сам сказал про это, представляешь!!!
Он от всего ее спасал. В последние годы из-за очень большого веса Дуся стала совсем беспомощной. Перестала выходить на улицу: не могла спуститься со второго этажа. Все было на Климыче; рынок, магазины, аптека, работа на даче. Убираться по дому приходила девочка из собеса.
Дуся только готовила, хотя с трудом передвигалась по квартире. Кулинарка была, якобы, знатная. Говорит, что всегда любили с ней хорошо покушать. Вот и начали на нее наступать давления, аритмии, холестерины... Ноги совсем отказывали. Но Климыч был начеку: врачей вызывал, лекарства покупал, массаж ей делал сам, ухаживал, как за ребенком.
Себя считал здоровым, лишь бы Дусе было хорошо... Вот и просмотрел у себя сахарный диабет. Не придал значения тому. что пальцы синеют на ноге... Мол, возраст, сосуды... Мазал после душа троксевазином и забывал до вечера. Так и лишился ступни. Пока был в больнице, Дуся без мужа бедствовала... Сиделка ее почему-то бесила.
Уговорил врачей выписаться раньше, мол, дома нога быстрей заживет... Дусю утешал: поправлюсь, будем вместе пить таблетки от диабета, закажу протез, все будет хорошо! Маресьев без обеих ног на самолете летал! И вальс танцевал!
Но Дуся затаила обиду на мужа. Считала, что он сам виноват в том, что случилось. Не проверял кровь "на сахар", не показывался докторам, которых часто привозил к ней.
Что-то в ней переменилось, но что - Климыч не мог понять... Понимаешь, Динуль, он не мог понять... Не мог понять... - шепотом повторила Юлевна и, прижав обе ладони к лицу. тихо заплакала. Потом прилегла, спрятав лицо в подушку. Ее худенькие плечи содрогались от рыданий...
- Юлевна! Да ты с ума сошла! Что он тебе этот отставник?! Старшина какой-то! Так вот убиваться! - не на шутку испугалась Дина.
Ничего подобного за два года тесного общения со своей спокойной соседкой Дина не наблюдала.
- "Душа в душу" - причитала Юлевна навзрыд, - это ему так КАЗАЛОСЬ, потому что любил ее... Вцепилась в него мертвой хваткой и использовала, как козла, потому что муж-генерал выгнал...
Обессилев от слез, Юлевна заснула.
После ужина, подружки пошли в большой холл "на телевизор", так как на улице начался дождь, а затем разразилась гроза. Смотрели продолжение какого-то очередного сериала - любимое занятие бабушек и дедушек.
Юлевна села рядом с Климычем, а Дина, вдруг обидевшись, ушла в свою комнату. На самом интересном месте фильма экран телевизора резко погас. Так было всегда: при первом намеке на грозу или ураган Дому сразу отключали свет до утра. Старики считали, что таким образом станция экономит электроэнергию.
Зрители разбрелись по своим комнатам. Юлевна и Климыч остались сидеть на своих стульях.
Климыч, прижимая левую руку к груди, сказал:
- Вот так и живет человек всю жизнь впотьмах: не знает даже, будет ли он наутро жив-здоров, не предаст ли его завтра кто-то самый близкий... Как правильно, что в молодости это никого не тревожит...
-Климыч, ты все же доскажи, что у тебя случилось с Дусей, - воспользовавшись полутьмой, смело спросила Юлевна.
- Доскажу. Теперь, Раиса - Киса, доскажу.
Утром тогда приехал сын Дуси. Привез инвалидную коляску для нее. Он навещал мать, когда она сама перестала ездить к ним. Но вдруг до меня дошло, что он хочет забрать ее с собой...
Только позже я понял, что у него заранее были куплены обратные билеты на двоих. На этот же день.
Еще когда я лежал на операции, они сговорились по телефону. Вещи у Дуси были собраны. И за целую неделю, что я был дома, жена о своем решении ничего мне не сообщила.
Она была обижена. Говорили мы мало, вроде, мешала помощница, которую я нанял на время. Да и слаб я был еще, пил лекарство и больше спал.
Когда сын вынес из кладовки Дусины чемоданы, а она села в коляску, то я даже испугался:
- Олег, - говорю ему, - Как же можно нас разлучать? Мы же еще живые... Мы же семья!
Сын Дуси обернулся, глянул так... презрительно, очень неприязненно... Произнес сквозь зубы :
- Какая вы семья...
- Выкинул бы его из дома в тот миг, если бы мог вскочить на ноги! Голова на части разрывалась... Кричу ей:
"Дуся! Дуся! Что ж ты-то молчишь?!
А она только в дверях повернула голову. Лицо обиженное, в глазах слезы... И говорит, а голос срывается:
- Это ты во всем виноват! Чтоб ты сдох...
Старики долго молчали. Юлевна в полном оцепенении. Они почти не видели друг друга в темноте. Наконец Клим Климыч подал голос:
-Притомил я тебя , Юлевна, и сам притомился... Что-то саднит в груди... Давай выдвигаться "по койкам"...
Поднявшись, он сделал пару шагов и стал грузно оседать на стоящий рядом диван. Юлевна попыталась его подхватить, но завалилась с ним вместе.
- Что, Климыч, болит? - спросила она, видя, как он шарит рукой по левой стороне груди.
- Очень...
Она метнулась к дежурной медсестре. Срочно вызвали скорую. Дали лекарство. Потом звонили через каждые десять минут. Скорая приехала через час. Много вызовов.
Электрокардиограмма показала инфаркт. Климыча уложили на носилки, он изредка подстанывал, но был в сознании. Юлевна тихо плакала, старалась держать его за руку и путалась под ногами у медиков. Дождь все не прекращался. Когда старика поднимали в машину, Юлевна заголосила:
- Родненький ты мой, не умирай! Не умирай, родненький пожалуйста! Это я виновата... Разворошила тебе душу ...
Климыч крепко сжал ее руку, которой она за него цеплялась и тихо произнес:
- Неизвестно, кто кому разворошил... Спасибо тебе, Раиса-киса!
На их прощальное сцепление рук, словно слезы, падали с неба крупные капли дождя.
Врач скорой дал ампулу с лекарством медсестре Дома со словами:
- Сделай срочно укол бабульке, а то и ее придется забирать! После укола медсестра отвела еле державшуюся на ногах Юлевну в комнату. Старушке хотелось поделиться с подругой тем, что случилось. Но Дина крепко спала. Будить себя она не позволяла. Кроме того, она храпела во сне, и Юлевна привыкла к ее храпу. Похрапывала она и сейчас.
Юлевна присела к столу, на котором лежал заветный Динин блокнот со стихами. Она взяла ручку и крупными печатными буквами, очень неровными, без всяких знаков препинания что-то написала.
Утром Дина не смогла разбудить Раису Юльевну. Исполнилась первая
мечта ее подружки: она "ушла" во сне быстро и тихо...
В своем блокноте стихов, на новом чистом листе, Дина увидела последние слова Юлевны:
- Дуся бросила Клима. Уехала жить к сыну в Харьков.
На прощание она ему сказала:
- Чтоб ты сдох ...