Будь у него возможность, этот дом много мог бы рассказать. Писатель-фантаст, даже такой незаурядный, как Брайтс Холоу или Марко Реджентайф, а может даже мой однокурсник Томас Грейс, в миг сложил бы захватывающую и леденящую историю ужасов об этом доме. Но я не писатель, поэтому складывать никакие истории не буду, а просто расскажу вам все, как оно было.
Меня зовут Девид Райсберг. Как видно из фамилии – у меня еврейские корни, и это сущая правда. Мой дядя, Айзек, переехал в Америку сразу после первой мировой войны, и сразу же наладил бизнес. Он занялся спичками. Непонятно почему, но общество требовало их все больше и больше, а с удешевлением и новыми способами обработки табака – а следовательно и выпуском больших партий сигарет – спички были в кармане у каждого американца от Аляски до южной Америки. Дядя жил скромно, никогда не тратя свое богатство попусту. Он отстроил новый четырехэтажный особняк на берегу реки, но как оказалось – не только не нашел в нем успокоения – именно дом стал причиной того, что дядя в один день взял ружье, вышел в поле и застрелился. Свидетелей не было, разве что кучка ворон вспорхнула над полем. Его нашли через два дня, когда местный священник возвращался из проповеди, и не сумев перебраться через разлившуюся реку, пошел вдоль берега. Дядю опознали по зубным коронкам и остаткам одежды, так как бродячие собаки изгрызли его всего и не оставили живого следа. Все бы на этом и закончилось – но Америка – страна, где чтут законы. В доме разобрали документы, нашли завещание и увидели, что дядя, пребывая в добром уме и хорошем здравии, завещал все абсолютно … мне. Естественно, будь я рядом – на меня и пали бы основные подозрения. Но я был в Австралии, на Тихом океане, за тысячи миль оттуда. Когда моя археологическая экспедиция окончилась успехом, я подумал, что не против был бы где-то осесть на пару лет, отдохнуть и пожить спокойной жизнью. И вот тут приходит это письмо. Естественно, я разобрался с делами, и бросив насиженное место в гостинице «Сан-хосе» в мексиканском квартале Канберры, отправился в Америку, в Южную Дакоту. Заполнив необходимые бумаги, встретившись с нотариусом и последним исполнителем дядюшкиной воли, я вступил в полные права наследства и стал во главе всей той корпорации, которую основал мой дядюшка Айзек. Если честно, то финансовые дела меня интересовали мало, и продав компанию за хорошую круглую сумму (у человека, что представлял покупателя, дрожали руки, когда он подписывал договор и передавал мне деньги), покинул совет директоров и поселился в дядюшкином особняке возле реки.
Природа здесь была пречудесная, воздухом можно и даже хотелось дышать на полную грудь каждый миг. Солнце светило в меру, чередуясь с дождями и туманными днями. Дичи, грибов и ягод было в изобилии, а когда проснуться еще до восхода, то можно было увидеть лосей, стоящих на том берегу реки. В общем, любоваться было чем.
Странности начались пару недель назад, когда мой кот, Патрик, словно сойдя с ума, принялся скрестись по всех стенах, полу и жалобно мяукал, уставившись в потолок. Все бы ничего, но на следующее утро я нашел Патрика пришпиленного огромным толстым колом прямо к входной двери. Чуть ниже лежала записка, выведенная аккуратным и каллиграфическим почерком «Убирайся или будет хуже».
Я обратился в полицию. Шериф приехал, посмотрел, сделал пару снимков и пообещал разобраться. В тот же день я поехал в оружейный магазин и купил винчестер и две коробки патронов к нему. Вооружившись, я уже чувствовал себя в безопасности и уже подумывал над тем, чтобы спихнуть смерть кота (он у меня жил меньше трех месяцев и я не успел к нему сильно привязаться) на невменяемых подростков, бродивших неподалеку. Наведя справки в городе, я узнал, что рядом располагается лагерь хиппи, где они курят травку и балуются наркотиками. Им то от меня и досталось за смерть кота. Заявившись к ним в лагерь, я выругался и высказал все, что о них думаю. О них и об их культуре. Сомневаюсь, что они меня поняли.
Но когда я вернулся домой, то понял, что хиппи здесь были ни при чем. Служанка Мери, которую я нанял с неделю тому, сидела на лавке возле дома. Она была страшно испугана и прошло немало времени, прежде, чем я смог добиться от нее вразумительного объяснения.
- Мистер Девид, - прошептала она, - мне страшно. В доме иногда ходят какие – то непонятные люди. Я боюсь.
Я рассмеялся и списал все на ее усталость. Мери с ужасом смотрела, как я захожу в дом. А я – напротив – решил, что хватит дому быть таким мрачным и нужно вытрясти из него все скелеты из шкафов. Я распахнул дверь и взял ружье в руки.
- Выходи, если кто есть чужой, - крикнул я и прислушался. Ответом мне была полная гробовая тишина.
- Выходи, и я не трону тебя, - продолжил я, начиная свое путешествие по дому.
Было все так же тихо и я начал поиски. Я перевернул все верх дном в доме, открывая окна и двери, распахивая шторы и проверяя стены за картинами и гобеленами. Я исследовал каждый уголок в доме и ничего не нашел. Тогда я вернулся вниз и застал Мери. Она извинилась за свою трусость, но я лишь улыбнулся и сказал, что она просто переутомилась, а мне и самому было не по себе, когда я зашел в темный дом. Она с облегчением вздохнула, и поблагодарив меня, вернулась к работе. С тех пор, я не решался ночевать в доме один. Едва упросив Мери, чтобы она осталась на ночь (она всю ночь сидела и читала Библию внизу), я на следующий же день отправился в город и нашел через биржу труда дворецкого. Дворецкий был молодой, не старше тридцати лет, но с хорошими манерами и рекомендациями. Он с готовностью приступил к работе, и я едва успевал принимать решения, как он тут же их выполнял. Звали его Жерар и он был чистокровным французом.
В эту ночь Жерар разбудил меня. Он постучал в дверь сначала тихо, а потом, видимо передумав, ударил раз пять или шесть и в таком доме они прозвучали громко, словно колокольный звон. Я вышел в коридор и он тут же тихо извинился.
- Простите меня, сер, за то, что разбудил вас, - сказал он, но в доме люди, и они по всему дому.
Решив, что он сошел с ума, как и служанка, я хотел было идти назад спать, как вдруг действительно в конце коридора появился черный силуэт. Это был мужчина в черном плаще. Внезапно он достал нож и побежал на меня. Я лихорадочно забегал глазами, ища укрытие. Жерар взвизгнул и кинулся передо мной, чтобы защитить от нападения. Я замружился. Впрочем, удара не последовало. Человек в черном пробежал сквозь нас так легко, словно нырнул в воду, и исчез в конце коридора за поворотом. Меня бросило в холодный пот. Жерер тоже стоял ни жив, ни мертв. В конце концов я стряхнул с себя оцепенение, и взяв комнате ружье, вернулся к дворецкому.
- Я еще что-то обнаружил сегодня, сер, - шепотом сказал он мне, - смотрите.
Он взял подсвечник с горящими свечами и поставил его на пол. Пламя свечи чуть отклонилось в левую сторону.
- Сквозняк, - сказал я, значит где- то не заперто окно или дверь.
- Нет, сер, - возразил мне Жерар, - перед закатом я сам лично запер все окна и двери…
Мы исследовали все проходы, комнаты, окна и кабинеты, пока не опустились в подвал. Здесь пламя свечи отклонялось сильнее всего. Ветер, казалось, можно было услышать, он шипел, как старая беззубая змея, приглашая пойти за ним. И мы пошлы. У небольшой белой стены, возле которой лежала морковь и стояло две бочки вина, ветер был особо сильным. Здесь же я поставил подсвечник на землю и попросил Жерара принести лом. Тот принес, и я, действуя им, как рычагом, отодвинул бочки от стены. В стене было небольшое отверстие, откуда и дул ветер. Решив, что мы нашли причину всех наших несчастий (я думал, что нашел какой – то семейный тайник, Жерар думал, что там есть еще один выход на поверхность), мы отложили этот вопрос до утра и легли спать.
Когда я проснулся, Жерар уже вызвал шерифа Мета Даймоса и нотариуса Эндрю Хеса. Они сидели в гостиной, и пили горячий кофе. Я вкратце пересказал им то, что произошло здесь прошлой ночью, и они оба одобрительно отнеслись к моему поведению. Шериф сказал, что нет ничего противозаконного, что я купил ружье и держу его дома для самозащиты. Ну, а Эндрю Хес спросил, есть ли у меня враги.
Когда они закончили с кофе, я пригласил их пойти со мной в подвал и осмотреть ту дверь, за которой, как я предполагал, находятся ответы на все вопросы. Даймос, как и положено шерифу, был здоровый, мускулистый и упитанный человек. Он взял лом так легко, словно держал волшебную палочку. Ударив ее туда, где была щель, он молниеносно выбил замок и дверь распахнулась. Сразу в нос нам ударил запах старины, и глазам предстала ужасающая картина. Эндрю Хес зажал рот рукой, а шериф поднял повыше фонарь, чтобы лучше видеть.
Перед нами раскинулось большое подземелье. Сколько Даймос не поднимал фонарь, а края так и не увидел. Почти рядом с дверью была вешалка для одежды, на ней висело пару серо рыжих халатов, как носят доктора и медсестры. За ней стояли большие, в человеческий рост, колбы, а в колбах…находились люди. Мужчины и женщины, дети, все они занимали свои индивидуальные, уникальные места пассажиров в этом безумном поезде.
Я подошел к одной такой и постучал по стеклу двумя пальцами. Внезапно женщина внутри, плавая в яркой зеленой жиже, проснулась и испуганно огляделась Ее волосы заколыхались воде.
- Что это еще за черт?, - заметил Даймос.
За стеклянными колбами размещались огромные загоны для скота, а в них сжигались кости. Человеческие кости. Это я могу сказать наверняка, так как очень хорошо знал, как выглядят человеческие кости.
Впрочем, обойдя десять загонов, мы лишь уперлись в тупик в пещере и больше ничего не нашли. Вернувшись к столу, мы нашли дневник дяди Айзека и там прочитали эти страшные вещи. Оказывается, занятие дяди спичечным бизнесом было дополнительным, и он никак не интересовался реальным доходом от него. Он занимался биологией и анатомией. На столе лежал дневник и я, взяв его в руки прочитал вслух последнюю запись «Как оказалось, Дарвин был совсем не прав. Эволюции не существует, что проверил я, и много поколений до меня. На протяжении больше двух тысяч лет, моя семья разводила гуманидов и изучала их повадки. Последнее, к чему пришел я сегодня утром – это то, что постепенно развивающемуся виду невозможно совершать такие высокие эволюционные скачки без прямого вмешательства извне. Значит, кто то помог им. Кто-то или….что-то…». Я с отвращением бросил дневник на стол. Внезапно, от дальней стены послышались приглушенные звуки, словно мычание умирающей коровы. Мы втроем вздрогнули от ужаса, но пошли на звук. Только добавив света, мы заметили в стене вырубленную дверь, искусно замаскированную старыми коробками, которую не увидели сразу. Разбросав их, мы открыли дверь и, через каменную винтовую лестницу попали в пещеру, на уровень ниже той, где только что были. Здесь нас обуял настоящий ужас, поскольку загоны для скота были заполнены людьми. Внешне, на людей они были не очень похожи – слепые, с неестественно изогнутыми руками и ногами, они корчились на земле и лишь иногда, раскрывая рты – мычали. Вдали пещеры сидели два здоровенных человека, возле которых стоял огромный пень с воткнутым топором. Один из них доставал несчастных из загона, а другой – крошил их в кровавое месиво и бросал таким же людям в другой загон. Те, в отличии от остальных могли ходить более-менее прямо и издавали звуки, похожие на недоразвитую человеческую речь. Я тут же навел на них ружье и крикнул, чтобы они бросали оружие. Но они, то ли в силу своей врожденной неполноценности, то ли просто из-за страха перед незнакомцами, наоборот стали проявлять агрессию. Мне пришлось застрелить их. Не в силах больше переживать этот кошмар, я попросил своих спутников вывести меня наверх, на свежий воздух. Даймос подхватил меня под руки, а Эндрю Хес, держа в руках мое ружье, освещал фонарем обратную дорогу. Уже в самом конце, на входе, я забрал с собой все дядины бумаги, что только смог найти, а также его дневник. Шериф распорядился, и два нижних этажа сожгли дотла. Специальная группа, которая потом проводила зачистку, доложила, что наткнулась на самое древнее захоронение шахтеров, которое когда – либо было в Северной Америке. Но раскопки проводить никто не стал, и замуровав вход в подземелье, я сжег дом, а на его месте посадил превосходный сад. Сам я построил дом намного миль дальше от этого места, стараясь забыть все, что когда – либо видел в доме своего дяди Айзека. Дневник и записи я самым тщательным образом изучил, но то, что дядя расписал в них, было настолько диким и ужасным, что я, ради сохранения здравого рассудка, не выдержав всей написанной ахинеи, вынес их на лужайку и сжег, проследив, чтобы ни одна страничка не ускользнула от все очищающего пламени. На этом и заканчивается история дома у реки. Так что, если дядя Айзек и надеялся, что я унаследую его любовь к таким вещам, то он значительно ошибался. Но все же одна вещь с тех пор мне постоянно не дает покоя. Он записал в своем дневнике, что человечество во все времена и на всех континентах усвоило один урок : лучше всего усваивается мясо своего собственного вида, так как оно лучше всего подходит по составу белков, витаминов и по вкусу. Другими словами, дядя Айзек проповедовал каннибализм. Сама мысль о том, чтобы попробовать человечину – была безумной. Но, как только я теперь смотрю на людей – у меня просыпается голод…