Начало на http://www.proza.ru/2011/10/19/1290
Татьяна Васильевна стала судьей, как теперь принято называть, федерального ранга.
Городской суд.
Судья Первой инстанции.
Ей поручали самые сложные, запутанные, хозяйственные групповые дела – о хищениях громадных ценностей… дела со скользкими, политическими оттенками.
В дни завершения многомесячных процессов, в дни написания многостраничных приговоров, Татьяна Васильевна с заседателями запирались в совещательной комнате с 8 утра до 10 вечера…
Эти дела ещё ждут своих историков, своих журналистов, своих «Знатоков»…
Два из этих многочисленных процессов прогремели (в узком кругу информированных) на весь Советский Союз, вышли статьи в нескольких американских журналах, с фотографией Татьяны Васильевны на обложке одного из них, с броской надписью:
«Жёсткая женщина с каменным лицом приговорила столпов ленинградской милиции к огромным срокам заключения»
Проворовавшиеся торговцы также получали по закону.
Ни один из многих приговоров, результатов её работы, не был ни опротестован, ни отменен.
Смутное воспоминание зашевелилось у неё ещё при просмотре документов, при изучении Дела перед судебным заседанием зацепилась взглядом за знакомую фамилию.
В зал ввели подсудимых, и она сразу узнала – ЕГО…
…вместе в общежитии, соседние скамьи в аудитории, улыбки несерьезные (до войны)…
Пошла посоветоваться к Председателю Суда.
- Николай Александрович, я училась на первых курсах вместе с одним из подсудимых, я должна взять самоотвод.
- Как самоотвод? А кому я поручу это дело? Все судьи – заняты.
- Так ведь не положено так, Николай Александрович! И он мне подмигивает, со скамьи подсудимых…
- Ты мне прямо скажи: у тебя…с ним – БЫЛО?...
- Что Вы, ничего не было!
- Так иди и работай!
При рассмотрении этого дела в Верховном Суде в порядке надзора, в перерыве, в столовой, коллеги спросили Татьяну Васильевну:
- Как тебе, своего брата, юристов судить – не трудно было?
- Так они не юристы, они на скамье подсудимых – преступники! Вот только своего сокурсника, неловко как-то было…допрашивать в суде…
- Ну ты ему по старой памяти, небось, поменьше дала?
- Нет, как и всем, поровну, по семь лет…
- А что же ты, неужто не могла ему – трешкой ограничиться?..
Председатель Городского суда, начальник Татьяны Васильевны, её соученик по университету, был грузный мужчина с неуемным аппетитом (на завтрак съедал яичницу из 10 яиц), весил под 120 килограммов, и страдал высоким давлением.
Спасался он черноплодной рябиной, которую самолично собирал вместе с Борисом на даче Татьяны Васильевны, а потом выжимал и консервировал сок.
- Борис, я регулярно веду прием населения. Приходят иногда удивительные чудаки, что бы не сказать … сильнее.
Вот несколько лет назад приходит один, и спрашивает:
- Бабы ведь - все твари последние, верно?
Я понял, что у человека определенный бзик, и решил – не противоречить
-Правильно, - говорю.
- Значит, надо с ними, наконец, покончить?
-Правильно, - говорю.
- Я придумал, как это осуществить!
- И как же? Очень интересно…
- А вывезти их всех на пароходе на средину Ладожского озера, на самую глубину, и там всех и … утопить!
- Хороший план,- говорю. – Только есть у твоего плана – серьезный изъян.
- Какой? – спрашивает.
- А кто будет топить-то? Мы же с тобой не можем это ответственное дело БАБЕ поручить? Не можем! Значит, поручим мужику. А ему придется вместе с ними на дно идти…
- Да, - говорит, - мужика жалко, так не годится…Надо что-то другое придумать…
- Вот иди домой, думай, лучше думай. А надумаешь – так и приходи!
А секретарше я сказал, что бы ЭТОГО больше ко мне не допускала, ни под каким видом!
И несколько лет его не было. Я и забыл про него.
А недавно секретарша сменилась, он и проскочил.
- Придумал! – говорит.
- И…?
- Надо объявить, что в Гостином Дворе на Невском проспекте будут продавать дефицит, организовать из всех баб очередь (они же все примчатся!), и сказать, что очередь действует, если они будут держаться за веревку, крепко-крепко.
А это будет совсем и не веревка, а обнаженный электрический кабель! Они же бабы, ничего не понимают в электричестве!
И вот, когда они все за него возьмутся, мы включим ток, и им – конец!
И главное, ни один мужик не пострадает!..
Но многочисленные друзья осужденных, тоже замазанные, но счастливо избежавшие улик, не забыли и не простили… никому из участников процессов, просто сделавших свою работу…
Один следователь попал под машину, погиб. Другой – просто пропал. Третий - спился в грузчиках в далеком валдайском городке.
Прокуроров разбросали по всей стране, никто из них не вернулся…
Вокруг Татьяны Васильевны стали сгущаться тучи, уволили её квалифицированную коллегу-подругу-судью, потом её секретаря, ей нашёптывали про разные интриги и опасности…
Сергей Петрович уже был заместителем директора ПТУ, обучал мальчишек новейшей радиоэлектронике.
Ему предложили поехать опять за границу, в Африку, в Мали, обучать аборигенов обращению с современным советским оружием. Они всё взвесили, и согласились.
Еле-еле прошли медицинские комиссии на пригодность к африканскому климату.
Целый год учили оба французский язык, на котором Сергей Петрович должен был преподавать (!).
А потом в политике СССР что-то резко изменилось, про Мали все забыли, и командировка потребовалась в Ирак, взращивать военную мощь молодого Саддама Хусейна.
Сначала Сергей Петрович выехал один, она летала к нему несколько раз, наконец осталась с ним в Багдаде, опять на три года.
Ангийский пришлось подучивать уже там.
Свободная от детей (старший был в армии, за младшим присматривали сестры мужа), Татьяна Васильевна не могла быть без работы.
Она организовала посольский Русский культурный Центр, сначала на общественных началах, потом выбила себе ставку, маленькую, но хорошую.
Летала по Ираку, и в Самарру, и в Басру. Сорвала в Междуречье украдкой несколько веточек с Райского Дерева (того самого, на котором, по словам местных, когда-то росли те самые Яблоки!), привезла их домой.
Потом чуть не пожалела об этом.
Написала среди прочего своим родным, в Киргизию, и об этом своем «сувенире».
Однажды, уже в Ленинграде, раздался звонок в дверь. Открыв её, не спрашивая – кто там – не было заведено спрашивать, она увидела на широкой лестничной площадке с десяток женщин, в черных одеждах, стоящих на коленях, со склоненными головами, в черных же платках.
Одна из них, видимо старшая, не поднимая головы, протянула:
- Святая Ты Наша, не гневайся, не гони нас, мы все очень издалека приехали…из разных городов…
- Позволь только посмотреть и дотронуться до веточек с Райского Дерева, мы все – по разному, но хворые, и одна у нас надежда – на эти листочки…
Татьяна Васильевна онемела, еле пришла в себя, и вынесла женщинам веточку с несколькими уцелевшими листочками, вручив им в подарок.
Они долго благодарили её, они и не смели надеяться, и теперь не могли поверить, что в их разных ГОРОДАХ вдруг окажется по листочку, по маленькой, но такой важной для них святыне.
Выходить из посольства женщинам разрешалось не менее, чем вдвоем, а передвигаться по городу можно было только на такси.
Возвращаясь с рынка вместе с Ириной, молодой женой сотрудника, Татьяна Васильевна отпустила такси в двухстах метрах от посольства, решив зайти в маленький магазинчик за какой-то мелочью.
Выйдя из магазина, женщины, обвешанные покупками, их и обсуждая, направились пешком ко входу в посольство, под видневшийся Советский красный флаг.
На безлюдной улочке (средина дня, жара), на противоположной стороне шли два араба, косясь на женщин, явно обсуждая достоинства фигур обеих. Ирина инстинктивно полуобернулась в их сторону с доброжелательной улыбкой.
Вдруг один из них в несколько шагов перебежал на их сторону и, скривив рот, схватил Ирину за грудь. Та, уронив на землю все покупки, гневно и резко ударила его по лицу, а Татьяна Васильевна толкнула его и по-арабски крикнула: отстань!
Как из-под земли собралась толпа, стала притеснять всех троих к стене. Арабы размахивали руками, кричали в адрес женщин непристойности, старались коснуться их…
Вдруг толпа раздвинулась. Стало тише.
Полицейский достал блокнот, спросил парой фраз, записал пару строк, захлопнул его, и сказал одно слово, указывая рукой направление:
- В участок!
Татьяна Васильевна возмутилась, подбирая арабские слова стала отказываться. Показывая на близкие ворота посольства, сказала:
- Мы советские дипломаты!
Полицейский взял ее за руку, нахмуренно пригласил кивком Ирину, а другой рукой пренебрежительно показал хулиганам, что они свободны.
Снова поднялся шум, часть свидетелей замахала руками, закричала в поддержку полицейского, другие укоризненно качали головами, доброжелательно глядя на русских женщин.
И в этот момент появился ОН.
Ростом выше Сергея Петровича (да ещё и подошвы солдатских ботинок из буйволовой кожи), широченные плечи, совсем юное, улыбчивое лицо, с напущенной серьезностью, руки на толстом поясе, обвешанном всякими железяками. Американские нашивки на форме. Американский солдат.
- What?!
Стоявшие зашумели, жестами и немногими английскими словами поясняя происшедшее.
- Who?!
Все показали на виновника.
Удар кулаком, и с заслуженным визгом тот полетел в пыль.
Полицейский сделал несколько шагов назад, встал позади прохожих, стараясь сохранить официальную озабоченность на лице, но ничего не предпринимая.
- Do you speak inglish, mem?, - обратился он к Татьяне Васильевне, с чудовищным немецким акцентом.
- Deutsch, bitte, - ответила она.
Американец хохотнул обрадовано, дружески широко раскинул руки, перешел на немецкий.
- Эти арабы совсем распоясались, давайте я помогу вам, и провожу.
Он помог собрать пакеты, сумки, отряхнул их от пыли, ласково улыбнулся всхлипывающей Ирине.
- Пойдемте, - сказал он женщинам, и погрозил огромным кулаком толпе.
- А почему Вы, американец, так хорошо говорите по-немецки?,. - спросила Татьяна Васильевна.
- Так я австриец, только недавно приехал в США, хочу стать американским гражданином, и завербовался вот в армию. А меня сразу и в Ирак. Приглядывать за русскими…советниками…, - сказал он совсем не политично, и по-мальчишески подмигнул Татьяне Васильевне.
- Спасибо Вам большое за помощь, - уже почти у ворот посольства постаралась попрощаться с ним Татьяна Васильевна.
- Это мой долг, не стоит благодарности. Я должен был вам помочь, мой самый большой кумир – русский тяжелоатлет Леонид Жаботинский. Он сжал и показал бицепс, огромный, видно было и под формой, сделал движение, как бы поднимая штангу.
- Правда? Как интересно…Вы очень хороший человек, и надеюсь, у Вас всё будет хорошо на Вашей новой родине, в Америке. А как Вас зовут?
- Я Максимилиан, все зовут меня Макс.
- А фамилия Ваша, вдруг меня спросит начальство? – по-судейски уже уточняла Татьяна Васильевна.
- Ха-ха-ха, да Вы ни сможете ни выговорить, ни запомнить мою австрийскую фамилию… Вы не волуйтесь, если что, я один Макс на весь Багдад.
Ирину с мужем, за нарушение «Правил поведения советских граждан за границей» (которых никто не давал и прочитать), в первую среду, первым же самолетом отправили в Советский Союз.
Лет через 25, когда американские кинобоевики проникли, наконец, и на российское телевидение, внук склонил бабушку посмотреть один из лучших.
И увидев главного Героя, Татьяна Васильевна поняла, что у австрийца Арнольда Шварценеггера в Америке, на его новой родине, всё сложилось просто изумительно.
Всмотревшись, в лицо Человека-Горы, она также сообразила, что тот, единственный в Багдаде Макс-австриец – имел наверное другую, тоже сложную для запоминания фамилию, но его сильная благожелательность оставалась в ее памяти, как основа уверенности в добродушии Америки.
После возвращения из Ирака жить стало проще и туманнее…
В Городской суд её больше не «выдвигали», с учётом всех…обстоятельств.
Как многие квалифицированные юристы, Татьяна Васильевна решила попробовать свои силы в другом углу треугольника: Прокурор – Адвокат – Судья.
Она стала адвокатом.
Прекрасно зная смешные возможности в собирании оправдывающих доказательств для ее подзащитных (это только в фильме «Мимино» очаровательной девочке отвечают на ее запросы), она делала многое в дополнении истины по каждому своему делу.
Но кого она защищала особенно, изо всех сил, применяя максимум знаний и опыта – так это разводящихся женщин.
Вот Истица присела, всегда именно на кончик стула, и привычным движением достает носовой платок, подносит к глазам…
А Татьяна Васильевна, ничего и не спрашивая, берет бланк «Заявление о разводе».
- Так, что пишем: пьет-бьет?
Истица молча кивает, глотая слёзы.
- Дети есть?
Кивок (вариант – более одного).
- Имущество делить будем?
- А он ничего не отдаст, ни детей, ни имущества, - и слёзы совсем уж Петергофским фонтаном брызжут…
- Ещё как отдаст, милочка, ты только не волнуйся, отдаст, и алименты будет платить!
И потом месяцами – звонки: и благодарственные, и с вопросами, и опять со слезами: он уволился, и не могут найти его, и деньги не поступают…
Относясь ко всему с юмором, Татьяна Васильевна говорила:
- Какая хорошая у меня, адвоката, работа: не охота идти туда с утра в понедельник, так решила пойти с обеда, и не в понедельник, а в среду!
Тем не менее, одновременно она работала юридическим консультантом в пяти местах, в видных предприятиях Ленинграда, а также в крупнейшей больнице-абортарии.
Двести пятьдесят абортов в день.
План по сбору крови.
Издевательства «врачей» над девчонками, многим из которых – чуть 14 лет.
Воровство простыней.
Отсроченные новые жизни – надолго, или навсегда.
И – мирные … смерти…
Не одна в неделю…
Из-за поздних сроков, последствий «домашних абортов», ошибок врачей…
И в этих смертях – не было победителей, одни пострадавшие: и пациентки, и их родственники, и их не рожденные дети, и не понимающие (а то и – не знающие) своей вины «самцы-отцы» (а часто – и мужья), и конечно, врачи, на которых падала вся тяжесть людского горя и ответственности.
А посредине между горестями и безвыходностью из них – металась Татьяна Васильевна.
Постепенно сердце всё больше давало о себе знать. Ему трудно было выносить (а особенно – в прямом смысле) все эти гримасы жизни, столкновения людей, игры без выигрышей. Оказался кстати подошедший пенсионный возраст.
Сергей Петрович сказал:
- Я еще поработаю, а с тебя хватит. И деньги пока есть.
И пару лет Татьяна Васильевна отдохнула.
Дача, цветы, внучка Танечка, санатории.
Она выполнила свою многолетнюю мечту: объехала все Города-Герои, некоторые – вместе с Сергеем Петровичем, некоторые – с его старшей сестрой. Поклонились памяти миллионов, которым не привелось, как ей, объехать столько стран, как ей, нянчить детей и внуков.
Частые выступления с лекциями – о своей работе (то, что можно), о Войне (то, что НУЖНО). В больших залах, по телевидению, статьи в газетах, редактура брошюр и книг, в которых она была одной из героинь. И почти всё - бесплатно.
Иракские накопления растаяли, а вот энергии у Татьяны Васильвны не убавилось. По советским законам она имела право работать с сохранением пенсии только в ограниченном круге «должностей»: в сфере сервиса, например.
В это время вошла в строй большая гостиница для иностранных туристов, в которой у Татьяны Васильевны работали знакомые, и они пригласили ее в свою команду.
Условием было – срочно подтянуть немецкий язык, сдать экзамен.
И в конце шестого десятка, Татьяна Васильевна опять в учебной аудитории. Было бы грустно, если бы не было ТАК смешно.
Снова к немецкому, который учила в школе, точно уверенная, что никогда с живым немцем не поговорит. А ведь не только говорила – и с пленными, и с ранеными. Но и жила в немецком кантоне Швейцарии. И вот, опять…
С первого же занятия преподаватель её удалил, до конца курсов, что бы не мешала группе «проходить азы».
Экзамен сдала она с первого раза, на отлично, что добавило ей 10% к зарплате и вылилось в холодильник сыну (МИНСК-12, ему 30 лет, до сих пор работает у внучки).
В гостинице она неофициально (потому что пенсионерка) - выполняла современные фукции HR: набор и контроль персонала.
А этот «персонал» (девчонки-официантки, горничные, уборщицы, десять раз проверенные и проинструктированные) - стремились все как одна переспать с иностранцами – и не обязательно за деньги, а часто просто для хвастовства среди подружек.
Это еще больше «подрывало престиж Советской власти», и потому разрешалось только для целей и под контролем КГБ.
Уволить нарушительниц было трудно, потому что где же других взять – что бы и симпатичные, и знающие язык, и воздержанные на постоянно свежий сексуальный конвейер в обмен на привозные колготки (в магазинах НЕ БЫВАЕТ!).
Потому придумана была начальством ласковая когтистая лапа под названием «Товарищеский Суд».
То есть сегодня все поливаем грязью тебя, а завтра – меня!
А сидящий в сторонке КГБшник всё мотает на ус, а кое-что и записывает…
Время от времени поступали от КГБшников указания: где, когда, с кем и как трахаться (включая, естественно, и их самих, и уж конечно, без всяких там подарочных колготок, под обычную советскую водку).
Если указания не выполнялись - методов передвижения не понятливых девиц сверху вниз было множество.
Официанток – в посудомойки (попробуй-ка – без чаевых, без перчаток, без крема для рук…).
Горничных – в уборщицы.
Уборщиц – в дворники.
А там – и совсем на улицу.
Так вот среди прочего, для руководства этим «Товарищеским Судом», без объяснения лишних деталей, и пригласили Татьяну Васильевну.
Быстро разобравшись в иерархии этажей, должностей, извивов и инструкций огромного здания, Татьяна Васильевна и здесь стала наводить свои порядки.
Оказалось, что секс за колготки - не совсем «проституция», а «дружба и подарок».
Отказ спать с «нужными» людьми – не «антисоветское поведение», а простая разборчивость и …не запланированные месячные.
И даже грозные КГБшники превратились в мальчиков:
- Товарищи офицеры, мальчики, я прекрасно понимаю вашу РАБОТУ, но я вам как Орденоносец говорю – давайте помягче как-нибудь, они же совсем девчонки, им детей рожать надо, а вы им судьбы ломаете…
И через определенное время в гостинице установился среди «персонала» некоторый баланс.
Хрупкий.
На время.
Державшийся на авторитете Татьяны Васильевны.
Как-то раз она спускалась в лифте, почти полном мужчин-французов.
Они оживленно, не стесняясь в выражениях, обсуждали достоинства ленинградских девушек, и как они этими достоинствами распоряжались минувшей ночью.
Её знания языка, мужской мимики и жестов – хватило и для понимания событий, и для определения некоторых героинь…
Решив слегка продемонстрировать гостям, «кто в доме хозяин», она выходя первой из лифта, повернулась к мужчинам, остановилась, затормозив их движение к выходу, и по-французски сказала, одновременно со значением улыбаясь глазами поочередно каждому в лицо:
- Мы рады, что вам нравится …наша гостиница и…архитектура Ленинграда…
Немая сцена.
Как будто на площади «Конкорд» в Париже зажегся красный свет одновременно на всех двенадцати въездах.
Для поддержания официального статуса работающей «пенсионерки» (то есть, что бы сохранить право на пенсию), ей приходилось работать и дежурной по этажу (сервис!).
С каждым приездом в её смену новой группы немецких туристов – почти одна и та же картина: выходят из лифта крадучись, с втянутыми плечами, открывают выданным ключом номер, ожидая там встретить, судя по выражению лиц, что-то вроде …медведя… противоположного пола…
Улыбчивое приветствие Татьяны Васильевны на немецком языке, меняло ожидания, вносило путаницу, вводило их в еще большую «непонятку».
Как-то с самой любопытной немкой-ровесницей они разговорились до трех часов ночи.
Уже в конце беседы, Татьяна Васильевна спросила:
- А почему я понимаю Вас лучше, чем большинство других немцев? И Вы меня вообще не переспрашиваете?
- Дело в том, что у Вас, Frau Nikitenko, чистейший среднегерманский диалект, так же, как и у меня, и потому мы хорошо понимаем друг друга. Наверное, у Вас был очень хороший преподаватель. А большинство немцев всё-таки говорят на многих других диалектах.
Одна сплоченная группа, очарованная обходительностью Frau Nikitenko, пригласила её на прощальный банкет.
И тут её прорвало.
Сначала кратко рассказала, что делала она во время войны, и что означает надпись на Невском проспекте:
«Находиться на этой стороне улицы во время обстрела наиболее опасно».
В зале стало слышно… движение теней солдат, погибших с обеих сторон.
А потом спела древнюю германскую песню, которую пели соседи-немцы в Киргизии, сосланные туда из Немецкой Республики Поволжья.
И вот здесь обнять и расцеловать Татьяну Васильевну ринулись из-за всех столов, роняя стулья, слёзы, свое достоинство и пугая дежурного КГБшника, давно уже смотревшего на часы.
Оказалось, что никто из присутствовавших никогда не слышал этой трогательной, лирической песни, и многие с трудом понимали её текст, на таком древнем диалекте она была написана.
Но голос, глаза и эмоции исполнительницы – преодолели перед ними и пропасть времен, и времена вражды народов, и географию расстояний.
И до КАЖДОГО дошло отношение этой женщины – к жизни, к прошлому, и к ним, сегодняшним её гостям.
Каждый хотел прикоснуться к ней – источнику силы, понимания и дружбы.
Да, видно права была в прифронтовом зале – подполковник, преподаватель консерватории – один из своих талантов Таня, наверное, загубила…
Благодарственные и поздравительные с Новым Годом письма приходили в гостиницу еще много лет, уже и после ухода Татьяны Васильевны на окончательную пенсию.
Окончательная пенсия постепенно съеживалась вместе с ростом цен.
Обвал 92 года уничтожил сбережения семьи, как и у многих.
Татьяна Васильевна поддерживала тот же режим экономии, который вела во все периоды своей жизни, и денег хватало.
Она объединила вокруг себя группу ровесниц, интересующихся политикой. Этот «Клуб пикейных жилетов» обсуждал новости во время ежедневных прогулок.
Она написала «наверх», в Правительство, и на адрес Президента России несколько писем – о кризисе судебной системы, в том числе - о нищенской зарплате судей.
Наверное, не только она обратила на это внимание, но факт, что в средине 90х была полностью перестроена судебная система.
В итоге, пенсия Татьяны Васильевны достигла едва ли не европейского уровня.
И теперь, в своей одинокой борьбе с недугами, хамством коммунальных служб, неприятностями внуков – Татьяна Васильевна почти не беспокоится о деньгах.
В её клане одних Татьян (внучка, племянницы, невестки…) – шесть…
И каждый – забегая, звоня – получает и советы, и реальную помощь.