Глава 38
8 мая, с утра все было относительно спокойно. Закончив перевязки
своим доктор снова подошел ко мне.
- Как себя чувствуете?
- Спасибо, хорошо!
- Голова не кружится?
- Нет.
- Снимай рубашку, - сказала Катя.
- Рана чистая, скоро швы снимать будем. Заживает все на вас, как на собаке. Катя, сделай перевязку, - доктор вышел из палаты…
- Опять будешь мучить меня партизанка? – я вздохнул.
- Потерпишь… - она засмеялась. - Ханс, а сколько тебе лет?
- Двадцать два. Точнее, почти двадцать три.
- И когда же исполнится?
- Скоро.
- Это когда?
- В мае, двадцать восьмого.
- В этом месяце?
- Да.
- Хорошо еще, что живой остался, а то не встречать бы тебе твоего дня рождения - это точно!
- Возможно, наверное… Хотя, я и так его не справляю, забыл совсем, не до этого. Катя, а сколько тебе лет?
- Восемнадцать.
- Восемнадцать! Что же ты делаешь здесь?
- Как что? Помогаю, раненых лечу.
- Тебя что, в армию призвали?
- Нет, я сама, добровольно. Я студентка, медицинского училища, хотела стать врачом, в институт поступать, а тут война. Все вы «фрицы» проклятые, все планы испортили. Мы с первого курса с девчонками отправились на фронт, кто куда, меня сюда распределили.
- Зато хорошая у тебя практика, даже теории не надо, тренируешься на живых пациентах.
- Ну да… - девушка снова рассмеялась.
- Мало своих, еще меня для забавы подкинули. Весело!
- Куда веселее, совсем не соскучишься.
- Ладно, практикуйся, раз в руки попался. Делай со мной что хочешь. Сдаюсь! – я поднял руки вверх, и Катя закончила мне перевязку.
На завтрак была пшенная каша…
В полдень по радио передали сводки совинформбюро:
«В течении ночи на 8 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска,
Наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло».
После сводки передали песню, которую я с удовольствием прослушал, хоть что-то! С каждым днем мне становилось немного лучше и просто лежать в палате становилось скучно, в помещении все время пахло лекарствами.
Доктор занимался своими делами, когда в санчасть зашел офицер НКВД…
- Добрый день! Здравия желаю!
- Здравствуйте!
- Я по поводу пленного.
- Проходите,… он в палате.
- Как его состояние?
- Стабильно.
- Если можно, я с ним побеседую, - сказал капитан.
- Пожалуйста!
Я спокойно лежал, когда в палату вошли…
- Вы Локе?
- Да.
- Капитан Василевский! Я из НКВД. Мне необходимо побеседовать с вами.
- Пожалуйста.
- Мне нужно, чтобы вы ответили на мои вопросы.
- Хорошо.
Капитан подвинул стул и присел рядом.
- Кем работали до войны?
- Журналистом.
- В партии состояли?
- Нет.
- Обучались в разведшколе?
- Да, я служил в дивизионной разведке.
- С какого времени вы на фронте?
- С 41-го года.
- Кроме, разведывательной деятельности, диверсии на вашем счету были? Подрывы мостов, железнодорожных путей, складов с боеприпасами, убийство советских солдат, захват пленных?
- Да.
- Где? Сколько?
- Я все не помню.
- Приходилось ли вам допрашивать советских военнопленных в качестве переводчика?
- Да.
- Участвовали ли вы в расстреле мирных жителей, советских военнопленных?
- Нет. Этим занимаются дивизии «СС», айнзацгруппы и специальные карательные отряды. Я к этому отношения не имею.
- Являлись ли вы свидетелем расправы над советскими военнопленными и мирными гражданами?
- Да, в Белоруссии сожгли деревню на моих глазах, - мне тяжело было отвечать на эти вопросы.
- Имеете ли вы награды?
- За ранение, и рукопашный бой.
- Кто ваши родители?
- Мама – полька, по отцу. Дед - поляк, отец - немец, бабушка русская, из Одессы. Уехали из России в 18-м году.
- Как зовут вашу мать?
- Мария Шнайдер.
- Как зовут вашу бабушку?
- Анна.
- Фамилия?
- Новацкая.
- Ваш дед воевал на стороне белополяков?
- Нет.
- Имеете родственников в Советском Союзе?
- Возможно.
- Кого из родственников?
- Тетя, сестра моей мамы.
- Имя?
- Татьяна.
- Фамилия?
- Не знаю.
- Поддерживали ли вы, ваша мать, отношения с тетей. Встречи, переписка?
- Нет, это было невозможно. Я не знаю где она.
- Скажите, вы ненавидели большевиков и советскую власть, поэтому воевали на стороне Германии?
- Вы думаете, я должен был вас любить? Большевики отняли все у моего деда, все, что было.
- Это имущество было нажито нечестным путем, за счет эксплуатации рабочего класса.
- Неправда, мой дед много работал, чтобы открыть свое дело!
- Вы поддерживаете Гитлера? Его идеологию?
- Нет. Я его ненавижу!
- Почему?
- Я наполовину поляк, а Гитлер напал на родную Польшу. Я не хотел идти в вермахт, меня пытали в гестапо, сказали, что я коммунист, хотя я им не был.
- Вы могли бы сдаться в плен, почему вы этого не сделали?
- Я не знал, что со мной будет. Поймите! Нам внушали, что русские ужасно обращаются с пленными, не кормят, содержат в ужасных условиях, расстреливают. Я боялся! Я трус, вам этого достаточно?! Что теперь со мной сделают?
- Пока не знаю, мы еще установим степень вашей вины, но ничего хорошего я вам сказать не могу. Ваше досье будет передано в НКВД, им займется особый отдел, там решат вашу участь.
- Меня расстреляют?
- Может, расстреляют? А может - нет! В лучшем случае отправят в лагерь. Ничего хорошего я обещать вам не могу. Вы преступник! Как только вы поправитесь – мы за вами приедем. Так, что ждите. Всего доброго!
С этими словами офицер НКВД вышел из палаты, но прежде чем уйти побеседовал с доктором.
- Вы доктор, как я понимаю товарищ майор? Можно с вами поговорить, задать вам пару вопросов?
- Да, конечно.
- Сколько времени понадобиться на то, чтобы пленный поправился, так, чтобы его можно было забрать?
- Он у нас уже почти неделю, дней шесть… Дня через три снимем швы… Думаю недели две, он поправится, если не будет никаких осложнений.
- А ситуация существенно не изменится? Отправлять его в госпиталь? Может оставить его пока прямо здесь, все равно не сбежит. Это возможно? Тем более всего на две недели.
- Не знаю. Хотя вообще, наверное, можно, почему бы и нет. Только согласуйте с комдивом.
- Разумеется! Хорошо.
- Ты есть будешь? – спросила Катя. - Я обед принесла.
Я же совершенно не реагировал…
- Ханс, ты меня слышишь? Чего молчишь? Что с тобой? Ты есть будешь или нет? Скажи же что-нибудь, наконец!
- Нет, не хочу.
- Почему?
- Оставь меня. Не трогай! Сказал, не буду.
- Что еще? – спросил доктор, который зашел в палату.
- Он есть отказывается, - сказала девушка.
- В чем дело? Почему молчите? Решили объявить голодовку? Вам же хуже. Оставь его Катя, не хочет как хочет, пусть выделывается. С голоду сдохнет, так сдохнет, никто не расстроится. Захочет, есть - сам попросит, куда он денется.
Тарелку поставили рядом, но я к ней не притронулся, пил только воду и чай.
Следующие сводки передавали в шесть часов вечера, а потом еще в десять… Вечерние сводки совинформбюро:
"B течение 8 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска, преодолевая яростное сопротивление противника, подошли к новой линии обороны немцев, оборудованной многочисленными инженерными сооружениями. Наши части мощным артиллерийским огнём и бомбардировкой с воздуха уничтожали долговременные огневые точки, блиндажи и другие укрепления противника. В воздушных боях сбит 21 немецкий самолёт. Наши потери 9 самолётов.
На других участках фронта ничего существенного не произошло.
7 мая частями нашей авиации на различных участках фронта уничтожено до 200 немецких автомашин с войсками и грузами, подавлен огонь 17 артиллерийских батарей, потоплен сторожевой корабль, рассеяно и частью уничтожено до батальона пехоты противника».
Делать было абсолютно нечего, и чтобы знать о том, что происходит на фронтах, я жадно глотал информацию.
От обеда я отказался, от ужина тоже. Ближе к вечеру настроение мое изрядно испортилось, накатила тоска, внезапно одолела депрессия, меня одолевали мрачные мысли. Ночью я ворочался, и не мог уснуть, рана болела.
Глава 39
Наступил следующий день… Если я раньше на что-то надеялся, то сейчас почему-то нет, я полностью осознал всю тяжесть своего положения.
После того как мне сделали перевязку и укол с антибиотиком, я зашел в палату, разговаривал с Катей и казалось все было хорошо. Вдруг внезапно голова закружилась, и я пошатнулся. Заметив это, Катя спросила:
- Тебе что, плохо?
- Нет… все хорошо.
- Я же вижу ты бледный.
- Голова закружилась,… я лягу… сейчас, все пройдет… - я прилег на постель, немного полежал, и кажется, отошло.
- Все, мне уже лучше. Все хорошо, - успокоил я девушку.
- Точно? Может доктора позвать?
- Не надо! Не надо!
- Ты вчера ничего не ел, я завтрак сейчас принесу… - отозвалась Катя.
- Чаю.
Она поставила тарелку, там была каша пшенная с маслом и хлеб.
- Ешь.
Чай я выпил, а кашу есть не стал. Когда попытался встать с постели, сделал два шага и упал, потеряв сознание, едва не ударившись головой.
Когда очнулся надо мной стоял доктор.
- Очнулся? У вас обморок. И все из-за того, что вы ничего ни ели, со вчерашнего дня. У вас еще организм не достаточно окреп после тяжелого ранения, вы еще силы не успели восстановить, и есть отказываетесь! Нет, я больше не буду его лечить. Лечиться он не хочет! С меня хватит! Сейчас доложу обо всем командиру, пусть делают с ним что хотят. Не хотите лечиться? Не надо!
- Не надо командиру! Пожалуйста! Доктор! Г-григорий Яковлевич!
- Нет, я вынужден доложить…
- Пожалуйста! Я не буду так больше!
- Вы не желаете лечиться, нарушаете режим, не слушаетесь…
- Я буду вас слушать, я буду делать все, что вы скажете, только не надо командиру, пожалуйста!
- С меня хватит! Я не желаю больше с вами возиться. Катя смотри за ним, я сейчас приду, - он вышел…
- Ты сам виноват, - сказала Катя.
В санчасть зашел зам комдива, полковник Джанджгава.
- Здравствуйте, Григорий Яковлевич!
- Здравствуйте!
- Что за проблемы?
- Да вот, второй день есть отказывается, голодовку объявил.
- Это после визита НКВД? - он зашел в палату. - Что здесь происходит?! - Вид его был свирепый, – Вы что, голодовку объявили? Почему отказываетесь есть?!
- Не хочу.
- Вы что, еще будете здесь выделываться?! Не хотите лечиться, я вас выкину из санчасти немедленно! А ну прекратите этот… кардобалет, ни то отправлю вас, куда следует, прямо сейчас! Вам ясно?
- Да.
- Развели здесь сопли, как в детском саду! Щенок, паршивый, кто-то здесь цацкаться с ним будет! Вы в плену и будете подчиняться. Если хотите жить, будете выполнять все наши приказы беспрекословно!
Он так орал на меня, что стены тряслись! Его карие глаза прожигали меня насквозь, так что я действительно испугался, настолько он был зол.
- Делать мне больше нечего, как возиться с этим отродьем, выродком, недобитым! Без него дел хватает… - хлопнув дверью, он вышел.
В дальнейшем я просто испытывал перед ним трепет. Боже упаси его еще раз разгневать!
Есть после этого я стал, все что давали, и даже не разбирал.
Продолжение следует...
http://www.proza.ru/2014/06/12/588