[Ludovico Einaudi – Eros (OST "Чёрный лебедь")]
[James Newton Howard – The Gravel Road]
Возможно, кто-то из нас неизлечимо болен. Так всегда случается с кем-то. И совсем необязательно, чтобы кто-то болел физически. Мне, конечно, "повезло" больше, чем остальным.
Я медленно тлел, изнутри, незаметно день за днем. Не потому, что запущенная когда-то очень давно зараза добивала меня. Не потому, что я сам себя периодически уничтожал. Нет. Я просто очень любил. Любил так сильно и глубоко, как мог. Того, кого не было рядом. Слепому хочется видеть, глухому - слышать, парализованному - бежать, а несчастному - любить. И отдавать свою любовь каждый день. Каждое утро, в каждой мелочи, в каждом слове.
По сравнению с вами, я ощущаю себя ребенком. Мелким пацаненком в одежде не со своего плеча. И я чувствовал это каждый раз, когда...
Поцеловав перед сном сначала одного, потом другого, удобно устроившись в сплетении ваших рук, я наконец-то засыпал. Не проваливался в сон, загнав себя до предела, а именно медленно и спокойно уплывал в страну снов. Никаких дергающихся полос перед глазами, ни мелькающих теней и красных точек. Я счастлив. В тесноте между вами, в шуме не спящего города, в летней душной ночи... в страхе следующего утра, когда я открою глаза и окажусь один.
Так почти каждый раз. Открываю глаза и - тишина. Вас нет. Первым делом я пытаюсь убедиться, что все предыдущее не было сном. Стянув очки с тумбочки и водрузив их на нос, с потрясающей четкостью убеждаюсь, что - слава Вселенной! - вы оба здесь.
Вот твои джинсы и футболка, на подоконнике твой маленький лэптоп, сигареты и зажигалка, на тумбочке приличная стопка листов с исправлениями, схемами и прочей космической лабудой, которую я даже не старался осилить. На спинке стула висит его пиджак, рядом лежат его телефон и планшет... Ну, а все остальное, увы, - мое. Моя одежда, лэптоп, наушники и читалка прямо на полу, тут же валяются мои джинсы с продернутым в петли радужным ремнем, заляпанная футболка краской и разбросанные изрисованные листы. Ничего особенного, просто яркие пятна на белой бумаге, - мое состояние внутри за последние недели... И уже по этому беспорядку можно судить, как вас в моей жизни мало.
Говорят, что перед смертью не надышишься. Вот и я - каждую свободную минуту, в напряжении и страхе, встаю. К вам.
Первый взгляд, сразу же, как я открою дверь спальни, в кухню. Она напротив и все хорошо видно. Стол со стульями, холодильник в углу, окно, плита. Ты сидишь с телефоном в руках. Перед тобой кружка кофе. Рядом, напротив, стоит такая же, но его самого не видно, только слышны плеск воды и звон посуды. Вы молчите, когда одни без меня. Я даже не знаю, разговариваете ли вы вообще о чем-нибудь. Я готов это стерпеть. Я - эгоистичная сволочь. Любовь, она такая, не обязательно разговаривать. Но - черт! - как же я рад. Просто тому, что мои страхи не подтвердились. И пусть сегодня пасмурно за окном, я, наспех натянув джинсы, с растрепанными волосами и, наверное, самой идиотской улыбкой на лице, захожу в кухню. Ты откладываешь телефон и улыбаешься мне.
- Доброе утро.
Тут же поворачивается он, выключая кран и подхватывая полотенце.
- Доброе утро. Как спалось?
- Отлично, - почти пробулькал я в его кофе и делая несколько глотков.
- Эй, - одергиваешь меня ты. - Опять ты? Вон твоя кружка стоит.
- Да? - я смотрю на кухонный стол. И, правда, там уже в моей прозрачной высокой кружке налит кофе с молоком. - Спасибо.
Он наклоняется ко мне и, приобнимая за талию, коротко целует.
- Все, я поехал, - говорит он и поворачивается к тебе, - хлеб, молоко, мясо и фрукты.
Ты молча киваешь, глядя ему в глаза. Он смотрит на тебя.
В этот момент что-то происходит, я отчетливо чувствую это. В этой паузе существует что-то большее, чем просто молчание между вами. Наверное, вы говорите между собой на каком-то неведомом мне языком, потому что я точно знаю, что невозможно остаться равнодушными друг к другу... после всего, что было.
Нет, я не смеюсь, что вы... Я просто очень хорошо помню все предыдущие ночи.
Пока он надевает свой пиджак и собирает сумку, я наклоняюсь к тебе и, целуя, шепчу:
- Доброе утро.
Возможно, в этом нужно было бы искать какой-то подтекст, причины и поводы, но я все никак не могу доказать тебе, что... я уже не делаю различий. Смирись. И не усложняй. Все такое, какое оно есть. Все проще, чем мы привыкли видеть. Сначала я целую одного, потом другого. И неважно, кто первый, не нужно искать за этим особых значений. Просто я люблю вас. Двоих.
***
И я не упрямлюсь, я доказываю свою точку зрения, но ты все равно забираешь у меня тележку с продуктами.
- Не тяжело! - снова говорю я.
- Да кто тебя спрашивает? - хмуришься ты, выискивая срок годности на баночке с йогуртом. - Ой, выбери лучше сам, а то...
- Раздражает? - улыбаюсь я, осторожно вытягивая из твоих рук злосчастный йогурт.
- Очень, - ты потираешь пальцами переносицу и закрываешь глаза.
- Голова?
- Начинает.
- Поехали домой, - я не глядя скидываю сразу несколько баночек йогурта в тележку и бедром разворачиваю ее в сторону касс. - Чо тут торчать...
По дороге домой ты молчал, отвернувшись и разглядывая город. Наверное, я знаю все, о чем ты думаешь в такие минуты. И, наверное, у нас нет иного выбора. У каждого события есть свои условия. И ты согласился. А я... я даже не знаю, счастлив ли ты? Но я сделаю все возможное, чтобы приблизить тебя хотя бы немного к этому состоянию. И даже вспоминаю, что...
- В бардачке должен быть "Нурофен". Поможет?
- Не надо. Так пройдет.
Я не спорю. Я вижу, что тебе не хочется разговаривать. Что тебе до сих пор нужно многое понять, разобраться в этом.
В мире много неправильных вещей. Жестоких, бессмысленных, бесчеловечных. Все, что угодно, может быть неправильным.
Но только не мы.
Нет, дело не в том, что у меня уже был опыт жизни втроем. Не в том, что мне мало. А в том, что я люблю. Люблю его. Люблю тебя.
- Я люблю тебя, - сказал я, встав на колени перед тобой. Ты сидишь на краю кровати, опустив голову на руки. Когда ты вот так, мне хочется плакать. Когда я вижу, как тебе тяжело, настолько, что нет даже сил скрывать это от меня, хочется умереть от безысходности. Потому что я не знаю, что и как сделать, чтобы облегчить твое состояние. Я не знаю, как сказать, что тебя он тоже любит. Да, по-своему, по-другому, чем меня, но любит. И нет, не потому что я люблю тебя. Любит независимо от моей привязке к тебе. Но любит, любит, любит...
Я все знаю, знаю, родной. Просто верь мне.
Я отнимаю твои руки от лица, сажусь на колени сверху и целую. Долго и глубоко, отдавая тебе все. В твоем свинцовом молчании. В моем безмолвном крике. Я прошу тебя, я умоляю, не уходи, не уходи! Не бросай меня! Ты обещал.
И ты отвечаешь, подхватывая меня и переворачивая на спину на кровать. Закрыв глаза, вцепившись в меня, толчками, с сжатыми губами, напряженными мышцами во всем теле. Словно мы на краю и самое главное - не сорваться. Туда, куда я тебя так отчаянно тяну за собой. На глубину своей жизни, своих мыслей и чувств.
Но ты же уже был там.
- Я люблю тебя... Люблю тебя...
Вечера, когда я стою возле тебя, словно у подножия высокой горы. И нет не единой возможности забраться наверх. Я вспылил и ляпнул очередную глупость. Ты же знаешь, я могу... да и что с меня взять? Он одернул меня со словами, что это очень грубо, и с просьбой извиниться перед тобой.
- Не надо, - говоришь ты, вытягиваешь из-под шкафа спортивную сумку и начинаешь скидывать туда свои вещи.
- Нет! Пожалуйста, - я бросаюсь к тебе и выбрасываю вещи обратно. Ты молча снова подбираешь их и ворохом запихиваешь в сумку. - Прости! Прости меня!
Где-то, на дне своего сознания, я понимаю, что ты уже давно думал об этом. Но... я - эгоистичная сволочь. Я не отпущу тебя!
Я умру без тебя!
Но если ты уходишь, то я не намерен смотреть на это. Я в коридоре, у входной двери. Закрыл дверь изнутри и спрятал связку ключей в свой кроссовок. Я не отпущу тебя...
В комнате тишина.
- Не уходи, - сказал он.
Он сидит рядом с тобой на полу. Ты резко встаешь и подхватываешь сумку, из нее выпало несколько вещей. Он поднялся за тобой и осторожно снял ее с твоего плеча.
Снова этот момент, когда молчание между вами - особый процесс восприятия действительности. Вы смотрите друг на друга в упор, попутно выжигая целые города и земли, не в силах остановиться. Уничтожая все живое, до тех пор, пока... не дрогнут ваши губы.
Одновременно. С точностью до доли секунды. И тогда он, поняв что-то только ваше, что принадлежит только вам двоим, приблизится к тебе, чтобы поцеловать.
По-настоящему.
Не как любовника. Как человека, которого он любит.
***
Восемь тысяч восемьсот пятьдесят метров над уровнем моря. Мой кислород на исходе. Кем бы я ни был, я всего лишь один из вас. Целующий сначала одного, потому другого, крепко засыпающий в ваших объятьях.
***
Возможно, кто-то из нас неизлечимо болен.
Так случается иногда.
Но мне повезло больше, чем остальным - я люблю вас двоих.