Во вторую субботу июля десятки родителей, чьим чадам через полтора месяца предстояло пойти в первый класс и вкусить гранит науки, собрались на консультационном семинаре в реконструированной районной школе №57. Они должны были принять сложное решение. А именно, определить, какое направление примет образование их детей.
Двадцать первый век форсировал свою последнюю четверть. Прогресс, полностью оправдывая своё название, проникал во все сферы жизни человека, модернизируя и преобразуя их. Коснулись изменения и системы образования. Новые технологии становились нормой не только в наукоёмком производстве, но и в быту, что требовало повышенного внимания и ответственности от каждого члена общества, будь ему хоть пять лет, хоть сто. А это, в свою очередь, заставляло пересмотреть нормы общеобразовательной программы: максимально углубить её и расширить уже на начальном этапе обучения. Поэтому дошкольное образование сократилось в пользу начального школьного. Детей теперь набирали в соответствующие образовательные заведения с пяти, а в иных случаях и с четырёх лет. Но много ли усвоит ребёнок, обучай его хоть с самых пелёнок на дому, в яслях и садике? Способен ли его организм и сознание воспринять количество информации, для удовлетворительного запоминания которой полвека назад человеку требовалось десятилетие? Учёные отвечали утвердительно. Но это была теория. Тандему педагогов, психологов и социологов удалось выработать действенные методики образовательного процесса, качественно повышающие усвояемость преподаваемого детям материала. Но до идеала было ещё далеко. И то и дело в классах встречались «отстающие».
Тогда министерство образования пошло на «тактическую хитрость». Им было предложено внедрить, хорошо себя зарекомендовавший на некоторых прогрессивных планетах, метод, подразумевающий внушение базовых знания ребёнку под гипнозом.
Естественно, инновация была простой лишь на словах. По мановению умклайдета (или кулона гипнотизёра) никто вундеркиндом не становился. Да подобные цели педагогами и не преследовались. Сложности заключались в другом.
Прежде всего, комплекс внушаемых знаний проходил строжайший контроль, а тестирующие его люди и того жёстче. Ведь, допусти они малейшую оплошность в подборе материалов «базовых знаний» или намеренно добавь в них какую-нибудь крамолу, побуждающую человека на противоправные действия, ничего хорошего из этого не вышло бы. Не сложно представить, какой конфуз может случиться, если ребятам, например, внушат, что число «Пи» равно четырём или что их Родина требует срочной реконструкции путём вооружённого переворота. Однако, несмотря на кажущуюся лёгкую возможность добиться манипуляции людьми, свободу воли попутным внушением неких социальных норм поведения детям никто не собирался ограничивать. Даже робкие предложения чего-либо подобного расценивались как посягательство на личность и могли обернуться для произнёсшего их «чина» увольнением, а то и судебным разбирательством. Таким образом, никакие формы подчинения родителям, учителям или правительству в программу БОГ(а) (Базового образовательного гипноза) не входили. Сами родители, педагоги и власть имущие должны были своими делами внушить доверие и уважение – основу любому послушанию – подрастающему поколению.
Так что же тогда вкладывалось малышам в головы? Элементарные знания алфавита и азов грамматики (в том числе и космолингвы), основы арифметики и геометрии, краткая естественная и общая история, история Родины, знание фундаментальных законов физики и химии и… никакого социального устава! То есть, это был тот обобщённый курс, изучение которого при классической школьной программе заняло бы два, а то и три года. Гипноз позволял избежать траты этого драгоценного для общества времени.
Родители же приглашались ознакомиться с составленной программой БОГ, получить разъяснения о действии методы, узнать о «медицинской» стороне вопроса и на основе всего этого внести в программу индивидуальные коррективы или вовсе отказаться от неё.
Тут уж вся ответственность перекладывалась на их плечи. Захотят они сделать из ребёнка «математического гения» – они добавят плюсиков в соответствующей графе. Захотят сделать его химиком – извольте! И, помимо общих сведений о «таблицы Менделеева», юному созданию внушат знание о принципах окислительно-восстановительных реакций.
Конечно, до родителей популярно доносилось, чтобы их желания не противоречили воле самих детей. И чтобы они вообще были умеренными – чрезмерные нагрузки на подсознание могли негативно сказаться не только на адекватном восприятии внушаемого материала, но и на физическом здоровье ребёнка. Консультанты просили взрослых прислушиваться к мнению детей. Несмотря на то, что им всего пять лет, и чётко сформулировать свои интересы и планы на будущую профессию они ещё не могут, но от внимания родителей не может укрыться, что уже сейчас малыши проявляют склонность к определённым предметам. Отталкиваясь от этого, родители и могли бы гипнозом, как формой побуждения, содействовать ребёнку в освоении увлекающего его направления учёбы и науки.
На этой же базе в итоге определялось, какую специализацию выберет школьник после третьего класса общего образования, и уже следующие шесть-семь лет будет изучать её по углублённой программе.
После пятого класса специализацию ещё можно было поменять. Но в старших классах этот шаг стоил серьёзного снижения выпускного балла и проблем с устройством на работу.
Гипноз применялся и на поздних стадиях обучения. Если, например, ребёнок хронически отставал. Или, если он по болезни пропустил много занятий. Но такую безыскусную меру повышения успеваемости опять же компенсировала заниженная оценка в дневнике. А сам гипноз отнюдь не гарантировал, что через пару месяцев внушённые знания не выветрятся из головы школяра. Нет, они требовали закрепления последующей прилежной учёбой. Без неё гипноз не имел силы. Это же не волшебство, а просто определённый настрой сознания. Приём, как оговаривалось, изящный и ненавязчивый. Делать армию зомби никто не собирался. Что и объяснялось родителям. Поэтому на робкие вопросы какого-нибудь папаши, можно ли моему сорванцу внушить спокойствие и трудолюбие, говорилось категорическое «Нет!».
«Мы вкладываем в головы малышей только таблицу умножения, – пояснял пресс-атташе от министерства образования. – Воспитывать же его должны сами родители. Педагоги окажут им в этом всю необходимую помощь без манипуляций сознанием. Те же, кто рассчитывает превратить будущий оплот Цивилизации в био-роботов с кнопкой on/off и тем самым снять с себя бремя родительского долга, явно поспешил обзаводиться потомством».
И, естественно, ребёнку никак нельзя было внушить такую важную вещь, как «талант». Его можно было проявить лишь в процессе обучения, но никак не гипнозом!
В общем, задача перед родителями стояла, с одной стороны, простая, а с другой – неоднозначная и щепетильная. Неслучайно многие из них пришли на семинар с детьми и теперь тихо перешёптывались с ними, обсуждая высвечивающиеся на информационных планшетах те или иные программы обучения. Очень интересно было наблюдать за ребятишками со стороны. У них был одновременно удивленный и чрезвычайно гордый вид – к ним впервые обращались серьёзно! И несмышлёныши подспудно понимали, что на них сейчас возлагается большая ответственность и почётный долг не только перед собственным будущим, но и будущим планеты.
Одна девушка, лет двадцати пяти, облачённая в строгий официальный костюм, и со строгостью на усталом лице, так увлеклась информацией на планшете, что забыла о сидящем рядом сынишке. Вернее, она о нём, конечно же, помнила, но в данный момент он у неё ассоциировался не с бутузом, болтающим ножками на соседнем стуле, а с некой абстрактно-гипотетической личностью из удаленного невесть насколько будущего. Будущее грозило личности градом проблем, а молодая женщина, вглядываясь в монитор планшетника, пыталась их все одновременно предугадать и предотвратить. Посему, назвать её невнимательной матерью было бы, по меньшей мере, неверным. К тому же, как и другие родители, она прежде добросовестно осведомилась у отпрыска, кем он желает стать?
«Самым главным капитаном самого огромного космического крейсера самой дальней разведки!» – пылая взором, воскликнул мальчишка.
«Через мой труп!» – спустила его на землю мама. На этом совещание закончилось. Мама решила выбирать для сына программу, руководствуясь собственным мнением.
Парнишке же сидение без дела скоро наскучило, спустя минуты две после того, как его родительница с головой погрузилась в мир анонсов и характеристик различных специализаций и соответствующих им курсов обучения. Решив поосмотреться – а вдруг удастся разжиться чем-нибудь полезным для детского досуга, – мальчонка тихо сполз со стула, прыткой ящерицей проюлил через ряды столов и, никем не замеченным улизнув из школьного конференц-зала, отправился в странствие по коридорам пока тихой и сонной в летний период школы.
Никто его не беспокоил. Не только потому, что коридоры были безлюдны, но и сам сорванец старался не привлекать к себе внимание. Например, он ловко спрятался за колонной в угловом зале здания школы от какого-то юноши в белом халате, который спешил куда-то с коробкой лабораторной посуды. Другой раз он хитрым манёвром через лестничный пролёт избег встречи с роботом-уборщиком. Так он мышкой шерстил по школе в поисках неприятностей на свою светло-русую непутёвую голову, временами тыкаясь в разные двери. Увы и ах! Все они были заперты жестокими скаредными взрослыми.
Сколько прошло времени, мальчик не ведал. Свои часы с пеленгатором он благоразумно оставил на стуле рядом с мамой – незачем облегчать ей поиски и преследование. Только вот тихое, совсем тихонькое, беспокойство деребило душу малолетнему путешественнику. Школа оказалась большой, просто огромной! И ему теперь казалось, что он немножко заблудился.
Внезапно парнишка услышал за спиной быструю поступь. Он обернулся, но приближающегося «кого-то» скрывал поворот коридора. Не искушая доле судьбу на вероятность давать объяснения, что, собственно, он здесь делает без взрослых, мальчик толкнул наудачу ближайшую дверь – та, к его восторгу, поддалась, – и юный искатель приключений ввалился в просторный прохладный кабинет. Тихо притворив за собой дверь, пройдоха привалился к ней спиной и тяжело вздохнул, словно секунду назад пробежал марафон. Нет, он не струсил от гулких раскатов шагов в пустом коридоре. И он не прячется. Просто ему понравилась эта дверь, и он решил проверить, что за ней скрывается. А то, что у него сердечко дрожит, как продрогший под ледяным ливнем котёнок, вовсе не говорит о его страхе. Пускай себе дрожит! Оно молодое – в нём кровь играет. Пузырьками.
Подбодрив себя подобными рассуждениями, мальчонка осмотрелся с видом бравого, но очень молодого конкистадора.
Окна в кабинете были витражные, но большей частью затенённые голографическими экранами прозрачно-зелёного и синего цветов. Солнечный свет проникал сквозь них и наполнял помещение умиротворяющей бирюзовой дымкой, рассечённой яркими золотыми лучами, льющимися из незатенённых участков витражей. Большую часть площади кабинета занимали, как положено, две дюжины парт с сенсорными панелями учебных планшетов, а вдоль стен, на висящих на стенах стеллажах и полках и даже на некоторых партах стояли разнообразные кадки, горшки и плошки с растениями. Не кабинет, а парк какой-то! И пахло здесь, как в парке после грозы – свежестью. Из застеклённых стенных шкафов на пришельца смотрели замершие среди причудливых склянок звери и птицы. Сквозь листву виднелись плакаты с затейливыми таблицами и яркими картинами, изображающими всё тех же зверей, птиц, рыб и много ещё кого. Только парнишка не знал, «кого» конкретно. Как всякий ребёнок, он с симпатией относился к животным, но это не означало, что он держал в голове все их виды наперечёт. Какие-то из них он сейчас видел впервые. Впрочем, он не мог с уверенностью сказать, что на непонятных картинах изображены именно животные. И дело вовсе не в том, что ему недостаёт опыта. Это художники нарисовали не пойми что…
Убедившись, что территория свободна от врагов, вернее тех, кто может помешать её исследованию, мальчуган уже было собрался пробраться к одному из шкафов, в котором углядел клыкастый череп, но неожиданно раздавшийся из-за стола преподавателя звонкий чих заставил его поспешно ретироваться обратно к двери. Левой рукой он, не глядя, лихорадочно пытался нащупать кнопку сработавшего замка, правой выхватил из-за пояса игрушечный бластер и направил его в сторону стола, дальний угол которого скрывал развесистый фикус и декоративный папоротник. Оружие казалось невероятно тяжёлым. Оно дрожало в руке и норовило выскочить из ладони.
– А ну… Кто там? Выходи!
Фраза прозвучала угрожающе, несмотря на то, что была выкрикнута дребезжащим фальцетом.
– Не стреляй. Мы без оружия, – отозвался всхлипом тихий голосок.
– Покажись!
Перистые листья папоротника раздвинулись – из своего укрытия поднялась девчушка. Если бы не сарафанчик, её вполне можно было принять за пацанёнка, погодка тому, кто сейчас геройски целился в незнакомку из пластикового муляжа. Волосы у девочки были светлые, короткие и растрёпанные. На голых коленках и локтях ссадины. На левой щеке царапина. В объятиях она отчаянно пыталась укрыть странную лиловую подушку.
Увидев, что предполагаемый противник лишён клыков, когтей или автомата, низок ростом, смазлив и вообще выглядит напуганным, мальчонка воспрял духом.
– Что там у тебя? – указал он дулом бластера на подушку.
– Убери пистолет. Бронтя боится, – с укором проговорила девочка, подняв на мальчишку большие серые с лазурной голубизной глаза. В них читался испуг, но, похоже, вовсе не за себя.
– Не боись, – мальчишка, что заправский ковбой, крутанул бластер на пальце и сунул его обратно за пояс шорт. – Настоящий рыцарь с девчонками и детьми не воюет. Что это у тебя?
Девочка оторвала от груди подушку, которой оказался забавный плюшевый динозаврик с длинной шеей и грустной улыбкой.
– Это Бронтя. Бронтя – мой друг.
– А я его знаю, – хмыкнул мальчик, – видел мультик. Это не «бронтя». Это Литлфут.
– Нет, это Бронтя! – девочка снова прижала динозаврика к груди, точно опасаясь, что от слов мальчишки тот превратится в неведомого «фута».
– Конечно, это игрушка, – с сожалением и неожиданной серьёзной рассудительностью продолжила она. – Настоящий Бронтя другой.
– Другой?
– Он не мягкий, тёмно-зелёный и большой. Больше меня. Даже больше папы. А ему всего пять месяцев. Папа говорит, что, когда Бронтя станет взрослым, он будет большущим, как дом.
– Это динозавр, да?
– Да.
– Разве они не вымерли? Мне мама говорила…
– Вымерли, – вздохнула девочка. – А Бронтя выжил. И ему очень одиноко.
– А где он живёт? – полюбопытствовал мальчик.
– В КосмоЗоо.
– А вот и врёшь! – не без гордости, что ловко уличил собеседницу в выдумке, воскликнул нахалёнок. – Был я в КосмоЗоо. Нет там никакого Бронти.
– Просто его ещё не показывают, – ничуть не смутилась девочка. – Он… Он в ста-ци-о-на-ре… Адапируется.
– Чего делает?
– А-да-пи-ру-ет-ся. «Привыкает к нашей природе» – значит. Он же из другого времени. Почти из другого мира.
Мальчик попытался уразуметь услышанное. Не вышло. Но он сделал вид, что вник в суть необычного Бронтиного поведения под названием «адапироваться». Негоже рыцарю показывать всякой встречной-поперечной свою малообразованность.
– А почему его зовут так странно? – спросил он. На самом деле, имя динозавра его мало интересовало. Ему было любопытно, чего ещё может придумать эта симпатичная (ну, да, симпатичная) фантазёрка.
– Ничего не странно, – ответила девочка. – У него научное название «бронтозавр». Вот и получилось – Бронтя. Правда…
Девочка подняла глаза к потолку, переминая плюшевого заврика и в задумчивости закусив губу.
– Что «правда»? – заинтересовался мальчик.
– По-научному его зовут «апатозавр». Мне папа рассказывал. «Бронтозавр» это, как бы, неправильное имя.
– Почему?
– Потому, что его сначала назвали «апатозавр», а потом «бронтозавр». Правильным считается то имя, которым назвали первым. У учёных так принято.
– Ничего не понял…
– Чего же здесь не понятного?
– Зачем его нужно было называть вторым именем, если уже было первое?
– Да просто тот, кто назвал его вторым именем, про первое не знал.
– Так спросил бы…
– Где? У кого?
– Ясно дело – в Информатории, – усмехнулся мальчуган несообразительности своей новой знакомой.
– Так это же давно было, – пожала та плечами. – Информатория тогда не было. И телевизора не было. Одни только книги были. Бумажные. Вот люди и путались.
– Да уж! Видел я эти бумажные книги, – фыркнул мальчишка. – Ну, а почему ты его назвала неправильным именем? – кивнул он на игрушку.
– А как я его должна была назвать? Апатя?
– Ну, не знаю…
– Тогда не говори, что имя неправильное! – строго предупредила девочка.
Мальчонке наскучил этот разговор об именах динозавров. Его больше занимало сейчас то, каким чудом девочка оказалась здесь, в кабинете, и почему дверь была не заперта?
– Я её открыла, – просто ответила девчушка.
Это для паренька было уже чересчур! Какие ещё сюрпризы, помимо просвещённости в названиях динозавров, таит эта белобрысая особа?
– У меня ключ есть.
Девочка вынула из нагрудного кармана названный предмет – магнитную карточку.
– Где ты его достала? – удивился мальчик.
– А это мой домашний ключ, – объяснила девочка.
Надо сказать, что объяснения оказались не поняты. Девочка снисходительно покачала головой и продолжила:
– Всё просто. Если у тебя есть любая магнитная карточка-ключ и есть какой-нибудь замок, который нужно открыть, ты берёшь эту карточку, натираешь её об одежду, потом нужно поплевать вот сюда, на чип, и дверь откроется!
– Любая дверь? – изумился мальчик такому элементарному способу проникновения в помещения.
– Если честно, нет. Не любая и не всегда.
Это успокоило паренька – девчонка оказалась не волшебницей. Но сообщённый ей способ взлома следовало запомнить. Пригодится!
– Ну, а чего ты сюда забралась? Потому что дверь случайно открылась? – съехидничал парнишка.
– Нет. Я хотела именно сюда. И Бронтя хотел. Мы здесь прячемся.
– Прячетесь? От кого? – насторожился мальчик.
– От папы.
– Почему? Он такой плохой?
– Нет-нет. Папа у меня самый-пресамый лучший! – сверкнула глазами девочка.
– Чего ж ты от него прячешься тогда? – всё недоумевал мальчуган.
– Чтобы он меня искал и ругался.
– Зачем? – опешил парнишка. Слова «мазохизм» и того, что оно означает, мальчик не знал. Но его детское сознание вплотную приблизилось к открытью существования этого природного феномена. Только из-за недостатка всё тех же знаний внятно суть своего открытия мальчик выразить не мог. Зато очень выразительно таращился на не вполне нормальную девочку. Ага, ку-ку…
Девочка объяснила своё стремление рассердить папу:
– Когда я пропадаю, он говорит, что будет водить меня на поводке и на шаг от себя не отпустит.
– Ты на поводке, что ли, хочешь ходить? Вот чудила!
– Да не то! – нахмурилась девочка. – Я хочу, чтобы папа больше времени проводил со мной. Он всегда так занят, так занят… А когда сердится на меня, всегда держит при себе. И я тогда целый-прецелый день с ним.
– Понимаю, – грустно вздохнул мальчик. – А мама что?
– Маму я почти не вижу. Она дома строит на других планетах.
– Она строитель?
– Не. Она их рисует, а строят уже другие.
– А! Так она архитектор?
– Как?
– Ар-хи-тек-тор. Это конструктор домов, – пояснил мальчик, гордый тем, что знает такое умное слово.
– Да, наверно, она у меня ар-хи-тек-тор, – задумчиво протянула девочка.
– А моя в посольстве работает межпланетном, – сообщил парнишка.
– На другой планете?
– Здесь, в Москве.
– Значит, дома часто бывает?
– Постоянно! – почему-то с досадой процедил мальчуган.
– Счастливчик! Моя пару раз в месяц приезжает…
– Нелегко тебе? – с заботой справился мальчик, заметив, как сникла новая знакомая.
– Справляюсь…
– Понимаю. У меня вот у самого папки нет, – доверительно прошептал мальчик.
– Как так? – удивилась девочка.
– Исчез он. Улетел и исчез.
– Куда улетел?
– В космос, знамо дело! Мама рассказывала, что он был звёздным странником.
– Космонавтом?
– Нет. Именно «звёздным странником».
– Как мне тебя жалко! – горячо воскликнула девчушка.
– А вот этого не надо! – отрезал мальчишка. – Мне мамы во как хватает. Опекает – жуть просто! А я уже большой!
– Просто великан… – улыбнулась девочка.
– Рост не главное. Главное, что я уже самостоятельный.
– Я бы тоже не подумала, что тебя с ложечки кормят.
– Очень смешно, – передразнил девочку сорванец. – Но от мамы я сбежал!
– Сбежал? Она же, наверно, расстроится.
– А мне что за печаль? Не надо было со мной сюсюкаться. Я не девчонка!
– Со мной никто не сюсюкается, – заметила девочка.
– Ну, это я так… образно, – парнишка растерялся от твердого голоса и угрюмого взгляда девочки. А та только снисходительно хмыкнула на такого бестактного хвастуна и занялась приданием благообразной формы изрядно помятой мордочке своего плюшевого товарища.
Мальчику стало совестно за своё поведение. Не сильно. Чуть-чуть. Он огляделся и, как бы, между прочим, спросил:
– Слышь, ты не в курсе, это химический кабинет?
– Не-а. Биологический, – отозвалась девочка. Ответ можно было расценивать так, что на спесивый язык паренька особо не обижаются. Вот и ладушки!
– Эх, досада! – вздохнул мальчик. – А пороха здесь нет или Ц4.
– Чего-чего?
– Взрывчатки.
– Нет. Зачем им тут быть? – с подозрением и непониманием девочка устремила на парнишку ясный взор. – Это же опасно. Здесь же дети. Здесь мы. Не надо здесь никакой взрывчатки!
Мальчик махнул рукой. Миру и населяющему его девчонкам не понять зова Великого Исследования, звучащего в его голове и сердце. Им бесполезно объяснять, что такое риск и бесстрашие и почему они так важны для настоящего мужчины. Пусть даже этому мужчине всего пять лет отроду. И великолепие взрыва им тоже не дано постичь… Сорвиголова направился к привлёкшим его внимание с самого начала шкафам. Девочка тихо последовала за ним.
Сняв с одной из полок полуметровую игуану, мальчик повертел её в руках, поцокал языком и вернул на место. Схватил здоровенного пальмового вора, но тоже разочарованно скривился.
– Резина и пластик…
– И правильно! – сказала из-за его плеча девочка. – Не надо чучела из настоящих животных делать.
– Много ты понимаешь, – проворчал про себя паренёк.
Он изучил понравившийся ему череп. Хороший череп, страшный. Жаль – полиуретановый. Девочка назвала его горгонопсом. Наверно, сама придумала такое глупое название минуту назад. Позвенев пробирками в шкафу – увы, уныло пустыми, – мальчик перешёл дальше. Следующий шкаф наполовину занавешивала стопка плакатов. Парнишка критически уставился на первый из них, где была запечатлена целая стая разнообразных бабочек.
– Не лень же было…
– Что «не лень»? – не поняла его скепсис девочка.
– Рисовать не лень было. Викады лучше…
– Не всё можно снять на фотографию или викад. Да и биолог должен уметь хорошо рисовать. Вот и пример.
– И зачем ему это?
– Не знаю, – призналась девочка. – Мне папа сказал, а объяснять не стал.
Мальчик пренебрежительно ухмыльнулся.
– У меня приятель есть. Аркашка. Он тоже всякими букашками бредит и малюет их без конца… А это что за фиговина?
Под поднятым мальчуганом плакатом с бабочками оказалась картина, на которой было изображено нечто напоминающее яйцо в разрезе. В центре этого «яйца» был «желток» с какими-то червячками. Вокруг «желтка» тоже было много всяких «червячков», «колбасок», «грибков» и «паутинок». В общем, мерзость редкостная!
– Это клетка, – сказала девочка.
– Не похоже. Что я, клеток не видел? Они железные и из прутьев. А здесь где прутья?
– Эх ты! – рассмеялась девочка. – Это не та клетка, где диких зверей держат. Это живая клетка! Из таких вот клеточек, только очень-очень маленьких, состоят все животные, растения и мы с тобой.
– Ты шутишь, что ли? Я целый, а не клеточный. И во мне нет такой гадости.
– Это не гадость и она есть во всех. Вот смотри! Это ядро. А это, – девочка указала на «червячков» в «желтке», который она обозвала артиллерийским снарядом, – это храмосомы. Они состоят из ДКН. А ДКН из генов. И это самая важная вещь в теле. В них хранится информация о наших родителях. Например, у тебя в клетках есть информация о твоих маме и папе. Поэтому ты на них похож. Похож?
Мальчик ошарашено кивнул. Девочку он слушал с открытым ртом и выпученными глазами. Он поторопился отказать ей в возможности колдовать. Вот сейчас она наговаривает какие-то жуткие заклинания, превращая его в клетку, наполненную страшными червячками-генами!
– А вот если тебе в клетки ввести, ну, к примеру, гены слона, у тебя вырастет хобот, – увлечённо продолжала балаболить коварная маленькая фея.
– Хватит! – возопил мальчик, закрывая ладошкой нос в страхе, что тот вот-вот начнёт вытягиваться.
– Ты чего? – не поняла причину его истерики девочка.
– Ничего…
Паренёк скорее перевернул ужасный плакат с клеткой. Под ним оказалась картина не лучше – какие-то багряные кругляши.
– Эрициты, – тут же проявила свою навязчивую эрудицию девочка. – Красные кровяные тельца.
– Кровяные тельца? – зачарованно пробормотал мальчик.
– Клетки крови.
– Тоже клетки?
– Ну да. А красные они потому, что в них гемуглобин. Ещё есть белые кровяные тельца и тромбациты.
С плохо скрываемым раздражением мальчик опустил полотна плакатов и отвернулся. Его чувство достоинства было существенно уязвлено. Привычный мир с лёгкого языка белокурой девчонки приобретал причудливые, таинственные, удивительные формы. И мальчику было обидно, что вот эта пигалица знает эти тайны, а он, такой смелый и умный, – нет… Необходимо взять реванш!
– Могу поспорить, ты понятия не имеешь, кто такой Франциск Дрейк, – выдавил он сквозь зубы.
– Не имею, – согласилась девочка. – А кто это?
– Знаменитый пират, слуга Её Величества и отважный адмирал, потопивший Великую Армаду.
– А «великая армада» – это что?
– Это когда много-много кораблей.
– Как интересно! – восхитилась девочка. – Ты такой обра-зо-ванный!
Душа мальчонки растеплена от восторга собеседницы. Девчонка в его глазах получила пару положительных баллов.
– У тебя тоже голова варит, – снисходительно произнёс он. – Откуда ты столько знаешь про клетки?
– У меня папа учёный-биолог. Он мне всё и рассказывал и объяснял. Я тоже буду биологом. Как папа.
При этих словах девочка залилась румянцем и стала совершенно очаровательна. Смотреть на неё было настоящим удовольствием.
– А я буду пиратом, – с монументальной торжественностью провозгласил мальчуган. Надо заметить, что вид зардевшейся девчушки вдохновил его на эту фразу не меньше природного огня в груди.
– Пираты злые! – изумилась его планам девочка.
– Я буду хорошим пиратом, – успокоил её парнишка. – Я буду, как Дрейк или Робин Гуд.
– Пираты плавают по морям, а Робин Гуд жил в лесу и был разбойником, – внесла корректуру девочка.
– Это одно и то же, – не сдавал позиций мальчик. – Он был сухопутным пиратом. Грабил богатых и кормил бедных. Он был героем!
– Но сейчас, кажется, нет «богатых» и «бедных»?
– Найдём! – заверил недоверчивую к его способностям девчушку мальчик.
– Всё равно, быть разбойником или пиратом не правильно, – печально резюмировала девочка и поплотнее обняла Бронтю.
– Ну, я же буду разбойником, как бы, понарошку, – замялся парнишка. – Я буду свободным волком космических трасс, бесстрашным покорителем звёздных скоплений, рыцарем туманностей…
– Для чего? – оборвала его грёзы девочка.
– В смысле «для чего»?
– Польза от этого какая?
– Польза?
– От всякого человека должна быть польза, – серьёзно пояснила девочка. – От тебя она какая будет?
– Я открою много новых планет! – нашёлся мальчик.
– Славно!
– А ещё я обязательно найду на одной из них своего отца…
Мальчик шмыгнул носом.
– Я тебе помогу! – ободрила его девочка. – У моего папы много знакомых в космической разведке.
– Не шутишь? – затаил дыхание парнишка.
– Не-а. Он директор космического зоопарка. И разведчики ему привозят из космоса всяких-разных зверей. Так и знакомятся.
– Здорово! Это я тебя удачно встретил!
– К вашим услугам, сэр рыцарь, – улыбнулась девочка, изобразив что-то вроде реверанса.
– Меня Павлом зовут, – представился мальчик.
– Так и зовут?
Паренёк смутился.
– Ну, для друзей я – «Пашка». Хочешь быть моим другом?
Пашка протянул девочке руку с обгрызенными ногтями.
– Хочу! – девочка пожала поданную руку. – Я – Алиса.
– Алиска-крыска, – хихикнул находчивый не к месту Пашка.
Алиса насупилась, надулась и стала похожа на нахохлившегося воробушка.
– Пашка-барабашка…
– Что?!
– Что слышал…
– Плюху захотела? А, ну, извинись!
Алиса показала нахалу язык. Это было уже слишком!
Мир замер в ожидании рокового момента, когда рыцарь нарушит свои рыцарские принципы и набросится с кулаками на только что обретённого друга, ребёнка и девочку в одном лице. Очень милом, кстати, лице… И до жути самоуверенном.
Но противоестественного действа не случилось. Дверь неожиданно распахнулась, и в кабинет вошёл долговязый мужчина средних лет. Его сопровождали взволнованная Пашкина мама и невысокая плотная женщина. По-виду «вороньих лапок» вокруг больших добрых глаз и более глубоких морщин в уголках рта, можно было предположить, что она разменяла четвёртый десяток. А может, это было связано не с возрастом, а с тем, что она много улыбалась.
– Вот ты где, непоседа! Как я сразу не догадался, – мужчина подхватил Алису на руки, поцеловал в щёчку и крепко прижал к себе. – Ну что за путешествия? Мне тебя на привязи держать?
– Да, папочка! – весело чирикнула Алиса и исподтишка снова одарила растерявшегося Пашку видом своего язычка.
Мальчика тем временем торопливо осматривала мама.
– Горе моё! Живой? Ну, я тебе устрою!
В подтверждение слов Пашке достался лёгкий шлепок пониже поясницы, направляющий и подгоняющий его к выходу.
– Мама! – возмутился опальный сын. Шлепок был почти не чувствителен. Но кто стерпит подобное унижение при народе и особо на глазах наглой зазнавшейся пигалицы?
– Не ругайте его сильно, – улыбнулся мужчина.
– Ох, не знаю, что с ним делать, как не ругать…
– Но ведь ничего страшного не случилось, – сказала вторая пришедшая с Алисиным отцом женщина.
– На наше счастье! Он и в пустыне найдёт, что сломать или взорвать.
– Мама!
– Свою голову, например, – добавила мама, не обращая внимания на протесты сына против беспричинных наговоров в адрес его умения создавать проблемы. – Когда ему было всего три, он весь паркет в комнате исковырял карандашом. Паркет, который не всякое сверло возьмёт! Пытался добыть огонь, как древние люди. Хорошо пожар не устроил! Только ладони стёр в кровь…
Слушавшие рассказ о Пашкином подвиге дружно рассмеялись. Сам виновник веселья покраснел, как раскалённый гвоздь.
– Целеустремлённый он у Вас! – ласково улыбаясь, сказала женщина.
– Да только целей чересчур много, – устало покачала головой Пашкина мама.
– Но всё хорошо, что хорошо кончается.
– Ох, чувствую, что с ним мои мученья будут бесконечны. Спасибо Вам за помощь, Галина Петровна. И Вам, профессор.
– Не за что. Успехов Вам, – в унисон ответили отец Алисы и Галина Петровна. Они снова рассмеялись вслед Пашкиной маме, подгоняющей к дверям понурого сына, сопровождая свои действия устрашающими угрозами: «Никакого мороженого! Никакого Джека Воробья!»
По личной десятибалльной шкале успешности приключения Пашка оценил свой провалившийся побег в один балл. Компенсирующую фиаско оценку заслужило знакомство с бойкой необычной девочкой Алисой…
Нет ничего более тоскливого, чем затянувшийся океанский штиль и… полная тарелка геркулесовой каши. Каши медленно превращающейся в клейкую студенистую массу серого цвета. Она остывала, подтверждая этой нехитрой метаморфозой могущество энтропии над бренным миром.
Пашка ничего не знал об энтропии. Но, с глубокой кручиной глядя на тарелку, он видел в ней воплощение Вселенского Зла. И Пашка ненавидел геркулесовую кашу. Он готов был поклясться, что каша отвечает ему взаимностью.
Напрасно мама его уверяла, что от геркулесовой каши он вырастет сильным, как папа, который, по её словам, очень любил это блюдо сомнительных кулинарный достоинств. Не помнил Пашка отца. Может быть, тот и был сильным. И куда его в итоге это привело? И может, он не любил кашу, а совсем наоборот. Потому и улетел…
Мама сидела за маленьким кухонным столиком напротив сына и продолжала дотошно изучать будущую программу обучения своего отпрыска, подыскивая вариант специализации, которая бы удовлетворила её стремление обезопасить ненаглядное дитя от знаний, непременно сулящих неугомонному ребёнку получением всевозможных травм. Полагаться на интересы самого Пашки она не рисковала. Но учитывать их, увы, приходилось – успеваемость была прямо пропорциональна увлечённости ребёнка учёбой. А последнее гарантировалось интересной ему программой.
Но интересы Пашки шли в разрез с мамиными. Ей очень хотелось видеть сына математиком-теоретиком или искусствоведом, в строгом костюме в тихом кабинете вдали от жизненных бурь и невзгод размышляющем над какой-нибудь «проблемой кругов на воде». Да вот беда: теория, тем более такая скучная, как математическая, была для Пашки форменным депрессантом. Живой интерес цифры у него вызывали лишь в пересчёте на конфеты. Искусство же он любил. Но не всё. Не половину. И даже не треть. И с точки зрения мамы искусством то, что нравилось сыну, назвать было сложно.
Ещё был более-менее спокойный предмет – История. Она увлекала Пашку. Он знал и Наполеона, и Александра Македонского, Чингисхана и, конечно, Суворова. А ещё множество всяких сражений в изощренных деталях, как, например, точное количество отрубленных голов, из которых Тамерлан приказал своим воинам сложить пирамиды. В общем, из Пашки бы вышел хороший военный историк. И вот это-то смущало маму. Не хотелось ей, чтобы что-либо подспудно соблазняло сына на ратные подвиги. А в Истории их было ой как много! И Пашка уже сейчас носится по двору с пластмассовым мечом, крича: «За мной, рыцари Львиного Сердца!» Не было никакой гарантии, что он, повзрослев, однажды не отправится проявлять свою удаль из кабинетных застенков с картами и масштабными планами на реальные поля великих битв. Сколько в последние дни новостей об успехах в разработке Машины Времени! А вдруг Пашка отправится на ней под Бородино или Куликово поле? Нет-нет-нет! История отменяется!
Проблема была ещё в том, что «спокойные» предметы не просто не нравились Пашке, они не соответствовали его жизненному тонусу, динамике его биоритма, как выражался детский врач. Перед мамой стояла не лёгкая дилемма. Либо позволить гиперактивному сыну в учёбе реализовать свой энергетический потенциал, но тогда со стопроцентной гарантией можно было ожидать, что он схлопочет себе пару-тройку увечий. Либо попытаться снизить его активность. Но от этого он начинал чахнуть. И, по словам врача, мог зачахнуть на корню. Маму такая перспектива радовала не больше, чем попадание сына во всяческие опасные для здоровья переделки. Именно потому Пашка был записан сразу в две спортивные секции. Это была своеобразная отдушина Пашкиному бойцовскому духу. Хотя у мамы от его спортивных успехов сердце болеть не переставало. Теперь к её тревогам добавилась будущая школьная программа. Школа не спорт – азарт здесь скорее помеха. А Пашка привык ко всему относиться с азартом. Вот почему так опасно его подпускать к специальностям физика или химика. Вдруг его током шарахнет или он на себя колбу с кислотой опрокинет! И конечно, не могло быть и речи о каких-либо космических путешествиях. Ей его отца хватило!
Мама тяжело вздохнула, массируя виски. Из всего возможного ей виделся единственный выход: дать сыну только общее образование. Но это сулило отнюдь не радужные перспективы трудоустройства…
Отняв печальный взгляд от планшета, мама посмотрела на унылого сынишку.
– Ещё не закончил? Я не могу целый день следить, чтобы ты нормально питался.
Пашка с отчаянием вонзил ложку в середину тарелки и потянул назад.
Чвак! На ложке повис шматок каши просто-таки образцовой гадливости.
– Ка-а-а-мочки! – жалостливо всхлипнул Пашка.
– Хочешь кашу без комочков, не надо было Веню разбирать. Третий робот за полгода! У меня, между прочим, кредит не резиновый.
Откровенно говоря, Пашка не хотел никакую кашу. Ни с комочками, ни без. Упоминание же злосчастного домработника ему совсем не понравилось – мама, похоже, была злопамятна.
– Он моих солдатиков спрятал, – попробовал оправдаться Пашка.
– Не надо было их раскидывать… Ну, давай, сына! За папу…
Этого Пашка никогда не мог терпеть. Худшая форма шантажа! Он через «нехочу» отправил ложку в рот и ещё более жестоким усилием воли заставил себя проглотить порцию.
– Молодец, – буркнула под нос мама, вернувшись к безнадёжному изучению информации в планшете.
– Ма, а, правда, что мы из клеток состоим? – осторожно поинтересовался Пашка.
– Из каких ещё клеток? – не глядя на сына, переспросила мама.
– Маленьких. С ядром. А в ядре гены.
– Ах, да-да-да-да-да, – закивала головой мама, не отрываясь от планшета.
– А эти гены очень важная вещь?
– Очень…
– А у меня твои гены?
– Нет, у тебя гены твоего сумасбродного отца! Не отвлекай меня, пожалуйста. Ешь кашу!
Пашка отправил в рот вторую ложку каши, давно превратившейся в клейстер. Выждал минуту, чтобы градус маминого раздражения вернулся в норму и продолжил заискивающе:
– Ма, а кровь тоже из клеток состоит?
– Всё из клеток состоит…
– Но тогда она должна сыпаться, как песок. А она течёт. Почему?
Мама наконец-то посмотрела на сына.
– Почему она должна сыпаться?
– Ну, так она же, как песок получается, из отдельных зёрнышек.
– Ну, что за напасть с тобой, а? Какие ещё зёрнышки?
– Кровяные. «Эрицитами» звать.
– Горюшко моё! Ну, что за страсть к каким-то клеткам? К крови? К ядрам? Нет… Наверно, мне тебя подбросили из дремучего средневековья.
– Это ты меня таким родила…– чуть-чуть обиделся на слова мамы Пашка.
– Ничего себе! Кто это тебе такое сказал?
– Аркаша…
– Слушай больше своего Аркашу, и уши будут как у Чебурашки! Кашу ешь!
– А я наелся.
– Ешь впрок.
– Как это? Зачем?
– Затем, что вот сдам тебя в интернат, будешь знать!
– Что буду знать?
– Где раки зимуют.
– А я вот объемся каши и лопну!
– Не любишь ты меня, – сделала неожиданный вывод мама и отвернулась к окну.
Она выглядела такой грустной, что Пашке стало её очень жалко. Ему захотелось утешить маму, сказать, что он, конечно же, любит её больше всех на свете. Но слово «люблю» замерло и дрожало у него на языке, словно неопытный парашютист перед разверзшемся в голубую бездну люком. Не в силах вымолвить смущающий его глагол, Пашка решил доказать своё чувство на деле – он принялся уплетать кашу.
Мама обратила к нему влажные глаза.
– Беда-беда моя, – словно сама себе проговорила она. – Что же мне с тобой делать? В самом деле, хоть в интернат сдавай.
– Не надо меня сдавать, – с набитым ртом пробубнил Пашка.
– А другого выхода и нет, – мама устало подпёрла щёку рукой. – Иначе ты вырастешь в настоящего бандита.
– Я вырасту в великого учёного, – отодвинув пустую тарелку, возразил Пашка.
– Какого ещё учёного? – приподняла брови мама.
– Биолога.
– Биолога? С чего вдруг? – ещё больше удивилась мама.
– Я хочу быть биологом! – упрямо сказал Пашка. – Я хочу гены изучать! И бабочек! И… и… и горгонопсов!
Боевой настрой сына озадачил маму: до этого Пашка не проявлял рьяного интереса к зверям. Ну, кроме драконов, которых он мечтал истреблять лазерным мечом. А тут – изучать! Мама быстро пробежала пальцами по сенсорному экрану планшета, выводя справку о биологической специализации обучения.
Сопутствующие предметы с углублённым изучением:
География (Хм…);
Планетология (Нехорошо…);
Физика (Плохо…);
Химия (Ой, как плохо!).
Спецпредметы программы:
Философия (Зачем это?);
Социология (Для чего?);
Психология (Мрак…);
Комплекс нравственных дисциплин, КНД…
Взгляд мамы задержался на последней фразе. Она ей очень понравилась. Фраза обещала воспитать из её сына, обормота и сорвиголовы, порядочного человека.
Но физика и химия! И ещё планетология? А это же Космос!
Мама погрузилась в размышления. Ей вспомнился кабинет, где она нашла сына. Спокойный кабинет. Хоть она и волновалась и торопилась, а успела отметить, как в нём хорошо. Всюду зелень – жизнь! Не видно страшных механизмов и приборов. Не видно стеллажей с реактивами…
Потом память вернула её в собственное детство. В школе Пашкина мама училась на «литературном» курсе. Но редкие уроки биологии в общеобразовательной программе у её класса тоже были. И что это были за уроки – настоящий праздник! Их водили на экскурсии в ботанические сады, зоопарки, океанариумы, в лес и на реку. Они сажали деревца на парковых аллеях. Так они же стоят там до сих пор – посаженные её руками каштаны! А сколько им забавных историй рассказывали о зверях, сколько удивительных фактов об их приспособленности к окружающему миру. Она вспомнила, как их пожилой учитель говорил им: «Биология – это наука о Жизни! Но мы не изучаем её. Мы учимся жить. А первейший урок Жизни – это умение её ценить и любить не только в себе, но и во всём, что нас окружает». Это были золотые слова!
Но самое главное, не было на тех уроках ни одного несчастного случая. И потом она ни разу не слышала, чтобы кто-то из детей пострадал на уроках биологии. А вот на уроках химии…
– Ма? – вернул маму из воспоминаний озадаченный Пашкин голос. Она взглянула на сына, потом на планшет. Снова на сына. На планшет. На ум ей пришёл рискованный тест.
– Сына, а биологи не изучают пиратов и пушки, – с притворной досадой заметила она.
От такого казуса Пашка растерялся буквально на секунду. Но сжав кулачки, выпалил:
– Я хочу быть биологом! Хочу!
– Я подумаю над этим, – озвучила компромиссное решение мама, стараясь не проявлять потворства капризам любимого чада. – А пока, будущий великий учёный, отправляйся-ка в угол. Начнёшь карьеру с изучения паутины.
– Я же кашу съел! – возмутился Пашка.
– Каша – это не наказание, а хлеб насущный, – холодно разъяснила мама.
– Нечестно!
– Нечестно убегать от меня и заставлять меня волноваться.
– Я больше не буду… – тихо-тихо повинился Пашка.
– Не слышу.
– Прости, пожалуйста, мамочка!
Пашка поднял на мать пронзительно-честные глаза. Мальчик, как мальчик, не скажешь что истый сатанёнок.
– Беги уже, играй, – улыбнувшись, махнула рукой мама.
Пашка пулей вылетел из-за стола и бросился к двери.
– Со двора ни ногой! – крикнула мама ему вдогонку.
– Конечно, мамочка! – отозвался Пашка.
Пальцы на руках у него были скрещены…
26.V.2014 - 9.VI.2014